Любовь к Черному Квадрату или Эрос Супрематизма

Вид материала

Статья

Содержание Усыпальница Революционеров

Подобный материал:

• Философия любви (на основе работы э. Фромма «искусство любить»), 68.76kb.
• Друнвало Мельхиседек Любовь, Эрос и духовный путь, 1475.42kb.
• Возникновение и становление супрематизма, 115.05kb.
• Лекции профессора А. И. Осипова в 2005 году в храме Илии Пророка (Москва). «Пора роковая», 320.45kb.
• Любви в литературе всегда была актуальна. Ведь любовь – это самое чистое и прекрасное, 234.28kb.
• Любовь да не умрет любовь и не убьет, 863.74kb.
• Тренер-Любовь, 113.09kb.
• Виктор Доброславович Любовь или влюбленность?, 2868.55kb.
• Доклад О. Бабинич «любовь мужчины. Любовь женщины. Любовь между ними», 32.05kb.
• Сном уголке между центральной набережной Алушты и курортной зоной «Профессорский уголок», 71.64kb.

Усыпальница Революционеров

Раньше полагали, что искусство принадлежит народу. Теперь, с появлением корпоративных коллекций активно, обсуждают альтернативное мнение - что искусство принадлежит банкирам. Обе точки зрения принципиально неверны - искусство само по себе; это скорее беда народа, что он обходится без искусства. А что означают призывы повернуть искусство к народу, сделать его "понятным и любимым", как того требовал тов. Ленин, мы уже проходили. Нормальное искусство не бывает элитарным, оно вынужденно попадает в подполье. Теперь, когда цензура идеологическая сменилась цензурой мелкобуржуазного среднего вкуса, вновь требуются серьезные усилия по общественной реабилитации искусства.

Вот, например, в последнее время много говорят о необходимости музея современного искусства. Все вроде бы есть - и искусство, и галереи, и журнал(ы), но чего-то не хватает для полного счастья. Количество проектов Музея современного искусства трудно даже и сосчитать. Однако музей, как и театр, начинается с вешалки. Правда, можно поставить вешалку, но никакого музея, как и театра, не получить.

Музей современного искусства - очень странное и парадоксальное учреждение. С одной стороны - это просто музей, величественная усыпальница, в который предметы искусства скапливаются и оберегаются с какими то таинственными целями. Сами хранители музеев толком не знают, зачем они тащат в свои убежища все новые и новые трофеи - ведь показать они чаще всего могут не больше половины. С другой стороны, МОМА, то есть музей Современного искусства, собирает предметы, которые вообще еше не стали никакой Ценностью, часто с виду просто груды ненужного хлама. Некоторые особенно радикальные теоретики современного искусства вообще полагают, что России, во-первых, не нужен, а во-вторых, невозможен МОМА, пока существует такой шедевр Модернизма, как Мавзолей Ленина. Эта слишком залихватская точка зрения не лишена определенного смысла. Можно в очередной раз процитировать Бориса Гройса о том, что Музей современного искусства генетически восходит не к коллекциям предметов искусства, появившимся в античную эпоху, но к собраниям сакральных реликвий, всяким косточкам, щепочкам и пузырькам, которые со священным трепетом собирались в средневековье. Большинство знаменитых музеев появились как коллекции современного искусства - даже Лувр и Версаль, куда просто покупалось всякое искусство для украшения стен. В другом случае народы, страдающие от комплекса неполноценности и желающие приобщится к кругу музеефицированых и цивилизованых, закупали музеи оптом, как Петр 1 или Екатерина Великая. Кстати так же поступали в свое время и американцы. А музеи национального искусства - например Третьяковка и Русский - в своем начале были музеями очень современного и очень радикального на тот момент искусства.

