Электронная версия от 12. 11

Вид материала

Содержание

Июль 2010 – февраль 2011

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

Часть IV

«Люди часто говорят, что тот или другой человек ещё «не нашёл себя». Себя невозможно найти. Себя можно только создать», Томас Сас.

Уже, наверное, далеко за полночь... Только сейчас Максим ощутил чисто физическую усталость. Положил кисть в лоток, отступил несколько шагов от мольберта, не оглядываясь, рукой нашёл сзади спинку стула, пододвинул к себе, сел. Работа над картиной «Освящение нового храма» закончена.

Расположение сделал вертикальным. В правой её половине – первые ряды прихожан, в полный рост, лица обращены в сторону Патриарха. Он на переднем плане, занимает почти всю левую часть картины, изображён со спины, в правый полупрофиль, крупно, поэтому только по пояс. Держит перед собой развёрнутую Патриаршую грамоту, зачитывает её. Из-за левого его плеча видны две группы участников освящения, стоящие отдельно от прихожан – несколько представительных мужчин в тёмных костюмах, и более многочисленная группа – духовенство.

Взгляд зрителя привлекают две фигуры в первом ряду прихожан – молодая женщина, и мальчик, десяти примерно лет, стоящий рядом с матерью, немного впереди. Левая рука женщины на плече у мальчика, легонько обнимает, прижимает его к себе, правой крестится, блаженное благоговение на лице, обращённом к Патриарху.

Центром внимания для зрителя является лицо мальчика. Максим добился этого тем, что из всех персонажей картины, лишь мальчик смотрит не на священника. Этот диссонанс, нарушение всеобщей благоговейности заметен, бросается в глаза. Лицо мальчика повёрнуто к зрителю, но смотрит он немного выше, в никуда, взгляд мечтательный, лёгкая полуулыбка. Видно, что он устал от этой долгой церемонии, она ему надоела. Нашёл себе занятие в том, что стал думать о чём-то хорошем. О чём он думает? Возможно, о соседском пятнистом щенке, взять которого к себе домой наконец разрешили родители. Или о книге про Тома Сойера, которую он только что начал читать. Или о том, что летом они опять поедут к бабушке в деревню, будут с отцом купаться в речке, ловить рыбу на удочку, запекать в костре картошку. А может, о том, кем он станет, когда вырастет: космонавтом, лётчиком, моряком, известным учёным, который изобретёт что-то нужное и важное для людей...

Картина должна Роману понравиться... Сколько времени? Почти два часа ночи! Перелёт в самолёте и работа над картиной без перерыва в течение почти восьми часов сказались – вроде бы даже вздремнул, сидя на стуле... Вдруг показалось ему, что он здесь не один. И тут, действительно, из-за спины послышалось негромкое, тактичное покашливание. Оно исходило со стороны дивана, стоящего сзади, у стены. Случалось, что когда работа особенно увлекала, Максим ночевал прямо в мастерской, на этом самом диване. Евгения в таких случаях говорила: «опять в запой ушёл». Утром же приходила, готовила завтрак, будила, заставляла нормально покушать.

Максим повернулся в сторону посторонних, совершенно неожиданных для него звуков – он был в мастерской один, дверь закрыта на внутренний замок, ключи только у него и у Евгении. На диване сидел импозантный мужчина – светло-серый костюм-тройка, аккуратные бородка и усы, ровный пробор, седина серебристого оттенка. Откинулся на спинку, нога на ногу. При этом никакой наигранной вальяжности – естественная поза человека, знающего себе цену.

– Допустим, попасть туда, куда мне будет угодно, для меня не проблема. Кто я? Это мы по ходу разговора определим и обозначим. Обращаться предлагаю обоюдно на «ты».

– А как к вам... к тебе обращаться?

– В смысле – как меня называть? Вот это как раз и будет определение того, кто я есть. Знаешь, не буду против, если будешь называть меня Богом.

– Богом!?..

– Ну, да – Богом. То есть не Яхве каким-нибудь, не Иеговой, не Господом-Господином, а тем Богом, о котором вы с Романом говорили: «Всё в тебе слилось – мой разум, чувства, жизни опыт – триединый этот сплав и есть мой Бог, что Совестью зовётся. Есть Совесть, Разум и Душа – вот боги наши».

