Geum.ru

Поляков беглянди я предстартово е

Вид материалаДокументы

Содержание


Ф л я й е р
Бегу внутри себя, снаружи
О, сердце! Когда леденея
Три гонца
Труба зачинщика надменный вызов шлёт
Норманские пилы на наших дубах
Подобный материал:
1   2   3   4   5

Ф Л Я Й Е Р


ТРЕТЬЯ ПРЯМАЯ


Матч городов проходил в последних числах на юге. Самолёты запаздывали и легкоат-леты спешили прямо с корабля на стадион, с привычно пустующими трибунами. Аппар-таменты Королеве спорта великоваты, а его многоногое Величество, с мячом, свистком и орущей свитой, гость редкий. Прописаны на одной площади, а фактически в разводе.

Стипль-чез шёл последним, перед эстафетами, видом. Кроссу и Мослу, бойцам шестой волны, были знакомы и здешняя латаная дорожка и удобный, для разминки, парк. По ал-лее трусил, от инфаркта, грузный старик, с палкой под мышкой; завидев профессионалов, застеснялся и перешёл на шаг.

- Чего молчишь? Кросс? В порядке?

Приятель не отозвался.

- А у меня ноги пустые, и ахилл левый ноет. Осточертела вся эта карусель. На кой, ска-жи, мучаемся? Смысл жизни всё круги, круги, круги, смыслишь истину – беги, беги, беги. Всё. Последний раз молочу. На спор? Слышал про Гонщика? А про Джона нашего Волко-ва? Опять из сборной турнули.

Кросс знал о последнем подвиге лучшего бойца конюшни. Взяли на подготовку к Ев-ропе, а он наплевал на проверенные методики и заявил, дескать, у меня свой план, счаст-ливо найденный с моим тренером, заключавшийся в том, что, сделав все необходимые ра-боты, и объёмные, и скоростные, и достигнув почти оптимальной формы, сбросить всё до нуля! И дать себе неделю полного отдыха! А лучше две!! Зато потом - они со Слав Сла-вычем не раз проверяли - происходил выход на самый пик. Понятно, что боссы не вынес-ли подобного вольнодумства и отчислили из сборной.

- Всё, завязываю, - продолжал ныть Мосёл, - сколько можно ненормальным быть.

Кросс всегда охотно подхватывал перестраховочный трёп, но сегодня организм вы-творял нечто непонятное: вместо привычного мандражика - олимпийское спокойствие, подозрительно смахивающее на прозаическое равнодушие. Что за чёрт! С таким настроем и выступать нельзя. Нет, можно, конечно, но смысл?

- Вред один от соревнований, - бубнил Мосёл. – Бегали бы полегоньку, помаленьку, как мне бабушка говорила. Для здоровья. Логично?

На бульваре приятель наконец завершил свою настройку, служившую, попутно, и рас-стройкой напарника. Подскочила и забрехала лохматая собаченция. Кросс удачно лягнул нападавшую задней ногой. Глянул на часы. Пора.

Пора сосредоточиться, перебороть дурацкое спокойствие. Ради сегодняшнего дня накручены тысячи и тысячи, Бегляндия избегана вдоль, поперёк и по периметру.

Странно, откуда это идиотское равнодушие? Бывало, хотя и редко, что чрезмерное волнение оборачивалось апатией, даже сонливостью, но тут нечто иное, нелогичное. И обидное, особенно когда мышца весела, косточки надёжны, а жилкам только дай сигнал. Сегодня, может статься, единственный шанс наказать длинноногого Мосла, провалявше-гося, тривиально, в Сочи. Отпускник, мать его… Даже дважды отпускник, - академку по-лучил.

Дожил. Предел мечтаний – обыграть приятеля. Как же так случилось, что он, фанат из фанатов, нынче без трепета внимает мировым результатам и без любопытства пробегает очерки о знаменитостях? Вот, хмурый англичанин, помешавшийся на милях, обещает по-рушить все рекорды. Ну, это он зря так горячится. Потому что на соседней странице лы-бится молодой негритос, сенсация сезона, который собирается научиться читать и писать. Считать круги уже умеет.

Но бог с ними, с мировыми. Когда в самолёте метатель Василий передал журнал, Кросс чуть не выпрыгнул из кресла: «Бяка!» С обложки щурился, да, точно он! Загорелый, довольный. На обороте белым по чёрному: «Рекордсмен страны Николай Бякин». Колька Бякин! Нескладный, прыщавый и сопливый Бяка, с которым резвились в спортшколе, не зная забот и сомнений, твердя наизусть рекорды и нормативы, имена чемпионов всех вре-мён и народов.

Спортшкола была не самой сильной, и тренеру приходилось натаскивать на зачётные виды, благо уговаривать пацанов, в те времена, не приходилось. Холостяцкая тренерская комната притягивала мальчишек даже сильнее острого, лукового запаха раздевалки. Мно-гим он заменил старших братьев, иным – отцов. Особенно он возился с Бякой, постоянно убегавшим от мамки-пьяницы, и с ним, Красеньковым, выделяя их за истовость, за пре-данность делу. Ему, к тому же, требовалось особенное внимание: врождённый компенси-рованный порок сердца, а злости спортивной на семерых.

И, вот, Бяка летает по Америкам, тренеру дали заслуженного, а он добегался всего лишь до подмастерья, до кандидата в мастера, железного зачётника, каких держат на под-веске солидные оборонные конторы и какие, ни при каком раскладе, не пробиваются на первенство страны. Второй, запасный эшелон.

Но вот забрезжила догадка об истинных своих способностях. Не дрогнул, не ударился в панику, как один прыгун-тройник, который, доставая локтями пол, считал себя необы-чайно гибким, и который тут же забросил шипы, услыхав, что он «просто коротконожка». Кросс, верный подданный Её Величества, гнал сомнения прочь и трудился до потери пу-льса, исступлённо, до судорог и аритмии. Чтобы застраховаться от простуд, стал закаля-ться, и соседские шубы шарахались в подъезде от его красных трусов. Сам он, зажав от отвращения нос, проскакивал мимо чадящего на весь подъезд жёлтолицего курилки; последний, в своё время, окажется доцентом, читающим политэкономию и с презрением будет выслушивать его розовощёкий экзаменационный лепет. Прозрение всё же настиг-ло: средние данные на средних дистанциях. И вот уже нет нужды карабкаться к рекорд-ным высям. Нереально и недостижимо в принципе. Мечта приземлилась, спланировав на серебристый квадратик мастера.

