Собрание сочинений ф. А. Хайека том 4 судьбы либерализма сборник эссе: австрийская экономическая теория и идеал свободы Ответственный редактор Питер Г. Клейн Перевод с английского: Б. Пинскер

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 22

войны. Возможно, это объясняется тем, что -- как и после Второй /мировой/

войны -- студенчество было более зрелым, а к тому же военный и первый

послевоенный опыт породили острый интерес к социальным и политическим

проблемам. Хотя некоторые из тех, кто постарше, стремились как можно быстрее

кончить курс, у молодежи годы, потерянные на службу в армии, породили скорее

необычное стремление полностью использовать возможности, к которым они так

давно стремились.

В результате сцепления разных обстоятельств многие вопросы и проблемы, которые

так горячо обсуждались в Вене в то время, только позднее оказались в центре

внимания в западном мире, так что в ходе моих скитаний я нередко переживал

чувство "я уже здесь бывал". [Хайек имеет в виду свое пребывание в Лондоне в

1930-х и 1940-х гг., где он занимал пост профессора экономической теории и

статистики в Лондонской школе экономики, в Чикаго, где он с 1950 по 1962 гг.

был профессором общественных и гуманитарных наук в Чикагском университете, и

во Фрейбурге, Западная Германия, где он был с 1962 года профессором (позднее

-- почетным профессором) Фрейбургского университета. -- амер. изд.] Темы наших

дискуссий в значительной степени были предопределены близостью

коммунистической революции -- в Будапеште, до которого было рукой подать,

несколько месяцев господствовало коммунистическое правительство, в котором

важную роль играли интеллектуальные лидеры марксизма, позднее нашедшие

прибежище в Вене, а кроме того -- неожиданный академический престиж марксизма,

быстрое распространение концепции, которую теперь принято называть идеей

"государства благосостояния", а прежде всего -- опыт инфляции, равной которой

не мог припомнить ни один житель Европы. Но и ряд чисто интеллектуальных

течений, заполонивших позднее западный мир, уже набрали в то время силу в

Вене. Я упомяну только психоанализ и возникновение традиции логического

позитивизма, которая господствовала во всех философских дискуссиях.

Впрочем, мне следует сосредоточиться на развитии экономической теории, и может

быть замечательнее всего, что при острейших практических трудностях

университет смог сосредоточиться на чистейшей из чистых экономической теории.

В этом явно чувствовалось влияние маржиналистской революции [имеется в виду

почти одновременное "открытие" принципа предельной (маргинальной) полезности

Карлом Менгером и Уильямом Стенли Джевонсом в 1871 году, и Леоном Вальрасом в

1874 году; см. гл. 1 и 2 данного издания -- амер. изд.], которая и сама

произошла не задолго до того времени, о котором я теперь говорю. Из великих

деятелей этой революции продолжал работать только Визер [учитель Хайека

Фридрих фон Визер (1851--1926); см. главу 3 -- амер. изд.]. И Бем-Баверк

[Евгений фон Бем-Баверк (1851--1914), шурин Визера, был министром финансов

Австрии; см. главы1 и 2 -- амер. изд.] и Филиппович [Евгений Филиппович фон

Филипсберг (1858--1917) -- амер. изд.], двое самых влиятельных учителей

предвоенного периода (первый в области теории, а второй -- в политических

проблемах) -- умерли в самом начале войны. Карл Менгер [Карл Менгер

(1840--1921), основатель австрийской школы теоретической экономики; см. главу

2 -- амер. изд.] еще был жив, но был уже глубоким стариком, который вышел на

пенсию лет за пятнадцать до этого и появлялся только в редких случаях. Для

нас, молодых, он был скорее мифом, тем более что и книга его [Carl Menger,

Grundsatze der Volkswirtschaftslehre (Vienna: W. Braumuller, 1871). Была

переведена на английский James Dingwall and Bert F. Hoselitz, Principles of

Economics (Glencoe, Ill.: The Free Press, 1950; reprinted New York and London:

New York University Press, 1981 -- амер. изд.], исчезнувшая даже из библиотек.

