Geum.ru

Поляков беглянди я предстартово е

Вид материалаДокументы

Содержание


С в е р х п р о ф е с с о р
Бег – это лучше всего, а на всяких свободных площадках
Испытания лунг-гом-па
Гомчен выслушал молодого монаха и ответил: - Мне уже передавали просьбу вашего гомпа
Подобный материал:
1   2   3   4   5

С В Е Р Х П Р О Ф Е С С О Р


ЧЕТВЁРТАЯ ПРЯМАЯ


На физмехе важнейшим и труднейшим считался курс матфизики. Вёл его профессор Миленький, невысокий, плотный, пятидесятилетний. Экзамен сдавали два семестра. Про-фессор далеко не всегда оправдывал фамилию, но старался быть справедливым и даже ми-лосердным к плававшим между двумя и тремя штормовыми баллами, не топил барахтав-шихся, а бросал спасательный круг.

- У вас есть выбор: дополнительная задачка, либо …

- Задачка, задачка! - захлёбывался тонущий.

- Условия я вам продиктую, но решать будете не сейчас, и даже не сегодня.

- А-а? – недоумевал студент.

- От физкультуры вы, случайно, не освобождены?

Тут молодой слегка обижался и хорохорился: мол, не только не освобождён, но вааще не слаб в лыжах (в футболе, боксе). Тогда следовал ещё один загадочный вопрос:

- Вы слышали, что через неделю первенство вуза по лёгкой атлетике?

Учащийся, на всякий случай, кивал.

- Чудненько. Записывайте формулировку задачи. Граничные условия: спорткомплекс, стадион, дистанция пять тысяч метров. Начальные условия: стартуем, мы с вами, одновре-менно. Если ваше время на финише будет – слушайте внимательно! – хуже моего на одну минуту, но не больше, то получаете четыре балла, если на три минуты – удовлетворитель-но, ну, а если более, сами понимаете.

Студент находился в замешательстве, но случались и бойкие двоечники:

- А, если я обгоню вас?

- «Отлично», - улыбался Миленький. – Итак, выбор сделан?

- Да! Да!

- Сколько кругов в пяти километрах?

- Э-э…

Следовала подсказка:

- В одном круге – четыреста метров.

Студент выпаливал:

- Двенадцать!

- С половиной.

- Да, конечно.

- Тогда вперёд, - профессор возвращал зачётную книжку и раскрывал свою записную. - Ваш забег первый. Расписание соревнований в холле спорткомплекса. До встречи.

Обретший спасательный круг, не думая ещё о кругах предстоящих, возбуждённо вска-кивал и собирался бежать из аудитории во все лопатки.

- Да, - понижал голос преподаватель. – Просьба: особо не распространяться. Вы меня понимаете?

- Ну, разумеется! – восклицал понимавший всё на свете, кроме матфизики.

К концу весенней сессии профессору удавалось сформировать не менее трёх забегов по десять человек.

Кое-кто из озадаченных студентов начинал по утрам, на всякий случай, совершать за-рядки-пробежки, но большинство молодых организмов было абсолютно уверено, что в двадцатиминутном соревновании - не смешите! - упражнении одолеет старого милого чу-дика. Подвох чуяли, но какой? в чём? когда? Как правило, разбалтывали условия задачи, и узнавали о существовании себе подобных. Гадали, в каком забеге стартует сам, и как бу-дет сравнивать результаты и зачем ему всё это вааще.

Наступал день пятёрки. Для кое-кого сей экзамен оказывался первым в жизни, где не требовалось шпор, а списывание отсутствовало напрочь! Требовалось лишь отыскать род-ную фамилию в вывешенных стартовых протоколах.

- … Вот, он, Миленький. В первом будет шлёпать.

- Слава богу, я во втором.

- А я в третьем. Ха-ха!

Седой крепыш, в аккуратных трусах и майке, появлялся на стадионе как раз к старто-вому взмаху судьи Слав Славыча. Пожилой профессор выходил состязаться с молодёжью, и, конечно же, неминуемо оказывался позади всех.

До пятого круга. К этому моменту он настигал слабейших. На седьмом оказывался в самой гуще. А к девятому дотягивался до лидеров. Затем съедал и тех, привозя всем к фи-нишу билеты на осень.

Дюжинная задачка оказывалась отнюдь нетривиальной, начинали соображать стартую-щие в следующем забеге. Наблюдая невероятные догонялки, они испытывали смешанные чувства. Смешанность достигала хаоса, когда они видели, как милейший профессор, не успев отдышаться, снова направлялся к стартовому виражу.

И снова, хрипя и отплёвываясь, плёлся самым последним. Молодые, от ужаса, форси-ровали темп, пытаясь оторваться как можно дальше и тем только ускоряли развязку. Ста-рикан опять плавно набирал ход и побеждал за явным преимуществом.

Участники третьего забега, заворожённые, смотрели, как, с трудом переводящий дух преподаватель приближается, чтобы проэкзаменовать их тоже! Всё повторялось под ко-пирку, впрочем, изредка какому-нибудь тощему лыжнику удавалось проиграть не более трёхи удовлетворительных минут.

Паузы между забегами, специально для профессора, не затягивались: как только Слав Славыч засекал последнего финишировавшего, элланодик-стартёр Соломон Русский, на-искосок, вызывал следущую группу и отправлял её в путь. Элланодики, судьи в Древней Греции, носили заметные издалека пурпурные хитоны. Русский довольствовался вишнё-выми штанами и полосатым, собственного шитья, рукавом. Читая оздоровительные лекци, начинал с Марциалла:

Бег – это лучше всего, а на всяких свободных площадках

Всякого рода игрой тешится только лентяй.

