Антология мировой философии в четырех томах том з

Вид материала

Документы

Содержание 2. От субъекта к объекту. фихте и шеллинг 3. Кульминация идеалистической диалектики. гегель В. И. Ленин. В. И. Ленин.

Подобный материал:

• Философское Наследие антология мировой философии в четырех томах том, 11944.29kb.
• Антология мировой философии: Антич­ность, 10550.63kb.
• Лейбниц Г. В. Сочинения в четырех томах:, 241.84kb.
• Собрание сочинений в четырех томах ~Том Стихотворения. Рассказы, 42.25kb.
• Собрание сочинений в четырех томах. Том М., Правда, 1981 г. Ocr бычков, 4951.49kb.
• Книга первая (А), 8161.89kb.
• Джордж Гордон Байрон. Корсар, 677.55kb.
• Антология мировой детской литературы., 509.42kb.
• Собрание сочинений в пяти томах том четвертый, 3549.32kb.
• Готфрид вильгельм лейбниц сочинения в четырех томах том , 8259.23kb.

2. ОТ СУБЪЕКТА К ОБЪЕКТУ. ФИХТЕ И ШЕЛЛИНГ

К. Рейнгольд и другие современные «исправители» и критики философии Канта прошли мимо главных не ре­шенных им проблем. Следующий существенный шаг в немецкой философии был сделан И. Г. Фихте, страстно искавшим пути теоретического обоснования активности и свободы человека. Он видел в философии, во-первых, ве­ликую путеуказательницу, своего рода факел Прометея, и, во-вторых, всеобъемлющее наукоучение, как бы науку о всех науках. В субъективном идеализме Фихте нашел выражение его буржуазно-демократический порыв к утверждению национального самосознания, а в абсолюти­зации роли философии в научном познании проявились его просветительские устремления. Но он же сам опа­сался чрезмерной абсолютизации: философия, по Фихте, не есть абсолютная истина и она не сливается со своим предметом, но лишь более или менее приблизительно отображает сущностное развитие духовного первоначала.

Учение Фихте складывалось в ходе глубоких преобра­зований им Кантовой системы. Он придал онтологиче­ский характер трансцендентальной апперцепции и бессоз­нательно действующей продуктивной силе воображения. Затем он слил их воедино с практическим разумом, так что познающий рассудок совпал с моральным действием и с волей, созидающей объективные вещи. У абстрактных формул Фихте был близкий к жизни подтекст. Когда он писал о том, что окончательным назначением человека "является «абсолютное тождество его с самим собой», то он имел в виду, что человек обязан жить в обществе и участвовать в исторически бесконечном коллективном творческом процессе, дабы по возможности «достигнуть

17

неба уже на земле», т. е. морального совершенства, сво­боды и счастья. Эти положения по-прежнему довольно абстрактны, но когда Фихте превратил категорический императив в абстрактное требование человеческой актив­ности и свободы, то оно довольно конкретно истолковы­валось его слушателями и учениками в годы борьбы про­тив наполеоновской агрессии.

По крайней мере в принципе Фихте преодолевал рас­кол действительности на два мира. Он отверг раздвоен­ность человека и провозгласил не только примат прак­тики перед теорией, но и их полное единство. Утратило смысл противопоставление моральных и легальных по­ступков, получила первую обрисовку диалектика взаимо­действия субъекта и объекта. Правда, она выступала в сугубо идеалистической трактовке: не-Я возникает, по Фихте, как продукт деятельности сверхсубъекта Я, при­рода трактуется им лишь как необходимое для реализа­ции морали и преодолеваемое ею препятствие, а свобода эмпирических я, превращенная из условия морали в ее содержание и цель, оказывается бессильной перед лицом надэмпирического сверхсубъекта. Тот факт, что люди своим трудом создают «вторую» очеловеченную природу, получил в его философии превратное отражение.

