О. И. Богословская (Пермский университет), М. Н. Кожина (Пермский университет), М. П. Котюрова (Пермский университет) главный редактор, Г. Г. Полищук (Саратовский университет), В. А. Салимовский (Пермский университет), О. Б. Си
| Вид материала | Документы |
- Немцы в Прикамье. ХХ век: Сборник документов и материалов в 2-х томах / Т. Публицистика., 3577.77kb.
- Отчет о работе объединенного диссертационного совета дм 212. 189. 07 при гоу впо «Пермский, 180.8kb.
- Пермский государственный педагогический университет психологический факультет, 60.95kb.
- Пермский государственный педагогический университет факультет педагогики и психологии, 65.99kb.
- Деменев А. Г., Моисеенков, 72.59kb.
- Пермский государственный педагогический университет факультет педагогики и методики, 140.25kb.
- Федеральное агентство по образованию Пермский государственный технический университет, 171.98kb.
- Пермский некрополь пермский некрополь, 968.85kb.
- Пермский государственный университет географический факультет, 48.62kb.
- А. А. Ташкинов (Пермский государственный технический университет), 3003.55kb.
СПИСОК ЦИТИРУЕМЫХ ИССЛЕДОВАННЫХ ТЕКСТОВ
Горбатов - Горбатов Б.Л. Ячейка, Соратники Корчагина. М., 1988.
Дудинцев - Дудинцев В.Д. Белые одежды. М.,1988.
Крапивины - Крапивин С.П., Крапивин В.П. Алые перья стрел. Свердловск, 1984.
Николаева - Николаева Г.Е. Битва в пути. М.,1987.
Рыбаков,1 - Рыбаков А.Н. Дети Арбата. М., 1987.
Рыбаков,2 - Рыбаков А.Н. Страх (Тридцать пятый и другие годы): роман в двух книгах. М., 1991.
Сарнов - Сарнов Б.М. Перестаньте удивляться! М., 1998.
Ясенский Б. Человек меняет кожу. Пермь, 1990.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Антинескул О.Л., Двинянинова Г.С., 1998, Статусные роли говорящих и их речь. Пермь.
Бабаян В.Н., 1998, Особенности диалога при молчащем наблюдателе: Автореф. дис. …канд. филол. наук, Ярославль.
Баранов А.Г.. 1997, Когниотипичность текста. К проблеме уровней абстракции текстовой деятельности, Жанры речи, Саратов.
Бахтин М.М., 1996, Собрание сочинений, т.5, Москва.
Вежбицка А., 1997, Речевые жанры, Жанры речи, Саратов.
Гловинская М.Я., 1993, Семантика глаголов речи с точки зрения теории речевых актоа, Русский язык в его функционировании: Коммуникативно-прагматический аспект, Москва.
Дементьев В.В., Седов К.Ф., 1998, Социопрагматический аспект теории речевых жанров, Саратов.
Кожевникова Н.А., 1998, Язык революционной эпохи в изображении писателей русского зарубежья, Русистика сегодня, № 1-2.
Крысин Л.П., 1989, Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка, Москва.
Купина Н.А., 1995, Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции, Екатеринбург - Пермь.
Матвеева Т.В., 1990, Функциональные стили в аспекте текстовых категорий, Свердловск.
Мурзин Л.Н., 1996, О лингвокультурологии, ее содержании и методах, Русская разговорная речь как явление городской культуры, Екатеринбург.
Седов К.Ф., 1999, Жанры речи в становлении дискурсивного мышления языковой личности, Русский язык в контексте культуры, Екатеринбург.
Селищев А.М., 1968, Выразительность и образность языка революционной эпохи, Избранные работы, Москва.
Сепир Э., 1993, Бессознательные стереотипы поведения в обществе, Избранные труды по языкознанию и культурологии, Москва.
Шалина И.В., 1998. Взаимодействие речевых культур в диалогическом общении: аксиологический взгляд, Канд. дис., Екатеринбург.
Шмелева Т.В., 1997, Модель речевого жанра, Жанры речи, Саратов.
S.Yu.Danilov
The Jenre of Criticism in Total Culture
The article deals with the working out and description of structural carcase of criticism, with the definition of the main script peculiarities of this jenre and interjenre strategies, with characteristics of typical positional roles. There are also regarded some peculiarities of realization of textual theme category.
Н.А.Кузьмина
Омск
КОГНИТИВНЫЕ МЕХАНИЗМЫ ЦИТАЦИИ
Предварительные замечания. Цитация представляет собой творческую деятельность субъекта в интертексте. Интертекст мы рассматриваем как информационную реальность, способную бесконечно самогенерироваться по стреле исторического времени. В применении к языку под информационной реальностью подразумеваются тексты.