На передышку, у Миленького, каждый раз, выходило около пяти минут.

Студенты-физмеховцы закончились, но не забеги. В четвёртом, сильнейшем, где, соб-ственно, и разыгрывался титул чемпиона института, выходили разрядники из конюшни Слав Славыча. Утонувшие на осень, забыв о своей горькой доле, с открытыми ртами, на-блюдали, как на их глазах матфизика превращалась в метафизику. Просуммировав ряд своих чайников, Миленький собирался тягаться с настоящими бегунами. Вставал в ряд не просто со спортсменами, но с разрядниками вдвое моложе.

Нет, разумеется, сильнейшим бойцам (Гонщику, Джону, позднее, Мослу, Кроссу) он проигрывал, но слабейших, выбегая из семнадцати минут, обставлял.

Кафедра физвоспитания, в лице Слав Славыча, в очередной раз, благодарила кафедру матфизики, в лице Миленького, за обеспечение массовости в самом тяжёлом виде лёгко-атлетической программы.

Миленькому явилась вторая молодость. Первая захирела в аспирантуре. В логической последовательности молодого учёного посетили: лишний вес, гиподинамия, невралгия, яз-ва и гипертония. Посетили и поселились. После защиты докторской скакнул инсульт.

Кому несут подобные букеты? Врачам, докторам, лекарям. А доктор физматнаук от-правился в Бегляндию. Имено в тот приезд он и привёз учителю редкую довоенную карту края. Леченье было назначено собачье: завести пса, но не простого Тузика, а интеллигент-ную овчарку, и трусить с ней за кампанию. Без пяти минут профессор побродил знакомы-ми местами, повспоминал былые сражения, поговорил с новыми бойцами.

Ну, что ж, сказал он себе: земную жизнь пройдя до половины, перехожу на бег трус-цой.

И перешёл. А через семестр, незаметно для себя, начал наращивать объёмы, потом ско-рости, и трусца перешла в натуральный бег. Лечебная физкультура перетекла в настоя-щую. А спустя год, вернулся, как аналитическое продолжение, спорт. Рубикон был перей-дён в обратном направлении.

Однако, спорт был уже не тот, традиционный, времён его молодости, а новомодный, занесённый из-за рубежа. Там он именовался джоггингом*, у нас прижилась «трусца», а вместо «джоггеров» - «трусмэны». Название подкачало, зато дали и расстояния, которые покорялись отечественным «нулевикам» вызывали уважение. Или иные, но тоже сильные чувства. Сверхмарафонское движение возглавили стареющие участники войны, часто ин-валиды, кто с осколком в ноге, кто без руки. Люди, которым и в мирное время не сиде-лось без подвигов, стосковавшиеся по боям, превратились из любителей марафонов в фа-натиков сверхмарафонов.

Миленький, в этой компании, был «пацаном» - как пацаном был в войну - и потому са-мым шустрым.

Клубы бега множились не хуже групп здоровья. Удручало однообразие названий: сплошные КЛБ, «Клубы любителей бега», в лучшем случае, «Кентавры» и «Гуингнмы». Ветераны войны и бега показывали чудеса выносливости и организованно трюхали от од-ного города к другому. Однажды, по высшему партийному разрешению, даже пересекли государственную границу. Волны массовости поднимались всё круче.

Профессор Миленький не просто принимал участие, но считался в движении самой яр-кой фигурой. Вместе с тем, учёный бегун избегал постоянного потного роения и предпо-читал путешествия в одиночку, используя двухмесячный преподавательский отпуск. При-способил, приторочил, под классическую скатку специальный пояс, с необходимой мело-чёвкой: паспортом, кошельком, ножиком. Марафончик утром, марафончик вечером – вот и суточная норма. Ночевал в стогах, на деревьях, в сараях. В населённые людьми пункты старался не соваться.

- Откудова будешь, мил человек? – приоткрывалась дверь.

- Бегу, вот, на юг, к морю.

- Куды-куды?!

- На Чёрное море.

- На машине?

- Бегом бегу.

Дверь стремительно захлопывалась: виданное ли дело по миру без штанов, и ведь не молоденький уже, срам, да и только.

* Joggle - тряска (англ.)

Питался путешественник подножно и мог позволить себе любую отраву, любые заку-сочные, - желудок при тряске становится, как у баклана, камни переваривает. Каждый день слал письма Слав Славычу, делился с бойцами дорожными впечатлениями. И раз-мышлениями по истории сверхдальних пробегов.

« …Институт скороходства известен с древнейших времён. У всех царей, королей, им-ператоров, у каждого при дворе имелся специалист по доставке грамот и почты: «Шлёт за ним гонца с поклоном». Иногда скорохода дублировали лошадиной силой, или курьеры на мулах, на востоке - письмоносцы на верблюдах. Впрочем, кто кого дублировал, вопрос спорный. Бегивали и перед каретами вельмож. Известно, что лунг-гом-па, тибетские мона-хи способны преодолевать по горным тропам, босиком, в состоянии лунатизма, сотни ки-лометров. О моих собственных видениях как-нибудь после. Ещё существует племя, мек-сиканское, просто живущее в трусце, всем табором по горам и по долам бегают. Непре-рывный Исход. А чтоб не скучно было - мячики перед собой пинают деревянные. Спят ли на ходу - утверждать боюсь. Видимо, всё же останавливаются. Более здорового образа жи-зни представить себе трудно. Хотя можно вспомнить кенийских и эфиопских пастухов, бегающих на высоте трёх-четырёх километров.