стала почти недоступной редкостью. Среди тех, с кем мы сталкивались, немногие

имели непосредственный доступ к нему. Старшие были переполнены воспоминаниями

о семинарах Бем-Баверка, которые в предвоенные годы собирали всех,

интересовавшихся экономической теорией. Наши ровесницы, с другой стороны, были

полны воспоминаниями о Максе Вебере [Макс Вебер (1864--1920), немецкий

социолог и автор The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism (London:

Allen & Unwin, 1930); впервые опубликовано в 1904--1905 гг. на немецком --

амер. изд.], который читал семестровый курс в Вене как раз перед окончанием

войны, когда мужчины еще не вернулись в университет.

Визер, последняя нить, связывавшая нас с великим прошлым, большинству из нас

казался надменным и недосягаемым господином. Он в то время только вернулся в

университет с поста министра торговли в одном из последних правительств

империи. Он читал лекции, опираясь на свою изданную перед самой войной Social

Economics [Friedrich von Wieser, Theorie der Gesellschaftlichen Wirtschaft

(Tubingen: J.C.B. Mohr, 1914), на английском языке Social Economics (London:

Allen & Unwin, 1927; reprinted New York: Augustus M. Kelley, 1967) -- амер.

изд.], которую, кажется, знал на память, -- единственный систематический

трактат по экономической теории, созданный Австрийской школой. [Имеются в виду

первое и второе поколения Австрийской школы: Менгер, Бем-Баверк, Визер и их

современники -- амер. изд.] Читал он очень просто, но весьма внушительно и

эстетически привлекательно, в рассчете большей частью на изучающих право, для

которых этот обзор должен был стать их единственным погружением в

экономическую теорию. Тем, кто, собрав все мужество в кулак, отваживался после

лекции приблизиться к величественной фигуре, удавалось обнаружить бездну

дружелюбия и благожелательства, а также получить приглашение на его малый

семинар или даже на домашний обед.

В первое время у нас были еще два постоянных преподавателя экономики:

марксист, занимавшийся историей экономики [это был Карл Грюнберг (1861--1940),

который позднее сделался первым директором марксистского института социальных

исследований во Франкфурте -- амер. изд.], и молодой, склонный к

философствованию профессор Отмар Шпанн, который первоначально был принят

студентами с энтузиазмом. Он достаточно интересно рассказывал о логике

взаимосвязи между целями и средствами, но затем целиком перебрался в область

философии, которая казалась большинству совершенно чуждой экономической

теории. [Отмар Шпанн (1878--1950) был основателем "универсалистской" школы,

которая противопоставляла "атомизированному" индвидуализму классической школы

социальную "целостность". См. Edgar Salin, "Economics: Romantic and

Universalist", Encyclopedia of the Social Sciences, vol. 5 (New York:

Macmillan, 1957), pp. 385--387; and Earlene Craver, "The Emigration of the

Austrian Economists", History of Political Economy, vol. 18, no. 1, 1986, pp.

1--32, esp. pp. 5--7 and 9--11. -- амер. изд.] Но его небольшой учебник по

истории экономической мысли [Othmar Spann, Die Haupttheorien der

Volkswirtschaftslehre (Leipzig: Quelle & Meyer, 1911); в 1949 году появилось

уже 25-ое издание книги -- амер. изд.], который считали слепком Менгеровских

лекций, для большинства из нас был первой книгой на эту тему.

Хотя к этому времени уже были учреждены степени в области политических и

экономических наук, большинство из нас все еще ориентировались на диплом

юриста, для получения которого требовалось очень незначительное знакомство с

экономической теорией, так что профессиональные экономические знания

приходилось добывать либо самостоятельным чтением, либо из лекций тех, кто

читал их в свободное время из любви к предмету. Важнейшим среди такого рода

курсов был тот, который читался Людвигом фон Мизесом [о Мизесе (1881--1973)

см. главу 4 -- амер. изд.], но лично я познакомился с ним довольно поздно, и

расскажу о нем потом.