На бульваре им досталось привычное и причитающееся.

- Давай, давай! Левой! Левой!

- Дынама бижить? Гы-гы-гы…

- Хэй, хлопци! Гайда до нас, до пывку!

Неприступные взгляды устремлены вдаль. Смейтесь, смейтесь, рождённые ползать, на-живайте болезни от сидячих до сердечных. Не знать вам ни радости встречного ветра, ни чудесных пружинок, без устали несущих над землёй. Никогда вам не почувствовать, как постепенно исчезает тело, и в воздухе, покачиваясь, плывёт одна голова херувима. Не ис-пытать ленивым захватывающей дух скорости, скорости не машинной, не чужой, даже не живой-конской, но своей, кровной, мышечной, непохожей ни на какую другую, скорости, что знал человек и сто, и сто тысяч лет назад. Наш бог бег! Бежим на мирный бой, отваж-ные бойцы!

- Бач, якый худэнький!

- Левой! Левой!

- Оцэ юнаки! Молодци!

Мосёл эффектно ускорился на спуске, и Кросс, в тысячный раз позавидовал страусо-вым мослам, этим ходулям, рычагам, перевитым сухожилиями. Вот где несправедли-вость-то! Кому подарен выигрышный билет, тому лениво отстоять очередь, а кто всё по-ставил на кон – выигрывает рубль. Ему бы эти ноги из-под мышек! А этим, рождённым рысаками, чтобы ощутить лёгкость зовсим нэ трэба ломить год за годом. И мало того, что не режимит, не ведёт дневника самоконтроля, так ещё и поклонник гармонического соче-тания спорта, спирта и флирта:

- Стакан эквивалентен паре палок, - учил гармонист, - или пятнашке в темпе три трид-цать.

- Жжёшь свечку с обоих концов.

- Но не одновременно, заметь, по очереди.

- А знаешь, что говорит антропомаксимология?

Однако и антропомаксимология не в состоянии объяснить, как выживают пьющие ма-стера. Конечно, на дистанции Мосёл боец, никто не спорит. Хотя развитая терпелка – ус-ловие для стайера абсолютно необходимое, впрочем, и недостаточное. Десятки связок, мышц, печёнки-селезёнки, да всё что угодно, может отозваться на скоростях, и претерпеть – единственный достойный выход. Клин клином. Слав Славыч всегда равнодушно внимал жалобам, - травмируются, обычно, по собственной дурости. У каждого органа десятикрат-ный запас прочности. Из азбуки бегуна: слушай организм, не тренируйся с расстроенным желудком (не в коня корм), марафон не терпит незалеченных травм, слушай организм.

В дневнике Кросса по поводу дисциплины записано: «Контроль над собой требует не просто повышенного внимания, умения распознавать сигналы организма, а психологичес-кого планирования, учёта неминуемых спадов и заносов.»

Свернув с бульвара, они вбежали на стадион.

Прочь все лишние и лукавые мысли! Прочь равнодушие! Сейчас я вам всем покажу! Ох, накажу, Мосёл! Йех схлестнёмся!

- Где вас носит!? – гаркнул метатель Василий, самый увесистый и уравновешенный в команде человек. – Сдвинули всё на полчаса. Сыпьте вжэ на старт!

- Участники забига на три тисячи метров с перешкодами, - подтвердила трансляция, - запрошуваются до старту.

В эти моменты ничто никогда не отвлекало, а сегодня вдруг проснулось забытое дет-ское любопытство. Он замечал и расчётливую небрежность в движениях соперников, и блуждающие взгляды, и деланные реплики, удивился траве, пробившейся на поворотах, трясущиеся руки старичка-судьи напомнили об отце, вечно недовольном, что вместо того, чтобы строить парник, он пропадает в какой-то Бегляндии.

Тренировочный стянул в последнее мгновение. Не полез в гущу, к бровке, где Мосёл толкался с долговязым эстонцем в полосатых носках. Последний выделялся ещё и яркими фирменными шиповками. Фаворит? Или мастерится?

Ещё Кросс отметил красавца-грузина и лихорадочные очи коренастого украинца, с квадратными плечами, из которых кукишем торчала бритая башка. Хлопец явно откушал горилки для тонуса, но таким битюгам всё равно на семи кругах ничего не светит.

Сам он оставался спокоен и пуст. Оставалась ещё надежда, что накатит запропавшая куда-то злость, взыграет адреналинчик, и всё, всё, кроме предстоящей борьбы, уйдёт на край зрения и слуха. Но ни протяжное, натягивающее нервы «Вни-има-ани-ее…», ни электрическое «Арш!!» не высекли искры азарта.

Стартовый вираж.

Прямая.

Первое, «самое низкое» препятствие.

Разорванные ветром крики болельщиков.

Снова прямая.

Ещё одно полосатое препятствие.

Вираж.

Она! Родная яма.

С верхотуры трибун стиплёры схожи с таракашками, безо всяких усилий перебираю-щими лапками. До поры. До первой ямы с водой. Где многие превращаются в лягушек. Когда даётся старт стипля, искушённые зрители скапливаются там, где кувыркаются шу-ты Её Величества.

Было время, и он скакал козлом и, зажмурившись, плюхался в воду, с трудом выпол-зал. Искал на трибуне Слав Славыча с ребятами, махал, мол, всё о' кей, всё так и задуман-но.

- Падая и вставая, ты растёшь. Падая, ушибаясь и вставая, ты растёшь, - говорил учи-тель. – Спринтерами рождаются, а стайерами становятся, становятся, становятся. – И по-казывал, как лучше прыгать через упавшие деревья.

Первые круги все держались слитно. Кросс замыкал забег. Темп взят вполне прилич-ный, похоже, семьдесят одна, не хуже, кто-то сегодня славно накушается. На третьем от-валились чайники, москвич с эстонцем. На пятом спёкся красавец кацо. В голове, всё да-льше уползавшей от хвоста, осталось трое.