Процессы, происходящие в интертексте, описываются с позиций синергетики – единой теории сложных систем (Пригожин 1994; Князева, Курдюмов 1992, Дубнищева 1997). Интертекст трактуется как открытая нелинейная система, все элементы которой (прототексты и автор) подвижны, изменчивы и находятся по отношению друг к другу в случайной суперпозиции. Нелинейность – фундаментальное понятие синергетики, где оно рассматривается как характеристика почти всех глобальных процессов в природе и обществе – экономических, демографических, социологических, экологических.
Для нас важен мировоззренческий смысл нелинейности, который предполагает:
- идею многовариантности, альтернативности путей эволюции;
- идею выбора из данных альтернатив (понятие бифуркации) и роль случайности в этом процессе;
- идею темпа эволюции;
- идею необратимости эволюции (Князева, Курдюмов 1992: 10)
С нелинейностью связана другая важнейшая характеристика системы – неравновесность, неустойчивость, нестабильность, которая рассматривается в качестве непременного условия развития (Пригожин 1991). В интертексте свершаются постоянные переходы от хаоса к порядку, взаимодействуют центробежные и центростремительные силы, стабилизирующие и дестабилизирующие тенденции.
Для описания основных процессов в интертексте – процессов создания и интерпретации текста – мы вводим понятие энергии. В самом общем виде энергия – это способность производить работу по генерации смыслов. Энергия присуща как интертексту в целом, так и отдельным его компонентам (Автору/Читателю и Тексту). Энергия Текста и энергия Автора/Читателя суть явления одного порядка, обнаруживающие себя в процессе взаимодействия в интертексте. Энергия Автора/Читателя – это энергия мысли. Энергия языка – энергия материи.
Мы рассматриваем энергию как комплексную величину, состоящую из эксплицитной и имплицитной части. Эксплицитная составляющая определяет способность текста быть одинаково воспринятым различными носителями языка. Эксплицитная часть энергии направлена на сохранение стабильности интертекста, передачу информации из поколения в поколения, преемственность эволюционного процесса. Эта компонента энергии не подвержена изменениям во времени и обеспечивает упорядочивающее начало в интертексте.
Имплицитная составляющая – переменная, зависящая от времени и модели мира индивида как своего рода системы фильтров. Она определяет разное понимание сообщения от субъекта к субъекту во времени и пространстве. Если эксплицитная составляющая обращена к дискретной стороне языка, то имплицитная - к континуальной. Она характеризуется количественной неопределенностью, подвижностью и размытостью (размазанностью).
Имплицитный компонент энергии коррелирует с такими особенностями естественного языка, как "нежесткость" (В.В.Налимов), недискретность многих языковых явлений (В.Г.Гак), семантическая нелинейность (Ш.Балли), диффузность смыслов (Д.Н.Шмелев), бесконечная смысловая валентность знака (А.Ф.Лосев), его способность к апперцепции (А.А.Потебня) и т.п. Имплицитная составляющая энергии обеспечивает динамизм языка, его пригодность быть инструментом все усложняющегося мышления.
Таким образом, имплицитная энергия связана с хаосом как одним из состояний интертекста. В целом же разделение энергии на имплицитную и эксплицитную объясняет такое качество интертекста, как "сложность", ибо "подлинно сложные феномены возникают на границе порядка и хаоса" (Gell-Mann). Соотношение имплицитной и эксплицитной составляющей энергии мы описываем с помощью коэффициента Q. Если W impl > W expl, то Q > 1, при Wimpl < W expl Q < 1, наконец, Q=1, если эксплицитная и имплицитная составляющие уравновешивают друг друга (Кузьмина 1999).
В свете сказанного возникновение нового текста (метатекста) – это образование новой сложной системы путем интеграции развивающихся в разном темпе структур в эволюционную целостность (Князева, Курдюмов 1997: 69). Текст не есть результат, конечный продукт деятельности автора, он понимается как “язык в действии”, “частица непрерывно движущегося потока человеческого опыта” (Гаспаров 1996: 10). “Текст осуществляется только в процессе работы, производства” – это утверждение Р.Барта (Барт 1989: 415) представляется возможным уточнить и одновременно расширить: работы - производства и восприятия, ибо, согласно теории интертекста, креативную деятельность осуществляет как автор, так и читатель. Рождение текста невозможно без опоры на уже существующие тексты: текст есть “своеобразная монада, отражающая в себе все тексты (в пределе) данной смысловой области” (Бахтин 1979: 283).Таким образом, цитация оказывается важнейшим механизмом, обеспечивающим связность и цельность в текстовой цепи и тем самым – непрерывность эволюционного процесса.
