Антология мировой философии в четырех томах том з

Вид материала

Содержание

Форстера и Фрелиха, так или иначе влиял. Воздействие его сказалось и позднее — вплоть до Гегеля и Фейербаха.
Бог. пятая беседа
Философская эволюция Гёте была сложной и противоречивой. В нем сочетались трезвый и пытливый ум ученого-натуралиста

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 60

ГЕРДЕР

Иоганн Готфрид Гердер (Herder, 1744—1803)—центральная фигура немецкого Просвещения. Он сыграл большую роль в становлении национального самосознания своего народа, со многими просветителями был связан, на многих, в том числе на Гёте, Кнебеля,

Форстера и Фрелиха, так или иначе влиял. Воздействие его сказалось и позднее — вплоть до Гегеля и Фейербаха.

Как мыслитель он складывался под влиянием Лейбница и «докритического» Канта, которого он слушал в Кёнигс-бергском университете. Гердер 60-х годов был близок к материализму, а в работе «Исследование о происхождении языка» (1772 г.) высказал идею о единстве языка и мышления, вытекающем из их естественного происхождения. В первой половине 70-х годов, когда Гердер был придворным проповедником в Вюкенбурге, β его творчестве оживились религиозные настроения, но в то же время он принял участие в антифеодально-республиканском движении «Бури 11 натиска» и исследовал эстетические проблемы, всегда интересовавшие его и в дальнейшем.

В 1776 г. он переселился в Веймар, где возглавил протестантскую церковь герцогства. Гердер вошел в круг друзей Гёте. Все более он склоняется к спинозизму в пантеистической его трактовке, а после выхода в свет книги Якоби с нападками на апологию Спинозы Лессингом направил в ответ изложение своей философской позиции, исходящей из взглядов Лессинга. Это была работа «Бог. Несколько диалогов» («Gott. Einige Gespräche», 1787 г.), в которой рассуждения о совместимости спинозизма с христианством сочетались с раскрытием материалистической сущности первого. Гердер отрицает акт божественного творения, принимает

54

учение о материальной субстанции и дополняет его взятым от Лейбница принципом органической деятельности и развития природы (впрочем, признается и существование «мировой души»).

Разгоревшийся «спор о Спинозе» стал по существу спором не об аутентичном понимании его учения, а о разных направлениях в развитии пантеистического принципа. Направление Гердера было в своей тенденции материалистическим. Очень близким к материализму он продолжал оставаться и в последующие годы, критикуя философию Канта.

В «Идеях к философии истории человечества» (1784—1791 гг.) Гердер проводил ту мысль, что история общества — это продолжение естественного развития природы, в котором разные народы составляют единую цепь восхождения к принципам гуманности. Oif подчеркнул значение культуры в национальном развитии. Важное место во всемирной истории отводил Гердер и славянству.

Фрагменты из работы Гердера «Бог. Несколько диалогов» даны ниже в переводе В. А. Рубина с немецкого издания: L G. H e τα er. Werke in fünf Bänden. Bd. 5. Weimar, 1957.

БОГ. ПЯТАЯ БЕСЕДА

[...] Филолай: Прекраснейшая истина состоит в том, что в природе не существует такого понятия, как ничто; его никогда не было и никогда не будет, ибо оно немыслимо. Лишь поэтический смысл имеют такие строки поэта¹, как

«Оплодотворенное силой существенного слова, Древнее ничто рождает...»

или

«Когда новая сущность еще боролась с невещественностью...»

или

«Когда на ночь древнего ничто Излился первый поток света...»

В выражении «создать что-то из ничего» столь же мало смысла, как мало мы можем представить себе, что в самом деле означает «что-то уничтожить», «что-то превратить в ничто».· Это относится и к словам поэта:

«Когда второе ничто похоронит мир,

Когда от него не останется ничего, кроме места»;

ибо если от этого мира останется место, следовательно, место для новых миров, оно никак не может быть названо ничем. Как претят мне теперь все эти иллюзорные выражения, пустые призраки схоластической фантазии!

