Петреску молча встает, подходит к транслятору на стене, вертит ручку. У него не очень уверенные движения человека, который долго-долго пил, а потом один день у него не получилось это сделать и он с удивлением открывает мир вокруг себя — законы гравитации, оптика, координация движений. Все в новинку, все непривычно. Петреску движется как астронавт на Луне, или тяжело больной, который начал, все-таки, ходить («еще шажок... да, он сделал это!», слезы, мужественное лицо человека. Победившего Боль, медсестра с Теплой улыбкой.. - В. Л.).
Да хули ты там телишься?! - зло говорит мужчина.
Садись блядь, - говорит он.
На хуй, - говорит он, подумав.
С недоумением глядя на свои руки, Петреску возвращается. Похрипев, радио начинает говорить.
Очередная попытка избрать президента Молдавии провалилась, - говорит радио.
Депутаты так и не пришли к консенсусу, - говорит он.
По мнению председателя парламентской фракции Госпо... - говорит радио.
В то же время оппо.. - говорит радио.
Так или иначе, а Молдавия становится чемпионом в печальном смысле, - говорит радио.
..осемьсот дней без президента, - говорит радио.
Безвластие, приведшее... - говорит радио.
Пидарасы блядь, - говорит полковник.
Выключи, - говорит он.
Петреску — уже явно страдая, - снова встает, и неловко передвигая ноги, вновь подходит к приемнику, вертит ручку, возвращается на место.
Блядь, если бы не бардак этот ебанный, - говорит полковник.
Я бы тебя посадил на хуй, - говорит он.
Крупный план лица Петреску, потом — его собеседника. Оба становятся серьезными, оба не придуриваются.
Ей Богу, посадил бы блядь, - говорит полковник.
Но блядь сейчас такой бардак, что пиздец, - говорит он.
Прям лихие девяностые вернулись, - говорит он.
Сами тут в МВД сидим, и потеем со страху, - говорит он.
Как блядь в осажденной крепости на хуй, - гворит он.
Так что танцуй, Петреску, - говорит он.
Ты блядь сорвал банк, - говорит он.
Ты же блядь знаток азарта, да? - говорит он.
Блек-джек, шмек-хуек, рулетка, карты деньги, - говорит он.
Ты сука за неделю проигрываешь больше, чем в год получаешь, - говорит он.
Карты деньги два ствола, - говорит он, блеснув знанием современного кинематографа.
Два ствола, это когда и в пизду и в жопу, - говорит Петреску.
Товарищ полковник, - добавляет он.
Он выглядит, как человек, осознавший неотвратимость наступающих событий. Проще говоря, ему нечего терять.
Собеседник смотрит на него очень внимательно и, видимо, приходит к такому же выводу. Он говорит:
Бери месяц по состоянию здоровья, - говорит он.
И чтоб я тебя здесь больше не видел, на хуй, - говорит он.
Через год съебал чтобы полностью, - говорит он.
Мы и про казино знаем и про все твои другие... фокусы, - говорит он.
Трясет распечаткой каких-то листов. Мы успеваем заметить фото, сделанные камерами наблюдения — те самые, что Петреску продавал на порнографические порталы. .
Ты че блядь пацан, вообще на хуй ебнулся?! - говорит полковник.
Ты сам ебнулся, так других-то под монастырь не подводи, - говорит он.
А это?! - говорит он.
Что «это» - с недоумением говорит Петерску.
Ну конечно, нажираться до усрачки каждый день, имя забудешь, - говорит полковник.
Мы видим лист — распечатку сайта в интернете. Шапка. «РАССЛЕДОВАНИЯ.МД». Фотография расчлененного трупа. Заголовок. «Кошмарное убийство семьи парикмахера». Ниже — текст. «Четыре человека, из которых — один ребенок, - со следами пыток и истязаний были...». Мы глядим на фото (это фото страницы, так что качество так себе) и слышим голос полковника.
Еб твою мать, Петреску, - говорит он.
Ты охуел что ли? - говорит он.
Продавать журналюгам кадры оперативной съемки?! - говорит он.
Это же для прессы, - говорит Петреску.
Нет блядь, - говорит полковник.
Это для судебного дела, - говорит полковник.
Я все понимаю, - говорит он.
Журналюги ебанные хуже геморроя, - говорит он.
Дайдайдайдайдайдай — гнусавит он, пародируя настойчивость представителей прессы.
Хуй с ними, можно им пару кадров дать, уебкам этим, - говорит он.
Но не для продажи, - говорит полковник.
И не расчлененных же детей! - кричит он.
И не для ебанных чернушных сайтов! - кричит он.
Кто продал фотку десятилетки, которой на Чеканах из ружья мозги вышибли? - кричит он.
Кто блядь слил все съемки тяжких за прошлый год? - кричит он.
… для ебанного сайта «Кримя.мд» - кричит он. («Преступление.мд» - прим. В. Л.).
Кто дал телефон семьи заложников, когда тот хуй с гранатой в суде застрял и себя с верховным судьей взорвать хотел на хуй?! - кричит он.
Все блядь резонансные дела, вся блядь мокруха, - кричит он.
Все блядь всплывает, как говно в унитазе, - кричит он (от эмоций полковник путается, в унитазе, как и высшие чины в госучреждениях, оно-то как раз всплывает, — В. Л.)
Думаешь, большая тайна, что ты на хуй все это сливаешь? - кричит он.
Ты че, думаешь, самый умный на хуй? - кричит он.
Самый умный, а я тупой? - кричит он.
Ты блядь вообще мозги пропил?! - кричит он.
Петреску, напряженно помаргивая, - как бывает, если перепил и глаза с похмелья сухие и в них печет, - молчит. Полковник тоже успокаивается, опять садится. Молчание. Жужжат лампы. Петреску молча глядит в распечатку.
Месячный отпуск по здоровью, и на хуй, - говорит полковник.
Это хорошая сделка, - говорит он.
За все что ты блядь тут устроил, - говорит он.
Карты, пьянки, соседи эти ебанные, вечно жалуются, подкуп, съемки эти... - говорит он.
Есть блядь мента-коррупционеры, - говорит он.
Есть менты-алкоголики, - говорит он.
Есть менты-придурки, - говорит он.
Есть менты-свиньи, - говорит он.
Но блядь все четыре одновременно в одном полицейском, - говорит он.
...это блядь перебор, - говорит он.
Тем более, что ты и не полицейский никакой, - говорит он брезгливо.
Так... журналистишка, по ведомству идешь, вот погоны и дали, - говорит он.
Ты же ненастоящий полицейский, - говорит он.
Курица не птица, прапорщик не офицер, пресс-служба не ведомство, - говорит он.
Ты все пределы перешел, - говорит он снова.
До свидания, - говорит он.
С сегодняшнего дня ты в отпуске, и комиссуешься по здоровью, - говорит он.
Взяточник, - говорит он с ненавистью нормального, респектабельного, Основательного взяточника к залетным, типа лейтенанта Петреску.
Лейтенант прерывает молчание.
