Geum.ru

Первая

Вид материалаДокументы

Содержание


Перед лицом мгновенности времени
Попытка объяснения - созвучий
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   47

Перед лицом мгновенности времени



И вправду – нет ничего нового под луною. Нет-нет, не свободу духа высвечивает нам беспощадность-быстротечность времени272, перед лицом мгновенности его, Времени – в это Самое бесконечное мгновенье – или мгновенности всей жизни (смотря в какую дверку заглянула любопытная Алиса, да и – какого роста она сама) – а Самую суть вещей. И вот глядите, что мы читаем у У. Пратта273, бывшего, согласно Эко


Гм…а что мы читали у Пратта? Разрази меня гром…..274


PS.


(Гм. Я – этого так и не написал. Я это придумал, когда … «и взгляд его остановился на объясненьях Эко про читателей…» Да-да, и рассуждения о «Сильвии» Нерваля... И потом, я знаю, что эпилоги, PS, послесловия и послесловия к послесловиям почему-то мне интересны, а, значит, могут быть интересны кому-то ещё, а потому – я попытаюсь восстановить, быть может…)

Попытка объяснения - созвучий




Еще мгновенье назад страница была непоправимо бела, но уже сейчас – она таковой не будет. Что-то, что вне меня, словно диктует эти строки, заставляя записывать их – то пряником наслажденья от полёта бесплотного ангела творчества275, то – кнутом мучений от осознания бессмысленности существованья, иного, нежели… Странно, даже я Сам не очень-то поверил Набокову, говорившему, что когда он писал «Приглашение» он не читал «Замок». Слишком уж много совпадений и перекличек, даже – тематических. Так кто поверит мне, что в период «Со-творенья» я вовсе НЕ читал Борхеса (совсем-совсем, кроме, разве, одного дивного рассказа о розе276…)?. И вот я проглядел, чтобы лишь осталось впечатленье-ощущенье (до настоящего чтенья и пере-читывания ещё далеко) его «Лабиринты». Бог мой, неведомый мне латиноамериканец, в баснословной Аргентине, и вдруг – почти те же страхи и пристрастья. Те же боли и воспоминанья. Нечто подобное, кстати, я испытал, читая «Wormholes»277. Местами его попытки объяснить творчество, и понять своё место (никакое на Самом-деле-то, разве что – вдруг вспыхивающий огонёк бессмертия души, когда некий конгениальный читатель с обострённой чувствительностью вдруг откроет твою книгу) – в этой совершенно бесконечной и равнодушной вселенной, в то же время столь ласково убаюкивающей наивного автора своими бесконечными (и равнодушными, ежели вглядеться пристальней) миражами…

Откуда эти созвучья? Наверное, что-то «носится в воздухе» всё же, как носился когда-то модерн, как дышалось туманами символизма, или рождалась – словно бы ниоткуда! – новая музыка… Нет, не зря один умница-критик углядел в «Со-твореньи» «игру с конструкциями Борхеса»278. Наверное, она там есть. Только я об этом не знал…

Чем, интересно, обусловлено вот это развитие – тенденций – «носящихся в воздухе» - развитием ли технологий, общества, культуры? («Чёрт нас дёрнул пойти когда-то по технологии»279). Не думаю, потому что поглядите, как быстро слезает это цивилизованно-изнеженная технологическая корочка с человека, лишённого малости – лишь источника приручённой энергии… Изощрённые игрушки для сбора и передачи информации становятся пустыми и глухими железно-стеклянными ящиками, коробками и бесполезными прибамбасами (каковых особенно много у гаджет-маньяков), мощные защитные и транспортные средства – и вовсе ничем, и… и что остаётся? Оставляя в стороне прямую борьбу за физиологическое существованье (потому как она в силу нашей физиологии с творчеством несовместна) признаемся: ох, остаётся – немного вовсе. «Чтобы писать, нужны крепостные Тургенева или десятины Толстого» и «легко тосковать о смысле жизни в фамильном бергсоновском замке» - при всей полемической вульгарности этих слов некая сермяжная истина в них есть. Немногие творческие мгновенья даны человеку, и лишь у немногих есть возможность их осознать…так что ж с того?

Ну вот…а начали так хорошо, с Борхеса…«Беспечно время, короток век – и как умещается человек…»280 - но отсюда ведёт уже предновогодняя дорожка в плеяду иных, говоривших «на языке сегодняшней русской интеллигенции»281 - в восходящую над скукою прочих имуществ канитель и мишуру282 - к блаженным предновогодним семидесятым, когда мела метель, Мандельштам283 и Пруст – были именно их284 чтеньем, а потом уж и нашим – от них. Это сейчас мы выросли, а тогда… Тогда это казалось (да и было) волшебством, и чудилось, что предновогодняя метель, заметающая Пушкинский музей (основанный – ах! - отцом Марины), Волхонку, всё на свете – мела и здесь, в светлых белоснежно-мраморных залах Парфенона, где было назначено – свиданье… И всё это сейчас – видно через тогдашнюю музыку, снег – то, что «носилось в воздухе…»

Но мы – меняемся. Вместе с временами, до них, после, вне? И не суммой, ох, не суммою технологий285 определяется всё это.

И потому вот теперь, пытаясь представить, вообразить286 сюжет книги, которую сам бы прочёл с удовольствием, начинаю понимать, что повествованье требует зачастую иных, ненужных, и, в общем-то, не слишком у меня получающихся описаний. Например, попытка судьбы дотянуться своими щупальцами до Сама в «Со-твореньи», его поиски… Если и когда я захочу (а я хочу!) встроить это в некий иной текст, иную книгу, то она – с учётом того, как я это пишу, и как воспринимаю, уже должна будет строиться чуть иначе… Как? А вот именно это и я пытаюсь – мучительно, и наслаждаясь этим мученьем – расслышать. Какой она должна быть? Отзвуки каких книг, каких сторон души моей должны стать стержнем, путеводной нотой? Мне кажется иногда, что я уже чувствую их, но мой «магический кристалл» ещё не даёт мне разглядеть их подробно – в тумане предвосхищенья. Почему? Бог весть. Что должно случиться – для этого? Измениться ль должны времена, запахи, созвучья, носящиеся в воздухе, или…или я – вместе с ними?