Трансцендентальный метод Канта стал у Фихте собст-венно диалектическим. Фихте был первым сознательным теоретиком диалектики нового времени, и в его диалекти­ческих построениях было еще много слабых пунктов: не было разработано понятие синтеза, и последний подме­нялся то суммированием тезиса и антитезиса (например, в третьем основоположении), то «вдвижением» нового тезиса внутрь противостояния двух прежних. Неясным было отношение Фихте к формальной логике, хотя его общая тенденция вывести ее законы из содержания фи­лософии и возвести формальнологический закон непроти­воречия ко второму основоположению, т. е. к зародышу закона единства и борьбы противоположностей, было глу­бочайшим предвосхищением. Философия истории еще не была конкретно вписана в диалектический контур, хотя центральному в ней понятию свободы Фихте стремился придать активный социально-исторический смысл. В его учении в отличии от Спинозы свобода рассматривалась как развивающаяся во времени и как критерий всего общественного развития.

18

Фихте восстановил право человеческого разума на по­знание сущности мира и выдвинул идею развития всего существующего по законам диалектики. Уже это делает его роль в истории философии значительной и непрехо­дящей, несмотря на то что в трактовке им духовного первоначала в конце концов возобладали религиозные мотивы. Они сблизили его с волюнтаристским учением Мен де Бирана (1766—1824), которое и сложилось не без его, Фихте, влияния. Поздний Фихте покинул маги­страль философского прогресса.

Нечто подобное, но в гораздо большей степени про­изошло и с Ф. Шеллингом после 1803 г. Зато философия молодого Шеллинга оказалась необходимым посредст­вующим звеном на пути преобразования субъективной диалектики в объективную. Он увидел в природе не только орудие моральной деятельнности, но и динамиче-ское проявление Абсолюта. Природа — это непосред­ственная объективная манифестация бессознательного духовного первоначала, и она развивается как телеологи­чески самоорганизующаяся целостность. Она вовсе не есть «потухший дух», как скажет потом Гегель, но дух, возгорающий ярким пламенем видимой жизни. Спящие потенции реальности пробудились, и изначальное тожде­ство объекта и субъекта пришло в диалектическое дви­жение, в котором сначала преобладает объективная, а затем, на стадии человеческой истории, субъективная сто­рона, так что Я оказывается не началом, а многообраз­ным звеном завершающего этапа всемирно-исторического пути.

Натурфилософия Шеллинга, постулировавшая взаимо­связи всех явлений природы и их развитие через поля­ризацию внутренне раздвоенных сил, положительно по­влияла на исследования Эрстеда, Фарадея и Р. Майера. Можно даже сказать, что его объективно-идеалистическое учение предвосхитило, по общей идее, электромагнитную концепцию материи, и это выглядит удивительным пара­доксом на фоне таких явных провалов спекуляции Шел­линга, как отрицание им органической эволюции, но ведь своими успехами его философия природы была обязана именно тем специальным наукам, которым она, казалось, диктовала высшие истины.

Второй стороной «философии тождества» Шеллинга стала его система трансцендентального идеализма,

19

прослеживающая посредством интеллектуальной интуи­ции дальнейший путь развития Абсолюта и возвращения его к себе. Здесь мы вступаем в историю человеческого духа с ее принципом восхождения по ступеням свободы к регулятивной цели «идеального правового строя». Уга­дав в своей концепции истории некоторые действительные закономерности социального развития, Шеллинг во многом подготовил историософскую схему Гегеля. Но высшим этапом исторического развития у Шеллинга оказывается уже не моральная жизнь, как было у Фихте, и не фило­софия, как будет у Гегеля, а художественное творчество. Утверждения, что искусство выше науки, а эстетическое созерцание выше теоретического познания, сделали Шел­линга философским вождем немецкого романтизма и определили превращение его интеллектуальной интуиции в интуицию алогическую, иррациональную.