Мне следует, однако, немного рассказать об особенностях организации

университетов в Центральной Европе, особенно в Австрии. Специфику их

организации обычно мало кто понимает, хотя она -- при всех своих недостатках

-- сыграла важную роль в сплочении постоянных университетских профессоров и

любителей, отдававших преподаванию свой досуг, что было столь характерно для

атмосферы Вены. Число постоянных преподавателей университета (ординарных и

экстраординарных) всегда было невелико; это положение люди получали, обычно,

уже в сравнительно немолодом возрасте, как правило на 4 или 5 десятке. Но

чтобы иметь право на такое назначение следовало сначала, обычно через

несколько лет после защиты докторской степени, получить лицензию на

преподавание в качестве приватдоцента, которым не полагалось никакого

жалованья, кроме доли в той весьма незначительной плате, которую взимали со

студентов за прослушивание определенных курсов. В естественных науках, где

исследовательская работа возможна только в специальных институтах,

приватдоценты обычно получали жалованье как ассистенты, что позволяло им

целиком посвятить себя научной работе. Но во всех неэкспериментальных

областях, каковы математика, право и экономика, история, филология и философия

таких возможностей не было. До Первой мировой войны академическая среда

пополнялась, как правило, выходцами из довольно состоятельных групп, которые

разорились в ходе великой инфляции, так что единственный выход был в том,

чтобы иметь какую-либо работу, а свободное время отдавать исследованиям и

преподаванию. На юридическом факультете, который, как вы помните, включал и

экономику, обычным выбором было место правительственного чиновника, либо, что

было еще привлекательнее, место служащего в торговых или промышленных

компаниях, либо юридическая практика; в области изящных искусств обычным было

преподавание в средних школах -- пока не удавалось достичь желанного положения

профессора, если это вообще удавалось -- приватдоцентов всегда было намного

больше, чем профессоров. Видимо больше половины тех, кто стремился к

академической карьере, так и оставались на всю жизнь внештатными

преподавателями, которые учили всему, чего им хотелось, но не получали за это

практически ничего. Постороннего наблюдателя, особенно иностранца, должен

сбивать с толку тот факт, что спустя несколько лет приват-доцентов также стали

именовать профессорами, но это никак не изменило их положения. В некоторых

профессиях, как в медицине и в праве, престиж титула, действительно, мог иметь

немалое значение, и получив право именовать себя "профессором" врач или

адвокат получали возможность резко повысить свои гонорары. Только в этом

смысле Зигмунд Фрейд, например, был профессором Венского университета.

Это не значит, конечно, что некоторые из этих людей не обладали столь же

большим влиянием, как и действительные профессора. Еженедельные два или три

часа лекций или семинаров позволяли одаренному педагогу оказывать большее

влияние, чем имели его штатные преподаватели -- хотя монополия последних на

прием аттестационных экзаменов серьезно ограничивала влияние совместителей.

Во всяком случае эта система была благотворна для юристов и экономистов не

только тем, что все университетские профессора приобретали изрядный опыт

практической работы, но и тем, что поддерживала тесные связи между

академической средой и практиками. Многие из тех, кто никогда не сумел

добраться до степени приват-доцента, помнили о возможности такой карьеры и

посвящали некоторое время исследованиям. А это помогало сохранить традицию

Privatgelehrte, частного ученого, которая была важна в XIX веке -- может быть

в Австрии она не была так развита, как в Англии, но все-таки она сыграла

большую роль. В нашей области можно привести интересный пример из 1880-х годов

с авторами одной из лучших работ по математической экономике -- Теория цен

[Rudolf Auspitz and Richard Lieben, Untersuchungen uber die Theorie des

Preises (Leipzig: Duncker & Humblot,1889) -- амер. изд.] -- Рудольфа Ауспитца

и Ричарда Лейбена, из которых первый был фабрикантом сахара, а второй --

банкиром. Несколько подобных фигур было и после Первой /мировой/ войны, и по

крайней мере один из них -- финансист Карл Шлезингер, написавший интересное

исследование о деньгах [Karl Schlesinger, Theorie der Geld- und

Kreditwirtschaft (Munich: Duncker & Humblot, 1914). Частичный перевод появился

под названием "Basic Principles of the Money Economy", in International

Economic Papers, Vol. 9, 1959, pp. 20--38 -- амер. изд.], и изобретший термин

"олигополия" -- принимал участие в наших дискуссиях. Несколько крупных

чиновников и промышленников, приобретших ранее имя в экономической науке, в

эти взбаламученные послевоенные годы были слишком заняты, и могли только

урывками погружаться в науку.