Вы блядь на двести долларов сами живите, - говорит Петреску.
На зарплату вашу ебанную, - говорит он.
А ты пей меньше, может и будет тебе хватать, - говорит полковник.
Начинает подписывать бумаги. Петреску — убедившись в твердости намерений полковника, - говорит:
Не хуй мне тут нотации читать, - говорит он.
Все вы в системе, все бабки берете, - говорит он.
Сами блядь ни одного дела раскрыть не можете, - говорит он.
Девчонку ту, что в МВД с мамашей пришла, прокатили, - говорит он.
Но быков, что ее трахнули, искать никто не станет, - говорит он.
Бывают мертвые дела, сам знаешь, - говорит полковник, не отрываясь от бумаг.
Вы их и убиваете, - говорит Петреску.
Профессионалы, - говорит он с ненавистью и презрением.
Настоящие полицейские, - говорит он, передразнивая.
Там просто бычье криминальное замешано... солдаты чьи-то... братки... - говорит он.
Да чего там... сами все знаете, - говорит он.
Они ее ебали, но вы доказывать ничего не хотите, - говорит он.
Потому что там ни бабло большое ни замешано, ни люди важные, - говорит он.
Поймали бомжа ебанного и думаете, что.. - говорит Петреску.
Вот и будет девчонка ходить, как опущенная, а вы блядь вид сделае... - говорит Петреску.
Попиздели и будет, - говорит полковник, перебивая собеседника.
Все вы, уебки, правдолюбами становитесь, когда вас за жопу берут, - говорит он.
А дело-то уже раскрыли, - говорит он.
Ключи, пропуск электронный, документацию, - говорит он.
Чтоб все сдал, - говорит он,
Блядь такая, - говорит он.
Крупно — распечатка порносайтов на столе. Надпись на английском языке. «Ебля в центре Кишинева!». Ниже - «Самые свежие фото камер скрытого наблюдения в...». Качает головой.
И чтоб не пиздел много, - говорит он.
Иначе и правда посажу на хер, - говорит он.
А потом еще и в прямом смысле на хер посажу, - говорит он.
Благодари Бога, что безвластие ебанное это.. - говорит он.
Был бы порядок, ты бы у меня вылетел... - говорит он.
… не успев блядь устроиться, - говорит он.
Ум за разум заехал, - говорит он.
Пьянь, - говорит он.
Берет подписанные листы, складывает, стучит ими по столу, как делают, когда выравнивают стопку бумаги. Бросает ее в сторону Петреску на стол. От этого стопка опять рассыпается. Петреску дрожащими руками — не от волнения, его лицо абсолютно спокойно, - собирает листочки, встает.
Да что с тобой случилось, парень? - говорит полковник.
Лучший студент курса, - говорит он.
Еб твою мать, что ты с собой делаешь? - говорит он.
Но это не сочувствие, а обычный полицейский прием — размягчить напоследок, чтобы получить максимум признаний. Он чересчур очевиден для лейтенанта, так что тот, не обращая внимания на собеседника, встает. Затем Петреску — из-за того, что выровнять стопку бумаг ему не удается, - просто сгребает их в ком и дрожащими руками прижимает к груди.
Молча выходит.
ХХХ
Кошка сидит на подоконнике, смотрит в кухню.
Время от времени кошку заслоняет что-то темное. Отъезд камеры. Это мать Анны-Марии в халате, наподобие которых одевают цыганских женщины, когда выходят на центральный рынок Кишинева и себя показать, и чужой кошелек позаимствовать. Халат цветастый, старый, камера берет фигуру матери полностью. Это еще молодая женщина, не больше сорока. По отсутствию мужчины в доме, возрасту Анны-Марии и моложавому виду матери, зритель может предположить, что в данном случае речь шла об очень раннем браке. Или вообще его отсутствии. Или, возможно...
Мысли зрителя перебивает кошка, которая говорит:
Мяу, - говорит она.
Мать Анны-Марии останавливается — она хлопочет на кухне, - и говорит:
Ах ты моя масинька, - говорит она.
Няшка, - говорит она.
Няшка, голодая, сучка? - говорит она.
В ее тоне смешаны любовь, приязнь, восхищение, легкая насмешка, и огромное Понимание. Таким тоном разговаривали еще не уехавшие из Молдавии еврейки из средней прослойки интеллигенции со своими дочерьми (по крайней мере, в присутствии ухажеров этих дочерей — прим. бывшего ухажера В. Л.). Совершенно очевидно, что это показной тон, потому что в отсутствие посторонних и в присутствии Своих, тон был совсем другой... (прим Своего В. Л.) Но ведь это кошка, а интеллигентные женщины средних лет, так и не нашедшие семейного счастья, Очень любят Животных. А еще - называть их именами персонажей Тёплых книг Марты Кетро и Славы Сэ (хотя до наступления этого издательского безумия в эпоху, предшествовавшую эмиграции, были еще годы и годы).
Мы видим в углу кухни книгу.
Это «Танцующие хомячки на крышах теплых облаков».
Книга, как мы узнаем из букв на обложке, написанная в соавторстве Славой Сэ и Мартой Кетро.
Женщина смотрит на книгу и на кошку. Улыбается. Видно, что ей Тепло.
Камера опускается по ногам матери Анны-Марии — как если бы мы были нетерпеливым мужчиной, который стягивает с нее колготки, - и мы видим, что женщина обута в тапки на теплый носок. Крупно — батарея с облупившейся краской. Термометр. 19 градусов выше 0 по Цельсию.
То есть, это обычная пятиэтажка Кишинева с очень плохим отоплением, жители которой греются теплыми мыслями и чувствами, и еще на кухне, когда готовят. Капельки воды на стекле. Немигающие, тупые глаза кошки. Она словно пытается научиться говорить, но как тупой и неразвитый ребенок, повторяет снова лишь:
Мяу, - говорит она.
Ну что? - говорит женщина.
Мяу, - говорит кошка.
Няшка, девочка, - говорит женщина.
Проголодалась, - говорит она.
Открывает холодильник, достает оттуда масленку, вынимает кусок масла — пальцами, - и кладет его на подоконник. Кошка, почему-то хрюкнув, начинает есть масло. Женщина смотрит на кошку с умилением. Общий план кухни. Бутылка подсолнечного масла за кошкой — на бутылке даже есть немного шерсти, - на верху бутылки горлышко в виде золотой рыбки, она вся масляная. От кухни, несмотря на то, что она засранная, веет покоем. Мы видим кое-где потрескавшуюся плитку, видим потертый кафель на стенах. Мебель на кухне старая, но опрятная. На плите — тоже не новой, одна конфорка не работает, с нее снята крышка даже, - стоит казан, рядом кастрюля. На третьей конфорке кипит чайник. Он свистит.
С-с-с-с-с, - свистит чайник.
С-с-с-с-с, - свистит он.
Да открой же, мама! - слышим мы резкий, неприятный голос подростка.
Кому? - резко, неприятно, отвечает мать.
С-с-с-с-с, - свистит чайник.
