Geum.ru

Карнаухов без срока давности

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   29
От автора: Галина Александровна ушла из жизни в возрасте сорока шести лет, за полгода до кончины мужа).

— Потом переключились на другую тему. Я им сказал. «Относительно истории Отечественной войны. Это, говорю, разговор в пользу бедных, я по этому вопросу ни с кем не разговаривал. Может быть, в какой-то степени разговор был, но его переиначили. И преподнесли именно так, как говорится здесь. Относительно того, кто привел немцев на Волгу. Персонально никто не может привести, вы же сами понимаете.

Что касается немецких генералов, как они пишут, правдиво или нет. Вы можете посмотреть мои пометки на книгах, которые я прочитал, а их очень много. Я считаю, что более неправдивой истории, чем написали немецкие генералы, я никогда не встречал, не читал. У меня такие заметки, правда, имеются. Так что это, говорю, вещь, безусловно, натянутая. Видимо, человек, который об этом говорил или сообщал, передает свое собственное мнение и приписывает мне. Насчет американской помощи то же самое. Я, говорю, много выступал, много писал статей, в свое время выступал публично и давал соответствующую оценку американской помощи и жертв во второй мировой войне. Так что это то же самое, натянутая откуда-то вещь».

Георгий Константинович брезгливо сморщился, собираясь, очевидно, рассказать о неприятной части разговора в ЦК….

— Относительно Малиновского я вам прямо скажу, я эту личность не уважаю. Как человека я его не уважаю. Это мое личное дело. Мне никто не может навязать, чтобы я его уважал, чтобы я ему симпатизировал. Что касается вот этих разговоров относительно Малиновского. В свое время, как известно, его старая жена написала весьма такое тревожное письмо, и мне было поручено вести следствие, я его вызвал с Дальнего Востока и расследовал. Этот материал был передан министру обороны Булганину. Где эти материалы, не знаю. О чем там сообщалось? О том, что Малиновский вопреки тому, чтобы вернуться на Родину, задержался во Франции и Марокканских частях, якобы поступил туда добровольно служить до 20-го года. И тогда, когда уже разгромили Колчака, он почему-то через Дальний Восток, через линию фронта Колчака поступил добровольцем в Красную армию.

Эти вещи достаточно известны были в Главном Управлении кадров. Щаденко об этом говорил. И Сталин не доверял Малиновскому. Он в свое время был у меня начальником штаба. Я его просил на Халхин-Гол к себе, но мне было отказано по политическим соображениям, что он не может быть назначен. Какой же это человек? Пользуясь присутствием Хрущева на Дальнем Востоке, он позволил в отношении меня провокационные вещи. Говорил: «Вы смотрите там за Жуковым. Он вас всех там за горло возьмет». Разве я могу уважать этого человека, который так провокационно такую вещь позволил по отношению ко мне? А потом выступает с трибуны съезда и ему вторит Голиков, что это, мол, Бонапарт, это Наполеон, который стремится к захвату власти сначала в армии, потом в стране. Если я стремился, если у меня были какие-то акты в этом отношении, какие-то акции, тогда почему же меня не арестовали? Если действительно какие-то организационные начала в этом деле были заложены. Ясно, что я не только его не уважаю, я ему не доверяю. Это мое личное дело».

И они все это проглотили?— спросила Галина Александровна.

— Не совсем. Мне было сказано: «…Мы же не сами выдумали. Может быть, что-то прибавлено лишнего, но какие-то разговоры были, значит, что-то такое есть. Мы вас обвиняем в том, что вы как коммунист должны были пресечь, резко оборвать этих людей и не допускать разговоров. Тогда обошлось так, вас оставили в партии, создали вам соответствующие условия, и сейчас видите, мы с вами разговариваем не в порядке какого-нибудь такого, а в порядке предупреждения».

Я им ответил: «Я, говорю, что не боюсь, пожалуйста. Понимаю, что моей личностью многие интересуются, знают, что я много знаю, поэтому каждый старается где-то слово какое-то услышать. Я это совершенно отчетливо понимаю, поэтому я больше всего боюсь провокаций и всяких сочинительств. Можете, говорю, в партийной организации завода справиться. Никогда там никаких разговоров не велось, несмотря на то, что со мной пытались многие заговорить. Я уклонялся от ответа, или давал такие ответы, какие полагается. Но вот, что касается вашего вызова, вашего разговора, то я считаю, что он, безусловно, полезен. Во всяком случае он заставляет присмотреться к людям, к моим товарищам, которые меня окружают. Я вам весьма благодарен за то, что вы меня пригласили. У меня спросили: «Значит вы довольны, что мы вас вызвали»? Я говорю: “У меня нет оснований быть недовольным». Они добивались признания, доволен я или нет, как я реагирую. Я сказал, что я весьма признателен».