Но эти непрофессионалы, посторонние для академических кругов, всегда

составляли большинство на заседаниях небольшого неформального венского клуба

Nationalokonomische Gesellschaft [Национальная экономическая ассоциация или

Венское экономическое общество. О Gesellschaft см. Craver, op. cit. pp. 17--18

-- амер. изд.], который с трудом пережил войну и возродился в мирное время как

главная арена для дискуссий по насущным экономическим проблемам. Хотя он был

единственным местом, где 5--6 раз в году могли встречаться и обсуждать

проблемы молодые и старые, академические ученые и практики, для нас, молодых,

были гораздо более притягательными другие возможности собираться

подискутировать вне университета. На протяжении большей части периода между

двумя войнами важнейшим центром было то, что известно как Мизесовский

Privatseminar, который, в сущности, стоял совершенно вне университетской

жизни. Каждые две недели по вечерам в Торговой палате в офисе Мизеса

собирались люди, и эти встречи неизменно завершались уже ночью в какой-либо

кофейне. Видимо, эти частные семинары начались в 1922 году и закончились с

эмиграцией Мизеса в 1934 году -- не могу сказать точно, потому что я не был в

Вене ни при начале, ни при конце семинара. [На самом деле Privatseminar

начался в 1920 г. и закончился в 1934 г. См. свидетельство самого Мизеса в его

Notes and Recollections, trans. by Hans F. Sennholz (South Holland, Ill.:

Libertarian Press, 1978), pp. 97--100 -- амер. изд.] Но с 1924 по 1931 год,

благодаря тому, что Мизес нашел мне и Хаберлеру [Готтфрид фон Хаберлер (1900),

позднее стал профессором экономики в Гарвардском университете, а в настоящее

время является постоянным сотрудником Американского предпринимательского

института -- амер. изд.] работу в этом же здании, и Хаберлер в должности

помощника библиотекаря продолжил начатую Мизесом работу по превращению

библиотеки Торговой палаты в лучшую экономическую библиотеку Вены, это здание

Торговой палаты и проводившиеся там семинары были по меньшей степени столь же

важным центром экономических дискуссий, как и сам Венский университет.

Три или четыре обстоятельства сообщали особенный интерес этим дискуссиям в

кружке Мизеса. Мизес, естественно, не меньше любого другого интересовался

основными проблемами анализа в терминах предельной полезности, вокруг чего

вращались почти все дискуссии и в университете. Но такие вопросы, как

состыковка анализа в терминах предельной полезности с теорией вменения

полезности, что, кстати говоря, приковывало мой интерес в начале 1920-х годов,

или другие изощренные проблемы маржиналистского анализа, вроде разбираемых

Розенштейном-Роданом в его статье о Grenznutzen (предельной полезности) в

Handworterbuch der Staatswissenschaften [Paul N. Rosenstein-Rodan,

"Grenznutzen", Handworterbuch der Staatswissenschaften, vol. 4 (fourth

edition, Jena: Gustav Fischer, 1927) -- амер. изд.], перестали быть столь

важными, как это было в университете во времена Визера или его преемника Ганса

Майера [Hanc Mayer (1879--1955) -- амер. изд.]. Во-первых, Мизес уже в 1912

году опубликовал свою Теорию денег [Ludwig von Mises, Theorie des Geldes und

der Umlaufsmittel (Munich and Leipzig: Duncker & Humblot, 1912), trans. by

H.E. Batson as The Theory of Money and Credit (London: Jonathan Cape,1934;

