Поляков беглянди я предстартово е
| Вид материала | Документы |
- А. Ю. Поляков, И. В. Тихомиров материальное стимулирование персонала и качество сборки, 90.09kb.
- М. Швецова «поляки» змеиногорского округа кому случалось бывать в западных предгорьях, 951.84kb.
- Владимир Дрожжинов, к ф. м н., Председатель правления, Центр компетенции по электронному, 59.34kb.
- Педагогическое сопровождение подготовки по информационной безопасности в системе высшего, 143.17kb.
- В. В. Кутявин Польское восстание 1830-1831 гг и проблема взаимного восприятия русских, 109.29kb.
- Реєстраційна картка, 123kb.
- Н. В. Бондаренко И. Я., Поляков А. А., Стрелков Вредные нематоды, клещи, грызуны. Л.,, 137.61kb.
- А. А. Поляков (1), В. В. Вержбицкий (1), В. В. Попов (2), Е. В. Огородников (2), 105.65kb.
- Справочник по управлению персоналом №7 2007, 946.95kb.
- Поляков И. А. Доклад на Первой Международной научно-практической конференции по холистической, 78.81kb.
Владимир ПОЛЯКОВ
Б Е Г Л Я Н Д И Я
П Р Е Д С Т А Р Т О В О Е
Перед чтением спортивно-исторического повествования, читатель-участник уведом-ляется, что за время, проведённое над этими страницами, можно пробежать от полумара-фона до целого, в зависимости от подготовки и настроения.
К Р У Г Ч Е Р Е З Р А Й
ПЕРВАЯ ПРЯМАЯ
Очертаниями Бегляндия напоминает картофелину, и границы её нанесены на одной-единственной карте, на больших листах миллиметровки. Столица - кордон Лесное, а ру-бежи там, куда могут донести ноги за часа полтора, памятуя, что придётся и возвращаться. Образование и исследование территории началось после войны, когда Слав Славычу было почти столько же, сколько первым ученикам; собственная его спортивная жизнь неспра-ведливо рано перетекла в тренерскую.
Любуясь ландшафтом, бегущий не может не заинтересоваться топографией, и ко вто-рому летнему сезону родилась идея карты. Она создавалась глазами и ногами. Воспользо-ваться официальными не удалось даже как стартовыми, так безбожно эти карты врали, да и масштаб не устраивал. Существовали, конечно, довоенные, правдивые, хоть и вражес-кие, но те были недоступны.
Карта, висевшая над койкой Слав Славыча, рядом с единственным его костюмом, вы-горевшим тряпочно-тренировочным, постепенно расцвечивалась и обогащалась, вбирая сведения о рельефе, гидрографии, истории. Край многие века являлся яблоком раздора меж нашей Вigляндией и небольшой республикой.
Волны учеников, это были, в основном, студенты института, накатывались и уходили, особо не задумываясь, почему именно эту глушь в нескольких часах езды от города, и в марафоне от железной дороги, выбрал их наставник. Правда, первой волне, ещё при жиз-ни лучшего друга всех спортсменов и физкультурников, он что-то такое объяснял, но с го-дами всё забылось, так же, как и полное имя-отчество самого учителя: то ли Владислав Вячеславович, то ли Станислав Ярославович, а, может быть, даже и Мирослав Изяславо-вич.
Границы Бегляндии раздвигались первыми поколениями, позже происходило изуче-ние и освоение. На востоке естественной преградой оказалась железнодорожная ветка, на севере озёра и скалы, а на западе пограничная зона. Понятно, достигать и посещать по-следнюю никто не стремился, тем паче попадать внутрь, но до той поры, пока не появился Вова Колесников, по прозвищу Колесо, из второй волны, любопытный и достаточно вы-носливый. Южные границы были размыты сетью речек и болот.
Сколь богат край озёрами, болотами, сосновыми борами и обомшелыми скалами, столь же беден дорогами, населением и топонимикой. А, ведь, до войны, судя по заросшим раз-валинам, хутора были раскиданы в изобилии: от семьи до семьи - минуты, и не бега, а хо-дьбы.
Переселенцы-победители прибыли из соседних областей, воодушевлённые совхозны-ми идеями и намерениями жить единой дружной улицей. В крае хватило места и для лес-ного санатория, и для охотничьих заказников, подсобных хозяйств, турбаз и прочего.
Победители не смогли бы, даже если б захотели, воспользоваться топонимикой побеж-дённых (не выговоришь), и государственную карту усеяли бесконечные Берёзовки, Сос-новки, Озерки, Грибные и Хвойные. Одних только Чёрных речек напридумывали с деся-ток. Фантазия чиновников иссякла, и кое-где сохранились иноземные названия, впрочем, если бы их перевели, то прибавились бы всё те же Ручьи и Поляны. Разнообразия прибав-ляли фамилии погибших в войну бойцов и командиров, о которых неукоренённое населе-ние знало, в лучшем случае, воинское звание.
Поначалу, как рассказывал лесник, хозяин кордона Лесное, переселенцам разрешили самим придумывать названия, и народ, дружно переругавшись, останавливался, к при-меру, на «Осетрове», которое краевое начальство переправляло на «Рыбачье», отсылало на утверждение в столицу, и в итоге нарождалось «Красноозёрье».
Лишь на карте Бегляндии, бывшей небольшой частью отвоёванного края, можно было позволить себе Лебединую гриву, Гранитную протоку и Тёщино болото (непрох.)
Самый первый сезон спортсмены стояли палаточным лагерем у подножья холма, на вершине которого, в сосновом бору, и находился кордон. Но следующим летом лесник пригласил их на постой, в свой просторный двухэтажный, с башенкой наверху, дом. Кро-ме хозяина и хозяйки имелись ещё две дочки, зимующие в школе-интернате, и солидное хозяйство, с коровами, козами и огородами. Леснику, единственному в районе, а может и во всём крае, непьющему мужику, пришлись по сердцу образованные бегуны, а со Слав Славычем они сразу крепко сдружились. У обоих были дочки-погодки, только у тренера намного младше. Лесного и городского жителей сблизил интерес к истории, к прошлому этой лесной краюхи, отломанной у соседей; подобное любопытство в те поры отнюдь не поощрялось, считалось, что достойная жизнь началась здесь исключительно после войны. После войны Второй, Великой и победоносной; Первую, проигранную, предлагалось счи-тать незначительной кампанией. Понятно, что у соседей, бывших врагов, с оценками об-стояло наоборот: Первая война именовалась Главной и значительной, а Вторая досадным продолжением.
Переселенцы ехали за добротными домами и безграничными огородами.
- Нам одно долбили, - говорил лесник Слав Славычу, - «Наша это земля, товарищи, на-ша! Ещё в двенадцатом веке здесь воевали. Мы здесь не гости, а хозяева. Нам осваивать эту дикую землю.» Но, я-то понимал, что никакая она не наша и не дикая, просто доста-лась победителям.
- У меня тут старший брат воевал, - говорит Слав Славыч.
- А у меня младший. Погиб.
- И мой.
- Может, так и лежат. Видал, сколько в лесах костей.
От мин и снарядов край освободили в первые же годы, а вот захоронить руки не дохо-дили. Переселенцы старались не замечать героические останки, хотя, отправившись по грибы-ягоды, делать это было трудновато. В песке часто попадались ржавые пистолеты и истлевшие шинельные скатки, «спасавшие» в суровые морозы. На территории своего лес-ничества, почти совпадавшей с Бегляндией, лесник следил за братскими могилами, соору-жал новые.