Кросс и кряжистый хлопец трудились, препятствия штурмовали и облизывали, а длин-ный Мосёл небрежно перешагивал цаплей. Со стороны казалось, что Кросс не бежит, а па-дает на каждом шагу, чудом успевая подставить конечность. Голова моталась, точно у до-хлого петуха. Приятель, рядом, смотрелся лёгким атлетом, Ахиллом. Слава богу, природа не терпит совершенства, и ахиллесовой пятой Мосла была утробная музыка, отчётливо возникавшая в области пупка, при достижении определённого темпа. Впрочем, ему и пята шла на пользу – соперников тошнило от урчания, напоминающего машинную стирку.

- Последний круг! – крикнул судья. - Последний круг!

Мосёл оглянулся на соперников и стал полегоньку отрываться.

- Пэт-ро! Пэт-ро! Нэ-вид-пус-кай!

- Ма-сёл! Ма-сёл!

- Нэ-вид-пус-кай!

- Ма-сёл! Кро-ос! Дер-жись!

И чего беснуются, мелькнуло у Кросса, тоже мне финал олимпийских игр, театр бего-вых действий.

Один тип из их команды, тот самый, тройник-коротконожка, с которым у Кросса была взаимная неприязнь, выскочил из своего сектора на дорожку и взвыл, дёргаясь, как припа-дочный:

- Ну, Кроссик, давай, родной! Жми! Спурт, спурт!

Всю предпоследнюю прямую Мосёл имел метров пять преимущества, но на яме Крос-су, а затем и украинцу, удалось переключиться, и к финишной сотне веер превратился в тройку, они вышли плечом к плечу. В центре молотил мощный бело-зелёный Петро, а по бокам бело-голубые пристяжные.

Финишёром Кросс всегда был неважным, как говорят конники фляйром, однако сего-дня не встал и смог добавить, потом ещё чуть-чуть и ещё …

Оставалось восемьдесят метров и последняя, самая высокая полосатина. Любой стайер предпочтёт потеть гладкие двадцать пять кругов, чем прыгать на семи с половиной.

До нитки пятьдесят. Все трое – шаг в шаг.

Сорок.

Тридцать. Дых в дых.

Двадцать.

Десять. Ноздря в ноздрю.

Пять.

Добавлять было уже нечем, но они добавляли и добавляли, уже ничего не чувствуя, не соображая. На клетках Кросс ощутил, как невидимая упряжь слегка ослабла, и зелёный на сантиметр выдвинулся, а голубой отодвинулся назад.

- Эх, вы, бойцы херовы, - подошёл метатель Василий. – Хохлу кривоногому слили. Ва-аще…

Мосёл вяло огрызнулся, а Кросс спокойно потрусил заминаться, мельком отметив вра-ча, откачивавшего гарного хлопца.

Смешно вспомнить, как раньше злился, проигрывая, с каким упорством потом дресси-ровался. И вот – ни досады, ни злости, лишь равнодушная усталость. Усталость не от то-лько что отработанных семи кругов, а от тысяч и тысяч предыдущих. И ни малейшей ра-дости, хотя наказал-таки длинного, и личный установил, и теперь до серебристого квад-ратика всего-ничего.

Сквозь глухое равнодушие просачивалась обида. Он чувствовал себя обманутым, и одураченным. Мучить, истязать организм, как никто, терпеливо залечивать болячки и тра-вмы, просыпаться от пугающей сердечной аритмии, вытвердить наизусть медицинскую энциклопедию (по разделу «пороки сердца»: водолечение, ванны в Мацесте), постоянно размышлять о смерти, пугаться её непонятности, штудировать физиологию и методику, снимать и монтировать циклограммы, дабы выправить корявый стиль, знать о беге поболе иного тренера и… и так ничего и не добиться. Толстенные дневники, усеянные графика-ми, расчётами и раскладами, напоминали затянувшееся доказательство какой-то теоремы. Теперь ясно какой. Несложной. Наивный восторженный кретин! Идиотские лозунги над кроватью: «Делай не то, что можешь, а то, что не можешь! Хочешь стать сильным – бегай! красивым – бегай! умным – тоже бегай!»

Очень хотелось стать и красивым, и умным, и первым. В котелке пыхтела каша из фак-тов, теорий и планов. Хорошо ещё, хватало ума не копировать чемпионов, дотумкал, что пища одному - отрава другому, тем более с таким врождённым дефектом, как у него. Трёхразовые тренировки, самомассаж по Саркизову-Серазини, тщательный режим, надо-едливый аутотренинг. Неуж всё прахом?!

Бывали, бывали и победные мгновения, минуты смакования, часы удовлетворения, случались и горки-пригорки, которые хотелось принять за вершины.

Да, плохо быть грамотным всезнайкой и энтузиастом. Впрочем, Соломон Русский, ко-торый Рускин, тот знает и поболе. Русский любит судить, организовывать и комментиро-вать, причём умеет делать сие не уныло, не упиваясь собственным голосом и остроумием, не отпугивая случайных зрителей излишней статистикой. А уж говорит Русский - дай бог большинству русских. Редчайший случай профессионального спортивного конферанса.

Матч городов завершился, как водится, эстафетами, награждениями и всеобщим рас-слабоном в гостинице. Кросс, верный заветам учителя, от коллектива откололся, посетил пару музеев и местную выставку. На базаре долго выбирал грецкие, способствующие ро-сту гемоглобина, орехи и укрепляющую сердечную мышцу курагу. Выходя из ворот, стол-кнулся с Василием и Мослом, рыскавшими в поисках приличного вина. Метатель, вдоба-вок, запасался джинсами и прочим дефицитом. Стипендия не светила уже второй семестр. Всё из-за матфизики.

- Представляешь, какой гад, - жаловался Василий Мослу. - Другим дополнительные за-дачки, а мне нет. Миленький такой, профессор.

- Миленький?! Так это ж боец из нашей конюшни! Когда-то давно у Слав Славыча тре-нировался, - Мосёл сразу вспомнил фамилию из Райской тетрадке; кажется, даже и спот-кнувшегося выигрывал. Кстати, стишок про статуэтку надо закончить. Любопытно бы по-зна-комиться с человеком, его слепившим. Споткнувшийся чем-то притягивал взгляд, хо-те-лось, поворачивая разными ракурсами, разгадать его загадку.