Мяу, - говорит кошка.
Цыц, Няшка, - говорит мать.
Да открой же! - визгливо кричит дочь.
Пойди и открой! - кричит мать.
Вз-ззззззз, - визжит звонок, не слышный сначала из-за свистка чайника.
У меня суп! - кричит она.
У-у-у-у, - яростно говорит дочь.
Вылетает — мы судим по шуму, она не видна, просто мелькнуло что-то, - в коридор, рывком распахивает дверь. Суп начинает бурно кипеть (из чего любой мало-мальски соображающий человек сделает вывод, что готовить мать Анны-Марии ни черта не умеет, годы без тирана, самца и обжоры, - проще говоря, мужчины, - не прошли даром — В. Л.). Женщина сдвигает крышку, тихо чертыхаясь, уменьшает огонь, после этого выключает чайник, отходит и глядит на плиту, как художник в кинофильмах — на только что сделанный мазок. Склонив голову, внимательно...
Полная тишина.
Обратив, наконец, на это внимание, мать Анны-Марии недовольно — и громко - говорит:
Что там? - говорит она.
Опять за кабельное? - говорит она.
Или за тобой? - говорит она.
Сколько можно?! - говорит она.
Сегодня никуда не по... - говорит она.
Мы видим бледное — белое — лицо Анны-Марии, которая стоит в коридоре. Она стоит, растерянно глядя в кухню, мы увидели ее глазами матери. Девочка держит ручку двери, нам еще не видно, кто звонил. Мать быстро выключает газ — мы видим крупно ее руки, она начинают дрожать, очень сильно, ходуном идут, - и идет в коридор, придерживая рукой халат (хотя под ним она в пижаме, никакого неглиже — В. Л.).
За дверью мы видим группу мужчин. От них отделяются трое - средних лет, в цивильных костюмах, но с выражениями лиц и манерой двигаться — мы узнаем о ней, потому что они проходят в квартиру, - как у представителей криминального мира. Зайдя в квартиру, они одновременно ее осматривают цепкими взглядами, вообще, ведут себя как во время зачистки. Мужчины проходят, с одной стороны, сами и без спроса, с другой, одновременно говоря:
Мы зайдем, да? - говорят они, уже зайдя.
Да, конеч... - говорит мать Анны-Марии растерянно.
Чаю? - говорит она очень растерянно.
Спасибо, мы по-быстрому, - говорит один из них, внимательно глядя на женщину.
Мать Анны-Марии, - у которой начинают трястись и губы, - кивает, поднимает лицо (жест «я вас слушаю внимательно» - В. Л.).
Мы по поводу вашей беды, - говорит старший мужчина, с серыми глазами и неуловимо похожий на актера Клуни (снять его в этом эпизоде, и касса и внимание критиков наши, «что хотел сказать режиссер?» - В. Л.).
Мы были уже у вас вчера, вы ошиблись, не того задержали, - говорит с облегчением мать Анны-Марии, решившая, что это из полиции (те и в самом деле ведут себя как их вечные антагонисты — В. Л.).
Их вообще несколько было, молодые, а этот один, бомж какой-то, - говорит она.
Там ошибка какая-то, мы не... - говорит она.
Нет там никакой ошибки, че ты паришь, сука?! - говорит зло самый молодой из троих, он белобрысый, у него маленькие злые глаза.
Че блядь, попутала на хуй?! - говорит он.
Я... не... - говорит мать Анны-Марии.
Это тот самый урод, который вашу дочку трахнул, - говорит он.
Почему вы так выра... - говорит мать Анны-Марии (девочка стоит у стены, она оцепенела).
Хорош пиздеть, деловая, - говорит молодой.
А... чт... - говорит женщина.
Ну ладно, - коротким успокаивающим жестом прерывает молодого Старший.
Понимаете, - говорит он.
Путаница, ну, которая возникла, она реально всех нервирует уже, - говорит он.
Я ничего не хочу сказать, ваша девочка ваша боль, - говорит он.
Все мы родители, это большая трагедия, - говорит он.
Трагедия бля... фр! - фыркает Молодой.
Пошла ебстись в подворотню, а по... - говорит он.
Гена, ша! - негромко говорит Старший.
Я ничего не хочу сказать за вашу дочку, - говорит он.
Знаете как... для своей матери и урод красавец, - говорит он.
Но давайте откровенно, - говорит он, приближая лицо к лицу матери Анны-Марии.
Девочка ваша явно примерным поведением не отличается, - говорит он.
Ее и во дворе теперь часто видят и с мальчиками она путается, - говорит он.
Вы бу лучше за ней сами присматривали, чем... - говорит он.
Да, но... это все... после... - с ужасом оправдывается мать Анны-Марии (та молчит).
А мне не по хуй после или до блядь?! - зло взрывается Молодой.
Я... не... что... я ничего вовсе тако... - говорит мать Анны-Марии.
Я понимаю, - успокаивающим тоном говорит Старший.
Ну так и чего огород городить? - говорит он.
Зачем она сказала, что это не тот мужчина, которого ей в полиции показали? - говорит она.
Я... не... - говорит мать Анны-Марии.
Примечание сценариста: несмотря на то, что речь в сцене идет постоянно об Анне-Марии, на нее даже не смотрят, несколько может, демонстративно. Ее просто не замечают, говорят, как о вещи.
Все хорошо, преступника поймали, - говорит Старший.
Зачем вы обостряете ситуацию, и ваша дочь клевещет на ребят? - говорит он.
Вы знаете, я са... - говорит мать Анны-Марии.
Я знаю этих ребят, хорошие, молодые ребята, - говорит Старший.
Знаю их родителей, знаковых... среди них много моих Товарищей, - говорит он со значением (бандиты в экс-СССР — единственные, кто умеют произносить слово «товарищ» без иронично-негативной окраски — В. Л.).
Понятно, пошла на дискотеку, выпила, покурила, - говорит он.
Я не знаю, может таблетки какие-то... не знаю, чем сейчас молодняк закидывается... - говорит он.
Дело молодое, - говорит он.
Пошла куда-то, встретила кого-то, сама не помнит, что, как, - говорит он.
Забыла про время, веселилась... себя не контролировала... под кайфом... , натворила глупостей, - говорит он.
А мама строгая, девочка испугалась, - говорит он.
Само собой, пришла домой под утро, ну и наплела, - говорит он.
Первых мальчиков, которых вспомнила, и назвала... - говорит он.
С перепугу перед мамой чего не скажешь, - говорит он.
Все трое фальшиво-заботливо улыбаются (даже Молодой).
Но шутки-шутками, а ребята могут срока получить, - говорит Старший.
За что? Ни за что, - говорит он.
Я... не... ну да... конечно, не уследи... - говорит мать Анны-Марии.
Не надо больше трогать мальчиков, - говорит Старший.
Они ни в чем не виноваты, - говорит он.
Блядь, да за оговор знаешь что блядь положено?! - снова взрывается Молодой.
Ваще охуели блядь, че мы телимся тут?! - рычит он Старшему.