Водных путей имелось в Бегляндии больше, чем сухопутных. Бойцы-спортсмены под-латали пару старых лодок, и освоение страны пошло веселее: полгруппы добиралось до намеченного места на вёслах, вторая половина – на своих двоих, после чего происходила смена. Студенты упивались прозрачно-ключевой жизнью и любимой беготнёй. Паралле-льно Высшей школе заканчивали Лесную.
Слав Славычу удалось создать гармоничное сообщество, круговщину, сплочённую об-щим увлечением. Он учил, что при любом, даже сложнейшем, упражнении напрягается лишь часть мышц. И посему необходимо не только бегать, но и прыгать, плавать, лазать по деревьям, пилить, косить. Заповеди учителя, звучавшие, между прочим, редко, обязы-вали двигаться и духовно. Одно дело, когда призывают работать над собой, а другое ви-деть шефа, вникающего то английскую книгу, то немецкую, то испанскую, один эффект от того, когда тебя наставляют на кросс, в темпе выше среднего, и совсем иной, если пле-чо наставника весь этот час рядом с твоим, одна музыка, когда завещают, выходя из мяг-ких юношеских лет, забирать все человеческие движения, и куда удивительней видеть по-жилого человека ни в чём тебе, молодому, не уступающего, а то и превосходящего именно в этих самых движениях, куда легче быть сведущим в советах пламенным юношам…
Чудак тренер избегал компаний ровесников и сослуживцев, ненавидел курево, спирт-ное и городской транспорт, пальто надевал только в сильные морозы, овсянки съедал ров-но столько, сколько необходимо для поддержании жизни.
- Кому ещё добавки? – жена лесника переживает за худющую молодёжь.
Бойцы дружно тянут миски, и лишь Слав Славыч благодарит и вставаёт из-за стола.
- Римским легионерам, - обращается он к Тузику, сидящему у порога, - давали в день горсть зерна. И это при ежедневном переходе в восемьдесят кэмэ, да ещё нужно было разбить лагерь, да ров вокруг выкопать.
- Пошли покопаем, - острит Колесо.
- Хорошо, что напомнил, - останавливается тренер на пороге. - Хозяин просил проти-вопожарные канавы сделать.
- Да мало ли чего ему приспичит, - машет руками жена лесника. – Пусть ребяты поку-шают, вон, рёбра торчат.
- Ну, торчат пока только у него, - Слав Славыч кивает на Колесо. – Через час, толстые, встречаемся в Белкином лесу.
- Ну, Колесо… - крутит пальцем у кудрявого виска Малькевич, за излишний рост уко-роченный, товарищами, до Малька.
Лесная школа выходила практически бесплатной: за жильё-питание расплачивались санитарной чисткой леса, скирдами для ближайшего совхоза, рыбой для соседнего санато-рия, но с особенным удовольствием бегуны разносили почту, когда ломался единствен-ный в районе почтовый грузовичок.
Из первых бойцов выделялись Колесо, Малёк и Вероника Поникоровских, сокращённо Пони. Да, и ещё, конечно, Витя Миленький, первый, кто прорвался в аспирантуру и в бо-льшую науку. У Вити - единственный случай в истории Бегляндии – отсутствовало проз-вище. К чему, при такой фамилии?
До большого спорта никто из них не дотянул.
Любой тренер надеется встретить дарование и вырастить чемпиона или рекордсмена. Слав Славычу выпал один чемпион и один рекордсмен, которых вынесли четвёртая и пя-тая волны. Сошло поколение рахитичных, ноги колесом, послевоенных пацанов, настало время здоровых, увлечённых, ещё неизбалованных. О наркотиках, компьютерах и прочих гадостях-радостях тогда и не помышляли.
Но то были четвёртая, пятая, шестая волны, а до того первая плеяда: Малёк, Пони, Ко-лесо, Миленький. Малёк был самым ярким, зато Вова Колесо младшеньким и первопро-бежцем. Он удалялся, чёрт знает как, далеко от кордона. Ну, и, разумеется, возвращался.
Но, вот, однажды не вернулся. До ночи не беспокоились – приучил. Назавтра разбежа-лись по разным маршрутам, в призрачной надежде отыскать следы резиновых тапок заво-да «Красный треугольник». Слав Славыч, свернув в скатку выходной тряпочно-трениро-вочный костюм, припустил в райцентр, а лесник поскакал на своей пегой лошадке одному ему известными тропами. Пошли третьи сутки. О пропавшем не было ни слуху, ни духу. Как потом выяснилось, Колесо унесло аж за Ягодное, где он не мог не нарваться на людей с автоматами. Причём, погранзона там только начиналась, а до собственно государствен-ной границы была ещё добрая сотня километров.
Ни в тапках, ни в трусах пограничникам не удалось обнаружить ничего запрещённого. Однако, задержали, препроводили и продержали, пока не прибежал Слав Славыч, тоже в трусах, но с паспортами, своим и подопечного.
Под стражей Вова не рыпался и не возмущался, напротив, пытался подружиться.
- А если б я не остановился?
- У шлагбаума?
- Да. Стали бы стрелять?
- Не. Мы так далеко от рубежа не пуляем.
- Никогда?
- Ну. В крайнем разе предупредили б.
- В воздух?
- В его.
- А собак у вас нет?
- Есть. Просто, на месяц забрали.
Колесо расписывал, как воины всеръёз верили, что он контрабандист, или перебеж-чик, с мечтой о заграничном рае.
- Логично, - заметил Малёк.
- Женился бы на миллионерше, - развил тему Миленький.
- Одеяло ночью давали? – беспокоилась Пони.
- Давали. Я им ещё тоже дам. Я им покажу…
- Ты чего, паря? С погранцами лучше не связывайся, - качал головой лесник. – Что ты им можешь показать? Ещё повезло, что собак куда-то увезли.
Но Колесо таки показал. Каждый божий день стал возникать в виду погранпоста, то в белой, то в голубой майке, показываться и возбуждать. Солдаты орали и стреляли по ши-шкам, а когда потенциальный нарушитель всё же нагло преодолевал полосатый шлагба-ум, похожий на препятствие в стипль-чезе, заводили машину. Бегун нагло пёр в зону, пре-длагая померяться силами. Он знал, по опыту, что на бугристых лесных дорогах его на «козле» не достать. Но пограничники этого не ведали, не верили, азартно матерились и не-слись во весь доступный опор. И отставали. Машина возвращалась (если не ломалась) на пост. Колесо осторожно следовал за ней, а у полосатика, покидая зону, снова провокаци-онно спуртовал.
С той поры вместо Ягодного на карте Бегляндии значилось «Погранцы», а вдоль за-падной дуги: « До сюда докатилось колесо! »
Конечно, студент изрядно рисковал, ведь пули могли срикошетить не только по белкам и сорокам. Но - пронесло. А осенью на первенстве города Колесо, первым из конюшни, сделал мастера в марафоне, что было немудрено после такой подготовки. Впрочем, как го-ворил Малёк:
- Это ещё вопрос, кто кого тренировал?
