Собрание сочинений ф. А. Хайека том 4 судьбы либерализма сборник эссе: австрийская экономическая теория и идеал свободы Ответственный редактор Питер Г. Клейн Перевод с английского: Б. Пинскер

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 22

из общего принципа выйти к верному решению возникшей проблемы!

Более молодые когда-нибудь поймут, сколь многому они научились у Рёпке,

насколько велико было его влияние на мышление нового поколения, и какой дар

лежал в основе его интеллектуального лидерства. Для современника он

олицетворяет прежде всего общую судьбу и общую задачу -- то развитие, в ходе

которого принимало форму наше представление о мире, так что глядя назад

невозможно сказать, что же именно внес каждый из нас в это развитие.

Поколение, начавшее изучать экономику и общество в конце первой мировой

войны, стремилось, прежде всего, к подлинному знанию экономики. Как и следует

ожидать от людей, стремящихся к основательному знанию, для нас технические

проблемы экономической теории были главной заботой, а продвижение науки вперед

-- главной задачей. Тогда и на самом деле было жизненно важно получить

признание своей способности к теоретическому мышлению, а еще важнее было

участвовать в совершенствовании технических подмостков. В Германии в то время

экономическая теория была практически заново открыта, и энтузиазм по отношению

к вновь обретенной области знания может быть объяснением веры молодых ученых,

что нет лучшего способа сделать вклад в излечение недугов человечества, чем

дать людям лучшее понимание экономической теории. Это знание незаменимо при

любом ответственном обсуждении глубинных проблем социальной организации.

Имя Рёпке впервые привлекло мое внимание в Вене как имя одного из немногих

молодых немецких экономистов, серьезно заинтересованных в теоретических

вопросах. Когда вскоре после этого мы познакомились лично, основой для

сближения стало, в первую очередь, его понимание абстрактных вопросов денежной

теории, которой мы в Вене занимались. Но Рёпке очень рано осознал, может быть

раньше всех других современников, что экономист, который является всего лишь

экономистом, не может быть хорошим экономистом. Здесь уместно отметить влияние

на всех нас человека предыдущего поколения, который был молодым профессором,

когда мы стали студентами, и решающая работа которого была опубликована как

раз когда мы завершили учебу. В опубликованном в 1922 году трактате Социализм,

Людвиг фон Мизес продемонстрировал, как экономическая мысль может служить

основой всеохватывающей социальной философии, и дать ответы на давящие

проблемы времени. Независимо от того, насколько быстро мы восприняли его

уроки, эта работа оказала решающее влияние на общее развитие нашего поколения,

даже на тех из нас, кто обратился к общим вопросам гораздо позднее.

Как мала была горстка людей, готовых в 1920-е годы обратить свою веру в

свободу в принцип жизни; сколь мало было понимавших, что научная объективность

совместима с беспредельной преданностью идеалу, и что, более того, все знания

в социальных вопросах могут быть плодотворными только при мужественной

верности собственным убеждениям! Страстная вовлеченность Рёпке в происходившее

вокруг, сделала его ярким примером для других во времена опасности, и она же

понудила его одним из первых взвалить на себя бремя изгнания из верности

убеждениям. [Рёпке был профессором экономической теории в Марбургском

университете, когда в 1933 году он был смещен с поста за оппозицию

национал-социализму; в том же году Хайек покинул Вену и перебрался в

Лондонскую школу экономической теории. Рёпке был сначала в университете

Стамбула (1933--1936), а затем в Женеве, в Высшем институте международных

исследований (1937--1966). Современники Мизеса и Хайека Фриц Махлуп, Готтфрид

Хаберлер и Пауль Розештейн-Родан все покинули Австрию к 1935 году. -- амер.

изд.] Какие бы потери не навлекли на себя те наши сверстники, которым выпало

быть разбросанными по всему миру, они не обречены на беспочвенность. Если

сейчас в западном мире опять существует нечто вроде идеала свободы -- либо

если такой идеал формируется -- эти вынужденные скитания были одной из

важнейших предпосылок его возрождения.