Очень уж им, видимо, хотелось, чтобы я что-то вроде благодарности выразил. Так мне и сказали. «Вот видите, мы достаточно чутко и уважительно к вам». Я говорю: «Спасибо за такую чуткость и такое уважение». Но потом я говорю: «Вот я пять-шесть лет по существу ничего не делаю, но ведь я работоспособный человек». Это я в порядке разведки. «Я физически, слава богу, чувствую себя хорошо и умственно до сих пор чувствую, что еще не рехнулся и память у меня хорошая, навыки и знания хорошие, меня можно было бы использовать. Используйте. Я готов за Родину служить на любом посту».

Мне было сказано: «Да, но это будет зависеть от вашего дальнейшего поведения».

— Как с мальчишкой пятиклассником вели разговор…— рассмеялась Галина Александровна.

— Я им и говорю: «Поведение у меня всегда партийное, но вот видите, тут не совсем хорошо получается. А потом, почему меня, собственно, отбросили, я не понимаю. Я Родине отдал почти всю жизнь. Меня даже лишили возможности работать в этой группе».

«Я читаю и пишу. Я могу показать то, что я пишу. Ничего плохого я не пишу. Передайте, говорю, привет Никите Сергеевичу, поблагодарите его за внимание».

Галина Александровна горько усмехнулась.

— Но они, Брежнев и Сердюк, дружелюбно к тебе относились? Как ты понял?

— Нет, ничего. А Сердюк особенно хорошо. Я бы сказал, разговор велся правильно. К ним поступили материалы, они обязаны были разобраться, в чем дело, почему вдруг такие разговоры с моей стороны. Им надо было выяснить лично у меня.


23


Екатерина Егоровна с внучкой Катенькой направлялась в гости к доброму ангелу ее военных лет, к Елене, сердобольной тогдашней почтальонше. Она давно уже не согнувшаяся от тяжести почтовой сумки и безмерных бед, которые в этой сумке разносила по шахтерским семьям. Ждали с нетерпением, с надеждой или со страхом, когда покажется в старой телогрейке и простеньком платке, сбившемся на голове, усталая и бесконечно добрая молодая женщина.

Ныне никто не выглядывает в окно и не ждет ее, она теперь жена большого человека, хорошо известного в области и даже в самой Москве — Алексея Николаевича Зайцева, председателя совнархоза. Так уж принято -- обозначать и привечать жену по мужу. Но она, Екатерина Егоровна Муратова, лучше, чем кто-либо, знает, что Елена Леонидовна и сама дорогого стоит. День Победы для нее будто открыл дорогу в новую большую и интересную жизнь. В тот день она встретила Алексея. И красотой своей, а еще лучше сказать, чистотой женской и беззаветной верностью так покорила его, что не устоял и добивался ее с Зайцевской настырностью, и добился таки, и с тех пор боготворит ее. Да так, что и сейчас, более десяти лет спустя, можно подумать, что они не муж и жена, а молодые влюбленные, только что затеявшие сладостную любовную игру.

Не стала Елена курицей-клушей, трясущейся над своим гнездышком и выводком. Институт сумела окончить, недавно кандидатскую защитила, да так блестяще защитила, что об ее работе в толстых журналах пишут, заграничные ученые на свои языки перетолмачивают, приглашают к себе преподавать или хотя бы пояснить, как им дальше действовать. Екатеринин сын Санька говорит, что это по ученому называется консультировать. Тот же Санька говорит, что Елена не стала сухарем, или как он смеется, синим чулком, а остается нормальной бабой, народила уже трех ребятишек, в доме у нее чистота и порядок, дети одеты, умыты, накормлены, муж обихожен. И сама, будто только что сошла с картинки, нарядная, завлекательная, позволь она, мужики навалом бы вокруг нее валялись.