От Малька-Малькевича, прилично рисовавшего, остались, следующим поколениям, эс-кизы к неосуществлённому полотну: «Битва автоматчиков с кентавром».
Конюшней обзывали секцию коллеги Слав Славыча по спорткафедре, обзывали с зави-стью, редко кому удаётся создать подобную общину. Многие хотели подружиться с ним, но никак не могли привыкнуть к шуткам, обладавшим тем свойством, что объект не ощу-щал юмора, тогда как окружающие давились от смеха. Объектом мог стать любой, даже почтенный ректор, даже уважаемый завкафедры. Попробуй подружись с таким. На ка-федральных собраниях Слав Славыч вёл себя несолидно, мальчишкой, просидев три се-кунды, у дверей, делал ноги. Прочие мероприятия просто игнорировал. Завидовали ему многие, да отважиться на подобное не могли. Нужно было умудряться не сталкиваться с власть предержащими и удирать от нужных людей.
И для питомцев своих он оставался загадкой. Был несловоохотлив, мог ошарашить та-кими способностями, что хоть стой, хоть падай. Знал наизусть целые поэмы, умел пере-множать в уме многозначные числа, запросто ориентировался в истории.
- Вот бы стать таким полиглотом, - говорит Колесо.
- Тебе-то зачем, молодой? – интересуется Малёк. – Всё одно, круглым останешься. Мне бы и десятой доли его знаний хватило.
- Ну, знания – это не мудрость, - морщится Миленький. - Совсем иное. Вообще, муд-рость передать невозможно. Тем более, словами. Замечали? он с тобой разговаривает, а сам о чём-то своём думает.
- По коням! – входит тренер, и бойцы, гурьбой, вываливаются на ежедневную пробеж-ку, десятку ли, пятнашку ли, двадцатку.
С весёлым лаем провожает лохматый Тузик. Отставая с каждым шагом, трусит Пони. Её судьба одиночество, не перед кем выставляться, не с кем соревноваться, и потому её любовь к бегу самая чистая, беспримесная.
Вперёд, как обычно, несётся Колесо. Для следующих поколений его приключения об-растут лишайниками легенд, мол, к границе он стремился не просто так, а действительно собирался пересечь, чтобы повидать знаменитейшего, в прошлом, бегуна. Соседняя стра-на, покрытая, говорят, вся сосновыми иглами, некогда славилась своей школой бега. Слав Славыч рассказывал, про то, что тот знаменитейший, удостоившийся памятника ещё при жизни, жил недалеко от границы. Скупо упоминал и про послевоенных чемпионов, с кото-рыми соревновался сам, рассказывал, пока позволял темп четыре минуты на километр. Но долго такая скорость не удерживалась, бойцы заводились, и начиналась рубка. Тренер, иногда ввязывался и добегал рядом с сильнейшими. Никогда не выходил вперёд, из педа-гогических соображений.
Часто занятия проходили в виде фартлека, игры скоростей, когда табун то лениво тру-сил по заросшим лугам, то нёсся лесными дорогами, сбавляя на мшистых полянах, где мо-жно сбросить резиновые подковы и ощутить себя копытным. Что может быть приятнее, чем бежать по упругим, от сосновых иголок, тропам, или по торфяной дорожке, тут и тол-стяк не удержится, запыхтит, запрыгает мячиком. Озеро на пути? Переплыть с ходу и, ра-достно обсыхая, нестись по горам и долам. Разве, вот, Тёщино болото придётся обогнуть. Если начало июля – заглянуть на земляничные делянки, если август – на одичавшие ху-торские сады, выделяющиеся своими купинами среди диких зарослей. Даже теперь, спус-тя годы после войны их можно навещать с корзинами. Но можно забегать и налегке: та-почки, трусы и шапочка от солнца.
- Вкуснотища! – упивается малиной Колесо.
- Полный атас, - соглашается Миленький, искусно овладевший кустом крыжовника.
- Ништяк, – отзывается Малёк, отыскавший внутри фундамента смородину.
Залезший на яблоню Слав Славыч сообщает:
- Учёные говорят, что существовал некий один праязык.
- Общий для всех людей? – уточняет Малёк. – Первоисточник?
- Базовая лексика, - подправляет Миленький, отмахиваясь от комаров.
- Интересно, и сколько в нём было слов?
- Около ста, - отвечает тренер. - Вопрос всем жующим. Какие слова могли быть в сто-словнике?
- Солнце! – кричит и смеётся Малёк.
- Дерево, - Миленький становится вторым призёром.
- Мм-м, - мучаются остальные учащиеся высшей лесной школы.
- Вода, - шумно дышит только что прискакавшая Пони.
Зависает бесконечная пауза, все усиленно чавкают, как бы позабыв задание. Слав Сла-выч прицельно поощряет бойцов дичками:
- Есть ещё глаголы. Один вы точно знаете.
- Бежать! – осеняет Вову Колесо.
Подножный корм не портит аппетит стайера. На обед у хозяйки Лесного зелёные щи, пироги с сигом и черничный кисель; на полдник козье молоко с румяными, из печки, ват-рушками. Малёк отдаёт свою порцию Миленькому, которому проиграл утреннюю зарубу по пульсу.
Послеобеденное время разбегается у кого с удочкой, у Миленького с книгой, у Малька – с шахматами или планшетом для рисования, у Колеса с подушкой. Пони возится с хо-зяйзскими девочками и с иголкой, взяв на себя заботу о горящей на парнях тренировочной одежде. Но только об одежде.
Обувку, синие литые трёхрублёвые тапки, каждый чинит сам и мечтает о белых клеё-ных, производимых только в единственном городке, на западе империи; такие тапки вы-держивают, говорят, пару тысяч кэмэ. О кроссовках ещё никто и слыхом не слыхал, они ещё нескоро преодолеют государственную границу. В тапки непременно засовываются сколь возможно толстые стельки, или, по крайней мере, подпятники, а на подошвах соору-жаются бутерброды из слоёв резины, мягкой, упругой в глубине и нестираемой, автопо-крышечной, снаружи. Грамотно не подкуёшься - далеко не убежишь, либо икры забьёшь, либо пятки отобьёшь, либо, ахиллы растянешь. Один боец из пятой волны, пытался, по-добно высокогорным эфиопам, тренироваться босиком, но забыл, что в Африке не приня-то бить на дорогах бутылки.
Утром будит всех Слав Славыч. Помогает соловей, с конька крыши. Не отрывая голов от подушек, бойцы разыгрывают первенство по пульсу.
- Сорок два, - сообщает Малёк.
- Сорок, - улыбается Миленький. – Сметана моя.
- Подавись, - добродушно потягивается Малёк, зная, что накормит соперника на тре-нировке. – Эх, спишь-спишь, а отдохнуть некогда, - и стряхивает с одеяла тапки.
Бойцы борются с храпунами, а Малёк по этой части вне конкуренции, может в любом положении, даже на животе.
После обеда он предлагает Миленькому партию в шахматы, надеясь отыграть завтра-шний полдник.
- Вечером, - отмахивается тот. - Постираться надо. И моя очередь на родник.
- Сходи на ближний, кто узнает?
- С дальнего вкуснее.
Одёжки, и не только спортивной амуниции, у каждого в обрез, только на смену, в под-ражание учителю. У каждого, но не у Малька, стиляги, у того целый рюкзак тряпья, слов-но в лесу может понадобиться бобочка, свитер и рубашка с пальмой.