В нашем КЛБ бываю не часто. Одна из радостей групповой трусцы – неспешная бесе-да, как во времена древних академиков, прогуливающихся по Афинским окрестностям. О чём только не успеваешь потолковать. На асфальте можно поддерживать достаточно вы-сокий уровень разговора, среди джоггеров много со степенями. Меньше - рабочих, слу-жащих, военных. Есть личности выдающиеся, вы о них знаете из газет, один недавно про-бежал вдоль границ всей державы; даже у меня в голове не укладывается. Что после этого довоенные пробеги советских конников (из Ашхабада в Москву, всего-то по полтиннику в день). Есть ещё бегающий морж: восемь десятков, борода до пупа, по снегу босиком шар-кает.

Подружился с одним симпатичным отставником. Для меня, протирающего всю жизнь кафедральные штаны, его морские походы – удивительные приключения. На палубе умуд-рялся марафоны делать! Но попадаются и тщеславные, смешные позёры. То, что можно простить молодым студиозусам, невозможно - пожившим бойцам. Одному, боевому офи-церу, прошедшему всю Великую Отечественную, показалось мало трёх собственных ор-денов - навесил пару чужих! Конечно население, радушно встречавшее наш пробег, не мо-гло этого знать, но перед своими-то зачем позориться.»

Когда им самим, Миленьким, восхищались люди далёкие и от бегов, и от матфизики, он искренне всплескивал руками:

- Какие таланты!? Какой уникум!? Что вы! Всё исключительно горбом. Я пахарь, пашу всю жизнь за семерых, что в науке, что в спорте.

Науку удалось совместить с бегом. Дельные мысли и догадки посещали на ходу. До поры, до времени, формулы чинно соблюдали привычный порядок, но на третьем часу вдруг начинали безобразничать, кувыркаться и принимать любопытные сочетания. За сто-лом оставалось только зарисовать набеганное.

Кафедра смущённо гордилась неординарным руководителем. Когда кто-то, выслушав рассказ про спортивную допсессию, интересовался, а случился ли хоть один студент, по-лучивший на стадионе пятёрку, то есть, вставивший всё же экзаменатору - ему отвечали, что да, один такой фрукт попался. Уже успев разогреться, профессор, в третьем забеге, вдруг обнаружил, что кого-то из своих двоечников он никак не может догнать. Любопыт-но, что небеговой фигурой фрукт напоминал самого Миленького, недавнего прошлого, с оттопыренной попой и намечающимся животиком. Выяснилось, что студент никогда ра-нее не участвовал в соревнованиях по бегу, во всяком случае, по своей охоте.

Нарисовав в зачётной книжке пятёрку, профессор за руку подвёл Толстого к Слав Сла-вычу, на предмет зачисления в конюшню. Вскоре удивительный студент побил все рекор-ды факультета, не слишком при этом похудев. Разгадка феномена оказалась в простой, но редкой игре природы. Последняя, шутя, взяла, да и засунула в грудь неказистого человеч-ка мощнейший мотор. Если у обычного индивида пульс в покое около 60 ударов, у хоро-шо тренированного бойца около 40, то у Толстого бухало слева всего 25 раз в минуту. Впрочем, истинным, убеждённым бойцом Толстый не стал, хотя покушался на один из ре-кордов Джона и даже выиграл однажды статуэтку споткнувшегося. Возвратил тренеру шиповки ещё на преддипломной практике. Ну, не получал он удовольствия от бега. Что с таким дурачком поделаешь?

В другом письме Миленький сообщал:

«Ничто не ново под луной. Именно под луной. Последние дни печёт неимоверно, и, в виде эксперимента, бегу ночами. Ощущения сказочные, кайфовые. От лун-гом-па извест-но, что сумерки и светлые ночи благоприятствуют бегу, а однообразие ландшафта способ-ствует достижению транса. Нужно вперить взор в далёкую, путеводную звезду, такую чтобы и не слишком низко над горизонтом (не исчезала бы из-за рельефа), и не слишком высоко (краем глаз держишь связь с землёй). И словно по Млечному Пути ползёшь! При этом сильно слезятся глаза, просто ручьи текут, так что сторонний наблюдатель бог знает что мог бы подумать. Ещё для достижения ритмичного дыхания необходимо повторять одну и ту же фразу, но вот какую именно - секрет тибетских монахов. Современные бегу-ны дорого бы заплатили. Часто являются галлюцинации, раздвоение, видишь себя со сто-роны! Удивительное ощущение. Иногда впадал в такое состояние, когда не чувствовал ус-талости, не замечал ударов о камни, не слышал окружающего мира, мог фуговать (fuga, по латыни, бег, знают ли нынешние молодые?) хоть до восхода солнца. Наслаждение, опья-нение, озарение, эйфория - трудно подобрать слово. На заре, любуясь птицами и облака-ми, можно умчаться бог знает куда. Хотя какая-нибудь мелочь, отсутствие вазелиновой смазки или рубец в носке, может запросто вернуть на землю. Как-то попробовал обойтись без плавок, в результате стёр лучшего друга до крови. А другой раз сунул, пижон, травин-ку в рот на бегу, так потом час откашливался, - попала в дыхалку.