В рыло на хуй сученкам, по еблу коленом! - дергается он резко в направлении матери Анны Марии.
Я.. не.. - едва не падает в обморок она.
Примечание сценариста: Молодой все время слегка движется, ну, словно чуть раскачивается, ни секунды не находится в покое. В противоположность ему Старший неподвижен и даже говорит без мимики. Изредка, когда он улыбается или хмурится, это очень слабые движения, и мы видим, что его глаза и не улыбаются и не хмурятся, это равнодушные глаза. Третьего мы вообще толком не видим, его фигура размыта — мы глядим на них глазами испуганного обывателя, на которого и двух братков вполне хватит
Гена, хватит, - говорит спокойно Старший, Молодой моментально успокаивается.
Мы все на нервах, - говорит он как бы В Пространство.
Так что вы лучше пойдите в полицию и скажите, что девочка ошиблась, - говорит Старший.
Сама пусть и скажет, - говорит Старший.
Ошиблась ведь, Аня, да? - говорит он, даже не оборачиваясь к девочке.
Та медленно кивает, видно, что ей очень страшно. Даже не увидев ее кивка, Старший говорит:
Вот и хорошо, - говорит он.
Ты вспомни хорошенько-то, наверняка же этот бомж тебя... - говорит он.
Да, Аня? - говорит он.
Анна-Мария снова кивает.
Ну и про нас ничего рассказывать не надо, - говорит Старший матери Анне-Марии.
Поймите верно, - говорит он.
Я не прячусь, я не шифруются, я не бандит, - говорит он с интонацией бандита.
Просто пришел поговорить за детей своих товарищей, - говорит он.
Все блядь ясно, на хуй?! - рычит Молодой.
Женщина и девочка вдавливаются в стены.
Гена, - говорит спокойно Старший.
Но и вы должны понять моего товарища, - говорит он матери Анны-Марии.
Человек нервничает, один из мальчиков его племянник, родителям не до него, можно сказать, сирота, - говорит он.
Растил его... с детства... - говорит он.
И тут такое... - говорит он.
Да я.. конечно... как мать... я понима.... - говорит она.
Уж простите на... - говорит она.
Молодой демонстративно отворачивается, как бы не принимая извинений, показывая, что он Слишком расстроен.
Ну, до свидания, - говорит Старший.
Если что... - говорит он.
Мы всегда Рядом... - говорит он.
Это и угроза и туманная гарантия безопасности в случае готовности к сотрудничеству. Мать Анны-Марии в оцепенении, но ей хватает сил слабо кивнуть...
… Камера показывает распахнутую дверь, которая была открыта все время разговора. Четверо молодых людей лет 18 в молодежной одежде. Они смотрят пристально на Анну-Марию и улыбаются. Понятно, что они смотрели так на нее все время разговора.
Это насильники девочки.
Их закрывают спины уходящих «братков». Спускающаяся по лестнице компания. Топот ног. Тишина. Пустой подъезд. Камера разворачивается и показывает раскрытую дверь, коридор. На корточках сидит Анна-Мария, она, закрыв лицо руками, беззвучно плачет. Рядом стоит мать, она глядит в проем, у нее совершенно Опустошенное лицо.
Наебла неприятностей на нашу голову, - говорит она.
Замолчи, - говорит она.
Ну, замолчи, - говорит она.
Заткнись, - кричит она с надрывом.
Сквозняк хлопает дверью, которую никто не держит. Еще. И еще. И еще раз. Будто невидимка колотит дверью.
… во дворе компания расходится, молодые люди жмут руки старшим — с почтением и восхищением, как второразрядники по боксу мастерам спорта, - улыбаются, шутят. Время от времени бросают издевательские взгляды в окно квартиры Анны-Марии и ее матери. Старшие садятся в машину - «БМВ» в приличном состоянии, но не новый, - машина отъезжает. Пустой двор.
Салон автомобиля. Мужчины курят, разговаривают.
Серый бля, я думал, она обосрется от страха, - хохочет Старший.
А че бля, - смеется Молодой, который выглядит вполне безобидно теперь.
Пусть блядь боится, - говорит Третий (мы можем разглядеть его теперь, это крепкий мужчина в кожаной куртке, у него огромные кулаки в шрамах, мы видим их благодаря тому, что мужчина держит руки на руле — В. Л.).
Интересно, не пропиздятся? - говорит Молодой (но как о теоретическом вопросе, без опаски — В. Л.).
Серый, я тебя прошу, - говорит Старший.
Там блядь все на лице у мокрощелки написано, - говорит он.
Да там вместо мозгов одни опилки, - говорит, соглашаясь, Третий.
Видно как пацаны ей мохнатый сейф взломали... так в себя прийти не может, - говорит он.
Так и ходит, ебанутая, - смеется он.
Еще от инфаркта помрут обе, - говорит он.
Как бы номера на просекла, - говорит Третий.
Эти? - говорит Старший.
Я тебя блядь умоляю, - говорит он.
Она даже из окна не выглянула, - говорит он.
… обе небось в коридоре ссутся до сих пор, - говорит он.
Ебанные животные, - брезгливо цедит Молодой.
Обыватели, терпилы на хуй, - говорит он.
Зачем ты так, Серый? - говорит Старший.
Средний класс, опора общества... - говорит он назидательным тоном.
Хохот. Все это очень похоже на сценку из фильма по книге В. Нестеренко (только никакой симпатии к персонажам мы не испытываем, потому что, в отличие многих сцен из фильма по книге В. Нестеренко, эта — правдивая, и показывает представителей криминального мира теми, кто они есть — существами уровня змей, смертельно опасными и лишенными эмоциональных привязаностей — прим. сценариста). Третий поворачивает руль, видна дорога, патрульные полицейские в ярко-зеленых жилетках (похожи на те, что у дорожных рабочих по ночам — В. Л.).
Ментов-то нынче в Кишиневе, - говорит Старший оценивающе.
Отвык после Одессы? - говорит Младший.
Это еще ничего, было хуже, - говорит Третий.
Сейчас, как наверху эти грызутся... - кивает вверх Третий.
… легче дышать стало, менту не до нас, - говорит он.
Крысы легавые о жопах своих думают, - говорить он.
Пернуть боятся, начальство их ебанное меняется все время, - говорит он.
Вся ментура на измене, - говорит он.
Опускает окошко, кричит карабинерам (парии внутренних войск Молдавии, презираемы всеми, набираются из сел и деревень, обычно с дефицитом массы тела, средний рост — 162-165 см, - прим. В. Л.)
Мусора ебаные, - говорит он.
Карабинеры, - многие из которых попросту не знают русского языка, на котором говорит троица, и на котором к ним обратились, - недоумевающе смотрят на БМВ.
Трое в машине хохочут.
Клубы дыма.
ХХХ
Утро. Пустая квартира, по ней мечется мать Анны-Марии. Подбегает к окну, распахивает. Кричит:
И чтоб, как зайдешь в школу, сразу позвонила! - кричит она.