В комнату входит тренер.
- Слав Славыч, - говорит Миленький, - Малёк через день носки стирает. Вон, у меня стоят и ничего.
- Его быстрей порвутся.
Малёк довольно смеётся.
Тренер выходит.
- А, может, пошутил? – чешет в затылке Миленький.
- Фиг поймёшь, - соглашается Малёк. – Меня давеча похвалил, помнишь. Так я теперь думаю, что издевался.
Границы Бегляндии раздвигались не только челночными рейдами Колеса, но и круж-ными, и спиральными маршрутами. Одно из колец, не самое протяжённое, всего-то в пол-марафона, получило название «Круга через Рай(центр)» и стало излюбленным состязани-ем. Книга «Райских Кругов», тетрадка, с записями результатов, стала на многие годы, лю-бимым чтением, хотя непосвященный, кроме фамилий и цифр, ничего бы там не углядел. Но бойцу сразу вспоминались прежние битвы, не только соперников меж собой, но и ме-жду человеком и временем, человеком и пространством. В тетради, в линейку, для второ-го класса, изредка встречался скупой тренерский комментарий: «Такой-то финишировал с тепловым ударом… рекорд трассы улучшен на столько-то секунд… такой-то не закончил дистанцию из-за столкновения с коровой…»
Бойцы первых волн исповедывали романтику: «Тот, кто сходит, никогда не победит, а тот, кто побеждает, никогда не сходит». Со временем спорт, как и прочая жизнь, услож-нялся, и у последующих поколений аксиом становилось всё меньше.
За неделю до Райского Круга на бойцов непременно обрушиваются ушибы и растяже-ния, просыпаются старые болячки, вплоть до родовых травм. Участники недомогают все поголовно, без исключения. Кто-то, кляня ноющие ахиллы, бросает первый камешек. И смолкает младое веселье. И встаёт над лагерем стон. И жалуется боец бойцу на каменную заднюю поверхность и полное отсутствие смазки в коленках, козыряет зашкаливающим артериальным давлением, пугает всех страшно застучавшей аритмией мотора. Накануне соревнований страдания достигают апогея: тот валяется с высокой температурой, этот, без устали, перебинтовывает нижние конечности верхними, те, поминутно, бегают до ветру, синхронно со словесным поносом, эти мужественно уползают загибаться в лес. Невозмо-жно представить, что скоро стенающие калеки и полуживые существа понесутся во всю доступную человеку прыть. Самых искусных приступы отпустят у стартовой черты.
Но, вот, наконец, измученные ожиданием и друг другом, кентавры срываются с места и несутся пыльным просёлком, мимо изб и огородов, навстречу ветру и свободе. Рубахи и штаны на верёвках, отчаянно трепыхаясь, пытаются вырваться и унестись за вольными та-почками и шапочками. Селяне изумлённо качают головами, этим зрелищем исчерпыва-ются, вкупе с киносеансами в клубе, все их культурные впечатления.
Выиграть Круг через Рай почётней, чем победить на первенстве вуза, притом, что по-бедителю междусобойчика вручается медаль, вырезанная из липы, раскрашенная Маль-ком, и ещё переходящая статуэтка.
Статуэтка странная: фигурка бегуна споткнулась и вот-вот упадёт.
- Откуда у вас этот споткнувшийся? – интересуется Малёк.
- Подарок скульптора.
- Настоящего скульптора?
- Даже заслуженного, - прибавляет Слав Славыч. – Соседа по дому. Я тогда в центре жил, у крепости… - и замолкает, не договаривает.
Как не старается Малёк, вытянуть ничего не удаётся.
Сколько жестоких дуэлей видел Райский Круг, сколько упорства, злости, радости и от-чаяния. Случалось, что боец, подкошенный солнцем, темпом и пересечёнкой, полз послед-ние метры к вершине холма по-пластунски. Бывало и не доползал.
Но вот очередной Круг позади, и гордо стонут мышцы, и в душах сладчайший покой от преодоления. Несколько дней память крутит неповторимые кадры, и хочется без конца обсасывать, смаковать подробности, переживать заново. Само собой, все перипетии оста-ются в тренировочных дневниках, где цифры густо пересыпаны «фартлеками» и «джог-гингами», и во всех, кроме тетради Миленького, вместо километража - миляж.
В мирное время мужчинам необходимы сражения, им нужно ощущать себя бойцами. В мирное.
Последняя война покрыла в крае следы всех бесчисленных предыдущих. Даже не ко-выряя мох, можно наткнуться на гильзы, осколки снарядов и зелёные черепа.
В Бегляндии хватает мрачных болотистых чащоб, с неистребимой ржавой проволокой, с окопами и воронками от бомб.
На карту наносились и места братских захоронений, над ними, вместе с лесником, спортсмены сооружали памятники. Имелись и значки древностей.
Однажды, после пробежки на дальний Золотой Пляж, наплававшись и набесившись, они собирались возвращаться привычным путём, мимо Гранитной протоки, через Порося-чий брод. Но учитель повёл неразведанной, кружной дорогой, красиво перемахивавшей, вверх и вдаль, по бесчисленным гривам. Слав Славыч всё время озирался. Наконец, на мостике через небольшую речку, остановился:
- Четыреста лет назад. Зима. По этой дороге шло наше войско, во главе - атаман на пер-вых санях. А противник тут, в лесу. Выждал момент и напал на атамановы сани. Обезгла-вил, и змеиное тело-войско по частям уничтожил. Когда-то здесь стоял обелиск в честь той давней победы.
- Мрачный лесок, - присвистывает Миленький. – Валуны, бурелом, папортники.
- Четыреста лет, - говорит Малёк. - Здесь совсем другой лес рос.
- Какая разница. Сколько ж тогда бойцов полегло…
- И в Великую Отечественную здесь случилось похожее, - говорит тренер. - Колонну наших грузовиков остановили, рассекли и разбили.
- Что-то вы, Слав Славыч, всё о поражениях, - замечает Малёк, чуть не добавляет: «не-патриотично», но вовремя прикусывает язык. – Непедагогично, вааще-то.
- О победах сами прочтёте. Ну, что, домой?
- На кордон! Вперёд! – кричит Колесо.
- Между прочим, Cordon, - говорит Слав Славыч, - в переводе с французского, шнур, то есть, растянутые войска, в виде пограничных постов.
- А я зато знаю, что такое куртина! – восклицает Колесо. - А полемика от polemus, что означает война.
Все внимательно смотрят на молодого.
Карта обогатилась чёрно-красным треугольником на перекрестье реки и дороги, с дву-мя обидными датами.
На обратном пути, на бесконечных горках всех задёргал боец, ускорявшийся галопом в каждый подъём. Эти ускорения были не чем иным, как простым условным рефлексом, присущим любому лыжнику, каковым собственно и являлся крепко сбитый, похожий на мохнатого горного абрека, боец. Зато на спусках, низбегая, горного короля можно было брать голыми ногами.
Полукровными жеребцами смотрелись Колесо и Малёк, чистокровным арабским ска-куном Слав Славыч. Непородистым иноходцем - Витя Миленький. Водились в конюшне и битюги-тяжеловозы и лошади Пржевальского и даже один конёк-горбунок.