– Как говорит молодёжь: круто! То есть, выходит, ты вот тот самый мой Бог и есть?

– Да, тот самый. Что тут странного? Ты же ведь ко мне периодически обращаешься. Почему же я не могу с разговором к тебе обратиться?

– Так одно дело мысленно общаться, мысленно разговаривать. А ты материализоваться решил, что ли?

– Вот-вот, именно: решил материализоваться на какое-то время, пообщаться «лицом к лицу», «с глазу на глаз», «tet-a-tet», «entre quatre yeux», как говорят французы.

– Пообщаться? Так ты же – Бог! Ты меня своим авторитетом давить станешь. Какое уж там общение!?..

– Уж чего не ожидал от тебя, Максим, услышать, так вот ёрничанья такого. Про «авторитет» какой-то... Ведь знаешь, что разговаривая со мною, ты сам с собой разговариваешь. Я – это тот же самый ты и есть. И сомневаюсь я так же, как и ты, и ошибаюсь тоже так же, истину ищу, и не всегда уверен – там ли. Но вдвоём-то этот путь к истине более верно направить можно. Собственно, это ты знаешь, поэтому постоянно ко мне и обращаешься, и разговариваем мы помногу с тобой. Воочию меня непривычно видеть? Понимаю. Восприми это как мою прихоть – вот так-то вот с тобой пообщаться.

Максим подумал про себя: действительно, излишне панибратский тон разговора он себе позволяет. Видимо, сбило его к этому то, что Бог сам решил сюда явиться, предложил на «ты» общаться. Нет, надо вести себя хоть и независимо, но в рамках приличий, уважительно обращаться к неожиданному этому гостю.

– И о чём ты решил со мной поговорить?

– Видишь ли, ты, вместе с Романом, излишне критично к религии настроен.

– Что ты имеешь в виду под «излишне»? В нашей критике мы в чём-то неправы? Мы что-то искажаем? В чём-то кого-то обманываем?

– Дело не в обмане, этого нет, никаких искажений я не вижу. Но есть два вопроса. Первый: вы не делаете скидок на то, что всегда будут существовать люди, нуждающиеся в вере.

– Почему же? Мы это признаём и принимаем. Поэтому мы с религией не боремся и не воюем. Кто в ней нуждается, тот пусть и находит в ней помощь и какую-то поддержку. Мы совершенно уважительно относимся к этому их выбору. Но и они должны уважать наш выбор. Мы не признаём за религией права объявлять саму себя духовным учением для всего общества. Мы против того, чтобы она насаждалась в общество как некая полезная для него социальная идея или идеология. Мы с этим боремся.

– Вот тогда как раз – второй вопрос: а правильно ли так категорично отвергать эту идею? Не является ли она тем, что может помочь обществу держаться в каких-то рамках?

– В смысле, что в каких-то моральных нормах?

– Да, и это тоже.

– И в каких же именно?

– Ну, хотя бы в тех же, наиболее известных – «не убий», «не укради».

– Так это же вовсе не какие-то изобретённые кем-то моральные нормы. Никакого отношения религия к этому не имеет. Это вечные и неизменные принципы нравственности.

Бог слегка кивнул, лёгкая полуулыбка. И задал вопрос, ответ на который от Максима он, конечно же, заранее предполагал – уж не ему ли так хорошо знать своего оппонента, все его мысли. Но, как и обычно это бывало в их прежних беседах, он заставлял собеседника поработать ещё раз над своими размышлениями, выстроить логику, аргументировать:

– Религия как раз это и делает – устанавливает эти принципы моральной нормой. Не так?

Максим действительно немного задумался, с минуту молчал. Потом стал неспешно, но довольно-таки уверенно отвечать, иногда делая небольшие паузы, чтобы более чётко выстроить свою мысль, перевести её в вербальную форму. Очная полемика с Богом, оказывается, гораздо сложней, чем это было в их прежнем, «виртуальном» общении. Усложнить для Максима задачу – это, видимо, и было целью Бога, раз он решил явиться сюда в своём «образе и подобии».