Просто сигнал дай, чтоб я знала, что все, - кричит она.
А еще лучше, чтоб из класса уже! - кричит она.
Прям из класса чтоб сигнал дала, понятно?! - кричит она.
Ладно... мам... - кричит снизу Анна-Мария.
Из окна показана школа, которая в ста-ста пятидесяти метрах от дома. Мать застывает у окна и смотрит, закусив губу, на фигурку дочери, пока та не подходит к школе. Каждый раз, когда девочка — как кажется матери, - берет чуть в сторону от курса (завязать шнурки, взглянуть на небо, и т. д.) - женщина хватается за телефон.
Видно, что ей стоит усилий не начать звонить.
Девочка поднимается по ступенькам, скрывается в здании школы. Но выражение лица матери не меняется. Гримаса напряжения пропадает лишь после того, как экран мобильного загорается. Подрожав, мобильный затихает. Постояв в нерешительности, мать Анны-Марии — у ее ног начинает тереться кошка, - берет мобильный телефон. Набирает номер.
Алло? - говорит она изменившимся, Сладким, тоном.
Инна Петровна? - говорит она.
Да, мама Анны-Марии, - говорит она.
Я просто хотела спросить... - говорит она.
Аня в класс зашла? - говорит она.
Сами понимаете, сейчас я... - говорит она.
Да-да, - говорит она с видом человека, принимающего соболезнования, хоть ее никто не и не видит.
У меня еще просьба... - говорит она.
Не могли бы вы проследить, чтобы она прямо от школы... - говорит она.
Да-да, спасибо вам огромное, - говорит она.
Спасибо, все так добры, - всхлипывает она.
Да-да, - говорит она.
Ну, до свидания и хорошего дня вам, - нарочито бодрым голосом говорит она.
Кладет телефон на подоконник. С недоумением смотрит вниз. Там кошка Няшка. Мать Анны-Марии снова начинает дрожать. Не так сильно, когда пришли визитеры, но мы видим ее дрожь.
Так жить?.. - шепчет она.
Так жить... - говорит она, кусая кулак.
Так жить?! - трясется она.
Дрожит всем телом от запоздалых ненависти, ужаса, страха, негодования. Что-то с шелестом взлетает на подоконник (тень в правом углу камеры).
Мать Анны-Марии вскрикивает и роняет мобильный.
Это кошка запрыгнула на подоконник.
Слегка подвинув ее рукой, мать Анны-Марии глядит во двор внимательно. Мы обводим ее взглядом пустой двор.
Снова квартира. Женщина снимает халат, идет в комнату. Мы впервые видим квартиру изнутри. Если бы не обилие мебели, свободного пространства было бы много. А так — ощущение тесноты, скученности (хотя в 3 комнатах живут всего 2 человека). Мы видим беспорядок, видим огромную двуспальную кровать, стенку вдоль стены, - старая, лакированная, много посуды, хрустальной в том числе, очень много книг, старые, тяжелые, советские переплеты... Видим в зеркале — с обратной стороны распахнутой дверцы шкафа, - обнаженную мать Анны-Марии. Женщина одевается.
Мы видим, что она неплохо выглядит для своего возраста...
… мать Анны-Марии выходит из подъезда. На ней джинсовая куртка, джинсы, кроссовки, в ушах - клипсы, она одета по дебильной моде конца 80-хх (собственно, когда и была молода, мы буквально ждем, что она затянет во весь голос, покачиваясь, песню «ягода малина, нас к себе манила» — В. Л.). Мы видим ее идущей по дорожке между домов.
Переходящей улицу через парк.
Идет вдоль парка. Резко перебегает дорогу — машина тормозит, водитель кричит, - и бежит во дворы. Плутает по ним. Другая дорога, снова мать Анны-Марии. Она — в центре города. Она — бродить по центральному парку, время от времени Безразлично оглядываясь. Покупает кофе в будке. Недопитый стаканчик с кофе — на парапете фонтана в центральном парке.
Стоит возле телефон-автомата в закоулке за кинотеатром. Оглядывается. Говорит в трубку.
Сергей Владимирович? - говорит она.
Лейтенант Петреску? - говорит она.
Снова оглядывается. Прикрывает трубку рукой. Больше мы ничего не слышим. Начинается дождь. Он скрывает сначала лицо женщины, потом ее фигуру, последней исчезает синяя будка.
Мы видим стену серой воды.
ХХХ
Мы видим отражение своих лиц в большом зеркале, на которое падают сотни мелких иголок.
Это гигантская лужа, и все еще идущий в Кишиневе дождь. А лица — вроде бы размытые — лица людей, которые смотрят на все это (то есть, вас — В. Л.).
Камера поднимается и мы видим, что лужа — прямо перед террасой заведения, оформленного в латиноамериканском стиле. Огромные зеленые буквы. Ресторан «Кактус». Большой кактус с подсветкой — несмотря на то, что день, - и в фартуке, подмигивает, уперев шип, стилизованный под руку, в бок. Терраса — из дерева. Свисают связки перцев, кукурузины, колесо от телеги... в общем, сельский стиль. По террасе шмыгают официанты в кожаных — как у кактуса — фартуках. У них благожелательно-наглые улыбочки и майки, туго обтягивающие мускулистые торсы. Из команды официантов здешнего заведения получился бы отличный коллектив публичного дома для мужчин с э-э-э особенностями. Один из мальчиков с улыбочкой подходит к столу, наклоняется.
Меню? - сладко произносит он.
Мы видим сверху посетителей, это мать Анны-Марии и лейтенант Петреску. На нем кофта с капюшоном, под ней — белая майка, несколько колец, среди которых нет обручального, на мизинце — перстень. Мы видим его обувь — он высунул ноги из-под стола — это кроссовки. Лейтенант сейчас очень похож на исполнителя рэп-музыки или ученика выпускного класса молдавского лицея, который решил пригласить одноклассницу из бедной семьи в кафе. Мать Анны-марии отлично подходит на роль бедной одноклассницы. Она старается держаться непринужденно и независимо, но видно, что антураж кафе — по слухам, одного из самых дорогих в городе, - ее пугает. Она держит спину подчеркнуто прямо, и вообще выглядит Чересчур непринужденно. С улыбкой говорит официанту:
Нет, спасибо, я чай.
Понятно, - сладко говорит официант.
Повадки его остаются теми же, но выражение глаз неуловимо меняется — оттенок, что ли. В его движениях проявляется некоторая доля презрения, которую уловить может только очень внимательный человек (сценарист, например — прим. сценариста). Вопросительно глядит на Петреску.
То же, - говорит тот коротко.
По его лицу можно определить, — опять-таки, только очень внимательный человек, - что он прекрасно знает породу людей, прислуживающих в заведениях общепита. Мальчик-официант тоже достаточно внимателен (а может ему просто понравился Петреску, ну, в сексуальном плане, конечно — В. Л.), поэтому реакции, как после заказа матери Анны-Марии, не следует.
Два чая, что-нибудь еще? - говорит он, забирая меню, и уходя.