Слава богу, я не принадлежу к тем, кто впадает в транс помимо собственной воли, без цели. Такого одержимого можно убить, если попытаешься остановить силой.

Другое дело, к языку пристают песенные липучки, коими переполнен нынешний эфир.

О самочувствии. Если во время бега поглощён анализом, значит, неважнецкое, а, если отвлечён – стало быть всё о'кей. Впрочем, это субъективно, у других сверхмарафонцев на-оборот. К здоровью отношусь теперь серъёзно, с врачами дружу, ведь сколько уже наших, пренебрегших советами, добегались. Правда, кое-кто из ветеранов мечтал помереть на ди-станции, мол, на миру и смерть красна. Осуществили мечту. Как ни крути, а помереть здо-ровеньким большая удача. И для окружающих.

Вспомнилась, Слав Славыч, поговорка санаторных выпивох: тяжело в лечении, легко в гробу.

Пару раз, когда дорога шла в лесу, что-то со страшным шумом ломилось параллель-ным курсом. Лось? Медведь? Ужас! Ледяной пот. Ноги в коленях подрубались, остатки волос дыбом.

Вестимо, всегда что-то обязательно ноет и болит, без этого и пробег не пробег. Одно проходит, начинается другое. Теперь, вот, судороги по ночам, и ступни отекают. А при переходе на ходьбу – «морская качка».

Когда-то мы соревновались, придумывая красивые названия, вроде «пожирателей про-странств», «создающих ветер»… Так вот, «лун-гом-па» переводится, как «созерцающие ветер».

Однажды, на пятом часу бега, в лунную ночь, мне было видение монаха – говорю это как сугубый учёный-материалист – привиделся именно лун-гом-па, тибетский монах, в круглой шапочке, похожей на тюбитейку. Он будто парил над землёй, ритмично отмахи-вая правой рукой, в которой держал, кажется, кинжал.

Привет молодым бойцам. Надеюсь, не сужается круг, кружащих через рай. А десерта-ции? Не приелись? Привет Русскому, Соломону, если объявится. Он как-то рассказывал про российские бега, ещё дотярлевские. Оказывается, бег начинался в России, как цирк, завезённый из-за границы. Затем развился в массовое движение-воспитание. Нынче спорт снова превращается в цирк, в представления отдельных суперменов, накачанных допин-гом. Впрочем, беговым состязаниям превращение в шоу не грозит, - если у зрителей зате-кут ноги, тут же и разомнут.

Как там наше лесное семейство? Ваши дочки? Все живы-здоровы? Всё по-прежнему?»

Письма Слав Славыч зачитывал вслух. Бойцы доставали Книгу Райских Кругов, затрё-панную тетрадку и штудировали историю, достижения сверхпрофессора и его легендар-ных современников, Колеса и Малька. Молодые готовились к своему Кругу. Восхища-лись результатами Гонщика и Джона. А, вот, про войну поколение, перекормленное рас-сказами и фильмами о подвигах, впитывало с трудом.

Бойцы расспрашивали про Пани-Пони-Пени. Наглаживали, полировали переходящий приз, споткнувшегося бегуна, стоящего на тренерской тумбочке. Заглядывались на под-росших дочек учителя.

Меж тем, в Бегляндии, как и во всей империи, происходили серьёзные перемены. Доч-ки лесника воспользовались открывшейся государственной границей. Но не той, ближней, которую некогда пересекал Колесо. Старшая попыталась поймать француза, но тот уско-льзнул, и она осела в надёжной Германии. Младшая перещеголяла сестру, улетела за оке-ан. Родители навещали дочек, а, спустя некоторое время, поддавшись на уговоры, реши-лись на эмиграцию.

- Одна нога идёт за порог, - сетовал лесник, - а другая не хочет.

- Долг ты свой выполнил, всех захоронил, - отвечал Слав Славыч.

И лесник стал дважды переселенцем. Прощаясь, открыл другу тайну, свой страх, кото-рый укрывал всю жизнь.

- Я, ведь, в войну с год находился на оккупированной территории. Вот, и подался в глушь.

- И райцентра боялся?

- Ну да. И фамилию женину взял.

На хозяйстве остался Слав Славыч.

Волна учеников была десятой, заключительной. Молодёжь народилась избалованная, пассивная, нюхающая, крепостью не сравнимая с прежними поколениями. Конечно, спо-собные попадались всегда. Сам Слав Славыч бегал уже мало, в одиночку. Чаще сиживал у телескопа.

Зато теперь не нужно было никого заманивать в библиотечный чулан, где скопилась тьма книжек на языках. Молодёжь охотно осваивала всё иностранное.

От одного языка пытался отвратить учитель. Отклоняясь от Райского Круга, показывал санаторную фауну. Забегали и, через Поросячий Брод, на свиноферму, к чумазым визжа-щим хрюшкам.

- Интересно, о чём они хрю-хрю?

- Поймёшь пьяного язык, поймёшь и свиное хрюканье, - замечал тренер, человек так и не познавший вкус алкоголя. Последний факт всеми поколениями бойцов признавался не-вероятным. Недостижимым рекордом.

Прививка «от учителя» действовала, презрение к пьяницам и курильщикам застревало в молодых организмах; до поры, пока сами не становились зависимыми.

