Муратов н е р е а л ь н о е к и н офантазии взбунтовавшегося киномана
| Вид материала | Документы |
СодержаниеСССР, 1956, 0.10, реж. Лев Атаманов, мини-мульт-поэма о русской печи "Отлитый в бронзе" |
- В. Е. Кузьмин, Е. Н. Муратов, А. Г. Артеменко, Е. В. Варламова, 15.2kb.
- Дата рождения 12. 05. 1986г, 42.19kb.
- Национальный Инвестиционный Совет (нис) общественное объединение, образованное в мае, 4911.31kb.
- Национальный Инвестиционный Совет (нис) общественное объединение, образованное в мае, 2448.69kb.
- Важней всего погода в доме, 555.61kb.
- Владимир Соловьев. Чтения о богочеловечестве, 3836.58kb.
- Муратов Сергей Александрович пристрастная камера учебное пособие, 2722.25kb.
"ОДИНОЧЕСТВО"
СССР, 1962, 1.20, реж. Илья Фрэз, в ролях: Ольга Лысенко, Саша Чудаков, Владимир Емельянов, Слава Девкин, Володя Семенович, Жора Александров, Владимир Трещалов, Вова Семенов
Митя обошел соседский палисадник слева, отодвинул висящую на одном гвозде штакетину и оказался под защитой густых кустов сирени. Отвернув вырезанный кусок дерна в дальнем углу палисадника, он проверил схрон и выскользнул обратно на улицу.
Еще ни разу он не дал маме повод усомниться в своей послушности и в своем трудолюбии. Теперь Митя отправился за макухой на маслобойню, а затем должен был накормить и напоить коз.
Он закончил пятый класс и, как единственный оставшийся мужчина в семье (отец не вернулся с фронта), стал потихоньку примерять на себя роль главы семьи. Этот костюм был ему еще великоват, но он видел, с какой надеждой и с каким ожиданием на него смотрела мама - и готов был разбиться в лепешку, чтобы в любимых глазах не промелькнуло разочарование.
После обеда Митя забрал свёрток из схрона и пошел в рощицу на песчаном берегу Хопра, где он еще в мае соорудил небольшой шалашик.
По дороге на него опять накатило то состояние, которого он стыдился и о котором не хотел и опасался кому-либо рассказывать. Какая-то звенящая, гулкая и дымчатая пустота неожиданно заполняла его изнутри, а потом выливалась ползучим туманом наружу, искажая и омертвляя все предметы вокруг.
Он и весь остальной мир оказывались по разные стороны невидимого барьера, в котором оставался лишь узкий лаз, через который он мог вернуться обратно.
Митя любил, жалел и маму, и младшую сестрёнку, не мог представить свою жизнь без них, но этот лаз с каждым разом становился всё уже и уже, и он теперь едва в него пролезал.
Он хорошо запомнил, когда это состояние появилось в первый раз. Митя был тогда во втором классе и учил уроки, сидя за обеденным столом. Самолетный гул и вой летящей бомбы он услышал слишком поздно и не успел даже пригнуться: осколок величиной с кулак пробил стену в полуметре над его головой и упал в середине комнаты.
Он видел, как маленький мальчик забился под стол и тихонько плакал там. "Как хорошо, что Митя даже не ранен", - он думал о себе, как о чужом, но хорошо знакомом человеке, - и впервые осознал, что один-одинёшенек на всём белом свете.
Прибежавшая через полчаса с работы мама с трудом вывела его из шокового состояния. Сердце её обливалось кровью, когда она стала замечать, как Митя иногда полностью скрывался и замыкался в себе. Она еще не знала, какая тоска, какое одиночество поселилось в нём навсегда.
Митя развернул свёрток, выдернул чеку и бросил гранату в метрах трех от себя. За мгновение до взрыва он всё-таки метнулся в сторону и спрятался за сосну, которая защитила его от града осколков. Оглушенный близким взрывом, он догадался, что его тоска была ранена, и был твердо намерен в конце концов добить её в следующий раз.
"ОПАРА"
СССР, 1956, 0.10, реж. Лев Атаманов, мини-мульт-поэма о русской печи
Нусь и Мази, братья-близнецы, малыши-запечники, - ждали этого события всю неделю. Изба наполнилась чудесным, дурманящим, добрым запахом бродящего жидкого теста: уже с полчаса, как Тимофеевна выставила опарницу на шесток печи.