– Религия устанавливает нравственные принципы моральной нормой?.. Так ли это? Начнём с того, что понятия «мораль» и «нравственность» надо отделять друг от друга – это разные вещи. Чаще всего мы их путаем, говоря об одном, имеем в виду другое. Мораль – это некий порядок поведения или отношения к чему-либо, установившийся, установленный или устанавливаемый в обществе. Нормы морали меняются и со временем, и в зависимости от условий, в которых в данный момент общество существует. Нравственность же – это некие абсолюты – «не убивай», «не воруй», «не лги» – абсолютные, категорические, неизменные, ни от каких условий не зависящие принципы, но выполнение которых не всегда бывает возможным или обязательным. Например, убийство – оно абсолютно и всегда безнравственно, это лишение кого-то того, что принадлежит ему, а не вам, в данном случае – жизни. А вот по моральным нормам оно вполне допустимо и даже поощряется в зависимости от каких-то условий или состояния общества. Например, война, или наказание преступника, вынесение и исполнение ему смертного приговора. Мало того, моральными нормами может быть допустима даже и публичная казнь, даже на глазах у детей. Этого мало – так же, на глазах у детей допустима казнь с мучениями казнимого, например, четвертование. И этого мало – допустима казнь с участием публики – забивание камнями, сожжение на костре, когда публика могла подбрасывать хворост в костёр. Это всё – моральные нормы, по которым это вполне морально, обществом не осуждаемо. Моральные нормы могут запросто отвергать нравственные принципы. То есть, мораль – это не нравственность. Это лишь некий свод правил о том, где, как, когда, в каких пределах можно эти принципы нарушать. Моральный человек – это тот, кто следует установленным в обществе моральным нормам и правилам, не нарушает их. Высокоморальный или высоконравственный – он выше установленных моральных норм, он стремится к соблюдению нравственных принципов.

Бог ответил не сразу. Было видно, что он доволен полученным ответом. В этом разговоре, как, впрочем, и во всех их прежних беседах, он выступал оппонентом своему визави. Смысл же и цель их споров были именно в том, чтобы совместно к истине продвинуться, как вот, например, сейчас они это сделали.

– Согласен, Максим, с тобой. Нравственные принципы выше моральных норм, они абсолютны, ни от чего не зависят. Чего нельзя сказать о морали – она не бывает вне времени и вне ситуации. Мораль бывает разной: религиозная и светская, мораль рабовладельческого строя, феодального общества или капиталистического, мораль средневековая и современная, мораль военного времени и мирного, мораль человека свободного и мораль раба, и так далее. Многие из моральных норм, являющихся нормальными в одной морали, не приемлемы для другой. Моральный уровень человека или общества, по большому-то счёту, должен оцениваться тем, насколько имеющиеся моральные установки требуют соблюдения нравственных принципов, имеются ли какие-то от них отступления, какие и для каких ситуаций. Истинная мораль – это та, которая предопределяет следование именно нравственным принципам, а не принятым здесь и сейчас неким временным условностям. Понятно, что в реальном обществе недостижимо абсолютное и полное соблюдение основных нравственных принципов – «не убивай», «не воруй», «не лги». Соответственно, есть и проблема в том, как же тогда постулировать эти принципы, если знаешь заранее, что они выполненными быть не могут. Есть хороший, универсальный на все времена и ситуации подход. Древнегреческие мудрецы, жившие за 500 лет до Иисуса, вывели очень краткое «Золотое правило», которое объединяет в себя вообще все принципы нравственные: «Что возмущает тебя в ближнем, того не делай сам», «Какая жизнь самая лучшая и справедливая? Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других». Потом это правило повторил Иисус, несколько по-другому его сформулировал: «Итак, во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Вместо отрицания плохого, он вывел в этом правиле утверждение доброго. Но, всё же, наиболее кратко, понятно и в морально-нравственном смысле достаточно будет так: «Не делай другим то, чего не хотел бы, чтобы делали тебе».

В свою очередь, и Максим подумал тоже: «Как же мне с Богом моим повезло! Ведь действительно, и поспоришь с ним, и поговоришь, и посоветуешься, и уяснишь для себя что-либо. Даже теперь и неловко как-то, что ему про авторитет-то ляпнул...». Но разговор и далее продолжил в виде диспута, полемики.