сс

Если некоторые метафизики попросту уничтожают всё мыслимое, мир и самого бога, и считают чистейшим объектом своего разума чудовищное ничто, то они, естественно, находят, что при всем разуме исходя из этого ничто нельзя продемонстрировать ничего, ни бога, ни мира...

Теано: Прошу вас, Филолай, покончите с этим ужасным ничто!

Филолай: Или же бытие, отрадное, необходимое, задушевнейшее бытие им кажется ужасным. Они говорят, что чистая необходимость в качестве последней опоры всех вещей представляет собой бездну для разума. Даже вечность Галлера оставляет далеко не такое головокружительное впечатление, как необходимое бытие бога. Невозможно вынести мысли, что какое-то существо, даже если мы считаем его высшим из всех возможных существ, говорит, как бы обращаясь само к себе: «Я существую из вечности в вечность; кроме меня не существует ничего, что не обусловлено моей волей; но откуда же появилось Я?» Они говорят, что здесь все рушится под нами, и наибольшее, как и наименьшее, совершенство, лишившись опоры, исчезает перед спекулятивным разумом, которому ничего не стоит совершенно беспрепятственно устранить как одно, так и другое.

Теано: Спасите меня, Теофрон, от пустых представлений, вызываемых Филолаем! Я женщина, и не хочу, услышав ваш последний разговор, представлять себе ни вечность Галлера, ни мудрейшую необходимость, ни высшее существо, которое как спекулятивный мыслитель самодовольно говорит с самим собой и глупо спрашивает, откуда оно появилось. Я не знаю также, предполагают ли у философов подобные иллюзии наличие или отсутствие ясных понятий и является ли в самом деле триумфом разума способность произвольно и беспрепятственно устранять как наибольшее, так и наименьшее совершенство. Но я знаю, что, на мой взгляд, не может быть более высокого и более блаженного бытия, чем то, благодаря которому все существует, наслаждается и живет. Ничего не приходится ему нести на себе с усилием, если бытие каждой вещи покоится на внутренней необходимости, на обусловливающей самое себя высшей мудрости и добре; все несет само себя, подобно тому как шар покоится на своем центре тяжести, ибо все бытие укоре-

56

Нено в своем собственном Вечном бытии, в своей силе, добре и мудрости. Вы, Теофрон, предостерегали нас, правда, от уподоблений; но разве, противопоставляя действительность фантому, вы не можете представить себе, что корень несет дерево? Он не был бы корнем, если бы ему не нужно было нести на себе прекрасное творение ствола с его ветвями, цветами и плодами и если бы он не делал этого с радостью. Так и вечный корень неизмеримого древа жизни, зеленеющего и обнимающего все мироздание своими бесчисленными переплетенными ветвями. Он — неиссякаемый источник бытия, величайшего дара, который мог исходить лишь от него.

Теофрон: И с этим даром, друзья мои, какой залог вечного продолжения нашей жизни мы получили! Бытие есть неделимое понятие, сущность. Оно настолько же не может быть превращено в ничто, насколько оно не является ничем. Это невозможно в той же мере, в какой невозможно уничтожение самого себя высшим бытием, божеством. Мы не имеем при этом в виду явления или сложные соединения в том, что мы называем пространством и временем. Все, что появляется, должно исчезнуть; каждое творение времени несет в себе зерно распада, действие которого сказывается в том, что в этой своей форме оно не длится вечно. Соединившееся распадется, ибо именно это соединение и распад называется мировым порядком и представляет собой непрерывно продолжающуюся жизнь мирового духа. Не предаваясь игре воображения, мы не говорим и о бессмертии человеческой души. Мы говорим о простом понятии, действительности, бытии, к которому причастно наряду с высшим существом и низшее. Ничто не может исчезнуть, ничто не может быть уничтожено, ибо иначе должен был бы уничтожить самого себя бог. И поскольку все, что может быть и что существует, находится в бесконечном бытии, каким беспредельным становится мир! Беспредельным в пространстве и времени и постоянным в себе самом. Бог придал сущность основе его блаженства, которое наряду с ним вкушают ή малый, и великий и которое, пользуясь вашим, Теано, сравнением, черпает подобно ветвям жизненные соки из его корня. Мне кажется, Филолай, мы наметили, таким образом, первый естественный закон святой необходимости.