Тем летом, сразу по приезде к мужу, Елена приехала к ней, в столь памятный ей город. Появилась не одна, а со всеми тремя ребятишками, чего греха таить, похвалиться хотела перед давней и лучшей подругой. Конечно, Екатерина видела, что дети у Елены прелестные. Про себя все же считала, что ее Катенька их превосходит. Похоже, многодетная подруга этого и не пыталась оспаривать. Девочка всем удалась, и красотой несравненной, и ласковостью, и скромностью. Что она обожает свою бабушку, это бросалось сразу в глаза, не отрывается от нее, старается помочь, что-то поднести, что-то подать. И в любую минутку норовит прислониться к бабушке, прикоснуться к ее руке, к бедру, прижаться пухленькими губками к начинавшей покрываться морщинками Екатерининой щеке.

— Только она, моя внученька и удерживает меня на этом свете,— говорила Екатерина, утирая передником глаза, малышня в это время на улице играла,— как получили известие, что мой Иван еще в сорок третьем году скончался от цирроза печени, так сказано в казенном письме, я решила, что дальше жить незачем. Моя славненькая девочка подошла ко мне, слезы вытирает и уговаривает, «не плачь, бабуля, не плачь», а у самой слезки из глаз так и катятся. Очнулась я, поняла, как ей худо будет без меня. Одинешенька она, отец все время на работе, у матери свои заботы. Саньку твой Алексей к себе забрал, он теперь в области, помогает Алексею по работе, ума-разума от него набирается. Вот и терплю, таблетками боли превозмогаю, держусь, пока она взрослее не станет, своим умом не начнет жить.

Теперь они с Еленой видятся чаще, перевез Александр семью в область, их квартира неподалеку от Елениной. Позвонит Екатерина, узнает у Анны Ивановны, с ними из Москвы домработница приехала, чем Елена занята и решает идти к ней или нет, чтобы ее от трудов, от ученых или домашних, не отрывать. Иногда Елена берет трубку у домработницы, и, опережая вопрос, зовет Екатерину с внучкой к себе.

Елену застали за упаковкой чемодана.

— Алексея вызывают в Москву на Совещание, вечером вылетает. Саша, говорил он, тоже вызван на это Совещание, от обкома партии?


24


Недолго довелось Александру Муратову поработать под началом Алексея Николаевича Зайцева. Года не прошло после назначения Муратова первым заместителем председателя совнархоза, как первый секретарь обкома партии задержал Зайцева после заседания бюро, и объявил:

— Придется, Алексей Николаевич, забрать Муратова в обком. Как тебе известно, наш второй пошел на повышение в другую область, стали неизбежны передвижки в партийном руководстве.

Зайцев, естественно, запротестовал.

— Он только-только начинает осваиваться в совнархозе,.. люди к нему привыкают,.. он мне необходимая поддержка и опора… Грабите вы меня, Николай Николаевич…

— Кто кого грабит это еще вопрос,— усмехнулся первый,— мы на него давно виды имели, ты перехватил. Намеривались взять на отдел и подготовить к большей работе. Помнишь, мы долго не соглашались, но потом рассудили, что совнархозовский опыт пойдет на пользу и партийной работе. Понимали, тебя в тот момент требовалось поддержать. Теперь уж ты нас, пожалуйста, поддержи…

Как ни жаль Зайцеву, но не согласиться на выдвижение Муратова на большую партийную работу он не мог. Все мы ходим под ЦЕКОЙ, иногда в полушутку говаривал он. Сопротивляться, а тем более противодействовать партийным органам себе в убыток. Алексей Николаевич давно в руководящих деятелях ходит, и крепко накрепко уяснил: без следования партийной линии, без опоры на партийные комитеты путной, надежной и устойчивой работы не получится. Все на них замкнуто, где надо поднажмут, а кое-когда и подзажмут.

Держать под боком у себя Муратова ему было бы спокойнее. Любое дело смело поручай, из кожи вылезет, но доведет до требуемого результата. Можно на парня во всем положиться, не подсидит, ножку не подставит. Муратов весь на виду, что спереди, что сзади, ни камня за пазухой, ни фиги в кармане. И не дуролом прямолинейный, прежде чем за дело приняться не семь раз отмеряет, а на тысячи ладов продумает. Прокрутит в большой квадратной голове десятки вариантов, пока на самый подходящий, или как теперь принято говорить, на оптимальный вариант не выйдет. Субординацию и подход строго соблюдает, знает, где нажать и прижать требуется, а где добрым словом, ласковым и даже льстительным образом подкатиться к высшему начальству, к заевшемуся снабженцу. Жаль, жаль Сашу, но не за границу уезжает, практически при том же деле остается. Теперь за его плечами могучий авторитет обкома, его солидная воля. Так что для совнархоза, для его председателя новая должность Муратова, если объективно взвешивать, может большим благом для общего дела обернуться. В одной упряжке будут воз везти. Вот и на Совещание в Москву обоих вызвали.