Махонькие, не больше ноготка, хранители печи от радости расшалились, распрыгались, стали кувыркаться, а затем затеяли потешную рукопашную - от восторга, от избытка чувств, которые невозможно было удержать в себе.
"Опять мышата балуют", - подал голос дед Егор в надежде, что Тимофеевна обратит на него внимание. Она возилась в своем углу и сделала вид, что не слышит: была в обиде на старика за то, что тот пообещал вчера наколоть дров, а затем мнимой хворью и пустыми отговорками ловко обхитрил её. Утром дед Егор полностью исправил свою оплошность, но обида осталась. "Ничего, к вечеру будет как шёлковый", - с любовью, но строго отметила про себя Тимофеевна.
Нусь уже прилаживал, крепил нитку, с которой они будут прыгать в опару, а Мази отправился за мукой, чтобы посыпать ею спуск.
Более боевитый Нусь прыгнул первым: купол опары прогнулся, но выдержал вес малыша и вытолкнул его к краю опарницы. По мучной дорожке Нусь, с замершим от страха и счастья сердцем, благополучно скатился вниз.
Мази малодушничал и не решался прыгать, а нитку отпустил с закрытыми глазами: летел неловно, раскинув руки. Его судорожно сжатый кулачок пробил мягкую корочку опары - и Мази погрузился в неё по самое плечо.
Они выбирались и не из таких ситуаций: Нусь стремглав взобрался на печь и, развязав узлы, стал спускать длинную нитку вниз, туда, где как муха в мёде барахтался Мази.
Когда Нусь вытащил брата на запечек, они оба совершенно выбились из сил. Руки, лицо, волосы - были в муке и в тесте, но их глаза светились такой светлой и чистой радостью, которая бывает только в детстве - таком далёком детстве.
"ОТЛИТЫЙ В БРОНЗЕ"
СССР, 1963, 0.10, реж. Борис Степанцев, рассказ о детской преданности
Жёлтые конусы, уходящие вниз от светильников, постепенно заполнялись снежными струями, которые не имели начала, а замирялись уже внизу, на белых, искрящихся пуховиках.
Миргородец тяжело вздыхал и морщил лоб - метель разгонит всех неспешно гуляющих и торопливо шагающих. Все, даже самые подвижные, в такую погоду затихали в своих теплых, уютных квартирах, в тайне радуясь и одобряя суровый нрав зимы.
И только Миргородец не имел ни дома, ни родных, с которыми можно искренне шутить и смеяться во весь голос.
За что он провинился: никто не мог сказать о нём ничего дурного, но его убрали с глаз долой, в тесный, но уютный дворик. Сколько лет прошло, а опасения остались: а вдруг он возьмет и отколет что-нибудь странное, то, что не поддается оценке и не соответствует превалирующей серьёзности.
Эта чрезмерная серьёзность больше всего угнетала и удивляла Миргородца. Пару раз он пробовал наладить контакт со взрослыми прохожими, которые вроде бы проявляли к нему какой-то интерес. Но стоило ему растянуть рот в улыбке и приветливо подмигнуть им, как их лицо искажалось недоумением, переходящим тут же в суеверный ужас. Они стыдливо крестились или плевали через левое плечо: им и в голову не приходило, что и ему хотелось немного пошутить и повеселиться. Но накрепко вбитая в их голову мысль, что окружающий мир строго и безусловно материален, обидно обедняла и упрощала их, лишала их крыльев фантазии, которая была для них подозрительна и непонятна.
Лишь дети радовали Миргородца. Они с восторгом и неподдельной заинтересованностью вступали с ним в потайное, задушевное общение, быстро проникаясь к нему доверием и любовью, настолько он был восприимчив и внимателен к их жизни.
Малыши отлично понимали, что не стоит посвящать взрослых в их общие тайны: те были слепы и глухи к тонким материям и могли только помешать. И Миргородец, и дети жалели их, словно те не по своей вине были лишены чего-то очень важного, без чего мир превращался в безликую, унылую плоскость - заведомо отмеренных и прочерченных мыслей и чувств.
Миргородец вздыхал в этот вечер и потому, что к нему обещал заглянуть маленький Кирюша, добрейший и весёлый мальчик, но что-то задержало его или его не выпустили во двор. Было одиноко и холодно, но его не оставляла вера в мальчишескую изворотливость и ловкость, с чьей помощью тот найдёт путь к старому и опечаленному другу.