Наособицу была Пони, невысокая, полненькая, безо всякого спортивного честолюбия. Поначалу тренер подозревал её в женском расчёте, но она катилась себе одиноким колоб-ком, румяным, да видно не слишком лакомым и соблазнительным, коли не наблюдалось даже попыток за ней ухаживать. Она и жила обособленно, наверху в башенке, с девочками лесника. У неё было ещё два прозвища: Пани и Пени. Первое, поскольку выписывала «Лёгкую Атлетику» на польском, а второе - училась на экономическом факультете. Судь-ба выбрала Бегляне единственного жениха – бег.
Недалеко от кордона встретили лесника, на пегой рабочей лошадке.
- Привет, кентавры! Посостязаемся?!
С лесным хозяином района можно было встретиться в любом уголке Бегляндии. Од-нажды два кентавра приняли его вызов. И произошло непредвиденное! Но случилось это значительно позже, во времена пятой волны.
Лесник не уставал восхищаться своими постояльцами:
- Молодец ты, Слава, ох, молодец! На твои молодые посадки вся надёжа. Только бы не забила всякая дрянь сорная, преступная. Вон, сколько пьяни санаторной, да нашей, в рай-центре. Больше всех мне Милок глянется. И воспитанный, и умница. Эх, девчонки мои малы ещё.
Лесничиха усмехалась:
- Уж больно худой, мосластый.
Молодым посадкам положено пускать побеги.
У людей, пусть и молодых, и здоровых, но покрывающих всякий день марафоны не должно оставаться сил и желаний. С точки зрения обыкновенного человека или фанатика-тренера. Но нет правил без исключений, порой весьма многочисленных. И среди бойцов находились двужильные, которые, вместо того, чтобы восстанавливаться и отсыпаться, блуждали и блудили по хуторам, сбегали на танцы в райцентр. Занимаясь ночной гимнас-тикой, уже не уделишь подобающее внимание утренней, и такие бойцы выбывали из чес-толюбивой и жёсткой тренировочной гонки. Слав Славыч смотрел на всё это искоса, с по-нимающим неодобрением.
Райский Круг чаще всех преодолевал Малёк. На полпути к райцентру находился сана-торий-профилакторий знаменитого завода, и в том санатории, помимо прочего, имелась библиотека, в которой работала та, из-за которой художник стал заядлым книголюбом.
Вообще-то, своя библиотека имелась и на кордоне: лесник выделил под книжки прос-торный чулан, но почти все книжки, благодаря тренеру, были на иностранных языках, многие с параллельными текстами. Самым ярым читателем был Миленький.
Малёк попал в крепкий переплёт: изучив за лето все закоулки владений библиотекар-ши, дороги к её сердцу так и не отыскал, хотя на фоне остальных посетителей абонемента, составлявших около процента всего санаторного контингента, выглядел безусловным ги-гантом, как физически, так и умственно.
Неизвестно, победил бы тут Малёк, если бы не случай.
Срывался концерт шефов из города.
- Директор собирался, - сообщила библиотекарша, - перед концом смены, людей в чув-ство привести.
Директоров каждое лето завод присылал новых, партийцев с большим стажем и запу-щенной язвой.
- Я могу выступить с номером, - вызвался боец.
- Ты?! – удивилась девушка. - С каким?
- Сеанс феноменальной памяти. Годится?
И Малёк объяснил, что способность эту перенял у тренера. Секрет раскрывать не стал, ибо собирался поразить, в первую очередь, именно её, возлюбленную книжницу.
Директор обрадовался и поручил главврачу, изготовить плакат: «Уникальный Психо-логический Номер. Сеанс сверхвозможностей человека».
- Ещё я портреты могу рисовать, - сказал Малёк.
- Шаржи? Превосходно! Контингенту должно понравиться.
Главврач добавил внизу: «Весёлые картинки с натуры».
Обитатели санатория «Красные ели», единственные зрители ежегодного Райского Кру-га, (не считая жителей райцентра) бросали процедуры и выползали на дорогу. Поддержи-вали, как могли. Бегуны благодарили в конце сезона, прибирали территорию, вывозили мешки с пустой тарой, из-под пива отдельно, из-под водки отдельно – с этим в районном приёмном пункте было строго, как и с ценами на спиртное, одинаковыми по всей необъят-ной империи. Красноелевцы, не выдержав лечения, бежали в город; их ловили и возвра-щали. Главврач увещевал беглецов: «Тяжело в лечении, легко в гробу».
Мешки сплавлялись бойцами на лодке, и однажды – небывалый случай! – пункт ока-зался закрыт «до завтра». Не таранить же обратно, не пропадать добру, надо где-то спря-тать. Где? Не нашли ничего лучшего, чем довоенное вражье кладбище. Побродили, раз-глядывая надгробья. Иноземные буквы с затейливых крестов мало что говорили бойцам. Прежние хозяева этих земель были людьми практичными: на многих плитах не было вто-рых дат, обзаводились загодя; это ж какую психику надо иметь, каждый божий день мимо… а мимо такого камушка не пробежишь, да и скорым шагом не получится. Не торо-пясь жили. Обзаводились загодя, а судьба-то и не дала умереть на родине. На одной, небо-льшой гранитной плите имелись обе даты, но дата смерти точно совпадала с рождением: год, месяц, число. И всё: ни единой буковки, только знак вопроса посередине. Видимо, ро-дители не успели назвать младенца, а, быть может, и не захотели, упрекнув, тем самым, господа Бога.
Каков будет Круг твоей жизни – не подскажет ни один учитель. Если повезёт, если случай не сыграет злую шутку, да к тому же выберешь правильный ритм и темп, то про-живёшь со вкусом и удовольствием. Многое в твоих руках, ногах и голове. Можно потра-тить жизнь на соревнование с себе подобными, а можно неторопливо протрюхать, любу- ясь окружающей природой.
Как-то Колесо прибегает с круглыми глазами:
- Сейчас кукушку слушал. Знаете сколько мне ещё?!
- Не пугай, - «пугается» Миленький.
- Девяносто шесть! А ещё не с начала…
- Должен тебя разочаровать, - перебивает Малёк. - Эстафета.
- Чего? Какая эстафета?
- Куковала не одна птичка, а две.
- Три или четыре, - поправляет математически одарённый Миленький. - По-очереди.
- Слав Славыч, чего они издеваются…
Исполнитель уникального психологического номера явился перед санаторцами в на-значенный день и час. Он прибыл, как обычно, в голоногом виде, со скаткой, но на публи-ку вышел в глаженных физкультурных шароварах, в бобочке и с бабочкой, сотворённой накануне Пани. Зрители расположились в парке, на длинных скамейках. Малёк сделал не-сколько загадочных пассов, которые, впрочем, можно было объяснить, как пересчёт зри-телей. Пожертвовавших привычным времяпрепровождением собралось больше полусот-ни, однако солнце частично усыпило аудиторию. И сейчас представлению внимало ровно 33 и 3 десятых. Последние принадлежали частично бодрствующему повару.
Директор, с жестяным рупором на коленях, главврач и библиотекарша сидели сбоку, на эстрадном помосте. Девушка заметно волновалась за настырного своего ухажёра.
- Товарищи, - начал сеансёр. – Я прошу вас сосредоточиться и вспомнить весь цифро-вой ряд, от нуля до девяти.
