Geum.ru

Первая

Вид материалаДокументы

Содержание


Часть вторая Времена года - и место в тексте
Мозаики миров… и совпадений
Подобный материал:
1   ...   15   16   17   18   19   20   21   22   ...   47

Часть вторая

Времена года - и место в тексте



Странно, я вот только нынче обратил внимание на отчётливо видные «времена года» (почти вивальдиевские) в этих, в общем-то, вполне бессвязных записках. И хотя я знаю, что роман мой должен начинаться осенью, когда под Москвою ещё доцветают георгины, а Риджент-парк ещё полон розами, но уже появилась – в тех придуманных баснословных местах, где всё это и случится300 - некая предзимняя изморозная сухость, что так хорошо подчёркивается ещё зелёной травой, да особой, осенней – чуть томно-тоскливой и загадошной прозрачностью деревьев с обязательными воронами на одном из них, просёлочною дорогою, в безлюдье и одиночестве ведущей… Ведущей – куда? Но ежели я сейчас начну описывать полузаброшенную усадьбу301, которая словно от века стояла, прозрачными витражами своих верхних стрельчатых окошек глядя на балюстраду, сходящую в заросший сад, и дальше, в сосны, к реке, под низким осенним солнцем, - описывать такою, какой её увидел тот я – который и напишет роман, передо мною сразу же встанет проблема бесконечности описания. Потому что я – видящий всё это, никак не могу найти, услышать, различить – ту самую единственную интонацию, которая сама поведёт за собою, заставляя останавливаться, и внимательно разглядывать одни картины, вникая в их тайный смысл302, и лишь краем глаза замечать иные – ту самую интонацию, звук, которые и определяют (и пусть мне не говорят, что – сознательный) выбор автором уникальных интонационных последовательностей, по которым мы с нескольких строк узнаём любые его книги, и которая, меж тем, позволяет строить и достраивать мир вокруг вас (но – внутри текста!) – так, как на него падает взгляд, и как развиваются событья – здесь, и там, у вас. И всё это потому, что я знаю – соверши я единожды необратимый поступок, раз и навсегда определяющий моё место в тексте, в лабиринте загадок, в той истории, которую я (которое из Я?) собирается вам рассказать, как я лишусь не только возможности (что, кстати, не главное) вернуться ещё раз в тот же лабиринт, в ту же усадьбу, и поглядеть на себя, мечущегося в поисках выхода, или мучительно решающего загадки бытия – из совсем другого окна, глазами другого героя, но и (вот что главное!) сам – раз и навсегда потеряюсь внутри текста. А поскольку создать закрытый, замкнутый текст, в котором всё взаимосвязано и само-ценно303, создать, «отколоть» кусочек реальности мне не по силам (что ж, придётся – смириться), то мне придётся делить своё Я и с вами. И вот тут вас, уважаемые читатели и читательницы, ждут ещё сюрпризы304 - уж не знаю, приятные ль…

Потому что… потому что вот есть, например, мой «Солярис» - с осенними шорохами и чернотою за дачным окном, когда мои шаги по скрипучей деревянной лестнице совпадали с шагами негритянки (сколько мне тогда было – восемь, девять?), есть ещё несколько сотен тысяч таких вот, захватывающих до обморочной дрожи «Солярисов» - а есть – «Солярис» пана Станислава, в его польском замке, и который из них – истиннее? Да все, и – никакой, потому что только их сочетанье и есть то единое счастливое сотворенье в этом самом переменчивом из миров. А поскольку Лема в нём всё-таки больше, чем кого-либо из305, я и попытаюсь (в меру сил) сотворить нечто, в чём остался бы – я….

Мозаики миров… и совпадений



Но почему «…почему всё это уже написано, все мысли – рождены, все лабиринты пройдены и тексты уже обрели своё значение и смысл…» - вот именно такие, несколько смешные, бесполезные и уж точно запоздалые восклицанья хотелось мне производить, патетически воздевая руки306, при чтеньи Лотмановских и Эковских комментариев к Эковскому же «Имени Розы». Заметки на полях. И слабым, слабым307 утешеньем является для меня утвержденье Мамардашвили о том, что «мысль – может быть только твоею»308. Мысль – да, а текст? Сюжет, структура? Пусть и изменённые до неузнаваемости? Прав ли был Банев, утверждавший, что даже в хвалебной речи господину президенту услышатся его интонации? Вопрос остаётся открытым, хотя мне страстно хочется ответить на него: «Да, да, да!»