25


Встреча Погурского с его однокурсником Александром Муратовым, произошла в тот же день, когда он прибыл в трест с приказом о его назначении энергетиком в трест. Вечером в тресте проходило совещание начальников шахт. Управляющий трестом Андрей Иванович Клюев, сменивший два года назад скоропостижно скончавшегося Дмитрия Васильевича Панжина, выдавливал из них план. Почти половина шахт минусовали. Длинный, с взлохмаченной головой он жестами, выразительной мимикой, интонациями в голосе, и, главное, самыми заковыристыми и обидными словами старался воздействовать на подчиненных. Среди них были такие, которые пережили ни одного управляющего, прошли через такие мытарства, которые более молодым из них, вроде, Муратова и присниться не могли. Они в полную силу испытали в военные годы тяжкую и беспощадную руку Алексея Николаевича Зайцева. Едкие выпады Клюева отскакивали от них, словно горох от стенки.

— Калашников,— наседал управляющий трестом на начальника шахты №6,— ты, наверное, забыл, как твоя мать, чтобы прокормить вас, ораву мальцов, по поселку кусочки, корочки хлеба выпрашивала. Ты же теперь каждое утро свежие шаньги с маслом уминаешь! Кто их тебе дал? Советская власть! А кто тебе эту власть добыл? Ле-нин!!! А ты его день рождения провалом добычи отмечаешь! Где твоя партийная и обычная человеческая совесть?!

Знал тертый Клюев на кого как наступать. Калашников не молод, войну прошел, но почти по-детски чувствителен к подобным нападкам, тяжело их переживает.

— Тут кое-кто выискивает разные, так называемые объективные причины, со снабжением, дескать, плохо, с железнодорожным порожняком перебои. А что у Муратова другие условия, не шахта, а благоухающая оранжерея?

Управляющий пытается пробудить дух соперничества. Для опытных начальников это упрек. Слушайте, мол, молодой парень, в сынки им годится, а руководит куда лучше их.

Сеня Погурский, допущенный на Совещание с другими работниками аппарата, слушает управляющего с расширенными глазами, с открытым ртом. Такой грубый нажим для него своего рода открытие. Еще более удивлялся, когда видел, как управляющий после закрытия совещания подходил к только что распекаемому им руководителю и как бы клянчил:

— Дай, закурить.

Этому никто давно не удивлялся, слабость управляющего, проявлявшаяся в попрошайничании папирос, всем была известна.

Здесь, на выходе из зала заседаний, и встретил Семен своего однокурсника. Он бросился к Александру с объятиями, хотя еще по студенчеству знал, Муратов не любитель сюсюканий. Семен же лез с объятиями не без умысла, этим обратил на себя внимание многих, что облегчит, полагал он, адаптацию в новой для него среде. После подобной радушной встречи вполне естественным стало приглашение приятеля студенческих лет отужинать у Муратовых. Одинокому пока Погурскому это очень кстати, получить квартиру и перевезти семью он, разумеется, еще не мог.


26


Муратовы встретили гостя приветливо. После назначения Саши начальником шахты у них редки гости. Он появляется с работы поздно, а по ночам, как правило, приятелей и даже родственников навещают лишь в исключительных случаях. Фая привечала Семена, как давнего знакомца. Со студентами, приятелями мужа, познакомилась, когда Муратов еще робко, но настойчиво добивался ее благосклонности. Екатерина Егоровна свежему человеку в доме тоже радовалась. Без какого-либо знакомства с основами психологии, понимала потребность для сына в разрядке, хотя бы короткого отвлечения от постоянной напряженности. Этот же гость обходительный, ей, к немалому ее смущению, даже руку поцеловал. Фаю, на правах старого знакомого, полуобнял и чмокнул в щечку. Малышка Катенька при появлении гостя прижалась к бабушкиному бедру и принесенную им шоколадку приняла только через ее руки. Девочка никак не реагировала на настойчивые подсказки сказать дяде спасибо, хотя бабушка считала ее воспитанной девочкой и совсем в раннем возрасте выучила выражать благодарность. До самого удаления в кроватку не отходила от Екатерины, волчком, из-подлобья уставив на Семена умненькие глазки.