– Да, так и есть – следуй каждый этому единому принципу, правилу, и никаких раздельных заповедей, никаких религий, лишь уводящих от их исполнения. Две с лишним тысячи лет, как в Библии эти заповеди прописаны. И что – они работают ли? Работает ли правило Иисуса? Оно ведь самой же религией в первую очередь и нарушается. Религия лжёт человеку, внедряет ложь в сознание и в мораль – и отдельного человека, и всего общества. Утверждает она, что моральные нормы нам свыше даны, персонажем, видите ли, из библейских сказок. То есть, ложь даже в духовной сфере является допустимой, моральной. На здоровье ли это будет обществу? Можно ли ожидать, что в таком обществе будут работать какие-то заповеди, которые поминаются в таких-то вот «духовных учениях»? Что – мы не убиваем ли, не крадём? Про ложь-то я уж и не говорю – изолгались все. В войне, которую Гитлер развязал, объявив: «С нами Бог!», многие десятки миллионов людей погибли. Американцы, у которых их Президенты не забывают свои обращения к народу заканчивать словами: «И да поможет нам Бог!», сбросили атомные бомбы на два японских города для устрашения, для заявления всему миру, для демонстрации своего нового оружия. И с воровством так же – и воруем, и у Бога прощения просим, и опять воруем...

– А если бы не было религий с этими заповедями?

– И что – было бы ещё хуже? Ты это хочешь сказать? У тебя есть этому какие-то доказательства?

– Никаких доказательств этому нет, можно лишь гадать, да предполагать. Надо отметить, что ты весьма убедительно это сейчас произнес, чувствуется, что в последнее время основательно в эту тему погрузился. А вот что на это ответишь: пусть религия ложь – но ведь и общество для властей не подарок! Чего в нём только не намешано? Его как-то объединять надо... Почему бы и не с помощью религии? Ведь она же, в общем-то, работала, выполняла свою «государствообразующую функцию», как вы об этом с Романом говорите.

– Ну, да – как-то работала, выполняла... Но ничто не может оставаться неизменным – меняется общество, меняются наши представления о мироустройстве, о нас самих, о мире, в котором мы живём. Сказки, придуманные тысячи лет назад, объяснявшие нам всё это, стали окончательно нелепыми. Подлаживание их церковниками под наши новые представления ещё более переводит их из разряда сказок в разряд лукавых и подловатых обманок. Как можно говорить об объединении общества с помощью религии? Никакая лживая идея не может быть безоговорочно воспринята всем обществом. Если это случилось бы, значит, буквально всё общество больно безнадёжно. Но не может же такое быть! Значит, противодействие насаждению лживой идеи будет обязательно. Что всегда в человеческой истории и было с переменным успехом и с той, и с другой стороны. В наше время ставка властей и политиков на религию – это глупость. Религионизация способствует расколу общества, расколу в общественном сознании. Ложь – это безнравственно, хотя, конечно, может являться допустимой в определённых ситуациях, при определённых условиях. Но религиозной моралью ложь для всех и навсегда провозглашается и объявляется «святою правдою». Если в конфликте между нравственностью – «не лги» – и устанавливаемой в обществе моралью, побеждает такая мораль – общество нездорово. Внедрение властями в общество ложных и лживых идей – это, кроме глупости, ещё и подлость, неуважение к своему народу, презрение к нему. Религия – это общественно-социальная идея, в основе которой ложь. Деятельность её адептов – это мошенничество по продаже пастве, овцам путёвок в Царствие Божие, а также помощь властям по вождению этих овец «по пустыням». Вот и всё! Нет у них никаких других задач. Всё это их «многотрудное дело духовно-нравственного воспитания подрастающего поколения» – это опять та же ложь. Разве может насаждаться нравственность с помощью лжи и обмана? Если мы на этот вопрос отвечаем положительно, значит, мы объявляем ложь и преднамеренный обман действиями допустимыми, моральными. Какая же тут нравственность? В общественной морали за тысячелетия существования религий как раз таки и утвердилось такое терпимое отношение ко лжи. Чем уютнее и проще ложь, чем более она обещает, тем скорее мы откажемся от правды, которая, конечно же, скучна, неинтересна, сложна в понимании, и никаких райских кущ нам не сулит. Чем вдохновеннее человек лжёт, тем более у него последователей и сторонников.