Однако это превращение завершилось лишь в послед­ний период эволюции взглядов Шеллинга, т. е. когда сло­жилась его мистическая «философия откровения». Став под знамя феодально-аристократической реакции, он изме­нил диалектике, заменил искусство в его роли высшего органа познания религией, а прежний свой пантеизм — мифологической теософией. Как блестяще показал моло­дой Энгельс в своих памфлетах, пиетизм погубил Шел­линга как философа: диалектическое учение о противо­речиях, трактовка истории как восходящего процесса, мечтания о грядущем содружестве наций — все это было теперь либо извращено, либо полностью утрачено. Не пресеклась, однако, линия восходящего развития немец­кой философии.

3. КУЛЬМИНАЦИЯ ИДЕАЛИСТИЧЕСКОЙ ДИАЛЕКТИКИ. ГЕГЕЛЬ

Громадную роль во всей домарксовской философской мысли сыграла система объективного идеализма Г. Геге­ля. Он создал наиболее развитую идеалистическую диалек­тику и с энциклопедическим размахом набросал соответ­ствующую панораму действительности. Он продолжил и завершил объективизацию диалектики мышления, и про­деланный им труд стал основным теоретическим источни­ком формирования метода Маркса и Энгельса. Если Кант исключил учение о бытии из своей гносеологии «крити-

20

ческого» периода, то Гегель отождествил учение о бытии с учением о познании. Оно от этого немало выиграло, хотя, с другой стороны, и оказалось связанным с еще более глубокими заблуждениями. Свой облик диалектика Гегеля и все его учение приобрели под воздействием фи­лософии истории Фихте, а также историософии и натур­философии Шеллинга, но наибольший стимул проистекал от уроков политической и культурной истории Германии и ее соседей, осмысленных им с позиций классового ком­промисса.

Социальный генезис гегелевской диалектики сказался на характере основных ее оперативных категорий — «сня­тие», «отчуждение» и «синтез противоречия». «Снятие», т. е. гегелевское диалектическое отрицание, включает в себя момент сохранения снимаемого, а «отчуждение», т.е. отрицание, которое связано с обратным угнетающим воз­действием порожденного на порождающее, преодолевается у Гегеля посредством познавательной работы мысли. Для «синтеза» же характерно примирение сторон противоре­чия, перед этим диаметрально друг другу противопостав­ленных.

Тенденция к примирению противоположностей была присуща диалектике Гегеля в трех отношениях. Во-пер­вых, постольку, поскольку она была идеалистической и в принципе ориентировалась на взаимоопосредствование и слияние понятий. Во-вторых, поскольку Гегель иногда вразрез со своей же в общем верной оценкой «синтеза» как продукта движения к качественно новой позиции истолковывает его как соединение тезиса и антитезиса, т. е. двух сторон еще не разрешенного противоречия. В-третьих, примирение противоположностей происходит при конкретном приложении Гегелем его диалектических схем к явлениям социальной жизни. Стремление завер­шить борьбу противоположностей их примирением — это специфически гегелевская черта. Недаром В. И. Ленин об отличительной особенности марксистской диалектики пи­сал так: «Единство (совпадение, тождество, равноденст­вие) противоположностей условно, временно, преходяще, релятивно. Борьба взаимоисключающих противополож­ностей абсолютна, как абсолютно развитие, движение»¹,

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 317.

21

Диаметральная противоположность между гегелевской и материалистической трактовкой противоречий видна на примере проблемы отчуждения. Для Гегеля отчужде­ние выступает в трех основных видах: как переход Поня­тия в Природу, Духа в его объективированные порожде­ния, в том числе в социальные институты и продукты труда, а Истины в заблуждения и «несчастное сознание». Таким образом, гегелевское отчуждение совпадает либо с опредмечиванием, либо с подчинением мысли предмет­ности. Значит, в отношении к Мировому духу отчуждение окончательно преодолевается высшим, мыслительным фи­лософским познанием, в отношении же к людям, которые суть орудия вечных целей Абсолюта, оно неистребимо, ибо без опредмечивания человеческая жизнь немыслима. Люди способны «смягчить» иго отчуждения, но у них нет для этого иного средства, кроме познания, примиряющего их с необходимостью.