Ближние иностранцы, давнишние враги, вывезя могилы предков, не успокоились. За-крутилась торговля: мы им - их бывший лес (за гроши), они нам бумагу и прочее (за евро). Стали выходить книжки по истории, к примеру, об истинном прошлом края, и Слав Сла-выч посылал их другу в Америку. Или в Германию, смотря, где жил экс-лесник.

Миленький теперь присылал отчёты о командировках:

«…Города осматриваю по утрам. В несколько приёмов обскакал Лос-Анджелес и Фри-ско. Теперь ношусь по Нью-Йорку.

Как я благодарен вам, дорогой вы мой учитель, что приохотили к языкам. Разумеется, не только за это. Только много лет спустя догадался, что те машинописные страницы вы перевели на английский специально, чтобы меня заманить, для затравки. И помню своё изумление, когда гордо заявив, что одолел дюжину книг на английском и немецком, по-лучил ваш ответ: «Самое время заняться испанским и латынью.»

Не поверите, в Техасе познакомился с легендарным, трёхкратным новозеладским олимпиоником! да-да, тем самым Питером Снеллом! Занимается физиологией рекордов и пришёл к выводу, что наука - лишь малая часть в уравнении, раскрывающем структуру высших достижений. Кто бы сомневался.

А недавно пригласили в Милуоки, на астрофизическую конференцию. Хотя мой тепе-решний интерес в другом, всё же слетал. Представьте, самые умные люди планеты зада-вались «детскими» вопросами: что представляла собой Вселенная, когда была размером с мяч? или с горошину? или с протон? Горячо обсуждался принцип отсутствия границ… но в письме обо всём не расскажешь, приеду, повеселю вас новыми выдумками Хокинга и прочих гениев. Набрал книжек, по интересующей вас тематике. Фактически вся астрофи-зика на английском. Купил пять пар кроссовок, супер, как теперь выражаются, настоящие сапоги скороходы! У нас таких слоёных ещё не продают.

Русский писал мне, что раскопал протоколы, и вы, оказывается, бежали марафон в том самом 48-м, когда впервые разыгрывались медали первенства страны, и когда Ванин по-казал 2: 31, в то время, как в Лондоне у победителя было 2: 34. Были когда-то и мы на ко-не! Почему вы нам не рассказывали?!»

Последнее письмо академика из-за кордона на кордон Лесное начиналось так:

«Дорогой Слав Славыч, провидец вы наш! Утром трусил с одним местным биологом. Оказывается, научно доказано то, в чём вы нас убеждали сорок лет назад. Нервные клетки восстанавливаются! Но только, если бегать. Биолог просил передать своё восхищение.

Первой группе мышей дали вращающиеся колёса, в которых они любят бегать, как белки. Вторую группу регулярно бросали в воду, заставляя плыть к берегу. Третью ничем не беспокоили, и мышки мирно били баклуши.

Известно, что умственные способности ухудшаются, если гибель нейронов не компен-сируется рождением новых клеток. В результате опытов новые клетки появились только у бегунов. Экзамены на сообразительность они выдержали куда лучше и пловцов, и сидель-цев, показавших примерно одинаковые результаты. Последнее кажется нелогичным, ведь пловцы тоже получали физическую нагрузку, но они её именно что получали, барахтаясь вынужденно, безо всякого удовольствия и кайфа. Тогда как бегуны сами прыгали в колесо и выпрыгивали, когда хотели.

А ещё, биолог сообщил, что я похож на акулу, у которой нет плавательного пузыря, и поэтому она вынуждена всю жизнь быть в движении.»


ИСПЫТАНИЯ ЛУНГ-ГОМ-ПА

ЧЕТВЁРТЫЙ ВИРАЖ


В монастыре Восточного Тибета умер настоятель, великий лама Дорджтоб. Через не-которое время монахи, как и полагалось, стали искать реинкарнацию ушедшего «за край печали». Ребёнку, то есть, предполагаемой инкарнации, должно было исполниться не ме-нее двух лет. Сам достопочтенный Дорджтоб не оставил указаний о месте своего нового рождения, так что пришлось обратиться к астрологу. Последний дал весьма расплывча-тые объяснения, в каком краю и по каким признакам искать мальчика.

Проходил год за годом, поиск нового воплощения великого ламы не прекращался. Но тщетно. Монахи-буддисты и все поклонники ламы Дорджтоба пребывали в печали. Мона-стырь, принадлежавший секте «красношапочников», последователей Падмасамбхавы, стал терять набожных состоятельных покровителей. Многие маги и ясновидцы, коими славятся те земли, пытались помочь монастырю. Так прошло около двадцати лет. Нако-нец, кто-то вспомнил о гомчене из далёкого Поданга, о сверхъестественных возможностях которого ходили легенды.

К тому времени в монастыре появился свой лунг-гом-па. Так в Тибете зовут чудо-ско-роходов, демонстрирующих чудеса скорости и выносливости. Преуспеть в технике лунг-гом пытаются многие молодые монахи, но лишь редким единицам удаётся овладеть этим искусством. Монах, прибывший из соседней провинции, сказал, что имеет опыт скорост-ного передвижения в пространстве. Кое-кто из монастырских, нарушая неписанные пра-вила, попытался выведать секреты его мастерства. Но пришелец молчал, так как поклялся не разглашать учение своего наставника. К тому же секреты, будучи рассказанными, всё равно не помогли бы, ибо даровать мастерство, как и просветление, невозможно, оно мо-жет быть достигнуто лишь благодаря собственным усилиям, да и тех недостаточно, без тонкостей и тщательно оберегаемых секретов.