57 .

Филолай: С оговорками, Касающимися поставленных мной вопросов:

I. Высшее бытие дало своим творениям высшее — действительность, бытие.

Теофрон: Но друзья мои, как ни просто понятие бытия, по своему состоянию одно бытие сильно отличается от другого. Чем, по-вашему, Филолай, отличаются различные ступени бытия?

Филолай: Не чем иным, как силами. В самом боге мы не находили более высокого понятия, раскрывающего действительность, нежели мощь; все его силы сводились к одному. Высшая мощь не могла быть не чем иным, как высшей мудростью и добром, вечно живым, вечно действующим.

Теофрон: Высшее или скорее все (ибо бог не является высшим на шкале себе подобных), как оно могло открыться в действии иначе, чем во всем? Он сам это все всего. В нем ничто не могло дремать, то, что выражал он, было им самим, неделимым, мудростью, добром, всемогуществом. Божий мир, следовательно, лучший; не потому, что он выбрал его из худших, а потому, что без него не было бы ни хорошего, ни дурного, и в соответствии с внутренней необходимостью своего бытия он не мог произвести ничего плохого. Итак, есть все, что могло быть; все силы — выражение его силы, всеведения, всеблагос-ти, всеобъемлющей красоты. Он творит в мельчайшем и в величайшем, в любом -пункте пространства и времени, т. е. в любой действительности Вселенной. Ибо пространство и время это лишь фантомы нашего воображения, масштабы ограниченного рассудка, который должен сделать для себя познаваемыми вещи в их последовательности и рядоположности; для бога нет ни пространства, ни времени, но лишь все в вечной взаимосвязи. Он прежде всего существует, и все существует в нем, мир есть выражение, изображение действительности его вечно живых и деятельных сил.

Теано: На сколь же высокой ступени стоим, следовательно, мы, человеческие существа, в которых при всей нашей ничтожности все же обитает с внутренней уверенностью живое выражение трех высших божественных и мировых сил — мощи, разума и добра! Мы не можем помыслить никаких более высоких качеств, ибо то, что мы видим божественного во всех творениях природы,

58

сводится именно к ним; каждое из них объясняет другое, а высшая совокупность и источник их представляются нам как божество. Значит, в нас обитает существенный закон бога, хотя наши возможности упорядочения в согласии с чистыми идеями истины и добра, как это делает всемогущий в соответствии со своей совершеннейшей природой, и весьма ограниченны. Он тем самым сообщил нам от себя нечто существенное и сделал нас образом своего совершенства, причем в природе божественной силы лежит не слепое, ограниченное и злобное действие, но разумное и проникнутое не исключающим никого добром. Любое удаляющее нас от этого правила произвольное, неразумное и недоброе употребление наших сил удаляет нас от самих себя, смущает нас и ослабляет.

Теофрон: Мне кажется, Филолай, мы можем теперь выдвинуть второе положение божественной необходимости:

II. Божество, в котором есть лишь одна существенная сила, называемая нами мощью, мудростью и добром, не могло создать ничего такого, что не было бы живым отпечатком его силы, мудрости и добра, столь же неотделимо образующих сущность каждого появляющегося в мире бытия.

Филолай: Я хотел бы, чтобы вы для Теано и для меня указали на примеры этого положения. Степени совершенства в мире так бесчисленно многообразны, что низшие из них кажутся нам несовершенством.