Меню оставьте, - говорит Петреску 9еще один фокус, само собой, ничего заказывать он не будет).
Да, конечно, - говорит официант.
Общий пан улицы за террасой. Дождь в луже. Несмотря на то, что она прилегает ко входу в заведение, не видно никаких попыток администрации с этим что-то сделать. Просто мы видим кирпич и две доски, наброшенные на него. Останавливается очень дорогая машина, блестящая, новая. Из нее выходит девушка в мини-юбке, сапогах-ботфортах, и ее спутник — невысокий человек лет сорока. Она, балансируя, проходят по доскам в заведение. Мать Анны-Марии — особенно нелепая здесь в своем джинсовом прикиде дискотеки «50 на 50» - провожает их взглядом. Петреску кашляет.
Да, простите, - говорит она.
Я... мы... понимаете.. - говорит она.
Шум дождя. Изредка мы слышим лишь какие-то слова. Мать Анны-Марии говорит без остановки, лейтенант Петреску слушает очень внимательно, кивает.
... ись страшно, - говорит мать Анны-Марии.
… диты какие-то, - говорит она.
...жали, страща... - говорит она.
..ая девочка и так настрада... - говорит она.
..чайно вот визитку ваш...- говорит она.
Замолкает. Официант принес два чайничка, ставит на стол, с улыбочкой кивает, исчезает.
А вас как зовут, - говорит Петреску.
Анастасия Федоровна, - говорит она.
Просто Настя, - говорит она (так мы узнаем имя матери Анны-Марии).
Сами понимаете, напуга... - говорит она.
Правильно, Настя, сделали, - говорит Петреску.
Да, я так сразу и подумала, - говорит Анастасия с облегчением.
Поняла, что они могут слушать телефоны служебные, - говорит она.
Могут, - кивает Петреску.
Сейчас все что угодно могут, - говорит она.
Время такое... - говорит он.
Сказал бы кто, не поверил, - говорит он.
Чтоб вот так девчонку с улицы выхватили и... - говорит он.
А потом их полиция прикрывала... - говорит он.
Лихие девяностые, - говорит он.
Произносит это с интонацией «о бедном студенте замолвите слово», «вымой руки перед едой» или «сегодня мы собрались здесь, чтобы отметить выдающееся пятидесятилетие в истории областного краеведение, случившееся благодаря нашему юбиляру». Мать Анны — Марии горько кивает. Продолжает говорить. Снова шелест дождя — он то сильнее, то слабее, - мы видим, как Петреску вращает глазами. Туда-сюда. Он быстро Соображает, мы видим это по его лицу. Кладет вдруг руку на сгиб локтя Анастасии, та вздрагивает, замолкает. Снова слышим собеседников.
Настя, можете не рассказывать, - говорит Петреску.
Я за этим делом слежу, - говорит он.
Не все полицейские продались, - говорит он.
Я офицер, - говорит он.
Мне за державу обидно, - говорит он с той же интонацией, с которой произносил «лихие девяностые».
Да-да, - кивает с надеждой мать Анны-Марии.
Послушайте, Настя... - говорит Петреску.
Чуть наклоняется вперед. Крупно — его лицо, уже тронутое порчей алкоголизма (черты лица все еще красивые, но уже чуть... расплывчатые, опухшие, это последняя стадия перед тем, как можно еще успеть решиться выпрыгнуть из окна, если не хочешь стать бомжем на помойке — В. Л.). Говорит, крепка держа Анастасия за сгиб локтя.
Бомж этот, на которого дело повесили, он, конечно не при делах, - говорит Петреску.
Дело ваше «висяк», - говорит он.
Мертвое, в смысле, - говорит он.
Там просто бычье криминальное замешано... - говорит он.
… Солдаты чьи-то... ну... братки... ну, рядовые бандиты - говорит он.
Да чего там... сами все знаете, - говорит он.
Те быки, что к вам приходили... они девочку вашу и изнасиловали, - говорит он.
Но мен.... полиция доказывать ничего не хочет, - говорит он.
Коррупционеры в форме, - говорит он.
Оборотни в МВД, - говорит он.
Дело на самом деле яйца выеденного не стоит, - говорит он.
Все знают, где насильники эти, - говорит он.
Езжай и бери красавцев теплыми, - говорит он.
Но никто и пальцем не шевельнет, - говорит он.
Там же деньги большие не замешаны, - говорит он.
И люди важные не замешаны, - говорит он.
Подумаешь, девочку из неполной семьи изуродовали, - пожимает он плечами с показным скепсисом.
Возиться.. доказывать... зачем, если есть на кого списать, - говорит он.
Вот и будет девчонка ходить, как опущенная, .. - говорит Петреску.
Ну, в смысле, как в воду опущенная, - говорит он
Да мы уже согласны на все, согласны забыть - говорит мамаша.
Лишь бы в покое нас оставили! - говорит она, стараясь не заплакать.
Чтобы не пугали, не мучили больше! - говорит она.
Нет-нет, что вы! - говорит Петреску слегка испуганно (мать Анны-Марии не замечает, у нее на глаза наплыли слезы, мгновение мы видим Петреску размытым, глазами женщины).
Они вас в покое уже не оставят!!! - говорит он.
Или я вам... мы вам поможем.. - говорит он.
Или они вас в покое уже никогда не оставят, - говорит он.
Отжимать начнут...
Отжимать? - говорит она недоуменно.
Отбирать, - досадливо объясняет Петреску.
Заберут у вас все... квартиру заберут, - говорит он.
Спасибо, доченька, - горько и с иронией говорит куда-то вверх женщина.
Ну что вы, - говорит с доброй улыбкой Петреску.
Она же сама жертва... - говорит теперь уже с горькой улыбкой Петреску.
Примечание сценариста: сейчас мимика Петреску должна быть АБСОЛЮТНО такой же, как у тех бандитов, что приходили пугать Анастасию и ее дочь. Неудивительно, ведь они делают одно и то же — Разводят.
Петреску наливает чай в чашки, подталкивает одну к женщине. Та пьет. Сам Петреску не прикасается к чашке. Глядит мельком в сторону, там за столиком сидят трое мужчин с бутылкой коньяка, по лицу лейтенанта мы понимаем, что он ОЧЕНЬ хочет выпить. Облизывает несколько раз губы. Ему не надо бы пить, чтобы держать марку перед Анастасией. С другой стороны — ТАК хочется... Борьба на лице Петреску. Не выдержав, машет рукой. Подлетает официант.
Пятьдесят коньяка, - говорит он.
Холодно, продрог, - говорит он с улыбкой Анастасии.
Да-да, - кивает та.
Выпьете? - говорит он.
Вам Нужно, - говорит он.
Очень нужно, успокойте нервы, - говорит он.
Пятьдесят Нистру, 5 звезд, - говорит он.
И сто Тирас, три звезды, - говорит он,
Официант с доброй улыбкой ждет. Мать Анны-Марии нерешительно кивает. Петреску улыбается. Получается все так, будто коньяку он взял ради Анастасии, а сам так, за компанию. Приносят коньяк.