Неуместно обсуждать достоинства современника, пребывающего в расцвете

творческих сил, когда его достижения признает мир. Роль Рёпке в

интеллектуальном развитии нашего времени можно будет оценить только потом. Но

позвольте мне по крайней мере подчеркнуть особый дар, который в особенности

восхищал нас, его коллег - может быть в силу его редкости в среде ученых: его

отвагу, его нравственное мужество. Я имею в виду не столько его способность

сознательно подвергнуть себя опасности, хотя Рёпке и от этого не уклонялся. Я

имею в виду прежде всего мужественную готовность противостоять популярным

предрассудкам своего времени, разделяемым благонамеренными, прогрессивными,

патриотическими или идеалистическими личностями. Мало существует менее

приятных задач, чем противостоять движениям, воодушевляемым волнами

энтузиазма, чем предстать паникером, указывающим на опасности в то время,

когда энтузиасты не видят ничего, кроме блестящих перспектив. Не исключено,

что для независимо-мыслящего социального философа нет более ценного качества,

чем моральное мужество, позволяющее в одиночестве сохранять верность

убеждениям, подвергая себя не только нападкам, но также подозрениям и

поношениям. Такого рода мужество Рёпке проявлял будучи еще молодым мужчиной,

еще не упрочившим репутации и положения. Эту же отвагу он продолжает

демонстрировать, когда не колеблясь разрушает иллюзии своих последователей и

поклонников, когда он с той же свободой разрушает иллюзии 6-го десятилетия

нашего века, с какой он это делал в 20-е годы. Может быть наивысшего уважения

он заслуживает именно за это.

Мало кто из ученых оказывается столь же удачливым, как Рёпке, в обретении

влияния за пределами узкого круга коллег. Поскольку такое влияние слишком

часто достигается ценой недостойного упрощения, следует подчеркнуть, что он

никогда не избегал интеллектуальных сложностей. Его труды, даже когда они были

рассчитаны на широкую аудиторию [например, его работа Jenseits von Angebot und

Nachfrage (Erlenbach-Zurich: Eugen Rentch, 1958), translated as Humane

Economy: The Social Framework of the Free Market (Chicago: Henry Regnery,

1960) -- амер. изд.], оставались интересными и для профессионалов. Тот факт,

что подобно многим другим в нашем поколении он не всегда и не во всем был

вполне "научным" (как это понималось в каждый данный момент), это другой

вопрос. В социальных науках зачастую удается быть более реалистичным тому, кто

не ограничивает себя количественными и измеряемыми явлениями. Кроме того,

между "чистой" теорией и вопросами практической политики существует размытая

область, в которой систематическое рассмотрение столь же полезно, как и в

чистой теории. Мы не будет касаться вопроса о том, что "политическая

экономия", как принято обозначать эту область, требует, быть может, даже

большей одаренности, чем чистая теория. Одно определенно: Вильгельм Рёпке был

необычайно одарен соответствующими особыми способностями, и благодаря этому он

имел необычайный успех в утверждении идеала, к которому стоит стремиться.

-------------------------------------------------------------------------------

Приложение: Теория капиталообразования Репке

[Рецензия на памфлет Рёпке Die Theorie der Kapitalbildung, опубликованный в

серии Recht und Staat in Geschichte und Gegenwart: Eine Sammlung von Vortage

und Schriften aus dem Gebiet der gesamten Staatswissenschaften, no. 63

(Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck),1929). Рецензия была опубликована в

Zeitschrift fur Nationalokonomie, vol. 1, no. 3, 1929, pp. 474--475.-- амер.

изд.]

В рецензируемой книжке, принадлежащей к известной серии, опубликована лекция,

прочитанная Вильгельмом Рёпке в Natioanlokonomischen Gesellschaft

(Экономическом обществе) Вены и принятая публикой с большим интересом. С

обычными для него ясностью и простотой изложения автор дает отличный обзор

важнейших для этой области (капиталообразования) вопросов, подчеркивая, что

при всей своей важности эти вопросы прежде игнорировались. Во Введении он

обосновывает вполне оправданную необходимость различать формы

капиталообразования по источникам капитала в реальном или денежном хозяйстве,

которые могут быть разделены на: сбережения, образование венчурного капитала

("самофинансирование"), и два источника "принудительного образования капитала"

-- через меры фискальной политики и через денежную политику.

Анализ различных источников капиталообразования приводит Рёпке к выводу,

который сегодня следует принять близко к сердцу: сбережения в узком смысле

слова по прежнему представляют собой не только главный, но также единственно

бесспорный источник образования капитала. Мне представляется, что Рёпке

излишне снисходителен к принудительному капиталообразованию средствами

денежной политики, которое он, как мне представляется также неверно, считает

эффективным только в тех случаях, когда создание кредитных денег ведет к росту

цен, хотя очевидно, что каждое вливание новых кредитов ради увеличения

производства временно повышает спрос на производительные блага относительно

спроса на потребительские блага, а значит влечет за собой рост капитала.

Затем Рёпке очень поучительным образом анализирует отдельные причины,

воздействующие на величину сбережений, различая при этом между желанием

сберегать и возможностью сберегать, что позволяет ему избежать нередкой

путаницы. (Даваемая им диаграмма, иллюстрирующая взаимоотношения между этими

двумя факторами, могла бы быть еще более ясной в случае введения третьего

измерения.) Особенно удачным следует признать ясное объяснение взаимоотношений

между общественной собственностью, доходом и разделением собственности, и

накоплением сбережений -- приходится ограничиваться только перечислением, не

пытаясь воспроизвести содержание.