Сделал паузу, ожидая какой-либо реакции от Бога. Но тот сидел, откинувшись на спинку дивана, не выказывал явного желания что-либо сюда добавить, был задумчив. Максим закончил свою речь окончательным приговором религии:

– Религиозная идея предопределяет для своих апологетов возможность утверждать, что только следующие этой идее могут быть истинно духовными людьми, а тот, кто ей не следует – потенциальный зверь, или больной, которого надо лечить. И говорить это можно с искренней верой, что это именно так и есть, и полагать также, что подобное допустимо говорить публично, вслух. И общество действительно на такие высказывания никак не реагирует, не осуждает, то есть, «по умолчанию» считается, что последователи этой идеи имеют право и на такие мнения, и на их публичное высказывание. Ведь по самой сути религиозной идеи так можно и должно думать, а следовательно и говорить. Вот одна из основ религии: «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осуждён, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия... гнев Божий пребывает на нём». Такая идея является коварной и подлой. Она вносит раскол в общество, она вредна для духовного здоровья общества, вредна для общественной философии и морали, для общественного сознания, она утверждает в обществе терпимое отношение ко лжи и лицемерию.

Сделал ещё паузу, вспоминая весь этот разговор – не упустил ли что-то в нём важное. Вспомнил его начало, добавил:

– Мы против того, чтобы потребность в религиозной помощи для определённых людей в определённых ситуациях, психологическая зависимость от искусственной, выдуманной религиозной идеи, использовались бы кем-либо для управления и манипулирования всем обществом вообще.

Бог сидел молча. Во время эмоциональных тирад Максима он лишь слегка кивал, выражение лица грустное, глаза опущены, прикрыты веками. Потом встал, прошёл к картине, долго её разглядывал. Вернулся, сел на диван.

– Максим, несколько последних тебе на сегодня вопросов, как говорится, «на засыпку». Блиц-опрос по принципу «да-нет». Тебе нравится эта твоя картина?

– Да.

– Относишь ли ты её к своим лучшим творениям, ты ею гордишься?

– Да.

– Считаешь ли ты её каким-то вкладом в то, что может развивать сознание людей, отвергать их ото лжи и лицемерия?

– Тут односложно не ответишь...

– Ответь подробнее.

– Хотелось бы на это надеяться. Понимаю, конечно, что ложь непобедима и неискоренима – у людей фантастическая склонность ко лжи и к самообману. «Ложь – неотъемлемая часть человеческой сущности», Марсель Пруст. Победить ложь невозможно, но и нельзя переставать против неё бороться. Прав Роман с его любимым девизом: «Безнадёжны, но не бессмысленны усилия изменить людей и мир». У него есть такие строки:

– * –

Смысл нашей жизни всей в борьбе –

Разума с Глупостью,

Правды с Ложью,

Добра со Злом.

– * –

Победы нашей в той борьбе не будет,

обольщаться нам не надо.

Но вдруг борьбы не станет,

тогда уж точно –

Зло, Ложь и Глупость победят,

власть над нами утвердят,

всегда готовы к расширенью

сфер своих влияний.

– * –

– Согласился ли бы ты на моё предложение уничтожить картину?

Максим опешил.

– Нет, пусть не уничтожить, а просто спрятать её подальше, не продавать, никогда не выставлять на выставках.

– Что за нелепое предложение?

– Да или нет?

– Нет!

– Согласился ли бы ты на то, что картина будет представлена людям лишь при условии, что имя её автора останется для них неизвестным?

Опять загадка! Что-то сегодня Бог какую-то игру странную повёл... Никогда ранее за ним такого не было.

– А это ещё что за условие?

– Тогда сделаю небольшое разъяснение. Хочу узнать: настолько ли ты искренне желаешь людям добра, что готов пожертвовать славой в авторстве этой картины ради того, чтобы она была всё же доступна людям?