Каждый подрабатывает, как умеет: Василий фарцует, Кросс катает на овощебазе бочки и разгружает вагоны, а Мосёл позирует студентам-художникам: дремлет, часами, на табу-рете.

От нечего делать, Кросс, вааще-то презирающий развратные удовольствия, присоеди-нился к поискам алкоголя. Метатель загораживал встречным дорогу, расспрашивал и вскоре добился своего.

- Есть точка, - объявил он бегунам. - Но в пригороде. И в розлив.

Приятели купили пластиковую канистру и сели в автобус. Увы, загородный магазин оказался закрыт, но рядом, на соседнем особняке, висела многообещающая мраморная до-ска:

. Н И И В и В .

Секретарша научно-исследовательского института виноградарства и виноделия оттара-банила:

- Продажей не занимаемся, в исключительных случаях, по безналичному, по заявкам организаций, представителям.

Двумя голосами, при одном сопротивлявшемся, исключительным представителем был избран метатель. Мосёл пожертвовал пёстрый шейный платок, а Кросс кандидатский знак, издали неотличимый от мастерского.

Представительно улыбаясь, Василий передал директору, бритоголовому толстяку, при-вет от чемпионов замечательного северного города, гостящих в неповторимом южном, по-ведал о завершившемся королевском турнире и выразил надежду, что улетающей в пол-ночь организации удастся увезти, помимо приятных воспоминаний, и …

Директор неторопливо дегустировал могучий торс гостя, плечи и шею.

- В порядке исключения, - присовокупил метатель, - за наличные.

Бритоголовый безмолствовал.

Атлет решил, что выбрал неверную тактику. А толстяк просто вспоминал молодость: да, были когда-то и мы битюгами, но тридцатилетняя выдержка, и вот уже тело, как боч-ка, а в печёнках камень, да и не винный.

Метатель неуверенно произнёс:

- Нам бы немного. Ведь, скоро годовщина великоктябсыцылистичреволюц…

Директор вздохнул, поскрёб серебристо-багровый затылок:

- Устроять чемпионив сто пьятьдесять литрив?

- О! Нам… нашей команде хватит и двадцати.

Хозяин НИИ ВиВ хмыкнул и выписал квитанцию на тридцать литров десертного, ещё даже не имеющего имени напитка.

- Ийдыть до лабораньской двери.

На дверях лаборатории значилось: «Отпуск производится только в тару заказчика и не производится в выходные дни, а также и в будние. Исключая четверг.»

- Но сегодня среда, - растерянно заметил Кросс.

- Южная шутка, - предположил Василий. – Ну, что ж, кинем жребий.

Менять билеты на завтрашний рейс выпало Кроссу. Прикупили ещё канистру и верну-лись в гостиницу, где догуливали победители и побеждённые. В прошлом году оттягива-лись в ресторане, и вышло накладно, да и тренеры перехрюкались у всех на виду.

Мослу передали гитару, и тот, размявшись парой рюмашек, завёл свою фирменную:


Бегу внутри себя, снаружи,

Бегу насквозь и наугад,

Бегу к тебе, расплескав лужи,

Бегу, куда глаза глядят.

Бегу за Гончими за Псами,

Бегу за совесть, не за страх,

Бегу, чешу, сучу ногами…

Пусть говорят: вся жизнь в бегах!

Атлеты употребляли водку и коньяк, атлетки сухое. Прибалтов на смычку пришло ма-ло. Сибиряков уже растаскивали по номерам. Василий пил наперегонки с известным мос-ковским шестовиком.

- Знакомьтесь, - Мосёл указал на появившегося приятеля. – Художник беговой дорож-ки.

Кросса принудили отравиться какой-то красной бурдой, и он долго отыскивал, среди острых блюд, безопасную, для желудка, закусь.

- С ним, девушки, был один страшный случай. Кросс, расскажу? Бежит он как-то и ви-дит вдалеке бегуна. Захотелось догнать. Прибавил, приблизился. Ещё поднатужился, на-конец, нагнал, глядь, а это не бегун…

Девицы смотрели недоумённо, то на Мосла, то на Кросса.

- А это ходок, человек, спортивной ходьбой вихляет, - Мосёл сделал паузу. – Но, глав-ное, что это не он, а она.

Красавица молдаванка смеялась громче всех.

- Хорош врать-то, - усмехнулся Кросс. Подумал: про тебя бы рассказать, как после се-анса с одной душечкой, прибежал испуганный: «Мышцу, бля, потянул!» А дело как раз накануне соревнований.

Захотелось познакомиться со смешливой молдаванкой, дальше всех сиганувшей в дли-ну. Она напомнила ему лесникову дочку, которую до сих пор не мог выкинуть из сердца. Мосёл рощу уже вырубил, а он всё кружит вокруг одной сосны, вспоминает о том, как со-провождал её в библиотеку и в райцентр за продуктами, неумело целовал, неловко обни-мал. Непрестанно цитировал, из лирических брошюр, про раненное любовью сердце, но однажды наткнулся на строчки:

О, сердце! Когда леденея

Ты смертный почувствуешь страх…

И скорее перелистнул, испугался, сердечный порок настиг и тут; подумал о непости-жимости своего истинного тренера, о смерти.

Ближе к полуночи проводил команду в аэропорт. Остался один. Взгрустнулось. Сна ни в одном глазу. Да, ну его к чертям, режим этот! Стоит ли терзать организм! Носись он хоть двести лет, всё равно не попадёт к королевскому двору, всё равно останется проста-ком, самым тренированным в королевстве, но простаком.

С каждым годом шансы будут падать, спорт всё меньше походит на занятие взрослых, всё более на забаву детей, которых можно увлечь красивым значком. По крайней мере, ра-ньше. Ах, как они с Бякой прыгали, получив синий значок второго взрослого! Орден! Пусть, один на двоих. Носили по очереди. И каким потрясением было узнать, что «канди-дат» идёт за червонец, мастер за четвертной, а заслуженный (заслуженный!) за столь-ник.