- Десяти, маэстро! - радостно поправили с задней скамейки.
- Нет, - мягко возразил маэстро. – Только до девяти. Десять это уже не цифра, а число, состоящее из двух цифр.
Это откровение привело собравшихся в небольшое волнение. Повар проснулся ещё на треть.
- Я попрошу уважаемую публику, а, точнее, каждого отдельно сидящего товарища, на-звать мне любое трёхзначное число и …
- Рупь сорок девять! – не заставил себя ждать первый ряд.
- Три нуль семь!– добавили со второго.
- Малёк!
Малёк вздрогнул.
- Солнцедар! – очнулся третий.
- Минутку, товарищи, минутку, я не договорил. Вы называете каждый своё число по-очереди, слева направо, и так от первого ряда до последнего.
- Маэстро, так не пойдёт! - завопила задняя скамейка. – Давай справа-налево и сзаду наперёд. Или не могёшь?!
- Согласен, согласен. Как скажете. Я только попрошу зафиксировать последователь-ность.
- Не желаем никакой следательности, - загудели голоса. – Даёшь анархию! Вааще!
- Может не стоит? – шепнула библиотекарша. – Не получится…
- Чушь-чепуха, - отмахнулся студент.
Директор объявил в рупор:
- Товарищ артист сказал надо, значит надо. Прекращаем бузить.
- Я сейчас всё объясню, - и Малёк растолковал суть действа. В заключение спросил, когда уважаемые санаторцы хотели бы, чтобы он воспроизвёл, в смысле повторил, все ци-фры. – Я могу завтра, после обеда.
- Завтра и я могу, - хохотнула задняя скамья. – Ты, друг, давай через неделю. Как раз конец смены.
Сеансёр, с готовностью, кивнул. Главврач и библиотекарша переписали контингент в порядке посадки, и директор объявил:
- Называйте свои цифры. Первый Иванов, потом ты, Петров, потом Сидоров.
И застучал арифметический град:
- 287! 159! 170!..
- Пятнадцать восемьдесят, - вставил главврач и пояснил. – Пятизвёздочный, отборный.
Контингент бушевал, с восторгом вспоминая цены послереформенные и до.
- Стоп-стоп! – закричал директор. – Сказано: кричать любые, а не любимые.
Аудитория призадумалась, действительно, тут нужно соображать, а то слишком лёгкое получается задание. Народ посуровел. В результате коллективно сочинённая сотня цифр вышла достаточно случайным набором. До зрителей постепенно доходило, что они стано-вятся соучастниками действительно чего-то удивительного. Повар протрезвел окончате-льно и добавил свою щепоть:
- Четвертинка.
Директор перевёл:
- Двести пятьдесят.
Через неделю всё закончилось триумфом. Боец не забыл и не перепутал ни одной цифры. Правда, поражены были только директор, главврач и библиотекарша, остальные помнили эксперимент неотчётливо, но всё равно приняли артиста тепло. Малёк набросал портреты лучших отдыхающих, ещё сохранивших человеческий облик. Портрет возлюб-ленной готов был заранее, девушке он понравился. Предложение руки и сердца было при-нято и занесено в формуляр.
- Как ты умудрился запомнить?
- После свадьбы расскажу.
Последняя пробежка сезона, как обычно, марафон от кордона к железной дороге. Ска-тки умело свёрнуты и завязаны вокруг пояса. Барахло: саквояж и рюкзак Малька, сумка Пони и фибровые чемоданчики остальных бойцов подкинет почтовый грузовичёк. У Слав Славыча всё своё с собой.
Малёк выбежал пораньше, заглянуть в «Красные ели». Повидаться, поговорить, поде-литься. Накануне вычитал из книжки несколько вопросов и не мог не поделиться.
«Какое употребление делаю я теперь из моей души? Вот вопрос, который следует себе ставить во всяком положении. Чья душа теперь у меня? Не ребёнка ли? Не юноши? Не слабой ли женщины, или тирана, или скота, или дикого зверя?»
- Всю жизнь нужно задавать себе эти простенькие вопросы, размышлять над этим, - возбуждённо говорил он милой и начитанной девушке.
Библиотекарша улыбалась.
Бойцов весьма интересовала та, ради которой можно так долго мотаться на сторону и жертвовать тренировочным процессом.
- Неужели, правда, женишься? – любопытствовал Миленький, размышлявший, с неко-торых пор, и о любовной составляющей жизни.
- А чё ему, сопромуть давно сдал, - скалился Колесо.
- Зимой привезу в город, - обещал жених.
На бегу, как обычно, беседовали. Нередко о путешествиях. Мало кому из них дове-лось бывать дальше Бегляндии.
- Хорошо бы за границей побывать, - вздохнул Колесо.- В Индии, в Аргентине, в Австралии...
- Ну, покатил.
- А я бы в Англию, - размечтался Миленький. – Английский я уже прилично. А вы, Слав Славыч?
- Свою страну лучше сначала узнать. Вон, какая огромная.
- Не нужен мне берег турецкий.
- А зачем вам тогда языки иностранные? – подколол Колесо.
- Чужой язык – уже путешествие, - формулирует Миленький.
- Нет, за границу всё же хорошо смотаться, - возразил Малёк. - Хотя бы раз в жизни.
- И что там будешь делать? – подначил Миленький. – Без языка-то.
- Ну, сначала попасть надо, - парировал Малёк. - Выучить не проблема.
- Спартанцам тяжелее было, - сказал Слав Славыч, - им за пределы, даже в принципе, не разрешалось.
Государственную границу пересечь в те времена было труднее, чем установить миро-вой рекорд.
БЕГОВОЙ СЕЗОН 1883 ГОДА
ПЕРВЫЙ ВИРАЖ
В июле 1883-го года столичная публика валила валом на Крестовский остров, где проходили представления скороходов. В Петербург прибыл знаменитый мистер Кинг.
На ресторанном кругу, длиной 103 сажени, английский мастер показывал, как долго и быстро способен бежать человек. По два раза за вечер он вызывал на состязание любого желающего. Приз равнялся 100 рублям, деньгам, по тем временам, изрядным. Записывались многие, но все наши доморощенные скороходы, сообща, не набегали и половины того, что делал один Кинг.
Лишь однажды англичанину составили подобие конкуренции. Бывший служащий телеграфа г-н Русин, не имевший больше года определённых занятий. Очень нужны были деньги, и сухопарый экс-телеграфист забрал штаны в белые женские чулки, чтобы не съезжали, стянул их под коленками ниткой, одел кумачёвую рубаху, а на голову водрузил белую фуражку.
Уже на одном из первых кругов в одежде бывшего телеграфиста произошёл конфуз: то ли слишком высоко задирались ноги, то ли портной виноват, но из толпы раздалось:
- Гляньте, у него Соединённые Штаты по шву!
- Ха-ха-ха!
«Начав бег одновременно с мистером Кингом, - писали «Ведомости», - г-н Русин, не останавливаясь ни на секунду, пробежал 11,5 вёрст. Специалист скороход сделал за час 15 вёрст. Такое поражение весьма почётно».
Репортёр не упомянул про конфуз, его поразило другое: «Г-н Русин табаку не курит и спиртных напитков не употребляет».
По окончанию бега Русин жаловался докторам на дрожание мышц нижних конечностей и головокружение. Кинг посоветовал напоить чаем. Через два часа, после десяти стаканов Русин почувствовал себя вполне хорошо.