Принципиально иначе поставил и разрешил проблему К. Маркс. Под различными феноменами духовного отчуж­дения он вскрыл их материальную сущность — отчужде­ние труда в условиях классово антагонистических со­циальных формаций — и указал на способ радикальной ликвидации отчуждения — социалистическую революцию и построение коммунистического общества.

Сказанное не перечеркивает великих заслуг Гегеля. Он исследовал и упорядочил более 100 логико-диалекти­ческих понятий и проследил действие ряда из них во всеобщей истории человечества, а отчасти и природы. Мало таких крупных явлений в истории философии и в особенности в истории диалектики, которые не привлек­ли бы к себе его внимания и которые он не осмыслил бы со своей точки зрения. Буржуазные историки фило­софии нередко изображают Гегеля врагом Просвещения, но это неверно. Он был критиком Просвещения, но видел в нем исторически необходимый этап, хотя, как и всякий другой этап, преходящий. С просветителями Гегеля свя­зывали общие для них вера в разум, знание, прогресс. Философия, по Гегелю, есть строгая наука, и в ней нет места ни одному положению, которое не было бы дока­зано, логически обосновано. Разделяло же Гегеля с про­светителями то, что он был враждебен и несправедлив к материализму, считая его учением «формальным», агно­стическим, неспособным к диалектике и вообще отчуж-

22

денным. И хотя в критике метафизического материализма XVII—XVIII вв. Гегель, был во многом прав, он воспри­нимал свои открытия в диалектике как доказательства превосходства ее будто бы над материалистическим миро­воззрением вообще.

В учении об абсолютной идее Гегель синтезировал Ге­раклита, Платона и Аристотеля, Спинозу и Лейбница, Фихте и Шеллинга. В итоге он придал абсолюту черты и субстанции, и субъекта, и субстрата и вселенской силы, а своему генеральному принципу «тождества» бытия и мышления — диалектический характер. В полном, т. е. свободном от «различия», виде он постулировал этот прин­цип виртуально только для начального пункта системы, а актуально только для ее конца. Of этого, однако, не исчезает ни идеализм Гегеля, ни вызванный идеализмом разлад между методом и системой, который ярко обнару­живается в замыкании системы в «кольцо». Это замыка­ние прекращает дальнейшее развитие системы, а на метод налагает деформирующие его оковы.

Разлад в рассуждениях Гегеля проявляется и в вопро­сах познавательной оценки формальной логики и выска­зываний вида «есть и не есть». Все дело здесь в двойст­венной трактовке Гегелем рассудочного мышления, кото­рое выступало у него то как парафраза метафизики (и тогда он пишет о «рассудочности» материализма), то как начальный момент диалектического отношения мысли к объективности (и в этом случае оно оказывается «конеч­ной» диалектикой специальных наук и природы)'. Харак­теристику «рассудочного» получает у Гегеля поверхност­ное, субъективное, обыденное и вообще отчужденное со­знание. Полной определенности в трактовке рассудка у Гегеля нет, а значит, нет и однозначности в истолковании формальной логики, поскольку «формальное» и «рассу­дочное» для Гегеля — синонимы.

Проблема осложняется тем, что начальный момент диалектического метода подлежит снятию более высокими его моментами, а категория «снятие» не менее многопла-нова, — в ней гнездятся и отрицание, родственное фор­мально-логической негации, и сохранение рационального ядра в снимаемом, и переход на более высокий уровень развития. Формальная логика снимается диалектикой, но понимает это Гегель далеко не всегда одинаково. Явно не соответствует «душе» диалектического метода тред'ирова-

23

ние ее как противника разумному мышлению, однако иногда Гегель отрицает формальную логику именно таким образом. Но в других случаях он допускает ее применение в домашнем обиходе и начальном обучении и при подго­товке к занятиям специальными науками. Диалектика низшего и высшего раскрывается Гегелем и с иной сторо­ны, когда он признает, что «как в теоретической, так и в практической области нельзя достигнуть твердости и опре­деленности без помощи рассудка» '. Иными словами, ра­циональность формальной логики сохраняется в диалек­тике. И сам Гегель, как правило, соблюдает формальную логику, хотя его логический язык, как показывают новей­шие исследования, был богаче языка ее классических дву­значных исчислений.