Кросс брёл по ночному проспекту. Из редких прохожих редко кто двигался по прямой. На каждом углу одни разливочные, и ни единой отливочной. Вспомнилась десертация о лучшей подтирке в лесах Бегляндии; где доказывалась внеконкурентность лопуха, потом шли листья орешника, клёна, ольхи и крапивы.

Да, он навсегда останется простаком. Спорт любил бескорыстно, не ощущал себя мо-нахом, обороняющимся от мирских искушений постами и молитвами, хотя пухлые днев-ники и напоминали оные. Всегда приятно полистать и победные страницы, и потную хро-нику будней, междусобойчиков и прикидок, жестоких гонок на сборах. Приятно вспом-нить, как рубились и зарубались, вырубались и отрубались.

Выжал из себя всё? Похоже, очень похоже. Как Древнегреческий Воин. Выжал благо-даря обманам. Рекорды поманили и обманули. И книжная премудрость. И собственный телячий азарт. И ещё Слав Славыч. «Надо работать и верить, верить». И ведь прекрасно видел заурядные данные и дрянную технику, но не остановил, не подсказал, не отгово-рил. А, может быть, наоборот, поступил мудро: не стал гасить огонь, дал потухнуть само-му. И, вообще, ты, братец, неблагодарная свинья – вспомни, как изумились врачи, когда определили, что дырка в сердце затянулась: «Как врождённый?! Как компенсирован-ный?!»

Пора задуматься о завтрашнем, нет, послезавтрашнем дне. Завтрашний ясен: осадить на всём скаку и махом отвергнуть скромную монаршью милость он не сможет, не готов удовлетвориться тем малым, чему радуются такие, как Пани-Пони или Руки Слабые. Ох, как долго удавалось отгонять неприятные мысли о послеспортивной жизни, потом, думал, потом всё прояснится и образуется, как-нибудь, само-собой, что-нибудь, авось, небось. Да часто и мыслей-то никаких не наблюдалось; удивлялся, отчего это у йогов считается та-ким трудным достижение состояния полного безмыслия; он достигал его запросто, безо всяких усилий.

А сейчас главное одолеть неуверенность. Помимо упорства и здоровья, щедрая Коро-лева наградила страхом перед будущим. После спорта, с его незамысловатыми правилами, ожидают куда более мудрёные игрища. До сих пор жила только часть, обидно-незначите-льная часть существа, организм. Изучал лишь язык тела. Но в следующей жизни он учтёт опыт, выберет то, в чём природа не обидела. Пока, правда, не очень понятно, в чём имен-но? Ничего-ничего, определимся, разгадаем, упрёмся, и ужо ни за что не лопухнёмся.

Важно постепенно сбросить обороты. Он помнил, как однажды на Зимнем стадионе тренер подозвал их, мальцов, и показал: «Видите, человек сидит?» Они с Бякой посмот-рели: ну, сидит, мужичок-кубышка, и чего ему, сизоносому, здесь надо? Тренер громко прошептал: «Это Владимир Петрович Куц». Через несколько месяцев легендарный бегун скончался. Уходили сивку не крутые горки, сердцу оказалось не всё равно, что пятнашки, что стаканы.

Проспект незаметно обернулся деревянной поселковой улицей, с редкими фонарями. На часах пол-третьего. Вокруг ни души. Темно, тепло и тихо. Всё небо в крупных звёздах, Геркулес вааще весь виден.

Кросс вдруг рванул с шага и побежал. Словно неслышный стартовый пистолет выст-релил. И ноги понесли. Куда? Зачем? Кто бы знал.

Из освещённого окна донеслась музыка, строгая повторяющаяся мелодия, круги како-го-то танца. Он вслушался, перешёл на шаг, остановился. Каждодневная тренировочная усталость тупила чувства, и он был равнодушен к любой музыке: тихой, громкой, бодрой, печальной, эстрадной, симфонической. Разве что марши возбуждали, поднимали тонус. Вот и эта, неожиданно заворожившая, походила на марш. Хотя, нет. Звуки становились всё громче, мелодия всё чётче, подчиняясь распорядку, но и, непонятным образом, посте-пенно обогащаясь, превращалась в свою противоположность, звала к страсти и хаосу.

Неведомых страстей! Вот чего не хватало в жизни. Всегда остерегался риска и убегал от сумасбродств. Теперь ясно, что целевое житие – неудачное, незадачливое подражание Слав Славычу, бег по чужим стопам. Может быть, и с лесовичкой поэтому не повезло.

Музыка пропала. Он повернул обратно. По щекам текли слезы.

Около восьми утра забрал из номера канистры и поехал в НИИ ВиВ. Прислушался к организму, отметил обострение слуха и отсутствие сонливости, ожидавшейся вялости. На автобусной остановке купил, как наказывали приятели, несколько газет.

За «лабораньской» дверью обнаружились ведущие круто вниз каменные ступени, двад-цать, тридцать, более сорока осторожных шажков. Небольшой круглый зал был завален крышками от бочек, ободами и прочей утварью. Двери отсутствовали, но люк, возле сте-ны, скрывал следующую лестницу, деревянную и почти отвесную.

Он очутился в громадном подземелье, со множеством пузатых дубовых бомб, таивших в себе неведомую научно-исследовательскую начинку. Тишина стояла оглушительная, не-мыслимая. Тяжело пахло земным чревом. Из скрытых ниш исходил слабый свет. Долго он не двигался, не решаясь ничего предпринять, потом пошёл по проходу, мимо самых ог-ромных, лежащих на боку, бочек. Свернул налево, направо, снова направо. Нигде никого.

Вдруг сверкнула голая лампочка. За стоящими на попа небольшими бочками, в закут-ке, хоронился маленький сморщенный человечек. Кросс остановился. Нос старичка был точь в точь баклажан, только разноцветный. Старичок писал в пухлой тетради.

Видимо, старший научный сотрудник или ведущий экспериментатор. Посетитель за-стыл в нерешительной почтительности. Не успел вежливо кашлянуть, как дедок шумно потянул в себя воздух и обернулся. Молча взял квитанцию. Обнюхал. Сверхразвитый ор-ган заменял уши, глаза и, отчасти, язык. Отложив бумажку, ведущий сотрудник отвернул-ся к колбам и принялся ковырять в экспериментаторском носу. По очереди всеми пальца-ми, подбирая самый подходящий. Потом поставил в тетрадке закорючку и засопел. Сопел сильно и долго, казалось, напрочь забыв о представителе организации.