Семен впервые в доме Муратовых. Но по всему видно, что он умеет в любом месте чувствовать себя непринужденно. С юмористическими подробностями рассказывал, как с трудом уговорил руководство комбината направить его непосредственно на производство, его, мол, всегда тянуло в трудовые рабочие коллективы. Замечание Муратова, что от треста до непосредственно производства и до рабочих коллективов довольно далеко, его совершенно не смутило. В непрекращающемся его монологе очень часто звучали имена известных областных руководителей — первого секретаря обкома партии, председателя облисполкома, начальника комбината… Со всеми, судя по его разглагольствованиям, у него близкие, чуть ли не доверительные отношения.

— На прошлой неделе был на даче у Николая Николаевича,— Семен говорил о первом секретаре обкома,— после обеда с Виктором, его сыном, мы отправились на стадион…

Александр уже сталкивался с подобными мастерами пускать пыль в глаза и в душе посмеивался над приятелем. Екатерина Егоровна тоже с сомнением воспринимала россказни Погурского, молод еще, чтобы на короткой ноге общаться со столь высокими начальниками. Фая же слушала с искренним интересом, у нее не возникало никаких сомнений в правдивости Семена. И не могло возникнуть, она почти с пеленок жила со значительной личностью. Алексей Николаевич и руководители такого уровня для нее не в диковинку.

Подвыпив, Семен становился развязнее и говорливее. Александр не мог дождаться, когда он, наконец, покинет их. Не нравилось ему преувеличенное внимание Семена к Фае. Еще больше раздражало, что и она, как ему казалось, поощряла гостя, с нескрываемым интересом внимая его байкам. Улучив момент, когда Александра и его матери не было рядом, Семен шепнул Фае:

— На днях загляну к тебе на работу, мне все равно надо побывать в горсовете. Ответить Фая не успела, возвратился ее муж.

Вскоре Семен действительно побывал у Фаи на работе. Никаких дел к ней у него не было. Как, впрочем, и в горсовете. Он много говорил, шутил, рассказывал анекдоты, вспоминал общих знакомых. Фае с ним было легко и весело. Когда в тот же день вечером Александр спросил ее, по какому поводу к ней заходил Погурский, она, привычно, не задумываясь о возможных последствиях, отрицала факт этой встречи. Привычка отвечать отрицательно на подобные расспросы мужа возникла у нее, из-за чрезмерной, по ее понятиям, ревнивой подозрительности Александра. Через секунду пожалела об утайке, но уже было поздно. Когда лгала мужу, то не ведала, что входящего к ней Семена увидела Аня Шадрина, у нее были в горсовете дела. Ее приятельница нашла повод и способ, как бы между прочим, донести об увиденном Александру.

Семен крепко запомнил совет академика Таракьяна заводить знакомства с перспективными молодыми людьми и их семьями. Что Муратов в этом городе ходит в перспективных ему стало ясно с запомнившегося совещания в тресте. Его же женой интересовался, ни только руководствуясь рекомендациями академика. Не обратить свои вожделения на такую броскую женщину просто не мог. Он помнил о слухах, ходивших среди студентов, насчет Фаи. Были ли это всего лишь сплетни, распускаемые завистливыми подружками и неудачливыми домогателями, его не слишком интересовало.


27


В тот вечер, после бегства с семейного торжества у Гринских, на квартире у Вороновых возник разговор, на тему почему-то считавшуюся щекотливой

— Кто такие космополиты более или менее понятно,— задала вопрос Люба, жена Беседина,— но вот о масонах я понятия не имею. Полагала, что они когда-то давно были, во времена Пушкина и Толстого, а оказывается они и сейчас здравствуют и действуют. Разъясните глупой бабе, что это такое и с чем его едят?— смехом закончила она

— Масонство — это очень серьезно и совсем не прошлое,— Беседин говорил медленно, как бы вспоминая и раздумывая над темой, заданной женой,— это всемирное религиозное, не слишком афишируемое, почти сектантское движение. Часто мимикрирует, подделывается под политические и общественные институты. «Масоны», переводится с французского, как «вольные каменщики». В ложах этого движения (так называются его подразделения), возникли они в начале восемнадцатого века, можно увидеть много элементов, ритуалов, взятых от мистических и рыцарских орденов.