Отличием диалектического «снятия» от формально­логической негации определяется тот факт, что на деле столкновения между диалектическим законом всеобщей противоречивости и формальнологическим законом непро­тиворечия нет, ибо они вырастают из разных сторон дей­ствительности. Все вещи обладают относительно устойчи­вым бытием, хотя они и изменяются, так что «понимаемый в таком смысле рассудок обнаруживает свое присутствие во всех вообще областях предметного мира»². Высказыва­ния вида «есть и не есть», если входящее в них отрицание диалектическое, являются записью диалектического про­тиворечия (а не его разрешения!), но тогда они не нару­шают формальной логики. Если же они содержат в себе формальнологическое отрицание, то они нарушают фор­мальную логику, диалектики же просто не затрагивают, хотя в лучшем случае могут на нее намекать.

Однако Гегель иногда ошибочно понимал подобные высказывания как разрешение диалектического противо­речия, т. е. отождествлял диалектический синтез с логи­ческой суммой, конъюнкцией его сторон. В этих случаях Гегель отходил от своих же диалектических принципов, поскольку противоречие вместо разрешающего (синтези­рующего) движения «вперед» как бы застывало на месте. Это происходило и тогда, когда Гегель склонялся к тезису о «бессодержательности» формальной логики и противопо­ставлял ей понятия, которые настолько содержательны,

что содержание их будто бы поглотило собственную форму. Между тем нигде не существует ни содержания без формы, ни формы без содержания, что глубоко осветил сам же Гегель, хотя и не везде это точно реализовал.

Идеалистический принцип тождества бытия и мышле­ния, противоположный материалистической теории отра­жения, помешал Гегелю последовательно реализовать диалектику формы и содержания, формальной и диалек­тической логики, рассудка и разума. Но общие его сооб­ражения об этой диалектике были плодотворны, и его ме­тодологический идеал «рассудочный разум или разумный рассудок»¹ должен лечь в основу современного научного познания, как и принципы единства логического, и исто­рического и восхождения от абстрактного к конкретному.

Гегель выдвинул плодотворный, но односторонний принцип диалектического тождества теории познания, диалектики и логики. Глубокая его вера в философскую науку и признание им «рассудочной» диалектики в нау­ках о природе вели к исследованию на основе этого прин­ципа взаимодействия между философией, методом и спе­циальными дисциплинами. Идеализм не позволил «науке наук» пойти далеко по этому пути и превратил взаимо­действие в тождество, далеко не всегда диалектическое. Из всех специальных наук только на материале матема­тики Гегель вскрыл действительно тонкие диалектические соотношения. Впрочем, он проделал то же самое и с фор­мальной логикой, но отнесся к своему труду непоследова­тельно: с одной стороны, он, как и Кант, использовал все ее основные классификации и включил их в рубрики сво­его учения о субъективном Понятии, а с другой — проти­вопоставил эти результаты той науке, которой он был ими обязан. И все же диалектические догадки, постановки проблем и просто затронутые им вопросы открывали двери в будущее теории познания, и этим Гегель был обя­зан своему великому учению о противоречиях.

Многоликая роль противоречий была глубоко почувст­вована Гегелем. Они и движущая сила развития, и испы­тания на его пути, и огненная купель познания. Наука движется вперед через противоречия и благодаря им, но она утверждает себя и завоевывает следующий этап про­гресса только тогда, когда преодолевает их барьер, т. е.