Кросс, помявшись, смущённо пролепетал, что сам он непьющий, но Васька, то есть, сборная команда, то есть, организация…

Старший научный встрепенулся:

- Зовсим нэ пьешь? Можлыво, николы нэ пробував?

- Да. То есть, нет. Я вааще-то…

Старичок нахмурился:

- Ийды сюды, незайманый, - он уже стоял у ближайшей лежачей бочки. Покрутив кран и наполнив мензурку до краёв, приказал:

- Пый. Пый, бисив сын.

Винодевственник не успел разобраться в первом впечатлении, как очутился у следую-щей бомбы.

- Вына нэ любыть! – возмущался хозяин подземелья. – Що вин каже, люды добри. А, ну, пый!

После третьей пробы сошла благодать. Мысли поплыли и запузырились. Оказывается, под землёй не Тартар, а, наоборот, Олимп… Первая яма с вином… Мосёл и Васька лопнут от зависти. Ик… Какой, однако, вкус у этого розового алкоголия… Двести грамм в сред-нем темпе эквивалентны… Ик… Пусть я сегодня слаб и хил, но завтра я буду полон сил… Странная вещь, непонятная… Кажется, научно-божественный чем-то недоволен… Ик…

Сотрудник с отвращением обнюхивал его пластиковые десятилитровые ёмкости.

- А дэ чипы, скакун? Затички дэ?

Икая и блаженно улыбаясь, Кросс скрутил из газет затычку.

Старичок рассвирипел и затрубил носом:

- От дурный, аж свитыться! - по его необыкновенному рабочему органу пробежала су-дорога, спектр сдвинулся в фиолетовую сторону, и теперь это уже был совершенно нату-ральный баклажан.

Божественно-научный дунул на бумажный скрут, и тот пропал. Сотворил из воздуха добротные, в размер, деревянные пробки.

Вознесение спортсмена на поверхность земли произошло, безо всякого сомнения, с ан-гельской помощью.

В автобусе, в самолёте, в родном метро, всюду, куда он втаскивал свои дешёвые амфо-ры, все дружно крутили головами, желая хотя бы увидеть источник невозможного, немыс-лимого благоухания.


ТРИ ГОНЦА

ТРЕТИЙ ВИРАЖ


Аппетит несколько подпортили разведчики-слуги, доложившие, что в лесу не менее пятисот человек. Барон Джон Кэндел, хозяин замка, удалил слуг и обратился к гостям-рыцарям, Гэвину Динингтону и де Фресси:

- Мы долго не продержимся против такого войска.

- Войска?! – возмутился дородный Динингтон. – Это же просто скопище разбойников. Один мой воин стоит тридцати таких вояк. Грязные свиньи!

- А тем более рыцарь, - поддержал де Фресси и погладил свою застёжку, украшенную золо-тым «любовным бантом». – Мне совестно выехать на них с копьём.

- Сэр, - возразил Динингтону барон, - это вам не трусливые французские крестьяне (де Фрес-си прикусил губу), не мавры и даже не сарацины. Нас осадили вольные йомены, из которых каждый второй попадает стрелой в мелкую монету.

- Эти бродяги разбегутся, едва увидят моё знамя, - упорствовал де Фресси.

- Взгляните в окно, господа, - пригласил хозяин замка. – На лесных тропах от вашего воору-жения и боевых коней не будет никакого проку.

Гэвин Динингтон воскликнул:

- Проклятая комета! Из-за неё все эти смуты. Приор верно говорил, что она если и не пред-вестник конца света, то всё равно ничего хорошего не означает.

- Пресвятая дева, – перекрестился Де Фресси.

- Кометы означают смерть королей, - сказал барон.

Вторую неделю стояла хвостатая звезда в сентябрьском небе 1264 года. Англией правил протектор Симон Монфор, учредивший самый первый парламент, в который были допущены представители городов.

По склонам холма со всех сторон расстилался тенистый парк из раскидистых столетних вя-зов, переходивший в лес, в густые дубравы и берёзовые рощи. Осенний убор смотрелся велико-лепно.

- Но у них наверняка нет осадных машин и составных лестниц, - сказал Динингтон.

- Да, у них только вилы и цепы, - согласился Джон Кэндел. – И хорошо, если пара мечей, но зато есть луки со множеством стрел. И ещё не забудьте, мои рыцари, про греческий огонь*.

- Что же вы предлагаете, чёрт подери?

Барон спокойно ответил:


* - нефть

- Я полагаю, что не лишним будет послать гонца в Ньюкасл*. Мой гордый шотландец Мак-лин знает дорогу.

После недолгого молчания Динингтон вымолвил:

- Уж если посылать, то не одного. Среди моих оруженосцев есть бывший королевский ско-роход.

- А если у них засады на всех тропинках? – пробормотал де Фресси. – Но так или иначе, у меня тоже имеется подходящий человек. Он, может быть, и не так скор на ногу, но ловок и со-образителен.

- Великолепно! – обрадовался барон. – У нас три гонца, которые могут исполнить поруче-ние.

В библиотечный зал (у барона было одно из крупнейших в Британии собраний книг и свит-ков, почти две сотни, а в ларце хранилась ценнейшая копия с герефордской карты) привели чет-верых: гонцов и лесничего, хранителя парка, лучше всех знавшего ближайшие окрестности. Стены зала были увешаны охотничьими рогами, колчанами, головами оленей, волков, вепрей, мехами всевозможных зверей.

Три городка находились примерно на одинаковом расстоянии от замка, точнее, два городка и замок Уэрхед. Решено было по самому гористому северному маршруту отправить крепко сби-того горца Маклина. На восток, к замку, где заросли были не слишком густы, а тропа широка, должен был бежать скороход Динингтона. А ловкому человеку де Фресси, выпадал опасный, хотя и сравнительно короткий, путь на юг.

Барон собственноручно изготовил три послания. И распорядился, чтобы гонцам выдали в дорогу всё, что те сочтут нужным.