С когнитивных позиций цитация – креативная аналитико-синтетическая деятельность субъекта по обработке текстовой информации. Цитирующий как бы анализирует прототекст, выделяя те его элементы, которые представляются ему наиболее репрезентативными. Это, по сути, аналог феноменологической деконструкции – “подвижной структурации текста ... которая меняется от читателя к читателю на протяжении Истории” (Барт 1989: 425).
Можно сказать, что материя поэтического текста подвергается при цитации разборке, демонтажу, выступая как материал (“вещественный первоэлемент”). Интересно, что осуществляемая при цитации деконструкция текста – это, в сущности, явление второго порядка, ибо деконструируется материя прототекста, которая возникла в результате деконструкции материала общенародного языка. (См. об этом в: Кузьмина 1998).
Единицами, выделяемыми вследствие такого анализа, могут быть и собственно единицы языка (звук, слог, морф, слово и т.д.), и так называемые “отслоения”, “изнаночные” элементы, по К.Штайн (части слова, сегменты предложения, элементы графики и т.п.), и сложные комплексные образования, тропы, фигуры. Деконструкции подвергается не только означающее, но и означаемое поэтического произведения – смысл, сюжет. В результате в качестве составляющих могут выступать мотив, пропозиция, сюжетная схема и т.п.
Таким образом, инвентаризация того, что может быть цитатой, принципиально невозможна – цитата есть задаваемая субъектом функция компонента художественного произведения. Придавая компоненту статус цитаты, цитирующий тем самым возводит его в ранг логического антецедента (pars pro toto), делает его маркером, концентрирующим энергию прототекста. Помещая цитату в новое произведение (метатекст), цитирующий многократно приумножает ее энергию за счет собственной. Это уже вторая – синтезирующая – фаза процесса цитации, конструирование в противоположность деконструкции.
Цитация и процессы текстообразования
Аналитико-синтетическая (деконструктивно-конструктивная) деятельность цитирующего субъекта может быть рассмотрена в связи с деривационными механизмами текста. Достаточно очевидно, что текст создается следованием одного его компонента за другим в процессе развертывания смысла. Именно на развертывание ориентируются наиболее разработанные психолингвистические модели текста, описывающие вербализацию семантической и других программ говорящего (работы А.А.Леонтьева, Ю.А.Сорокина, А.М.Шахнаровича, И.А.Зимней и др.).
Вместе с тем – что гораздо менее очевидно – любой текст не может развертываться, не свертываясь, ибо объем кратковременной памяти человека ограничен, а каждый последующий деривационный шаг должен сохранять память о предыдущем (Мурзин, Штерн 1991: 34). Механизм свертывания В.Леви удачно назвал “мозговым эхом”. Принцип его действия состоит в повторном воспроизведении импульсных структур – “рисунков” возбуждения нервных клеток. Таким образом, мозг как бы захватывает поступающие раздражители и делает их, уже в импульсной перекодировке, своей собственностью. Он их внутренне повторяет, свертывает и развертывает. Свертка есть запоминание, развертка – воспоминание” (Цит. по: Мурзин, Штерн: 1991: 34). Тот же самый процесс описан ранее Н.А.Рубакиным и назван им энграммированием / экфорированием (Рубакин 1977).
Цитация, таким образом, представляет собой осуществляемую субъектом семантическую компрессию прототекста, а цитата – результат этого процесса. С энергетической точки зрения при компрессии многократно увеличивается энергия цитаты. Вместе с тем в открытых системах (какой является художественное произведение) неизбежна диссипация энергии и возрастание энтропии – качественное преобразование информации прототекста в цитате.
Включение цитаты в новое окружение – метатекст – представляет собой ее “распаковывание” субъектом. Оба эти процесса невозможны без притока энергии извне, от субъекта: сильная творческая личность способна полностью изменить характер информации цитаты, обеспечив при этом ее высокую энергию и уменьшив энтропию. Классический пример – литературная деятельность Шекспира, использовавшего (“процитировавшего”) чужие сюжетные схемы и образы, полностью изменив их первоначальный смысл, но придав при этом “цитатам” огромную энергию.