Я так, за компанию, - говорит он.
За справедливость, - говорит он.
Выпивают, мать Анны-Марии — довольно умело (не девочка-припевочка, около 40, может, чуть старше — В. Л.). По глазам Петреску видно, что ему хотелось бы еще, но это уже будет потеря контроля. Так что он наливает и себе чая. Лейтенант не был с похмелья, но мы видим, как алкоголь его Преображает. Он становится уверенным, спокойным, Жестким. Петреску говорит:
Значит так, Настя, - говорит он.
Можно же на ты? - говорит он.
Конечно! - говорит Анастасия (у нее румянец на щеках).
Настя, короче вот так... - говорит Петреску.
Склоняются друг к другу. Шелест дождя. Камера делает оборот вокруг себя, мы успеваем увидеть серый, в воде, Кишинев. Он похож на затонувшее Макондо, переживающее примерно 67-й год столетнего ливня. Лепнина, колонны на старинном кинотеатре, центральный проспект, арка вдали, купола собора еще дальше... Почти нет людей, несутся по проспекту автомобили с зажженными огнями переднего света. Смотрим на все это, и слышим (собеседников не видим) их разговор. Говорит лейтенант Петреску и говорит шепотом.
Понимаешь, мы можем помочь, - говорит он.
Ничего не сделают, не помогут, - говорит он.
А мы можем, - говорит он.
Мы кто? - шепчет мать Анны-Марии.
Про эскадроны мщения слыхала? - шепотом говорит Петреску.
Да, - шепчет мать Анны-Марии.
Нет, я конечно о них тоже только Слышал, - говорит с улыбкой в интонации Петреску.
Понимаю, понимаю, - шепчет Анастасия.
Слыхала про убийство таксиста в 97-м? - говорит Петреску.
Нет, - говорит Анастасия.
Парень таксовал, а потом авторитета подвозил, - говорит Петреску.
Тот не заплатил, таксист возмутился, бандит ему ногой в грудь ударил, насмерть, - говорит Петреску.
Ой, - говорит Анастасия.
Ну вот, родители потыкались, помыкались, - говорит Петреску.
Отчаялись, рукой махнули, - говорит он.
А потом вроде эскадрон их нашел, мщения, - говорит он.
По слухам, - шепчет он.
Ну и... - говорит он.
Нашли быка, авторитета этого, зарезанным, - шепчет он.
Молчание. Звякание чашки о блюдце. Мы продолжаем смотреть на Кишинев, дождь слабеет, но света по-прежнему очень мало, уже близко к вечеру. Молчание нарушает мать Анны-Марии.
А... - говорит она.
Ну.. - говорит она.
Сколько? - говорит она.
Настя, - укоризненно говорит Петреску.
Это эскадрон мщения, это офицеры, не за бабло работают, - говорит он.
Конеч... - смущенно говорит Анастасия.
За бабло оборотни стараются, - говорит Петреску.
Да я нич... - говорит Анастасия.
Десять тысяч понадобится, - говорит Петреску.
На техническое обеспечение операции, - говорит он.
Себе они ничего не берут, им ничего не нужно, - говорит он.
Чистые стволы, наблюдение, средства для него, - говорит он.
… ну, и отпуска люди берут в это время, - говорит он.
Если что, МВД не при чем... честь ведомства прежде всего! - говорит он.
Десять... - огорченно шепчет мать Анны-Марии.
Сколько есть вначале, остальное потом собрать можно, - шепчет Петреску.
Конечно, тяжело решиться, но... - шепчет он.
Дело даже не в мести, эти сволочи вас просто не оставят теперь, - шепчет он.
Все отберут, предъявы кидать начнут, еще квартиру отдать заставят, - шепчет он.
Почему «еще», точно заставят, - шепчет он.
Они же как акулы, видят беспомощных, так сразу налетают, - шепчет он.
Как в девяностых, - шепчет он.
Да... да.. - задумчиво говорит мать Анны-Марии.
Примечание сценариста — задумчивость появляется в голосе женщины именно после аргумента про квартиру. Квартира - единственная ценность населения Кишинева, быстро и жестко люмпенизированного независимостью и низведенного от среднего уровня обывателя «южной Одессы» (море летом, джинсы, филармония, машина, ресторан раз в месяц) до латиноамериканского гетто (отпуск в городе, вещи с «гуманитарки», пиво у ларька). Камера разворачивается. Мы видим собеседников. Они на террасе одни, Анастасия слегка дрожит. А Петреску, как и всем пьяницам, жарко (давление, похмелье и сосуды — В. Л.)
А вы вот говорите «они», «люди», - говорит она.
Да, - говорит Петреску.
А сами-то в отпуске... - многозначительно говорит она.
Я звонила сначала на службу вам, - говорит она.
Ну да, формально в отпуске, - говорит он.
Значит, вы сами... - шепчет она.
Настя, я ничего вам не могу сказать, - с улыбкой говорит он.
Понятно, - шепчет она.
Она глядит на Петреску, как выпускница гуманитарного факультета МССР в 70-хх — на издание книги М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» (карикатура на это сцена из советского фильма «Бриллиантовая рука» - «Ты сказал, что у тебя закрытый перелом... а там — открытый перелом...Сема, ты шпион?!»). Петреску молча откидывается на спинку стула.
Хорошо, я... я согласна... - говорит Анастасия.
Что... что мне? - говорит она.
Абсолютное молчание, - говорит Петреску.
Никому ни о чем ни слова, - говорит он.
Я буду появляться изредка, чтобы вроде как показания взять, - говорит он.
Уточнить что-то, - говорит он.
Без энтузиазма, так... вяленько, - говорит он.
И вы мне особо не радуйтесь, - говорит он.
Вот, мент, опять ничего не делают, - говорит он, показывая, как к нему надо отнестись.
Аню я возьму с собой пару раз, пусть квартиру покажет, если помнит, - говорит он.
Средства на... техническое обеспечение передайте, как сможете, - говорит он
Да-да, я сразу же.. - торопливо кивает она.
Я послезавтра зайду первый раз, сможете к этому времени? - говорит он.
Да, безусловно, какую-то часть, - говорит она.
Постарайтесь максимально бОльшую, - говорит он.
Анастасия кивает. Отпивает чай.
А когда...? - говорит она.
На сколько берут отпуска? - говорит он.
Месяц... - говорит она.
Значит, в течение месяца и... - говорит Петреску.
Анастасия кивает. Потом вдруг вскидывается.
Что? - говорит Петреску, который уже отворачивается, чтобы подозвать официанта и рассчитаться.
Я хотела... совсем забыла... послезавтра Аня в школе будет, - говорит женщина.
Само собой, я туда и зайду, - говорит Петреску.
Учителя не дадут, мы теперь... - говорит она.
Конечно, я обязательно попрошу позвонить вам, - говорит Петреску.
Все верно, нужно беречься, - говорит он.
Девочке еще жить да жить, - говорит он.