— Это, пожалуй, общеизвестно,— нетерпеливо заметил Ващенко,— ты скажи, откуда они появились и чем они занимаются.

— Хорошо,— не возражал Беседин,— наберитесь терпения и слушайте.

Отпивая мелкими глотками чай, поданный Евгенией, он начал повествование. Рассказ был настолько любопытным, что его никто не прерывал, слушали с нарастающим вниманием.

Беседин начал с легенды об Адонираме, одном из строителей Соломонова храма. Значение этой легенды раскрывалось при посвящении члена масонской ложи в степень мастера. Помещение, где заседала ложа, затягивалось черным крепом, на стенах развешивались черепа и кости с надписью «Моменто мори» (помни о смерти), на полу расстилался черный ковер с вышитыми на нем золотом слова, и посреди ковра устанавливался открытый гроб. Трехцветные светильники вокруг его поддерживались тремя скелетами.

По правую сторону жертвенника, как гласила легенда, на искусственном земляном холме сверкала золотая ветвь акации. Стоявшие вокруг братья ложи символизировали глубокое горе по убиенному строителю Адонираме. Обряд посвящения изображал его убийство. Причем роль Адонирама исполнял посвящаемый.

В обряде мастерского посвящения тремя ударами молота посвящаемый повергается в гроб. В нем его покрывают красною, словно окровавленной, тканью. На сердце «убиенного» воздвигается золотой треугольник и ветвь акации, в головах и ногах помещают циркуль, кирку и треугольник.

Однако при приеме в степень мастера последнему вверяются еще не все символы этой легенды. Он еще недостаточно подготовлен для уяснения настоящего смысла Адонирамовской легенды: только высшие члены ордена удостаиваются чести знания подлинного значения этой жуткой легенды.

Не так-то просто оказалось проникнуть в одну из главных тайн масонства, хотя подлинный смысл этой легенды все-таки уловить можно. Заключался он, прежде всего, в том, что в легенде сквозил символический язык евреев, напоминающий собой библейскую и еще более талмудическую письменность. Заметно, еще одно обстоятельство. Легенда была явно вымышлена по Воскресении Христа Спасителя. Во-первых, потому, что ни в одном из древних памятников еврейской культуры ни о каком Адонираме, как главном строителе храма Соломона не упоминается, и еще более потому, что легенда заключает в себе намеки, очевидно, направленные против сказаний Евангелистов о Воскресении Христа.

Здесь просматривается связь этой истории с масонством. Смерть Адонирама как главного строителя Соломонова храма — это падение ветхозаветного иудейства. Три иудейских работника, умертвившие Адонирама, — это, скрывающееся за аллегорической завесой действительности три Иисусовых ученика, которые, как говорит Писание, распространили весть о Воскресении распятого иудеями Иисуса, знак ужаса, посредством которого отныне тайно будут узнавать друг друга мастера ордена. Это выражение затаенной, передаваемой из рода в род мести убийцам Адонирама. Радостный, раздающийся при виде оживленного иудейского трупа вопль — это торжество древнего иудейства над христианством, падение которого по иудейскому плану должно совершиться через самих же христиан, так как не зря же было отменено жесткое франкмасонское правило не принимать в масоны не христиан.

Вот оно где схлестнулось. Тут она масонская правда. Не напрасно, видно, они стремятся на пути к утверждению своего Эдема уничтожить своих первейших врагов: учения, религии, нации, государства. Если нельзя соединить народы в один союз, им желательный, то они сделают все, чтобы человечество не могло избежать кровавой битвы. Они пойдут на все, чтобы бредовая их идея была распространена, внедрена в христианские, коммунистические и все другие мозги. Вот они основные принципы масонства — бить по неугодному им строю, общественно-политической системе, по всякой религии, прежде всего, христианской, словом и действием. Как говорится, уничтожить веру, остальное само рассыплется. В этом широкий смысл их борьбы за веротерпимость. Под видом ее в социалистические государства, в христианскую религию, в первую очередь в православие, постоянно вносятся расколы, различные ереси. Чего стоят все их разговоры о свободе совести?! Ясно, что их горячая поддержка оппортунистов, различных течений, сект, еретиков разного рода — это, не много не мало, умышленное разрушение общественных устоев, «религиозных предрассудков» и, естественно, подготовка стран, народов, а в конце концов всего человечества к «лучшему будущему», тому, каким его представляют себе масоны. И наплевать им на то, что люди все разные, большинству из них не хочется плестись, как безмолвным скотам в общем стаде, погоняемыми умелыми надсмотрщиками, связавшими народы фальшивыми узами дружбы, общечеловеческими ценностями.