Теофрон: Но могло ли быть иначе, Филолай? Если все возможное существует и должно существовать в соответствии с принципом бесконечной божественной силы, то среди этого всего должно быть как высшее совершенство, так и низшее. Но мудрейшее добро связывает все, и ни в чем нет никакого ничто, т. е. ничего существенно злого. Простите, Теано, что я вновь должен назвать эту ужасную бессмыслицу, хотя это бессмыслица, снимающая самое себя. Вы знаете, Филолай, какие великие качества Лейбниц приписывал своим простым субстанциям: они являются зеркалом мироздания и наделены силой воображения, дающей им возможность каждой со своей точки зрения изображать и описывать Вселенную. Бесконечный видит в мельчайшем все и т. п. Эту возвышенную идею мы можем лишь приблизительно уяснить себе при помощи чисто числовых взаимоотношений; она необходима,

59

если только представлять себе мир как во всех своих частях взаимосвязанное действие высшего совершенства. Но некоторыми она была неправильно понята, и в особенности недостойно толковались простые бесконечно малые зеркала мироздания. Отказываясь от этого образа, мы говорим: «Каждая сила по своей сущности является выражением высшей мощи, мудрости и добра, как они могут раскрываться в этом месте Вселенной, т. е. в связи со всеми остальными силами». Чтобы осознать это, мы отмечаем, как действует в мире каждая из этих сил. Не правда ли, Филолай, она действует органически?

Филолай: Мне неизвестна сила, которая выказывала бы себя без тел, т. е. без органов; но я столь же мало знаю и о том, как эти силы и эти органы нашли друг Друга.

Теофрон: Конечно, благодаря их взаиморасположенной природе, Филолай; во взаимосвязанном царстве совершеннейшей мощи и мудрости не могло быть иначе. Что в самом деле мы называем телами и органами? В человеческом теле, например, нет ничего, что не было бы оживлено; от кончиков волос до кончиков ногтей все проникнуто питающей и поддерживающей силой, и как только она покидает малейший орган, он отмирает и отделяется от живущего тела. Выйдя из области человеческих жизненных сил, он попадает в область других сил природы; из ее пределов он не выходит никогда. Выпавший волос или ноготь вступают теперь в другой регион мировых взаимоотношений, и здесь вновь они будут действовать или страдать не иначе как в соответствии со своим теперешним естественным положением. Вглядитесь в чудо, о котором нам рассказывает физиология человеческого или животного тела, и вы увидите не что иное, как царство жизненных сил, каждая из которых на своем месте способствует взаимодействию, форме и существованию целого при помощи действий, вытекающих из ее природы и из природы существа, к которому она принадлежит. Так сформировалось и так сохраняет себя тело, так оно ежедневно разлагается и так оно в конце концов разлагается совсем. Таким образом, то, что мы называем материей, само в большей или меньшей степени оживлено; это царство действующих сил, образующих целое не только как явление, доступное нашим чувствам, но и в соответствии со своей природой и взаимоотношениями друг с другом.

60

Одна сила управляет — иначе не было бы никакого единого, никакого целого; многие силы на различнейших ступенях служат. Но у всех этих различий, каждое из которых определено самым точным образом, есть нечто общее в их взаимодействии; иначе они не могли бы создать нечто единое, нечто целое. Поскольку же в царстве совершеннейшей мощи и мудрости все мудрейшим образом взаимосвязано и части могут взаимодействовать, помогать и способствовать формированию целого не иначе как в соответствии с необходимыми законами вещей, то мы везде в природе видим бесчисленные организации, каждая из которых не только в своем роде мудра, добра ff прекрасна, но и совершенна. Иначе говоря, она является отпечатком самой мудрости, добра и красоты и показывает, как они могут проявить себя в данной связи. Ни в одном листке дерева, ни в одной песчинке, ни в одной клеточке нашего организма — нигде в мире, следовательно, не господствует произвол. Все определено, установлено и упорядочено силами, действующими в каждом пункте творения в соответствии с совершеннейшей мудростью и добром. Просмотрите, мой друг, историю уродств; создается впечатление, что здесь нарушен порядок законов данной органической природы; но на самом деле порядок законов всеобщей природы не мог быть нарушен и каждая сила действовала в соответствии со своей природой даже в том случае, когда другая ей мешала, ибо даже эта помеха не могла привести ни к чему иному, как к тому, что нарушенная органическая сила пыталась себя компенсировать другим путем. В отношении этих компенсаций в системе нарушенных сил был сделан ряд наблюдений, о которых мы можем поговорить в другой раз. Во всяком случае даже и в кажущемся хаосе господствует постоянная природа в соответствии с неизменными правилами действующих в каждой силе необходимости, добра и мудрости. Филолай: С радостью вижу я, Теофрон, как темное понятие материи проясняется и упорядочивается передо мной; ибо хотя я охотно примкнул к системе Лейбница, в согласии с которой она является не чем иным, как доступным нашим чувствам явлением, агрегатом субстанциальных единиц, но для меня в этой системе оставалась загадкой так называемая «идеальная связь этих субстанций в такое и никакое иное явление целого». Лейбниц сравнивал материю с тучей, состоящей из дождевых ка-