Чистая публика была недовольна. Пока англичанин выступал в одиночку, ей было интересно, но, как только содержатель сада, для приманки и наживы, стал устраивать ристалища, благородные господа отвернулись. На острова устремился народ попроще.
Положение у содержателя было непростое: сад расположен далеко от центра города, и посетителям приходилось тратиться на конку, либо на пароход.
Одно из представлений окончилось скандалом. А начиналось весьма интригующе. На сей раз в афише была указана входная цена всего 30 копеек, и народу набилась такая масса, что гулять в саду не было никакой возможности. Свободных мест не осталось ни в буфете, ни на галерее, ни даже в отдельных кабинетах. Все скамейки и лавки оказались за-няты задолго до начала состязания.
Наступил вечер. Раздался электрический звонок. На старт вышел Кинг и пара любителей. Вдруг из публики эффектно появился неизвестный, в костюме Мефистофеля. Мистер Кинг пожал ему руку. Незнакомец был представлен, как известный австрийский скороход Юлиус Кони.
Бег начался. Местные, «белая рубашка» и «в горошек», несколько кругов, подбадрива-емые зрителями, шли вровень со знаменитостями. Кони сбросил плащ. Люди стояли вдоль дорожки так тесно, что мешали соревнующимся. На вираже вдруг выскочила лохматая дворняжка, и Кинг чуть не упал, прыгая через неожиданное препятствие. При этом он, налетел на лидирующего австрийца. Тот не остался в долгу и на следующем повороте, чуть приотстав, ловко лягнул соперника. А спустя круг угостил ещё и хорошим пинком, после которого Кинг упал и отказался продолжать бег.
Из публики, неискушённой в правилах беговых состязаний, с криком: «Эй, Конь, не трожь нашего мистера!» полетел хороший кусок расстегая, попавший точно в цель, то бишь, в лицо Мефистофеля. Последний так же прекратил бежать и подошёл к англичанину. Иностранные специалисты, на глазах у всех, стали выяснять отношения. Выражения были ясны без перевода.
«Рубашка в горошек», выделывая кренделя, сошла с дистанции без посторонней помо-щи, зато «белая», пыхтя, как царскосельский локомотив, добралась до финиша и получила приз. Несмотря на это и на меткий бросок расстегая, представление было испорчено, и зрители стали натурально требовать деньги обратно. Распорядитель не удовлетворил этих требований, и назавтра «СПб Ведомости» обьявили, что «г-н содержатель сада не умеет обращаться с публикой.»
Ещё через день прошло новое представление. Кинг был настроен весьма решительно.
- Я – сильнейший скороход Британии и всей Европы, - заявил он распорядителю. – И потрудитесь обеспечить спортсменские, честные условия, - и прибавил после паузы. - I am scot.
Распорядителю пришлось немало попотеть, чтобы помирить иноземцев. Договорились, что в этот вечер на круг выйдут только они, вдвоём.
Долго бежали равномерным шагом, то отставая, то обгоняя друг друга. Временами притормаживали и выпивали коньяку. Наконец, Кинг вышел вперёд и стал наращивать скорость. Публика поддерживала его, составлялись пари, но больше спорили на щелбаны.
Вдруг Кони остановился и, изменившись в лице, обьявил, что не может продолжать. Пожаловался докторам на колотье в груди. Доктора хотели попотчевать скорохода горячим чаем, но тот отказался.
Меж тем, Кинг продолжал бег в прежнем, быстром темпе и сделал за час 15 вёрст и 50 саженей.
После финиша мастер был освидетельствован докторами, которые долго удивлялись невероятной крепости лёгких. После взвешивания выяснилось, что он потерял в весе целых 3 английских фунта.
Когда доктора и любознательные зрители оставили Кинга в покое (особенно надоедал один, пристававший с переменами в английских министерствах), к нему подошёл статный господин, одетый щегольски, в трико, в модной шляпе, с лентой; на ногах лакированные штиблеты с пряжками, красные чулки. Представился:
- Лентовский.
Это был известный на всю Москву «господин увеселительный». Он находился в столи-це по антерпризным делам и на островах оказался случайно.
Михаилу Валентиновичу понравился аттракцион и совсем не понравилась его организация. Он с ходу предложил выгодный contract: 600 рублей за четыре выступления, не считая призовых, которые маэстро, вне всякого сомнения, будет выигрывать. Кинг, весьма недовольный началом гастролей в России, принял предложение. Через день в купе между-народного вагона, на тёмно-зелёном бархате они скрепили договор.
Благодаря невероятной энергии Лентовского и таланту архитектора Чичагова на раз-валинах барского владения, на месте заброшенного парка в начале 80-х появилось мос-ковское чудо - «Эрмитаж».
Спортсмены-циркачи в «Эрмитаже» не были в диковинку: здесь выступали знамени-тые гимнасты и акробаты, поражал меткостью «первый в мире стрелок» американец Пэн, поднимали тяжести силачи, но такого курьёзного представления ещё не случалось.
Желающих состязаться с иноземным скороходом за приз в сто рублей нашлось в первопрестольной немало, но на круг хозяин выпустил только пятерых. Этого, решил, достаточно, ведь конкуренцию маэстро всё равно никто не составит. Народу набралось как ни-когда, яблоку негде упасть.
- Больше двух тысяч набилось, - сообщил помощник.
Антерпренёр, учитывая печальный петербургский опыт, расставил полицейских и тем обеспечил порядок.
Публика ахнула, увидев Кинга. Тот был одет в чудную рубаху без рукавов, с узором на груди, штаны тоже обрезанные, хотя и аккуратно, но гораздо выше колен, и держались невесть на чём, ни ремня, ни верёвки, обувь издалека напоминала лапти.
- Жилистый мужик, - судили-рядили в толпе.
- Настоящий англичанин.
- Говорят, скот, шотландец то бишь.
- А кака разница.
Ближайший соперник мистера Кинга г. Петров, в сапогах и поддевке, проиграл почти две версты. Врачи замерили пульсы. До бега у Кинга он составлял 94 удара, а у Петрова 128, после бега – у победителя 136, у Петрова 192.
Кинг подошёл к Лентовскому:
- Как и договаривались, я не стал развивать слишком большой speed.
- Good, - кивнул тот.
- Какова длина круга?
- 650 футов.
Лентовский был доволен, такого зрелища Москва ещё не видывала, да и выручка выхо-дила рекордной. Однако, некий червячок мешал радоваться безоговорочно, какой – он ещё и сам не осознавал.
Сад «Эрмитаж» был средоточием культурной жизни. Чего он только не видел: коми-ческую оперу, бенефисы, хор военной музыки лейб-гренадерского екатеринославского Его Величества полка, известный русский хор Молчанова. Над головами сияли лампы Си-менса, слепили электрические свечи Яблочкова. В антрактах публику развлекали звуко-подражатели.
По Москве разнеслось, что англичане пробуют с русскими силу в беге. Народ осаждал сад, над входом которого значилось: «Сатира и мораль». Лентовский поставил на афише цену в 1 рубль.
- Может быть, устроим бег не на время, а на дистанцию? – предложил он Кингу.
- Мне всё равно.
- Напишем в афише, как в старину? – предложил помощник. – Не вёрсты, а поприщи.