Длинный рассказ Беседина не утомил слушавших. Напротив, это была своего рода «запретная тема», и это подстегивало их интерес, порождало новые вопросы. В них им хотелось разобраться подробнее.

— Если, как утверждают сами масоны, их деятельность направлена на благо человечества, то какая надобность окружать ее завесой чрезвычайной таинственности, какими-то мистическими обрядами?— недоумевал Ващенко.

— Известен общий принцип,— отвечал Беседин, у которого в этом отношении понятие было такое же, как и у его приятеля,— чем низменнее цели, тем большей секретностью они окружаются. Особенно тщательно оберегаются в тайне имена членов масонских лож, лишь спустя много лет сведения о членстве некоторых деятелей просачиваются.

— Да, да,— откликнулся Ващенко,— читал, что масонами были Робеспьер и Марат, Вольтер и Дидро, Байрон и Гете, многие революционеры…

— Но наряду с такими великими людьми,— возразил Беседин,— масонами были и палачи Великой Французской революции, в печати появляются сообщения о масонстве крупнейших капиталистов. Видимо, многие даже из видных масонов не ведают, с кем они в этой компании очутились, действует понятие: деньги не пахнут, ради них вовлекут в масоны самого дьявола.

— Это же форменная безнравственность!— воскликнула Люба Беседина,— соединить вместе деятелей антиподов, по меньшей мере, кощунство!

— Действительно так. Один из видных масонов ХУ111 века Вайсхаупт поучал: «Помните, что цель оправдывает средства, и что умный обязан употребить к добру те средства, которые порочный употребляет во зло» Их «добро», ради которого все средства хороши: убийство, грабеж, войны, социальные смуты. Отличительная особенность масонства – публично провозглашать привлекательные на первый взгляд цели: «свобода, равенство, братство», и держать за семью печатями их конечную цель. Великая сила ордена, утверждают идеологи ордена, состоит в его маскировке, они стремятся никогда и нигде не выступать под своим именем, но всегда под другим именем и видом деятельности.

— А практически, какие их намерения, цели?— попросил уточнить Ващенко.

— Они развернули упорную длительную работу по переустройству мира. Причем, работу постепенную и поэтапную. Ближайшая задача заключалась в ликвидации христианских монархий и церквей. Вместо монархий — республики, вместо христианства — «религия Разума». С этого началось строительство системы, которую в Х1Х веке называли «мировой демократической и социальной республикой», а ныне все чаще – «глобальным сверхобществом».

— Насколько я понимаю,— снова уточняет Ващенко,— у них и свои методы достижения их целей?

— Разумеется,— отвечает Беседин,— они располагают мощным оружием. Исповедуя принцип «инфильтрации во власть», они занимают ключевые посты в том или ином государстве. И с какого-то момента это государство становилось инструментом масонских замыслов, и вся его военная, экономическая и дипломатическая мощь ставилась на службу этим тайным силам. Например, Англия, враждовавшая в ХУ-ХУ1 веках с католическим Римом и заметно ослабившая его мощь. Не случайно, по-видимому, эта страна стала официальной родиной масонства.

В ХУ111 веке масонство укрепилось во Франции. Вольтер, он был масоном, требовал «раздавить гадину», то есть церковь. Где-то я читал, как один из очевидцев писал, что ужаснее всего во Французской революции не мятеж, а замысел. Сквозь дым и пламя различались признаки рассчитывающей организации. Руководители оставались тщательно скрытыми и замаскированными, но не было никакого сомнения в их присутствии.

Масоны всегда использовали тактику, которая учитывала дух и характер конкретной исторической эпохи. Они применяют прием «обволакивания власти», продвигают на ключевые посты в государстве своих ставленников. Либо оказывают влияние на ведущих государственных деятелей, используя их окружение, близких людей, советников и консультантов. Довольно многозначителен термин «масонские державы», пущенный в оборот самими «братьями». В августе 1900 года во Франции в помещении Великого Востока проходил очередной масонский конгресс, в котором приняли участие федерации Италии, Испании, Бельгии, Нидерландов, Люксембурга, Португалии, Швейцарии, Венгрии и Египта. На этом конгрессе обсуждался среди прочих вопрос об установлении правильных отношений между различными