разрешает их. Но они появляются вновь и вновь, обретая новый облик и новую внутреннюю структуру. Они обрече­ны на судьбу своих предшественниц, но ничто не может помешать им быть бродилом пытливой мысли. Проти­воречия неповторимы и неповторимы разрешающие их синтезы, но у всех них есть общий диалектический закон их образования и снятия. Раздвоение на противополож­ности и снятие их новым единством образуют триадиче-скую схему, всепроникающий ритм исчезновения и образо­вания которой не прекращается никогда. Противоречия можно и нужно разрешать, но невозможно их истребить. Познание борется против них и «живет» ими, но если оно покоряется им и дух борения гаснет, то науку надут застой и гибель. Если же ученый вообразит, что он покончил с про­тиворечиями навсегда, его самодовольство приведет его к столь же полному краху. Все эти мотивы и идеи были высказаны великим философом в абстрактно-спекулятив­ной форме, но под этой формой были схвачены существен­нейшие черты процесса познания всех времен.

Интерпретируя познание как самораскрытие идеи, Ге­гель разворачивает тождество мышления и бытия как исторически восходящий процесс, в котором сливаются теория и история индивидуального и родового сознания и самосознания. Познание — это нелегкий духовный труд, ведущий к преодолению рабского и разорванного состоя­ния духа к светлым вершинам свободы. Путь лежит через триадические ступени категорий, из которых в особенно­сти значительны «становление», «мера», «явление», «сущ­ность», «тождество», «противоречие», «форма», «закон», «взаимодействие», «понятие», «истина», «идея». Всякая непосредственность опосредуется, всякое отрицание отри­цается снова, ни одна из категорий не составляет вполне адекватно выраженной сущности Мирового духа, и каж­дая из них «гонит» свое внутреннее противоречие вперед, в новые категории, в свою очередь «ускользающие» от самих себя. Способом разрешения всякого противоречия оказывается образование нового противоречия, но его ждет подобная же судьба.

Не менее глубоки мысли Гегеля из области социаль­ной диалектики, но они двойственны, как и его учение о структуре противоречия. Недаром различные истолкова­ния его знаменитого положения о том, что разумное дей­ствительно, а действительное разумно, делили гегельянцев

26

на партии более существенно, чем спор по вопросу, был ли Гегель, призывавший к философскому перетолкованию религии, христианином или же атеистом. Проникновение в диалектику случайности и необходимости, исторических личностей и народных масс, а также критика морализи­рующих концепций и учение об объективном характере «хитрости мирового разума» — все это дало В. И. Ленину основание сказать, что в принципах философии истории есть «у Гегеля зачатки исторического материализма» '. Но Ленин превосходно видел и слабости, и пороки гегеле-вой «Философии духа», например, в трактовке политиче­ских революций, в апологии войн и немецкого национализ­ма, в учении о государстве. Читая Стюарта и Смита и при­знавая экономический «либерализм» велением времени, Гегель был далек от идеализации общества фритреда и капиталистической конкуренции. Он заметил вызванную капитализмом социальную деструкцию, но все же обходит молчанием факт эксплуатации, порождаемой частнособст­венническими отношениями, и «снимает» все конфликты «гражданского обществам государством как надклассовым инструментом мирового разума, а затем философским от­ношением к миру как квинтэссенцией абсолютного духа.

И опять из-под спекуляций идеализма выходит на явь гегелевское глубокомыслие. Абсолютный дух, «сова Ми­нервы», не только ретроспективно осознает уже пройден­ный миром путь. Диалектикой идеологических форм он стремится преодолеть ограниченность существующей го­сударственно-правовой жизни и достигнуть более адекват­ного понимания истины. От имени этого духа философ выдвинул грандиозную задачу раскрыть движущие силы и смысл всемирно-исторического процесса. «...Гегель не разрешил этой задачи. Его историческая заслуга состояла в том, что он поставил ее. Задача же эта такова, что она никогда не может быть разрешена отдельным человеком» ².