– Если бы действительно была такая ситуация, что это условие было бы обязательным и неизбежным, то ответил бы: да!

– Ситуацию усложняю. Согласился ли бы ты на то, чтобы автором картины значился не ты, а художник N? Естественно, ты понимаешь, кого я имею в виду.

– Почему именно он?

– Я же говорю, что ситуацию усложняю. Насколько мне известно, N – человечек довольно-таки подловатый. Так вот: готов ли ты принять именно такое условие?

– Слушай, ты не Бог, а прямо-таки Мефистофель какой-то... Ты же эту ситуацию свою до полного абсурда довёл. Добрая идея этой картины будет исходить от человека лживого и лицемерного. Нет, я на это не соглашусь.

– Ну, что ж, ты решение принял, картину я забираю себе.

В ту же секунду собеседника не стало, диван был пуст. Оглянулся на мольберт – картины тоже не было...

– Стой, Бог, стой! Я согласен!..

Ответа нет... Лишь было слышно, как стучали о раковину редкие капли, падающие из не до конца завёрнутого крана. Удар каждой последующей капли всё громче, громче, громче...

Открыл глаза. Сидит на стуле, перед ним мольберт с картиной. Лицо мальчика обращено прямо к нему, его мечтательный взгляд направлен чуть выше. Разговор с Богом – это был... сон?!

Встал: надо сделать последнее в работе – поставить подпись. Подошёл к мольберту, взял с поддона кисточку поменьше, хотел пойти за тюбиком с краской... Мельком взглянул на правый нижний угол картины – на холсте была аккуратно выведена его подпись: «Максим С.»...

Июль 2010 – февраль 2011

Пояс шахида на земном шаре

«А что, если наша Земля – ад какой-то другой планеты?», Олдос Хаксли.

Повесть ещё до её издания читали мои друзья, коллеги, знакомые, она выложена в интернете на литературных и дискуссионных сайтах. Были и очные, и заочные разговоры о прочитанном. Одним из наиболее спорных моментов стало утверждение Романа о том, что необходимо «вести планомерную, последовательную работу по улучшению сознания общества, его философии и морали, по отторжению из них лжи и лицемерия». Многие из моих читателей согласны с Максимом, что большинством в обществе такая идея будет воспринята как идеализм и утопия, а многие так и вообще не поймут о чём это. И уж совсем непонятно: а как реально, практически-то можно здесь что-то сделать.

Если бы знать надёжный и простой рецепт...

Вот сейчас, когда пишу эти строки, в интернете большая полемика по так называемым «приморским партизанам». Посмотрел видеоролик с их «идеологическими тезисами»: «Мы свои автоматы пристреливаем по вашей Конституции. Эта страна катится в пропасть. И мы поможем ей докатиться своими убийствами и хаосом...».

Смотреть и слушать этих ребят и страшно, и мерзко. С чего бы ни началась эта их далеко зашедшая кровавая игра в Робин Гудов, в Дубровских, Пугачёвых и Разиных, но вот оправдывать её они взялись некой мессианской идеей спасения общества от имеющейся в нём мерзости путём мерзости и подлости ещё более страшной – террор, «столкнём это общество в пропасть», убийства. Как тут не вспомнишь капитана с той английской подводной лодки и его «шизо»? И Всевышнего поминают. И ощущают себя героями для толпы этой, которую презирают. И средь толпы немало тех, кто их к героям причисляет и восхваляет. Это и русские маргиналы, и, конечно, те, кто на Кавказе с властью и милицией воюет: «Вот таких русских я уважаю! Они предпочли смерть рабству и унижению! Как такими людьми не восхищаться!?». Понятно, что для тех-то такая заварушка в России очень на руку.

Когда «партизан» заблокировали и стали брать штурмом, двое из них застрелились.

Прочитал статью Владимира Голышева «Приморские партизаны» и «освободительный джихад». Вот из неё последний абзац:

«В ранних житиях часто встречается мгновенное обращение случайных свидетелей мученического подвига христиан. То стражник бросает копьё и бежит к палачу, чтобы разделить их участь, то случайный прохожий. Мученическая смерть – вольная и бесполезная – обладает страшной притягательной силой. Вопреки здравому смыслу, помимо сознания, прямиком в сердце. Там, где мелькает что-то хоть чуть-чуть похожее на Голгофу, воздух уплотняется – хоть ножом режь. Вот и «партизанский ролик» – такой же сгусток».