Решено было отправить, а заодно и испытать, скорохода за советом выдающегося гом-чена. Гонцу предстояло преодолеть до Поданга более 10 000 догкпа*. Это, если считать самым прямым путём, но лунг-гом-па всегда выбирают свои особые маршруты, подходя-щие только им. На закате солнца все собрались у монастырских ворот, чтобы проводить скорохода. Крутили молитвенные колёса, рядом со стеной.

На молодом монахе был обычный монашеский плащ, в руках он нёс связку цепей. Обычным размеренным шагом лунг-гом-па направился к небольшому гольцу, откуда

* - около 1500 километров


должен был начаться его долгий путь.

Проводив, монахи вернулись в цокханг, молитвенный зал.

Монах-гонец достигнул вершины гольца, снял плащ, надел на обнажённое тело цепи, тщательно закрепил их и снова накинул плащ. Он принял обычную позу для медитации, позу лотоса и через некоторое время впал в состояние транса.

Сумерки сгустились. Монах поднялся. Левая рука его придерживала полу плаща, в правой был кинжал. Он повернулся лицом на юго-восток, чуть откинулся, напружинился и сделал прыжок вниз, с одной ноги на другую, потом следующий, подлиннее и, как мя-чик, запрыгал по склону. Глаза его были широко раскрыты, а взор направлен на яркую звезду над горизонтом, находившуюся на нужном курсе. Звезда находилась не слишком низко, но и не слишком высоко, дабы, краем глаза, контролировать землю. Постепенно частота прыжков немыслимо возросла, так что казалось, он не касается земли. Это не бы-ло ни быстрой ходьбой, ни привычным бегом. При каждом скачке рука его слегка опуска-ла кинжал, будто это был не короткий клинок, а длинный меч, на который можно опере-ться. При этом губы шептали: «Ом мани падма хум!»

Лунг-гом-па находился в том состоянии транса, когда частью сознания он видит встре-чающиеся препятствия, помнит цель пути и контролирует нужное направление. При этом он выбирает маршрут так, чтобы рельеф был как можно более равнинным, а местность пустынной, во всяком случаем, однообразной. Слава богу, Тибет богат великолепными ка-менными пустынями и бескрайними степями. Молодой скороход знал, что опытные лунг-гом-па умеют преодолевать и сильно изрезанную, пересечённую местность, но решил, что лучше удлинить путь, чем рисковать в лесах и узких долинах. Он не был уверен, что смо-жет не сбиться с дыхания и выдержит ритм.

Звёзды уже давно сменили свои прежние места, но он уверенно двигался в правильном направлении, - нужная звезда была запечатлена в его мозгу. «Третий глаз» постоянно дер-жал в поле зрения место назначения. Так прошла ночь, наступило утро и день. Лунг-гом-па продолжал движение прежней быстрой поступью. Губы его твердили: «Ом мани падма хум! Ом мани падма хум! Ом мани падма хум!»

Наступила вторая ночь пути.

Случилось так, что на следующий день после его отбытия, монастырь посетил извест-ный гомчен Кьонгбу. Он был с почётом принят настоятелем, управляющим, может быть, единственным в монастыре человеком не заинтересованным в поисках очередной инкар-нации ламы Дорджтоба. Траппы принесли риса, варёных овощей, тсампу (муку из прожа-ренного ячменя) и дымящийся чай, приправленный маслом и солью. Тлеющие по углам палочки распространяли сильный приятный аромат. Настоятель, одетый в величественные одежды, в мантию, усыпанную драгоценными камнями, восседал в центре, на возвыше-нии, рядом с ним лежал серебряный жезл, инкрустированный золотом и кораллами. Гом-чен Кьонгу был одет просто, безо всяких украшений, разве что в волосы был воткнут гре-бень, усыпанный бирюзой. Настоятель посетовал на трудности управления большим мо-настырём, монахи всё чаще нарушают распорядок, предусматривающий восемь часов ме-дитации и восемь учёбы и физического труда. Хуже того, некоторые чередуют чай с пи-вом, заявляя, что Падмасамбхава позволял употреблять алкоголь для ритуалов.

- Но ведь один пьёт, чтобы совершать обряд, а другой совершает обряд, чтобы пить.

- Две капли священного вина могут привести к проклятому пьянству, - согласился гом-чен Кьонгу.

Действительно, зачем годами мучить себя, пытаться совершенствоваться, стремиться к просветлению, когда «вот она, нирвана – в чаше».

Участники трапезы ели очень медленно: каша должна стать жидкостью, а твёрдая пи-ща должна стать кашей.

Настоятель не собирался посвящать гостя в поиски инкарнации великого Дорджтоба, но один из помощников-таки пожаловался, что уже двадцать лет они не могут найти под-ходящего ребёнка.

- Позавчера был отправлен скороход, - заключил помощник, - В Поданг, к знаменито-му гомчену.

- Это мой духовный учитель, - сказал гомчен Кьонгу. – Вы хотите его совета?

- О, да, - ответил управляющий.

- Я думаю, вы получите его совет.

- Да, скороход скоро будет.

- Это случится раньше.