При подготовке для настоящего издания фрагментов из учения Гегеля об абсолютном духе пришлось пожерт­вовать страницами из его «Лекций по эстетике», с кото­рыми читатель может ознакомиться по изданию «История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли», не говоря уже о полных их переводах. Но главнейшие мысли

¹ В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 286.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр 23.

27

Гегеля о философии и истории философии представлены в настоящем томе «Антологии». Гегель рассматривает фи­лософию как абстрактное мышление в понятиях, познание самого общего, универсальный метод и как «науку наук», которая в то же время есть вершина самой действитель­ности. При этом Гегель обратил внимание и на то, что философия есть теоретически выраженное сознание своей эпохи, а потребность в ней появляется у людей в особен­ности в конфликтные периоды истории, когда возникает «дисгармония (Entzweiung) духа». Перед нами пучок многообразных дефиниций, и делались попытки приме­нить отдельные его составляющие к определению диалек­тического материализма. Эти попытки приводили к реци­дивам односторонней гносеологизации предмета филосо­фии, к возрождению натурфилософских построений и т. д. Критика подобных искажений предполагает, в частности, изучение того, как обстояло дело у самого Гегеля.

Гегель был глубоко прав, считая философию наиболее общей наукой, хотя сильно ошибался, противопоставляя ее наукам частным, «рассудочным». Но даже в этом про­тивопоставлении было некоторое рациональное зерно, ибо философия есть специфическая наука, отличающаяся от других специальных наук своим собственно мировоззрен­ческим, идеологическим содержанием. Главный стержень этого содержания фиксируется основным философским вопросом об онтологическом и гносеологическом отноше­нии сознания к объективной реальности, который был классически сформулирован Энгельсом,

Гегель был прав и в том, что философия не может быть верно понята вне своей собственной истории. Недо­статки и слабости гегелевской концепции историко-фило­софского процесса хорошо ныне изучены, но следует по­мнить и о другом. Классики марксизма-ленинизма дали высокую оценку впечатляющей картине великой эстафеты идей, ярко начертанной гениальным философом. Они воз­дали должное таким принципам его историко-философ­ского анализа, как единство и восходящий характер про­цесса, его закономерность и познавательная содержатель­ность, тенденция к превращению философии в строгую науку. Правда, эта тенденция была Гегелем гипертрофи­рована и превращена в идеалистическую противополож­ность: на стадии его, гегелевской, философии будто бы достигнута абсолютная истина в последней инстанции, и

28

эта истина противостоит крохоборству специальных есте­ственных и социальных наук.

Так Гегель от диалектики завершил поворот к метафи­зике, замкнув свою систему. Но если он не был вполне последовательным диалектиком, то, конечно, не был и законченным метафизиком: ведь он сам признавал, что абсолютное знание бесконечно и никакой отдельный фи­лософ не в состоянии выразить его полноты. В таком случае философия Гегеля в известной мере оказывается программой для дальнейших исследований, хотя автор ее заблуждался, считая эту программу безупречной и задан­ной вперед на все времена. Слова Гегеля о том, что фило­софия есть «дочь своего времени», вполне уместно прило­жить к его собственному творению. Оно было порождением своей эпохи и страдало классовой и гносеологической ограниченностью не меньше его предшественников. Гегель заблуждался, считая свою философию вершиной познания, но он верно угадал великую судьбу диалектики как науки и не ошибся также и в том, что его философия стала последним звеном в цепи рационалистических и оптими­стических систем европейского и мирового идеализма.

Новое слово было за философией Маркса и. Энгельса — диалектическим и историческим материализмом, в кото­ром было в преобразованном виде сохранено рациональ­ное зерно философии Гегеля — ее диалектика. Но для того чтобы это осуществить, надо было преодолеть идеализм Гегеля. Маркс и Энгельс самостоятельно вступили на этот путь, но он был сокращен той предварительной работой, которую проделал Фейербах.