61

пель и кажущейся нам тучей, с садом, полным деревьев и растений, с озером, полным рыб, и т. п.; но это не помогало мне уяснить постоянство этих явлений и взаимосвязь этих сил. Дождевые капли в туче, растения в саду и рыбы в воде чем-то связаны между собой; чем же может быть эта связь у сил, составляющих материю, как не силами самих так называемых субстанций, силами, при помощи которых они действуют друг на друга? Так, следовательно, создаются органы, ибо и орган есть система сил, служащих господствующей силе в тесном взаимодействии друг с другом. Теперь материя станет для меня не просто явлением в моем идейном мире; внутренняя связь в том целом, которое она собой представляет, будет осуществляться не одними идеями, но действующими силами, присущими ей в согласии с ее природой и с истиной. Ничто в природе не одиноко, ничто не лишено причин и ничто не остается без последствий; и поскольку все, что возможно, существует и связано друг с другом, в природе нет ничего неорганизованного, каждая сила находится в связи с остальными, служащими ей или над ней господствующими. Следовательно, если моя душа, являющаяся субстанциональной силой, утратит свою нынешнюю сферу действия, то не может быть, чтобы во Вселенной, где нет скачков, пробелов и островов, ей не был предоставлен новый орган. Новые силы, придя ей на помощь, создадут для нее новую сферу действия в новой связи с миром, в котором все взаимосвязано.

Теофрон: Тем более наш долг, Филолай, добиться того, чтобы душа, перед тем как уйти отсюда, привела в порядок свой внутренний мир, систему своих сил; ибо она может действовать лишь такой, какая она есть, и внешняя форма ее определяется лишь ее внутренними силами. Наше тело это не только орудие, но и зеркало души, и каждая организация является внешним отпечатком внутренних стремлений, придающих ей содержание.

Филолай: Мне вспоминаются в этой связи прекрасные замечания Спинозы Относительно связи души и тела. Хотя он должен был рассматривать их, следуя картезианской системе, независимо друг от друга, как мысль и протяженность, все же — и это не могло быть иначе — его глубокий ум и здесь вырвался за пределы этой системы. Сделав понятие тела существенной формой человеческой

62

души, он приходит исходя из этого к выводам, касающимся структуры этого понятия, его изменений, его совершенства и несовершенства. Опираясь на свои основные положения, он набрасывает физиономику, приводящую в порядок и сводящую к определенной истине тот хаос, в котором обычно находятся наши физиономические грезы. В особенности было мне приятно то, что он придает такое значение образу жизни, т. е. изменениям в строении тела, и рассматривает образ мыслей, т. е. форму понятий души, как нечто с ним совершенно гомогенное. Он, правда, не пытается вывести из очертаний ноги или кости тончайшие движущие силы души, ее способности и ее характер, хотя никто не станет отрицать, что каждое, пусть даже малейшее, очертание тела может быть аналогией целого. Вы молчите, Теано?

