Geum.ru

Михаил Зощенко. Сатира и юмор 20-х 30-х годов

Вид материалаКнига

Содержание


Душевная простота
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   29

ДУШЕВНАЯ ПРОСТОТА



Может, помните--негры к нам приезжали. В прошлом году. Негритянская

негрооперетта.

Так эти негры очень даже довольны остались нашим гостеприимством. Очень

хвалили нашу культуру и вообще все начинания.

Единственно были недовольны уличным движением.

-- Прямо,-- говорят,-- ходить трудно: пихаются и на ноги наступают.

Но, конечно, эти самые негры избалованы европейской цивилизацией, и им,

действительно, как бы сказать, с непривычки. А поживут год--два, обтешутся и

сами будут шлепать по ногам. Факт.

А на ноги у нас, действительно, наступают. Ничего не скажешь. Есть

грех.

Но только это происходит, пущай негры знают, по простоте душевной. Тут,

я вам скажу, злого умысла нету. Наступил -- и пошел дальше. Только и делов.

Вот давеча я сам наступил на ногу одному гражданину. Идет, представьте

себе, гражданин по улице. Плечистый такой, здоровый парень. Идет и идет. А я

сзаду его иду.

А он впереди идет. Всего на один шаг от меня.

И так мы, знаете, мило идем. Аккуратно. Друг другу на ноги не

наступаем. Руками не швыряемся. Он идет. И я иду. И прямо, можно сказать, не

трогаем друг друга. Одним словом, душа в душу идем. Сердце радуется.

Я еще подумал:

"Славно идет прохожий. Ровно. Не лягается. Другой бы под ногами

путался, а этот спокойно ноги кладет".

И вдруг, не помню, я на какого-то нищего засмотрелся. Или, может быть,

на извозчика.

Засмотрелся я на нищего и со всего маху моему переднему гражданину на

ногу наступил. На пятку. И повыше.

И наступил, надо сказать, форменно. Со всей возможной силой.

И даже я замер тогда в испуге. Остановился. Даже от волнения "извините"

не сказал.

Думаю: развернется сейчас этот милый человек и влепит в ухо. Ходи,

дескать, прилично, баранья голова!

Замер я, говорю, в испуге, приготовился понести должное наказание, и

вдруг -- ничего.

Идет этот милый гражданин дальше и даже не посмотрел на меня. Даже

башки не обернул. Даже, я говорю, ногой не тряхнул. Так и прошел, как

миленький.

Я же говорю -- у нас это бывает. Но тут душевная простота. Злобы нету.

Ты наступил, тебе наступили -- валяй дальше. Чего там!

А этот милый человек так, ей--богу, и не обернулся.

Я долго шел за ним. Все ждал -- вот обернется и посмотрит строго. Нет.

Прошел. Не заметил.

1927

ГОСТИ



Конечно, об чем говорить! Гость нынче пошел ненормальный. Все время

приходится за ним следить. И чтоб пальто свое надел. И чтоб лишнюю

барашковую шапку не напялил.

Еду-то, конечно, пущай берет. Но зачем же еду в салфетки заворачивать?

Это прямо лишнее. За этим не последишь, так гости могут в две вечеринки все

имущество вместе с кроватями и буфетами вывезти. Вон какие гости пошли!

У моих знакомых на этой почве небольшой инцидент развернулся на этих

праздниках.

Приглашено было на Рождество человек пятнадцать самых разнообразных

гостей. Были тут и дамы и не дамы. Пьющие и выпивающие.

Вечеринка была пышная. На одну только жратву истрачено было около семи

рублей. Выпивка -- на паях. По два с полтиной с носу. Дамы бесплатно. Хотя

это, прямо сказать, глупо. Другая дама налижется до того, что любому мужчине

может сто очков вперед дать. Но не будем входить в эти подробности и

расстраивать свои нервы. Это уж дело хозяйское. Им видней.

А хозяев было трое. Супруги Зефировы и ихний старик -- женин папа --

Евдокимыч.

Его, может, специально пригласили на предмет посмотреть за гостями.

-- Втроем-то,-- говорят,-- мы очень свободно за гостями доглядеть

можем. Каждого гостя на учет возьмем.

Стали они глядеть.

Первым выбыл из строя Евдокимыч. Этот старикан, дай бог ему здоровья и

счастливой старости, в первые же пять минут нажрался до того, что "мама"

сказать не мог.

Сидит, глазами играет и дамам мычит определенные вещи.

Сам хозяин Зефиров очень от этой папиной выпивки расстроился и

огорчился и сам начал ходить по квартире -- следить, как и чего и чтоб

ничего лишнего.

Но часам к двенадцати от полного огорчения и сам набрался до полного

безобразия. И заснул на видном месте -- в столовой на подоконнике.

Впоследствии обнаружилось, что ему надуло фотографическую карточку, и

три недели он ходил с флюсом.

Гости, пожрав вволю, начали играть и веселиться. Начались жмурки,

горелки и игра в щеточку.

Во время игры в щеточку открывается дверь, и входит мадам Зефирова,

бледная как смерть, и говорит:

-- Это,-- говорит,-- ну, чистое безобразие! Кто-то сейчас выкрутил в

уборной электрическую лампочку в двадцать пять свечей. Это,-- говорит,--

прямо гостей в уборную нельзя допущать.

Начался шум и треволнение. Папаша Евдокимыч, конечно, протрезвился

вмиг, начал беспокоиться и за гостей хвататься.

Дамы, безусловно, визжат, не допускают себя лапать.

-- Хватайтесь,-- говорят,-- за мужчин, в крайнем случае, а не за нас.

Мужчины говорят:

-- Пущай тогда произведут поголовный обыск.

Приняли меры. Закрыли двери. Начали устраивать обыск. Гости самолично

поочередно выворачивали свои карманы, и расстегивали гимнастерки и шаровары,

и снимали сапоги. Но ничего такого предосудительного, кроме нескольких

бутербродов и полбутылки мадеры, двух небольших рюмок и одного графина,

обнаружено не было.

Хозяйка, мадам Зефирова, начала горячо извиняться,--дескать,

погорячилась и кинула тень на такое избранное общество. И высказала

предположение, что, может быть, кто и со стороны зашел в уборную и вывинтил

лампу.

Однако момент был испорчен. Никто играть в щеточку не захотел больше,

танцы под балалайку тоже расстроились, и гости начали тихонько расходиться.

А утром, когда хозяин продрал свои очи, все выяснилось окончательно.

Оказалось, что хозяин из боязни того, что некоторые зарвавшиеся гости

могут слимонить лампочку, выкрутил ее и положил в боковой карман.

Там она и разбилась.

Хозяин, видимо, круто налег на нее, когда заснул на подоконнике.

1927