Собиратель современного искусства вынужден действовать по принципу "Выбирай или проиграешь". Все проиграла Третьяковская галерея, которая осторожно ждет, что все решит Время, делегируя всю ответственность Будущим Поколениям. Но через двадцать лет будет совсем другое искусство, а того, что было двадцать лет назад (то есть сейчас), уже не будет. Физические носители исчезнут или будут недоступны, как то и произошло с неофициальным искусством шестидесятых и семидесятых. Безопасность и успех путешествий по Времени, то есть работа в музее, иной раз требует неординарных поступков. Русский Музей в Петербурге оказался еще более осторожным, чем Третьяковка, и организовал пять лет назад экспериментальный отдел Новейших течений. По поводу пятилетия Отдела и была открыта выставка "Отдел новейших течений: первые пять лет" в корпусе Бенуа Русского музея. Начальник отдела Александр Боровский, человек светский и респектабельный, сумел сделать почти невозможное - довести эксперимент до того состояния, когда он уже не выглядит экспериментом, имплантировать современное искусство в ткань Музея. Что и значит - отправить в Вечность. Конечно, шов еще виден, и выставка пока еще временная, но бабульки-смотрительницы - а они во всяком музее самые главные - уже стойко охраняют собранные из всяких странных предметов инсталляции и толкуют проблемы неоакадемизма и концептуализма.

В Петербурге с современным искусством вообще как-то подозрительно хорошо. Самые бесшабашные выставки современных художников там проводятся в роскошных музейных залах. В белокаменной, конечно, галерейная деятельность цветет намного пышнее, однако проистекает она в жалких конурках, а в приличные места ее не пускают. Коллекция Современного искусства, собранная Андреем Ерофеевым в полумифическом музее Царицыно, так и кочует по отдаленным выствочным залам и далеким заграницам. Да что там говорить! В Питере даже сваянный Шемякиным Петр 1 с откровенными признаками микроцефалии, который может поспорить с нашим работы Церетели, скромно жмется где-то в углу.

Итак, задача музея - привить актуальное искусство к общему корпусу того, что считается искусством. А искусством считается то, что собрано в музеях. Задача музейщика - приколоть на булавки все былые хулиганства и творческие восторги, нарядить в приличный багет, аккуратно расклеить бирочки. То есть экспонировать "музейность" как отдельную эстетическую и социальную категорию. И свою задачу Боровский выполнил мастерски, показав в первом зале юбилейной выставки лихой питерский андеграунд восьмидесятых. И боевые "Новые художники" круга Тимура Новикова, члены клуба имени Маяковского, и мрачные некрореалисты, и веселые дружбаны Митьки оказались в таком контексте респектабельными и академичными, вполне достойными продолжателями безудержных экспериментаторов и борцов с буржуазным вкусом, собранных в двадцатых годах Николаем Пуниным в первом Отделе Новейших течений.

Но не все так просто. Собранные Екатериной Андреевой, сотрудником Отдела, опусы в стиле неоакадемизма, нового петербургского поветрия, насажденного тем же самым Тимуром Новиковым, кажутся много менее респектабельными и солидными. Декаданс ведь не в декадентской манерности, но в утрате энергии. Но Музей должен собирать то, что есть в реальности искусства. Есть веревочка - тащи и веревочку. Этой демонстрации музейности посвящена отдельная работа Африки (Сергея Бугаева), представляющая собой хорошо стилизованное пособие для музейных работников по деконструкции произведений "настоящего" искусства.

При всей своей брутальной респектабельности сама манера экспонирования коллекции Отдела Новейших течений не лишена легкой концептуальной игры. Во первых, она хронологически вывернута наизнанку - начинается "ньювейвом" восьмидесятых, а заканчивается капищем Великому и Ужасному Илье Кабакову, то есть художнику более ранней генерации. Собиратель, понятное дело, следует своему волюнтаристическому вкусу и если ошибается, то навсегда. Вел. Кн. Александр Александрович, собиравший Русский музей, шел против течения, когда собирал кроме передвижников еще и поздних академиков вроде восхитительного Семирадского, заклейменного Стасовым как порождение кича. Может вызвать недобрую усмешку сравнение Александра Боровского с Вел. Кн. или даже с Павлом Третьяковым, но, в конце концов, их объединяет общее дело - придавать ценность неценному.