reprinted. Indianopolis, Ind.: Liberty Classics, 1981) -- амер. изд.], и я

едва ли преувеличу, сказав, что в период великой инфляции он был единственным

человеком в Вене, а может быть и во всем немецко-говорящем мире, кто

действительно понимал, что происходит. В этой книге он также ввел и развил

некоторые идеи Викселя [имеется в виду теория "естественной" величины процента

Кнута Викселя (1851--1926) -- амер. изд.], чем и заложил основу для теории

кризисов и депрессий. Позднее, сразу же после конца войны, он опубликовал мало

известную, но чрезвычайно интересную книгу о пограничных проблемах экономики,

политики и социологии [Ludwig von Mises, Nation, Staat und Wirtschaft:

Beitrage zur Politik und Geschichte der Zeit (Vienna: Manz'sche Verlags- und

Universitatsbuchhandlung, 1919), trans. and ed. by Leland B. Yeager as Nation,

State and Economy:Contributions to the Politics and History of Our Time (New

York and London: New York University Press, 1983) -- амер. изд.], и уже

готовил к изданию выдающийся трактат Социализм [Ludwig von Mises, Die

Gemeinwirtschaft: Untersuchungen uber den Sozialismus (Jena: Gustav Fisher,

1922), trans. by J. Kahane as Socialism: An Economic and Sociological Analysis

(London: Jonathan Cape, 1936; reprinted, Indianapolis, Ind.: Liberty Classics,

1981) -- амер. изд.], где была поднята проблема возможности рациональных

экономических вычислений при отсутствии рынков, что и стало одной из основных

тем тогдашних дискуссий. [Другие участники семинара Мизеса вспоминают, однако,

что проблема рациональности экономических вычислений при социализме

обсуждалась мало, поскольку "Мизес справедливо рассудил, что здесь некого

убеждать". См. Craver, op. cit., p. 15.] Он был почти единственным среди людей

своего поколения, кто был готов до конца защищать принципы свободного рынка (в

предыдущем поколении было несколько людей того же сорта, вроде Густава Касселя

[Густав Кассель (1866--1944) многие годы преподавал в Стокгольмском

университете, где среди его студентов были будущие нобелевские лауреаты по

экономике Бертил Охлин и Гуннар Мюрдаль (с которым Хайек разделил приз в 1974

году). Важнейшие из его теоретических работ "Grundrib einer elementaren

Preislehre", Zeitschrift fur die gesamte Staatswissenschaften, vol. 55, 1899;

The Nature and Necessity of Interest (London: Macmillan, 1903); и Theoretische

Sozialokonomie [1918], trans. as Theory of Social Economy (London: T.F. Unwin,

1923; revised edition, London: E. Benn, 1932). -- амер. изд.]). И даже в то

время страстный интерес к тому, что мы теперь называем принципами

либертаризма, соединялся у него с интересом к методологическим и философским

основаниям экономической теории, что стало столь характерным для его поздних

работ. Именно последнее обстоятельство так привлекало к семинарам Мизеса тех,

кто стоял на других политических позициях и не интересовался техническими

аспектами экономической теории. Особый характер этим дискуссиям сообщало

присутствие таких людей как Феликс Кауфман [Феликс Кауфман (1895--1949),

ученик философа Ганса Келзена, преподавал в Венском университете и в Новой

школе социальных исследований. Он выпустил Methodology of the Social Sciences

(London and New York: Oxford University Press, 1944). Оценка научных

достижений Альфреда Шульца см. в Social Research, vol. 17, March 1950, pp.

1--7. -- амер. изд.], являвшийся по преимуществу философом, или Альфред Шульце

[Alfred Schultz (1899--1959) в 1939 году перебрался из Вены в Нью-Йорк, где он

вместе с Кауфманом преподавал в Новой школе. Наиболее известна его работа Der

Sinnhafte Aufbau der sozialen Welt (Vienna: J. Springer, 1932), trans. as The

Phenomenology of the Social World (Evanston, Ill.: Northwestern University

Press, 1967). -- амер. изд.], социолог, и ряд других, о которых я еще буду

Blog