В последней главе Рёпке еще раз затрагивает многократно обсужденный вопрос --

могут ли сбережения быть чрезмерными. Можно полностью согласиться с тем, что

он говорит здесь об образовании капитала методами денежной политики. Более

сомнительно, однако, утверждение автора, что даже добровольное

капиталообразование может привести к сврехкапитализации и, в конце концов, к

кризису. Впрочем, помимо всяких теоретических соображений следует помнить, как

признает и сам Рёпке, что сбережения могут быть чрезмерными в том смысле, что

хозяйство в целом "обменивает более высокую предельную полезность в настоящем

на более низкую в будущем". Поскольку межличностное сравнение полезностей в

принципе невозможно, такое суждение в принципе может иметь смысл только на

основе определенной цели экономической политики, и никогда -- вне связи с

такой целью.

Исследование богато идеями о важных современных проблемах, прежде всего таких

как проблема международных займов, и о связях между образованием капитала и

налогообложением, и в том числе и поэтому заслуживает того, чтобы с ним

познакомились не только узкие профессионалы.

-------------------------------------------------------------------------------

Приложение: Халлоуэлл об упадке либерализма как идеологии

[Рецензия на работу John H. Hallowell, The Decline of Liberalism as an

Ideology. With Particular Reference to German Politico-Legal Thought (Berkeley

and Los Angeles: University of California Press, 1943). Опубликовано в

Economica, N.S., vol. 11, August 1944, p. 159. -- амер. изд.]

Не так много более интересных и поучительных тем, чем действительно хорошее

исследование упадка либерализма в Германии, который начался прежде, чем

либерализм сумел укорениться в практике, что было непосредственно связано с

тем фактом, что в Германию либерализм пришел одновременно с национализмом и

социализмом. Такого рода исследование было бы чрезвычайно важным, но за него

не следовало бы браться без очень основательного знания германской истории и

германских идей. Далеко не очевидно, что автор данного краткого исследования

обладает многими требуемыми качествами -- которых, впрочем, и трудно ожидать

от докторской диссертации. Он ограничивается, главным образом, правовыми

аспектами проблемы, развитием и трансформацией концепции Rechtstaat, и в этом

вопросе нет оснований с ним спорить; тема сама по себе достаточно обширна,

чтобы по настоящему эрудированный автор, знания которого не ограничены этой

узкой областью, мог написать очень ценную монографию. Но хотя наш автор видит

некоторые проблемы, есть еще больше признаков того, что он не изучал

первоисточников, а просто прочитал ряд книг таких второстепенных авторов как

Е. Трельч, Г. Геллер и несколько статей в Encyclopedia of Social Sciences.

Даже таких писателей как Фихте или Маззини он нередко цитирует по вторичным

источникам, и поэтому неудивительно, что, например, он защищает Фихте, который

вначале придерживался либеральных взглядов, от "несправедливого" отнесения к

предтечам национал-социализма (читал ли автор хоть раз его Geschlossene

Handelsstaat? [Johann Gottlieb Fichte, Der geschlossene Handelstaat: ein

philosophischer Entwurf als Anhang zur Rechtslehre, und Probe einer kungftig

zu liefernden Politik (Tubingen: J.G. Gotta, 1800) -- амер. изд.]) В

результате мы получили всего лишь пересказ учебников, в котором, правда,

зафиксированы некоторые важные тенденции, но при этом мы не узнаем ничего

такого, чего не знали бы прежде.

Как в исторической, так и в концептуальной части автор затрагивает важные

проблемы, проявляя при этом хорошую интуицию и совершенную неадекватность

средств, и так и не прояснив смысл используемых им терминов. Хорошей

иллюстрацией служит рассмотрение двух центральных проблем исследования --

влияние позитивизма и результат формализации права. Вывод, что "упадок

либерализма шел параллельно с обращением либеральных авторов к позитивизму"

верен и важен, хотя и не оригинален. Но все рассуждение подрывается

неопределенностью использования термина "позитивизм", который применяется

здесь к очень разным и не всегда взаимосвязанным интеллектуальным позициям.

Концепция "формального" права еще менее отчетлива; термин используется для

описания двух явно различных, а временами даже взаимнопротиворечивых аспектов

права; с одной стороны у нас есть правило, принятое в результате должной

конституционной процедуры, а с другой - действительно общее правило,

выработанное для применения к неизвестным людям в ситуациях, которые

невозможно детально предвидеть, и в этом отношении отличное от любых

законодательных мер, выработанных для достижения определенных целей.