И в ту же секунду странствующий лама резко переменился в лице. Он окаменел. Нас-тоятель и монахи никогда ещё не видели такого внезапного впадения в транс. Веки гом-чена опустились, лицо менялось на глазах: оно покрывалось морщинами, появлялись ме-шки под глазами, кожа белела и свисала. Когда лицо его вновь ожило и глаза открылись, перед монахами сидел незнакомый старик. Синие (а не карие, как у Кьонгу) глаза смотре-ли приветливо. Надтреснутым голосом он произнёс с расстановкой:

- Через… час… он… придёт… сам.

Лицо снова стало бесстрастным, а затем стало плавно возвращаться к прежнему обли-чью. Лама пришёл, возвратился в себя. Он тяжело дышал и было видно, что еле жив от ус-талости.

Траппы помогли ему подняться и покинуть комнату.

Помощник предложил объявить монахам радостную весть.

- Подождём, - возразил настоятель.

Он оказался прав: ни через час, ни через два, ни через три никто не подошёл к монас-тырским воротам.

Но никто, ни гомчен Кьонгу, ни другие присутствовавшие, не был смущён, все пони-мали, что они просто неправильно, слишком прямолинейно истолковали слова старца из Поданга. Но каково правильное толкование? Этого никто сказать не мог. Настоятель те-перь желал только одного: чтобы не вышло и у гонца.

Тибетская мудрость гласит, что слабохарактерный человек, претендующий на роль главы монастыря, сам напрашивается на неприятности, как дряхлая старуха, вызвавшаяся пасти табун коней. Но настоятель не был слабаком и считал что долгое время его власт-вования даёт ему право на пожизненный срок.

Тем временем, лунг-гом-па продолжал свой транспереход. Пришлось миновать неско-лько перевалов и альпийских лугов, путь его лежал через высокогорные степи, поросшие низкой травой. Со всех сторон высились горные хребты. Неизъяснимое спокойствие цари-ло на просторах. Неправдоподобную тишину и спокойствие этих стран ничто не наруша-ло. Сама природа предназначила эти края для легенд и чудес. Нередко скороход находил-ся намного выше клубящихся туч и являл собой фантастическое зрелище. Он обогнул множество солёных озёр, на берегах которых рос один только древовидный можжевель-ник. Попадавшиеся, изредка, пастухи падали ниц; саманы, бродяги-аскеты, завидев его, кланялись до земли. Считалось редким счастьем встретить настоящего лунг-гом-па. Ско-роход никак не реагировал на встречавшихся, хотя и видел их боковым зрением. Замечал он и пещеры созерцателей-анахоретов, селившихся в совершенно безлюдных местах. Лю-бые селения, крупные и маленькие, миновал стороной. Часто встречались ему россыпи ко-стей и черепов, тибетцы относят своих мёртвых на съедение хищным грифам, чтобы и по-сле кончины приносили пользу. Монахи-дробильщики расчленяют тела, отсекая руки и ноги, сердце протягивают вожакам грифов, мясо с тела раздаётся остальной стае, а лёгкие и кишки достаются обычно волкам и лисам.

К вечеру третьего дня он вступил в большую долину. Внизу темнел Поданг. Лунг-гом-па остановился за несколько километров до города, в небольшом лесу. Он вывел себя из гипнотического состояния, попил из ручья, подкрепился ягодами и устроился на ночлег. Ещё перед рассветом он вошёл в город. В Поданге в это время проходила церемония благословения местного монастыря «жёлтошапочников». Монастырь, очищенный от злых ду-хов, должен был стать, по преданиям, частью Нуб Девачена, Рая Великого Блаженства.

Звучала завораживающе-печальная музыка. Звуки рагдонгов и кьялингов текли плавно и спокойно, без пауз и каких-либо акцентов. Маленькие и большие барабаны вели ритм. Словно подчиняясь ему над горами поднимался рассвет.

Посланец, не поднимая головы, спросил встречную женщину, как найти знаменитого гомчена. Голос женщины заставил монаха поднять глаза. Такого прекрасного лика он ещё не встречал. Девушка продолжила путь, а лунг-гом-па стоял, как вкопанный. Не без труда заставил себя двинуться с места. Пытаясь избавиться от наваждения, признёс резко: «Хум! Пхат! Хум! Пхат!»

Монах нашёл жилище ламы и попросил принять его. Старец повелел прийти в полдень. Всё время до этого срока посланец далёкого монастря бродил по городу с одной единственной мыслью.

Гомчен выслушал молодого монаха и ответил:

- Мне уже передавали просьбу вашего гомпа.

- Но как это могло быть? – удивился молодой скороход. Он отставил в сторону торм и чашку с чаем, которым угощал его хозяин. – Раньше меня никто не мог прибыть в Поданг.

Молчание было ему ответом. И мимолётная улыбка. Потом, помедлив немного, маг взял кусочек материи и начертал несколько слов.

- Здесь мой совет, - он протянул недоумевающему монаху.

Тот засунул письмо в складки плаща, поблагодарил поклоном и удалился.

Вечером того же дня он отправился в обратный путь.

Молодой лунг-гом-па был доволен. Можно считать, что он справился с поручением. Оставался обратный путь, который займёт те же три дня и три ночи. Отправляясь из мо-настыря, он был всё же не слишком уверен в своих силах, в достаточной концентрации в дневное время, при свете солнца. Длительность и глубина транса зависят от духовного и физического развития. Стало быть, он действительно находится на высоком уровне.