- Отправитесь, как только забрезжит. Утром туман рассеивается быстро. Вы должны успеть миновать все засады.

Вечером приор Эймер отслужил особо торжественную мессу во спасение замка и его обита-телей. Барон был не самым ревностным католиком, и замковая церковь не смогла вместить всех мирян. В отличие от огромного парадного зала, украшенного множеством ковров, где на ужине присутствовали прекрасные дамы, несколько эсквайеров и многочисленная челядь всех трёх свит. Восковые факелы в серебряных подсвечниках освещали стены, убранные богатым оружием, щитами с девизами и старыми флагами и знамёнами. Де Фресси был, как всегда, га-лантен и изящен. Динингтон рассказывал про свои подвиги, во время последнего Крестового похода, когда его звали не иначе, как «Jron fist in a velvet glove»**. Де Фресси, тонко улыбнул-ся:

- Бывает, шёлковая перчатка перевешивает железную рукавицу.

* - Newcastle upon Tyne. Castle – замок (англ.) ** - железный кулак в бархатной перчатке

И, ни к селу ни к городу, принялся долго и занудно, как плохой менестрель, повествовать о своём предке, храбро рубившемся при Гастингсе.

- Его предки, похоже, древнее Адама, - подтолкнул соседа Динингтон.

На десерт барон Кэндел читал стихи:

Труба зачинщика надменный вызов шлёт,

И рыцаря труба в ответ поёт,

Поляна вторит им и небосвод.

Забрала опустили седоки,

И к панцирям прикреплены древки;

Вот кони понесли, и наконец,

С бойцом вплотную съехался боец.

Вино в изобилии стояло на большом дубовом столе, и, ближе к полуночи, проводив прекрас-ных дам, рыцари соревновались уже в питии; не отставал и брат Эймер, поклонявшийся и Богу всемогущему и Бахусу всепьющему.

На дворе, где размещались слуги, в небольшом закутке, ужинали гонцы.

- Вы не слышали про Огненные Кресты? – удивлялся горец Маклин. – Это сигнал тревоги. У нас, скоттов, благодаря Огненным Крестам, весть о войне разносится мгновенно. От горы к го-ре, от селения к селению, все кланы связаны этим. Не найдёшь скотта, который не любит бегать по горам!

- А я больше года был личным скороходом короля, - похвалялся вассал Динингтона, долго-вязый малый в оленьих чулках. – Не просто в команде скороходов, а личным. У меня была от-дельная комната и шестеро слуг.

Скороход почти не притрагивался к пище, только пил воду из серебрянного кувшина. Горец лопал овсянку, оплот Шотландии. Человек де Фресси помалкивал, улыбался и ел за троих, на-легая на сочное рагу с чесночной приправой и на плотный, полный жира, пудинг.

- А ты чё всё молчишь? – не выдержал скороход. – Самый умный?

- Хочу стать рыцарем, - усмехнулся человек.

- Ну, это ты загнул, ловкач. Рыцарское звание нам, простым людям, не светит.

- Бывали случаи, я слыхал, - слуга де Фресси зачерпнул пива. – Пью здоровье благородного барона и за… своё!

Покончив с ужином, ловкач отыскал разведчиков, рыскавших утром вокруг замка, и попро-сил рассказать, где те видели йоменов.

Ночь вот-вот должна была передать эстафету утру. Барон и рыцари, не сговариваясь, каж-дый по отдельности, переговорили со своими гонцами и посулили приличное вознаграждение, если те доставят весть первыми.

К сожалению, святой отец не смог как положено проводить гонцов, Бахус поборол Бога. Из секретных ворот, мимо родового бароньего склепа, метнулись одновременно: берет и короткие клетчатые штаны скотта, плащ и чёрные чулки королевского скорохода и зелёный суконный ка-фтан ловкача. После арки, увитой плющом, они разбежались в разные стороны. Впрочем, лов-кач скорее вприпрыжку шёл, чем бежал.

Горец Маклин на своей тропе не встретил ни одной засады и через милю уже мог припус-тить во весь опор: по склонам он вбегал легко, как олень, а вниз больше тормозил, можно было запросто сломать шею. К тому же окрестные леса славились тем, что в них водились бесовские слуги, которые знать не знают, что в писании сказано: «Не причиняй зла помазанникам моим». Лучше оббежать самые опасные места, от греха подальше. И Маклин спешил через лощины, ве-ресковые, с переплетённым миртом поля, на которых паслись группы ланей и красавцы олени. Невольно вспоминались родные края, озеро Лох-Ломонд, дедушка, который часто пел кельтс-кую балладу про Малькольма III, повелевшего лучшим скоттам взбежать на вершину самой вы-сокой горы и вернуться обратно; самый быстроногий получал королевскую награду, целое ста-до коров.

Гонец постоянно поглядывал на небо, на хвостатое чудовище. Облака, похоже тоже напу-ганные кометой, обходили его стороной.

Скороход оказался не так удачлив: прямо на пути его оказалась стоянка разбойников, ватага йоменов, спавших у догоревших костров. Пришлось подвязать плащ и углубиться в заросли, в смрад и мглу. Налетел на кусты шиповника, потом на болотину. Долго и осторожно крался, опасаясь силков и капканов. Выбравшись на дорогу, он плотнее укрепил заплечный мешок и припустил во весь дух. В мешке лежала фляга воды, кусок козлятины и каравай хлеба. Чаща ещё спала, только изредка ухала, как злобная ведьма, выпь.

Третий гонец, слуга де Фресси повёл себя странно. Отойдя на расстояние, достаточное, что-бы нельзя было разглядеть с башни, он отстановился, глянул на небо, дабы определить, где вос-ток, где запад, и направился прямиком в лапы разбойников.

В замке жизнь текла привычным путём: выбор занятий был невелик. Дамы примеряли наря-ды, готовясь к зимним балам, кои ожидались при королевском дворе, звучали высокопарные и льстивые комплименты. Рыцари играли в шафлборд и кости. Время от времени выходили на крепостную стену. В подражание Готфриду Красивому шлем де Фресси украшала ветка дрока. Динингтон смело ходил по открытым местами, грозно поглядывал вниз и проверял арбалеты, а хозяин замка барон Джон Кэндел опасался выглядывать даже в бойницы. Каждый смотрел в не-бо, не признаваясь друг другу, что разбойники пугают их сильнее, чем сверкающая комета.