Теано: Я с удовольствием слушаю ваш разговор, друзья мои; но раз уж вы просили меня возвращать вас на дорогу, когда вы начинаете блуждать, то мне хотелось бы, чтобы вы, оставив в стороне физиономику, вернулись к важным общим размышлениям. Я всегда удовлетворялась малым, и мне довольно того, что каждая организация представляет собой проявление системы внутренних жизненных сил, образующих по законам мудрости и добра своего рода маленький мир, отдельное целое. Я хотела бы колдовством заставить дух розы рассказать мне, как^: он создал ее прекрасный образ, или, поскольку она — дочь розового куста, чтобы дриада этого куста разъяснила мне, как она оживляет деревцо от корня до мельчайших веточек. Ребенком я часто, стоя перед деревом или перед цветком, наблюдала удивительную гармонию, проявляющуюся в каждом живом существе. Долгие часы досуга проводила я за сравнением листьев, веток, цветов и стволов деревьев. Желание живо воспроизвести прекрасные и своеобразные формы заостряло мое внимание, и часто я вступала в такой интимный разговор с цветком, с деревом или с растением, что мне казалось, что сущность, схваченная мною, должна перекочевать в мое творение. Увы, оно оставалось мертвой копией, а прекрасное и преходящее создание по-прежнему оставалось, полное удовлетворения самим собой, со своим как бы в самом себе завершенном существованием. Говорите же об этой материи еще, помогите моему запинающемуся языку! (стр. 10—

•ь\)) . .

63

ГЁТЕ

Все творчество Иоганна Вольфганга Гёте'(Goethe, 1749—1832), великого поэта и мыслителя, было проникнуто философскими исканиями и размышлениями, которые привели его к глубокому и оригинальному мировоззрению, ставшему кульминацией в духовном развитии немецкого Просвещения. Вместе с Гердером он был вдохновителем движения «Бури и натиска».

Философская эволюция Гёте была сложной и противоречивой. В нем сочетались трезвый и пытливый ум ученого-натуралиста,

многосторонность, способность к глубочайшему и вдохновенному прозрению и филистерская осторожность веймарского тайного советника, а одно время и министра, идущего на компромисс с господствующей идеологией, как только резкая критика идеализма и христианства становилась опасной. Гёте некоторое время считал себя единомышленником кантианца Шиллера, но ни одна из существовавших в это время в Германии, идеалистических, порой откровенно мистических, школ не вовлекла все же его в число своих последователей. Основная линия его мыслей направлялась к материалистическому пантеизму, враждебному механицизму и близкому к гилозоистическим решениям. С 1773 г. он проявляет живейший интерес к Спинозе. Участие Гёте в споре о пантеизме еще более

отдалило его от мистики Якоби и Лафатера. Он поет гимн неисчерпаемой, активной и органически развивающейся природе и ее высшему порождению — человеку, способному проникнуть в ее тайны. Таким образом, как и Гердер, Гёте стремится соединить учение о субстанции с идеей развития.

В творчестве Гёте, и в особенности в его «Фаусте», складывалась стихийная диалектика «повышения и полярности» бытия, познания и искусства. Мир един и многообразен (мотив, повлиявший и на Л. Фейербаха), познание «целого» и общего возможно только через особенное и отдельное, «прафеномены», через схватывание диалектики явления и сущности, практики и теории, анализа и синтеза (мысли, созвучные философии Гегеля, с которым Гёте разделяла, однако, противоположность их взглядов на природу и религию). Гёте стремился освободить искусство от религиозных оков и в своих эстетических исследованиях глубоко проник в природу художественного обобщения.

Афористический фрагмент «Природа» вместе с более поздними пояснениями к этой статье в переводе с немецкого И. И. Панаева вяяты из -кн.: И. В. Гёте. Избранные сочинения по естествознанию. М., 1957.

Blog

Антология мировой философии в четырех томах том з

Содержание