Интерпретативная деятельность субъекта при цитации
Ментальная обработка информации прототекста при цитации носит характер интерпретации: выражение, ставшее объектом интерпретации, необходимо подвергается реконструкции в соответствии с индивидуальной когнитивной системой субъекта и временем (Кубрякова, Демьянков и др. 1996: 31).
То, что разные субъекты по-разному интерпретируют один и тот же текст, – истина, не требующая доказательства (вернее, ставшая таковой после работ В. фон Гумбольдта). Интересен, однако, другой феномен: один и тот же автор в разные периоды своего творчества нередко использует одну и ту же словесную формулу – явление самоцитирования, самоповторения. Так, Лидия Чуковская приводит любопытное замечание Анны Ахматовой о необходимости изучать у поэта “гнезда повторяющихся слов”, в которых “и таится личность автора и дух его поэзии”. “Мы, прошедшие суровую школу пушкинизма, знаем, что облаков гряда встречается у Пушкина десятки раз” (Чуковская 1989). Другой пример приводит А.Кушнер: Татьяна в VП главе “Евгения Онегина” остается и в молчаливом кабинете, а в VШ главе, страниц через двадцать, и в молчаливом кабинете оказывается уже Онегин (Кушнер 1991: 90).
Рассмотрим два примера автоцитации. В 1910 году А.Блок пишет стихотворение “Как тяжело ходить среди людей и притворяться непогибшим...”. В 1912 году цикл “Пляски смерти” он открывает стихотворением “Как тяжко мертвецу среди людей живым и страстным притворятьтся...”. В первом стихотворении смерть – результат трагической игры страстей (И об игре трагической страстей повествовать еще не жившим), закономерный итог жизни, в которой был накал чувств, творческое горение (не случайно появляется символика огня - пожара). Спокойно-философское отношение к миру, к жизни и смерти продолжает тютчевско-фетовскую традицию, актуализируемую эпиграфом из Фета “Там человек сгорел”.
Смерть в “Плясках смерти” – это натуралистический, сатирически гиперболизированный образ реакционной русской действительности, это не физическая смерть (как в первом стихотворении), а смерть души - бездуховность (другие стихотворения этого цикла развивают эту тему: Когда невзначай в воскресенье Он душу свою потерял...; Он нашел весьма банальной Смерть души своей печальной). Это уже другая литературная традиция – традиция демократической сатиры ХIХ в. (близкой современнику и другу Блока Андрею Белому). Ср. Мертвец встает из гроба И в банк идет, и в суд идет, в сенат... Мертвец весь день трудится над докладом (Блок).
Другой пример автоцитации – стихотворение Арсения Тарковского (1958 года) “Стихи из детской тетради” – пример того, как собственные ранние строки становятся объектом поэтической рефлексии. Стихотворению предпослан эпиграф: “...О, матерь Ахайя! Пробудись, я твой лучник последний... Из тетради 1921 г.”. Это воспоминание о “далеких детских годах”, когда “босиком, но в буденновском шлеме, бедный мальчик в священном дурмане” сочинял величавые оды, которые потом читал матросам: Надо мной не смеялись матросы. Я читал им: “О, матерь Ахайя!” Мне дарили они папиросы, По какой-то Ахайе вздыхая. Это ностальгия по юношеским идеалам, по растрачиваемой вере в свое предназначение. (Вероятно, потому и возникает знак поэтической традиции – лермонтовский кремнистый путь: Значит, шел я по верной дороге, по кремнистой дороге поэта).
У Блока автоцитата представляет собой удачно найденную словесную формулу, к которой автор возвращается, наполняя ее новым смыслом. У Тарковского иначе: цитата сохраняет свое прежнее содержание, хотя оно и переконструируется. Цитата становится маркером исторического времени (не случайно время многократно обозначено в тексте: детская тетрадь, далекие детские годы, молодая свобода, черный хлеб двадцать первого года) и высоких юношеских устремлений. Это взгляд на себя самого, молодого, из другого времени, с вершины прожитых лет (Ср. позднее у А.Ахматовой: Из года сорокового, как с башни, на все гляжу).
Однако при всем различии в подходе цитата в обоих примерах (у Блока и у Тарковского), безусловно, не равна самой себе в первоначальном употреблении. Феномен автоцитации понадобился нам для того, чтобы продемонстрировать, что содержание цитаты зависит не только от субъекта, но и от времени: даже если субъект остается величиной постоянной, время оказывается той неустранимой и определяющей переменной, которая полностью изменяет семантику цитаты в тексте. Цитирование всегда “новое, неповторимое событие в жизни текста, новое звено в исторической цепи речевого общения” (Бахтин 1979: 284).