- Так ведь, поприще, кажется, те же 500 саженей, - задумался антерпренёр. – Оставим вёрсты. Да передай Николаю Павловичу, чтобы попышнее всё представил. Денег не жа-лей .
- Слушаю, Михаил Валентинович.
Художник Николай Чехов работал у Лентовского. Брат его, Антоша Чехонте, извест-ный писатель-юморист, порой заглядывал сюда за сюжетами для фельетонов.
Конечно, находились в белокаменной, как и в болотистой столице, господа недоволь-ные, коих раздражал сам вид веселящейся публики.
- Эти бегающие, - брюзжали они, - они больны своим здоровьем.
- Да-да, непомерная уверенность в своей нормальности.
- Они заражены страшным самомнением и бессовестным самолюбованием.
- Я вам больше скажу, - заключал господин с седыми бакенами, - они заражены собственной непогрешимостью.
В следующем состязании – решили всё же оставить часовик – были назначены призы: победителю серебряный кубок, занявшему второе место серебряные часы, а тому, кто пер-вым оставит состязание смешной приз, какой именно – тайна организатора.
Кинг снова легко побил всех местных претендентов. Гг. Петров и Игнатов, второй и третий призёры, отстали на полторы версты. Игнатову в публике собрали деньги, а смеш-ной приз не был вручён никому.
В голове Лентовского зрел новый план. На днях в контору пожаловал 3-ей гильдии ку-пец Морозов, с Таганки.
- Жена заблажила. Не хочу, кричит, мышиных хвостиков под морковных соусом! Хочу в Ермитажу на спор бечь и какой-нибудь сувенирчик выиграть!
- А кнутом бы её ременным, - подсказал помощник Лентовского.
- Несподручно, - виновато улыбнулся здоровяк. – В долгу я у тестя.
- Так-с, - молвил Лентовский. – Раз такие ноги неугомонные, пожалуй, устроим спек-таклю.
В «Новостях дня» было обьявлено о том, что впервые в России состоится «Бабий бег», и уже заявилась одна барыня, купчиха с Таганки и жена трактирщика с Мясницкой.
Дабы разнообразить зрелища, «господин увеселительный» решил устроить «бега иск-лючительно русских скороходов». Постоянные победы англичанина могли надоесть. Но в последний момент Лентовский подстраховался и выпустил иностранца, австрийца Кони, коего тоже переманил из Петербурга. «Первый приз - серебряный жбан» значилось в афи-ше.
Лентовский, неожиданно для себя, стал ревностным болельщиком и наблюдал из окна самолично, хотя обычно аттракционы игнорировал, отдавая всего себя театру. Как и ожи-далось, первым пришёл австриец, успевший сделать за час 74 круга. Смешной приз дос-тался г-ну N, сошедшему после семи кругов. Другие сошли позднее. Единственный добе-жавший москвич, мещанин Солнцев, показал чуть более 12 вёрст.
Подошёл день «бега баб». Народ валил в «Эрмитаж». Как всегда играли оркестры, вы-ступали актёры, пел хор, но все ждали только одного. Увы, бег не состоялся. Админист-рация публично извинилась и вывесила новую афишу: «Первые состязания на призы жен-щин-скороходов переносятся на субботу».
День был выбран неслучайно. Антерпренёр давно ждал, когда спохватятся на ипподро-ме. И вот дождался обьявления «Праздника Состязаний на ипподроме императорского об-щества конского бега и под Высочайшим покровительством Ея Императорского Величе-ства Государыни Императрицы». Праздник назначили на субботу. Ожидалось участие привычных уже велосипедистов, ну, и, конечно, русские народные скачки, джигитовки донцов, состязания троек. Но изюминкой должны были стать не бега, а бег людей. Пер-вый, одолевший дистанцию, получал золотые часы.
Помощник Лентовского побывал на ипподроме.
- Упредили они нас! Провели верстовой.
- Ладно, ничего. Мы своё возьмём, - хозяин достал новенькую конторскую книгу. - Ре-зультаты давай.
Верхушка протокола выглядел так: «1. Сергей Клочков – 1 час 14 минут 22 секунды, 2. Фёдор Филиппов – 1: 15. 32, 3. Пётр Петров…»
Лентовский прервал помощника:
- Петров?! Эт наш что ль?
- Не наш, другой.
- Ну, слава богу. А то я уж думал – осрамил нас. Такой слабый результат.
Кинг, так же побывавший на ипподроме, недоумевал:
- Почему в России не скачут стипл-чейз?
- А что это такое? – спросил в свою очередь Лентовский.
Маэстро поведал про Большой Ливерпульский стипл-чейз, который проводится в Анг-лии уже полвека.
Меж тем, «бабий бег» снова перенесли. Антерпренёр «Эрмитажа» умел подогревать настроения. В «Новостях дня» появилось сообщение, что в получасовом состязании изья-вили желание участвовать г-жа Форд, американка, трактирщица Лобова, купчиха Моро-зова и другие. В последний день поступило заявление от г-жи М., принадлежащей к мос-ковской интеллигенции, с тем непременным условием, чтобы ей было разрешено высту-пать в полумаске. Разнёсся слух, что это не кто иная, как великая княжна!
Что творилось в саду в тот вечер! Ни тигры, ни акробаты, ни стрельба из пистолета по мелким предметам не вызвали такую бурю чувств. Дамы, все без масок, бежали не слиш-ком красиво, подобрав юбки и часто спотыкаясь. Впрочем, на опытной Форд было цирко-вое трико. Она и лидировала. После нескольких кругов юбки были кое-как подоткнуты и пришпилены. И вскоре, к восторгу публики, Морозова, а потом и Лобова обошли иност-ранку.
- Давай купчиха! Сыпь!
- А Фордиха-то… глядь! Тю-тю! Кошкогонова!
- Ага, супротив наших! Эй, православныи!!
- Жарь, бабоньки! Жарь, родимые!
- Гляди-тко, как на симах* прыгает!
Народ ревел, свистел и выл. Большинство соотечественниц сошли с круга. Зато Моро-зова одолела почти 6 вёрст, а Лобова всего на десять саженей меньше. Первой были вру-чены золотые дамские часы, а второй золотой браслет. О великой княжне М. никто не вспоминал.
Победительницы раскраснелись и выглядели чудесно, особенно хороша была Морозо-ва, с вороной косой через плечо.
В газете отметили, что «г-жа А. Морозова, несмотря на принадлежность свою к прек-расному полу, после бега усталости почти не чувствовала.»
Рука штатного рифмоплёта разбежалась на целый столбец:
Мы умеем ежегодно
Находить себе новинки
Ныне – бегать стало модно
Что за чудные картинки –
Все бегут: мужчины, девы…
По Москве творилось неслыханное: молодые кухарки, горничные, прачки, все бросали свои дела:
- Лучше бегать будем, чем за три рубля хозяйскую муку терпеть!
И стали делать на дворах пробы. Будто бы именно так готовится Морозова. Правда, злые языки трепали, что она уже бежала с офицером, а муж, 3-ей гильдии купец, от позо-ра, утопился.
- Просто сладу с ними нет, - возмущалась мужская часть общества.
- Да что ж теперь будет? А?
- Кончина мира, и больше ничего. Добегаются, что все с ума посходят.
* сима - пружина