Да, вот именно так – бессмысленность собственного жертвоприношения придаёт ощущение принесения этой жертвы во имя какой-то «высшей идеи».

Приоритет открытия и утверждения этого принципа остаётся, видимо, за Иисусом. Хотя, возможно, что идея эта была подсказана ему Геростратом, жившим почти за 400 лет до него. Иисус выполнил её совершенно на другом уровне. Имеются ли за ним какие-то реальные деяния? Несколько удачных изречений, притч – вот и всё его наследие. О чудесах говорить не будем, это несколько другой разговор. Но есть за ним главное в его жизни – восхождение на Голгофу, мученическая смерть на кресте. Имела ли эта смерть какой-либо смысл? Он кого-то своей смертью спасал? Нет! Ну, как же, мол, не спасал? Он же своей смертью «искупил все грехи людские». Что это значит? Как это можно? Это не важно, надо лишь в это верить. Он Господь, он наш Спаситель – вот и всё!.. Так нам потом основатели и продолжатели христианской религии объяснили.

Как он пришёл к этому своему открытию? Он патологически боялся смерти. Не физической смерти – как человек, безусловно, умный и, наверное, духовно сильный, осознавал и признавал её неизбежность. Его страшила смерть духовная – полное забвение. Как этого избежать? Возможно ли это? Как мы видим – возможно. Гениальность Иисуса была в том, что он психологически точно и тонко просчитал и подсказал своим ученикам идею, на которой будет построена новая религия его имени – жертвенность во имя веры. И ведь действительно – человек может спасти десятки жизней, например, вытаскивая людей из горящего здания, может и сам при этом погибнуть – это всё обыденно, «бытовое» геройство, а вот если он будет убит иноверцами за то, что отказался снять крестик – ему прямая дорога в герои, в «святые».

Пример Иисуса по получению бессмертия, избежания забвения, «набрать очков» перед Всевышним таким простейшим способом, оказался заразителен.

Да и ладно бы, если бы это только религии касалось, и в жертву приносилась бы только собственная жизнь. Не думаю, что «приморские партизаны» были изначально религиозными. Но они своими преступлениями загнали себя в такую ситуацию, с точки здравого смысла совершенно алогичную, абсурдную, что объяснить её для себя и для других можно теперь лишь с помощью суррогатной религиозной риторики и идеологии, какой-то христианско-мусульманской – гибель за веру, в борьбе с неверными.

«Пояс шахида» на нашем земном шарике – это не художественный образ. 11 сентября 2001 года, масса других терактов и попыток их совершения, межцивилизационные трения с религиозным оттенком во многих европейских странах, или такие-то вот «приморские партизаны» – это нам звоночки о том, что прошлые «духовные учения» себя окончательно изжили, становятся вредными и опасными.

...Мне не безразлична моя собственная жизнь среди сообщества людей, к которому я принадлежу. Сообщество – это совершенно в общем смысле, не только какие-либо близкие мне люди. Смысл жизни – в самой жизни, а также в том, чтобы передавать её последующим поколениям, и желательно – в лучшем виде, чем ты её принял от предыдущих.

Октябрь, 2010

Познакомился с Хамитом Фаттаховым, он из Казани – наши пути пересеклись на одном из форумов в интернете. Он прочитал некоторые фрагменты из моей повести. Пообщались. Получился интересный диалог, но о нём в следующей главе «Поиск объединяющей идеи». Здесь же читателю будет предложена статья, написанная Хамитом в 1995 году, полтора десятка лет назад, кстати, тогда ему было всего 20. С публикации эссе, написанного Хамитом, начинается публикация текстов других авторов, которые мне понравились, которые продолжают тему моей повести. То есть моя книга во втором её издании переходит из разряда книги одного автора, в разряд сборника текстов, а я, её автор, становлюсь ещё и её составителем. Меня это устраивает, мне это понравилось. Итак:

Blog

Электронная версия от 12. 11

Содержание