Вот ведь и в Самом деле – стоило лишь подумать о том, что для воссоздания единства интонации и текста мне нужен свой мир, находящийся в идеальной гармонии со мною, и с тем, что будет там происходить, как мне в руки попадает просто-таки практическое пособие по со-творению такого мира. Средневековые антуражи, идеальные для решения современных семиотических проблем, да ещё и мистика, и – Борхес, к которому меня вдруг потянуло… Иногда я даже завидую Конан-Дойлю – мне кажется, что вот тот, безумно обаятельный для нас сейчас (и, кстати, почему? – в силу традиций и неизменной, консервативной «всегдашности», наверное) викторианский мир уже существовал, и ему надобно было – лишь увидеть своих героев… Совсем иное – Толкиен, чей мир тоже выдуман, воссоздан, казалось бы – «из пустяка, из ничего» - но нет, в основе этого мира тоже лежит волшебное чудо эльфийского языка, языка, идеально совпавшего с мироощущением автора, с его, быть может, до того скрытыми стремленьями и желаньями, порою – комплексами, да детская сказка о Хоббитах309. И миров таких – ах, какое множество: от древних греков – до Толстого и Пруста, Набокова и Бунина (хотя здесь, пожалуй, точнее было б говорить о миро-ощущеньи личности и порождении ею – миров из…), Булгакова и Стругацких…Они все – творенья авторов, но без читателя (или даже лучше – читательницы!), способных оценить объём и глубину мира, со-творяемого в союзе с его творцами – эти миры пусты и неволшебны…

И вот именно эта моя неспособность стать (надолго) своим собственным и будущим читателем и лишает мои миры той самой сокровенной целостности. Они – мозаики, набор цветных стёклышек, паззл, поверхностное творенье компилятора. Пускай и дивное (ну не мог же я, в Самом-то деле, не сказать комплимента Самому себе?). И всё же – хотя бы попытки (не говоря уж об уменьи) спрятать нечто большее за яркую конфетную обложку детектива или romance310 (которые читатели по обыкновению, станут читать сначала спинным мозгом, а лишь потом только – головою, да тем набоковским органом для восприятия поэзии) – спрятать за этими обложками нечто большее – уже заслуживают уважения. Беда лишь в том, что мне чисто сознательным актом этого выбора не совершить. (Кто, как не высокомерный демон в интерпретации Хорхе311 нашептывает сейчас: «а… и надо ли? Твой ли это путь? Пиши себе сказочки…»). Ведь на свете существует и увлекает меня (за счёт богатства и совпаденья, наверное, с моим прошлым, исключительно индивидуальным опытом) такое множество эмоциональных контекстов, уводящее в бесконечный мир любого из любимых авторов. Особенно богат (для меня) этими темами Набоков, и мне порой кажется, что свои комментарии к «Другим берегам» я способен писать томами312… Там - едва ли не в каждой фразе бьётся мой роман, мои воспоминанья, мои бабочки, мои романтические влюблённости, которые так похожи на те, со-творённые, и которые, тем не менее, никогда не совместятся по эту сторону времён, кроме, разве что, однажды, когда-нибудь313 – в улыбке какой-нибудь умницы-читательницы… Наложите своё Я на структуру текста, и если волшебное совпаденье произошло (иногда интеллектуалы-мистики-алхимики безрезультатно тратят годы на поиски ключей314 к нему), этот мир – ваш. Более того, внешний, большой315 мир стал иным, так как в нём появилось…что? А и вправду, что? Вот и задание на дом, и тема-размышленье для ещё одного кусочка моих миров.

Ах, прав, прав демон Эко – стоило ль Пастернаку всю жизнь мечтать написать роман, лишь некоторые отрывки из которого – его стихи? Так стоит ли мне?

Да, не стоит. И история эта – не будет вещной, живой и конкретной, потому только, что у меня это – не получится… Быть может – скороговоркою, где-то, кто-то из многих несуществующих, бесплотных почти персонажей (ибо все они – ипостаси автора, а я не способен, подобно Набокову, наполнить зал разнообразной и сочувствующей аудиторией) проговорит весь этот сюжет, но…