- Здравствуйте, преподобный отец, - со смешком поздоровался барон.

Брат Эймер хмуро кивнул, у него разламывалась голова.

Обсуждали шансы гонцов. Спорили. Каждый отдавал первенство своему слуге. Де Фресси на ходу сочинял подвиги своему ловкачу, Динингтон расписывал чудесные качества рыцаря длин-ных ног, а барону Кэнделу оставалось только утешаться недавно вычитанной фразой: «Безно-гий, ковыляющий по верной дороге, обгоняет рысака, скачущего не туда.» Wait and see.*

- Поздравляю вас, господа, - неожиданно проговорил барон. - Мы с вами изобрели совер-шенно небывалую забаву.

- Не понимаю, - нахмурился Дининнгтон.

- На турнире могут сражаться всегда только две стороны, не так ли? Будь то одиночки или партии.

- Разумеется.

- А на нашем с вами ристалище можно посылать и трёх, и четырёх гонцов, да сколько угод-но – исходя из числа игроков.

- Клянусь пресвятой девой! – воскликнул де Фресси. – Это великолепно! Нужно будет рас-сказать при дворе.

В эти самые минуты его слуга, ловкач находился в стане разбойников. Удивительно, но он не обнаружил ни единого бодрствующего, поддерживающего огонь, охраняющего наконец. Йо-мены спали на телегах, на хворосте, на голой земле, кому повезло на стоге сена, постели звездо-чёта. Ловкач принялся разводить костёр. Туман таял. Зашевелились первые проснувшиеся. И никто не удивился, увидев чужака. Напротив, ему стали подсоблять, несли берёзовой коры, су-чьев. Ловкач не знал, что и думать. Поначалу он просто собирался перейти на сторону повстан-цев, ему уже давно приелась служба у напыщенного олуха, который, скрывая худородное про-исхождение, всякий раз радовался, когда его путали с известным де Брасси. Слуга давно ждал момента.

И вот он настал. Но сбивало с толку то, что в лагере обнаружились женщины, дети, старики. Просыпаясь, люди неторопливо готовили еду. Не видно было ни вил, ни дубин, ни кнутов со свинчаткой; луки валялись, но стрел было явно недостаточно. Вожака - ведь, каков вожак, та-ково и стадо - никто показать не мог, йомены не могли взять в толк, что он от них хочет. Народ был напуган, говорили про «сочетание Марса и Сатурна, которое сулит беду, которая, впро-чем, детская шалость в сравнении с тем, что можно ждать от хвостатой звезды». Люди боялись, но никак не казались агрессивными.

Ловкач покинул лагерь и, спустя некоторое время, отыскал другое скопление. И снова: те же разговоры о комете, о бéгах небесных, о грядущей чуме, та же простецкая еда. На полянах пасся скот. Никто не поминал дурные нравы, свившие свои гнёзда в замках и монастырях, никто не


* - поживём – увидим (англ.)

распевал смелых куплетов:

Норманские пилы на наших дубах,

Норманское иго на наших плечах,

Норманские ложки в английской каше,

Норманны правят родиной нашей.

Пока все четыре не сбросим долой,

Не будет веселья в стране родной.

Было три часа пополудни. Скороход увидел замок Уэрхед, до него было три-четыре полёта стрелы. Решил укоротить путь и ринулся напрямик через сжатое ячменное поле. Но по пути ос-тупился и сильно подвернул ногу. Ковыляя, приблизился ко рву крепости.

- Опустите мост! - воззвал он. – Я – Риппер*, гонец барона Кэндела, вассала короля!

Эх, не получилось покрасоваться. Утешало то (он был в этом абсолютно уверен), что спра-вился с заданием первым, и его ждала богатая награда. Он уже знал, на что потратит деньги.

Горцу Маклину на тот час оставались два перевала, считая перевал у горы Кросс-Фелл, са-мой высокой, почти три тысячи футов.

Дайте горные духи преодолеть благополучно! Местами склон оказался настолько крут, что без традиционных шотландских кинжалов было не обойтись. В долине, покрытой пёстрым ду-шистым ковром трав, оказалось пастбище, разгороженное множеством плетней. Пришлось на бегу перепрыгивать, опираясь рукой.** В конце долины, как назло, попалось болото. Откуда оно тут взялось, среди холмов? А впереди ещё тропа фей, с жуткими бегущими огоньками. Пе-ресекать тропу нельзя ни за что, сегодня День Святого Патрика.

Шотландец присел у ивняка, где бил ключ, раскрыл кошель, притороченный к поясу. Под-крепился сдобными лепёшками и вересковым мёдом. Слетелись пчёлы и пришлось сворачивать трапезу.

В лесах вокруг баронова замка никто не пел куплетов, даже и разговаривали-то с опаской. То и дело поглядывали вверх. До ловкача стало доходить, что люди из окрестных деревень просто стеклись сюда, оставив жилища. И окружили замок совсем не для того, чтобы напасть.

Он поговорил с одним рослым йоменом, с другим, третьим, все они были напуганы небесным знамением. В селениях не было ни одного священнослужителя, который мог бы объяснить и ус-покоить. Комета с каждым днём становилась всё ярче, паника росла, и народ, снимаясь с мест, собирался искать у господ защиты, или хотя бы объяснений и утешений. Сам ловкач не задумы-вался о грозном знамении вовсе, полагая, что короли ничем не отличаются от бедняков.

* - to rip – мчаться сломя голову (староангл.)

** - спустя несколько столетий состоялись конские скачки с препятствиями, а затем и лег-коатлетический стипль-чез.


«Да, не собираются они нападать! Восстанием тут и не пахнет! Напротив, они хотят защиты! Если кто им и нужен, то замковый приор. Пожалуй, самое время снова превратиться в гонца. В гонца, посланного так далеко, но выполнившего поручение так близко! И не мешкать, пока кре-стьяне сами не попрутся к господам.»

Брюхо подсказывало то же.

И, не торопясь, он направился к замку барона Кэндела.