Едва ли можно сказать, что намеченная в Предисловии честолюбивая цель --

"выявить когда и как либерализм как идеология начал клониться к упадку" --

достигнута в этом исследовании. Быть может, оно способно привлечь внимание к

неким ограниченным аспектам большой проблемы, которая, несомненно, заслуживает

исследования, но по которой уже проведено множество неизвестных нашему автору

детальных исследований, а предстоит сделать много больше этого, прежде чем

станет возможной попытка всестороннего исследования, подобного этому, но с

лучшими шансами на успех. [Позднее Хайек отнесся немного милосерднее к работе

Халлоуэлла, которая стала классическим исследованием по современной истории

мысли в Германии. «Халлоуэлл ясно показывает, как ведущие либеральные

теоретики права в Германии в конце XIX века лишили себя малейшей возможности

сопротивляться процессу подавления "материального" простым "формальным"

Rechtstaat, и, одновременно, дискредитировали либерализм просто в силу

принятия правового позитивизма, который рассматривает право как обдуманное

творение законодателя, и проявляли интерес только к конституционности

законодательных актов, но не к характеру принимаемых законов.» Law,

Legislation and Liberty, vol. 2: The Mirage of Social Justice (Chicago and

London: University of Chicago Press, 1976), p. 167, n. 27. -- амер. изд.]

2. Пролог. Экономическая теория 1920-х годов: взгляд из Вены

Этот прежде не публиковавшийся текст представляет собой одну из 5 лекций,

прочитанных Хайеком в Чикагском университете в октябре 1963 г. Спонсором этого

цикла лекций был фонд Чарльза Уолгрина (Charles O.Walgreen). Следует отметить,

что Хайек намеревался переработать текст этой лекции для публикации, но не

смог этого сделать. Здесь она воспроизводится в первоначальном виде. -- амер.

изд.

-------------------------------------------------------------------------------

Хотя мне кажется, что организаторы этой лекции ждали, что я пущусь в

воспоминания, до сих пор я пытался избежать этого. Это опасная привычка, и

непонятно, где кончить, когда обнаруживаешь, что для большей части аудитории

то, о чем вспоминает лектор, есть вещи неизвестные и неинтересные. В прошлом я

сам не очень-то любил этот жанр, и сейчас даже сожалею, что при моем первом

посещении этой страны 40 лет назад не проявил достаточной интеллигентности и

не выслушал старого биржевого брокера, который хотел рассказать мне о кризисе

1873 года. Хоть я и занимался тогда деловыми циклами, мне показалось скучным

слушать его. Не очень ясно, почему бы вы должны оказаться более терпеливыми,

чем я когда-то, тем более что из собственного опыта мне известно, что стоит

лишь начать, и посыпятся всевозможные обрывки воспоминаний, бросающие свет

скорее на суетность рассказчика, чем на предметы, представляющие общий

интерес. С другой стороны, как исследователь истории экономической мысли я

потратил немало сил, пытаясь воссоздать интеллектуальную атмосферу прежних

дискуссий, мечтая при этом о том, чтобы участники этих дискуссий оставляли бы

свидетельства о своих отношений с современниками, и чтобы это делалось в том

возрасте, когда такие воспоминания еще относительно надежны. Теперь, стоя

перед вами с намерением исполнить как раз эту задачу, я хорошо понимаю, почему

большею частью люди избегают этого: я боюсь, что при этом человек почти

неизбежно оказывается чрезмерно эгоцентричным, и если вам покажется, что я

чрезмерно много говорю о собственном опыте, пожалуйста, не забывайте, что для

меня это единственный способ рассказать и о других. Я не сомневаюсь, что если

мне когда-либо случится готовить эти лекции для публикации, их придется сильно

почистить. Но в данный момент это всего лишь попытка поговорить со старыми

друзьями, так что придется дать себе свободу. Венский университет, когда я

совсем молодым пришел туда в конце 1918 года прямо с войны, а особенно

экономическое отделение факультета права, был на редкость оживленным местом.

Хотя материальные условия жизни были чрезвычайно трудными, а политическая

ситуация -- весьма неопределенной, поначалу это мало влияло на

интеллектуальный уровень, сохранившийся с довоенного времени. Я не хочу здесь

говорить о том, почему венский университет, который до 1860-х годов был ничем

не примечательным заведением, с начала 1870-х годов стал одним из лучших

университетов мира, который дал жизнь множеству всемирно известных научных

школ в области философии и психологии, права и экономической теории,

антропологии и лингвистики (если считать только школы, родственные нашей

сегодняшней теме). Я не уверен, что в состоянии объяснить это явление, а,

пожалуй, не верю и в то, что такого рода явления могут быть вполне объяснены.

Достаточно отметить, что период интеллектуального расцвета в венском

университете точнехонько совпал с победой политического либерализма в этой

части света, и ненадолго пережил господство либеральной мысли.

Вполне возможно, что сразу после окончания Первой /мировой/ войны, несмотря на

то, что ряд крупных фигур довоенного времени уже ушли, и, по крайней мере в

первое время, факультету недоставало многих и многого, атмосфера

интеллектуального творчества среди молодежи была даже более яркой, чем до

Blog