Из головы не выходили загадочные слова старца и лик незнакомки. Он приступил к медитации в сумерках, сразу после захода солнца. Слава богам, ночь снова выдалась звёз-дной. Но он долго не мог сосредоточиться и забыть о сегодняшних впечатлениях.

Скороход достиг эффекта лёгкости ног и наслаждался головокружением от своей ог-ромной скорости. Лунг-гом-па почти летел, позвякивая цепями. Он верил, что если бы не утяжелил себя, то действительно взлетел бы и оторвался от земли.

Во время всего движения, помимо ритма задаваемого движением кинжала, синхронно повторял мантру: «Ом ваджра гуру падма сидди хум!

Ом ваджра гуру падма сидди хум!

Ом ваджра гуру падма сидди хум!..»

Немало времени потрачено на овладение искусством использования внутреннего воз-духа. Сначала несколько лет под руководством опытного наставника он выполнял одни только дыхательные упражнения, овладевал различными системами. Только после этого началась учёба собственно технике лунг-гом. При помощи ритуалов ученик овладевал концентрацией и учился повторять магическую формулу, повторять в строго определён-ном ритме. Затем началось обучение специальной ходьбе. Необходимо было объединить её с дыхательной гимнастикой. «Дыхание, - говорил учитель, - быстроногий скакун, а ра-зум – наездник». И наставлял ученика, как сосредоточиться на чём-то далёком, не позво-лять себе отвлекаться, уметь упорядочивать сознание. Причём, отвлекать могли не только внешние условия, но и видения.

Однажды, во время одного тренировочного трансперехода ему вдруг отчётливо яви-лась фигура странного невысокого бегуна. Кожа у человек была бледного цвета, не похож он был ни на тибетца, ни на китайца, ни на индийца. Бегун был немолод. Двигался он обычным манером, но весьма странным являлся его наряд: короткие, выше колен штаны, на поясе широкая лента, с многочисленными карманами; на ногах непривычные туфли на толстой подошве. Было слышно его шумное дыхание. Что-то говорило, что человек этот находится не только безмерно далеко от Земли Снегов, но и в другом потоке времени, за несколько десятков или даже сотен лет. Впоследствии монах пытался специально, вызвать это видение, но, в лучшем случае, видел лишь контуры бегущей фигуры, и совсем не ощу-щал его энергии.

Учитель принадлежал к школе мистиков, признававших «Милиндапаньху». Ученик изучал, как положено, учение о «четырёх благородных истинах», о том, что существует страдание, причина страдания, состояние освобождения от страдания, путь, ведущий к ос-вобождению от страдания.

На шестой вечер своего отсутствия лунг-гом-па приблизился к знакомым местам. Мар-шрут снова вывёл его на холм-голец, откуда был виден монастырь и откуда начиналось путешествие.

Траппы оповестили о прибытии посланника. Последний медленно шёл к монастырю Монахи шептались: скорохода покачивало, точно пьяного.

Настоятель раскрыл письмо из Поданга. Там стояли те же слова: «Через час. Он придёт сам».

Все монахи были в недоумении. Но гомчен Кьонгу, прочитав послание, проник в его смысл. Он громко заявил:

- Ребёнок находится в часе пути от монастыря. Есть ли такое селение?

- Да, есть, но совсем небольшое.

- Нужно направиться туда. Тогда он сможет нас найти.

И действительно, стоило монастырской делегации прибыть в маленькую, в несколько хижин деревеньку, как от играющих детей отделился мальчик. Он подошёл и сказал на-стоятелю:

- Я вас ждал. Где моя красная шкатулка? - он был не по-детски серьёзен. – Кораллы бу-дут принадлежать тем, кто помогал найти меня.

Настоятель посмотрел на помощников. Те были растерянны: они ничего не знали о красной шкатулке. «Тем», а не «тому» - отметил про себя настоятель, но это ещё ничего не значит.

Траппы постелили, прямо в пыли, ковёр и выложили сотни две предметов: куритель-ные трубки, фарфоровые чаши, книги, амулеты, шарфы. Не колеблясь, мальчик безошибо-чно выбрал несколько вещей, принадлежавших покойному, великому ламе Дорджтобу.

Монахи склонились в благоговейном поклоне. Душа, меняющая телесные одежды, на-шла свою новую. Мальчика посадили на чёрного пони. Шествие направилось в монас-тырь.

На следующий день старый траппа вспомнил, что в покоях великого ламы есть заму-рованная ниша, которую он велел открыть только тогда, когда найдут его инкарнацию. Тайник раскрыли и обнаружили красную шкатулку, в которой лежали превосходные ко-раллы.

Несколько дней молодой лунг-гом-па провёл в глубоком сне, в отведённой ему почёт-ной келье монастыря, рядом с помещением для древних божеств. Монахи подсчитали, что для обыкновенного пешего перехода, когда идёшь по двадцать часов в сутки, безостано-вочно, подкрепляясь лишь изредка, потребовалось бы не менее двух месяцев. Перед са-мым пробуждением скороходу снились сны, то есть то, что на Тибете называется астраль-ными путешествиями, когда душа, покинувшая тело, с невообразимой скоростью может оббежать пол-мира. Ламы умеют так путешестовать и наяву; при этом, не смотря на стре-мительный бег души, точно помнят места, которые посетили.

Мальчик-лама Дорджтоб собственноручно наградил скорохода и гомчена Кьонгу. По-следний сказал, что уже передал учителю о свершившемся.

А молодого скорохода вскоре видели идущим к гольцу, к стартовому холму.