Да, - говорит Анастасия и мы впервые видим на ее лице надежду, пусть слабую.
Жизнь-то впереди вся, - говорит Петреску.
Хорошая жизнь, - говорит он.
Спасибо, - говорит Анастасия.
Ну, расходимся? - говорит лейтенант.
Да, конечно, - вскакивает мать Анны-Марии.
Я... - начинает хвататься за карманы.
Анастасия Владимировна... - укоризненно говорит Петреску.
Смущенная, раскрасневшаяся, Анастасия уходит, дождь почти прекратился. Петреску глядит ей вслед. Официант приносит книжечку со счетом.
Крупно — горящие неоновые огни на фасаде заведения.
ХХХ
...огни кинотеатра в центре города. Поздний вечер. От кафе, в котором сидели мать Анны-Мария и лейтенант Петреску, отделяется фигура лейтенанта. Его слегка пошатывает. Но это не карикатурная походка матроса — от одной стороны улицы к другой — человека именно что покачивает, слегка, как тоненькое деревцо временами, от порывов ветра (и вовсе не жестокого). Мы видим свет фонаря на задумчивом и даже красивом — ночь прячет все — лице лейтенанта. Он в форме, звездочки поблескивают.
Мы видим лейтенанта, стоящего у входа в центральный кинотеатр города.
Камера поднимается от Петреску вверх. Над ним — ярко освещенная афиша. «Тор-Молот Судьбы», написано на ней. На афише изображен мужественный гомосексуалист с пластмассовыми латами, длинными накладными волосами и устрашающим выражением лица, которое не пугает, а напротив, манит и зовет просмотреть новый блокбастер всего за 20 долларов. Тор-Молот Судьбы держит в левой руке огромный молот. А в правой — почему-то, молнию, что неуловимо делает его похожим на сотрудника электрораспределительных сетей.
Бог Тор бля не только молотом, он еще и базукой, - слышим мы детский голос.
Ага, а если излучателем красно-фиолетовым бля как? - говорит другой детский голо (все голоса — детские). .
Да херня все это, вот пушка-гамма, вот то бля... - говорит кто-то.
Ха-ха, а космического огнемета не хоче... - говорит кто-то.
Если на воине будет защита-700, то срать ему на твой косми... - говорит кто-то.
Интересно, пушка-гамма правда есть? - говорит кто-то.
Ясен хуй есть, ее даже по телику показы... - говорит кто-то.
Не пизди, это было вовсе не... - говорит кто-то.
Кто пиздит? - говорит кто-то.
Ты пизди, да не запездывайся, - говорит кто-то.
Я за слова свои отвечаю, - говорит кто-то.
Считай, проотвечался, - говорит кто-то.
Проотвечался, очком на хуй попался, - парирует кто-то.
Че ты бля сказал, пидор? - говорит кто-то.
Пидор был твой папа, еще когда его твоя ма.. - говорит кто-то.
Камера опускаемся. Мы видим под щитом — чуть поодаль от лейтенанта Петреску, - стайку беспризорных детей. Им от 7 до 10 лет, но может быть и 12 (просто от недоедания и недосыпа беспризорники всегда кажутся на два-три года младше, чем они есть). Все щуплые, в вещах не по размеру, вещи рваные... Дети слегка заторможены, - это клей, самый дешевый и сильнодействующий наркотик, - но довольно опасны даже в таком состоянии. Это обычная для Молдавии шайка беспризорников, которых бросили родители, уехавшие на заработки за рубеж. У этого кинотеатра они следят за припаркованными автомобилями — чтобы никто не проколол шину (а если не заплатите, они вам ее и проколют), любуются афишами, обсуждают новые фильмы...
Двое — один в вязанной шапочке, другой в ушанке без уха, - вот-вот сцепятся (это между ними возник спор). Держат друг друга за грудки.
Брейк, - говорит лейтенант Петреску.
Дети обращают на него внимание. Сразу подходят. Лейтенант становится похож на площадь святого Марка, окруженную голубями и туристами. Еще он смахивает на Белоснежку, к ногам которой льнут зайчики, оленята, барсучки и прочая сказочная живность Диснея. Со стороны это выглядит, как благородное Подвижничество полицейского, отдающего здоровье и жизнь детям из неблагополучных семей.
Брейк, оборванцы, - говорит Петреску.
Здрасте, - говорит один из беспризорников.
Шмыгает (звук шмыгания постоянно сопровождает разговор беспризорников, так как они постоянно простужены, - прим. сценариста).
Принесли? - говорит беспризорник.
Петреску вынимает что-то из кармана кителя, дает. Мальчик берет, остальные смотрят на него внимательно, потом на Петреску.
Давай, - говорит Петреску старшему.
Тот вынимает из кармана бумажный сверток, лейтенант берет.
Считать не буду, - говорит он.
Завтра съебитесь куда подальше, - говорит он.
В город шишка какая-то европейская приезжает, - говорит он.
Центральный проспект очистят, полиция на каждом перекрестке встанет, - говорит он.
Езжайте на окраину города... погрейтесь где-нибудь, - говорит он.
Пальто лейтенанта. Посиневшие руки детей. Мы лишь догадываемся, что они такие: ночь, цветов не видно, собеседников освещают лишь огни рекламы и проезжающих машин, уличное освещение в городе не очень хорошее. Но мы видим руки лейтенанта в перчатках и мы видим пар, который вырывается изо рта Петреску и детей, когда они разговаривают.
Тут сколько, - говорит он.
Три тыщи... за неделю.. считайте... - говорит вожак.
Себе, небось, тоже напиздил, - беззлобно говорит лейтенант.
Не, - вяло, не считая нужным спорить, говорит беспризорник.
Напиздил, напиздил, - говорит лейтенант.
С сумочками сейчас тоже полегче, - говорит он.
В комиссариате внимание обратили, - говорит он.
Будет облава с пиздой какой-нибудь из центра блядь, - говорит он.
По защите прав блядь ребенка, - говорит он.
Поедете все в приемник-распределитель, - говорит он.
Сумочки пока не трожьте, - говорит он.
Замолкает. Дети тоже молчат. Мимо проходит девушка в белой шубке, на высоком каблуке, в обтягивающем коротком платье, и, конечно, с сумочкой — девушка в сопровождении партнера с барсеткой, полосатых джинсах, кожаной куртке. Дети смотрят на них Цепко. Особенно на сумочку и барсетку.
Спокойно, волчата, - говорит Петреску и смеется.
В общем, пока поспокойнее, - говорит он.
Все ясно? - говорит он.
Ага, - шмыгает старший.
И кстати бля, - говорит Петреску, которому Тепло из-за денег.
Никакого блядь виртуального огнемета нету, - говорит он.
Есть, пацаны, настоящий, - говорит он.
Сжигает все на своем на хуй пути, - говорит он.
Такими огнеметными расчетами генерал Рохлин в чеченскую кампанию... - говорит он.
… выжигал на хуй гнезда боевиков в горах, - говорит он.
Ну и в условиях городского боя, - говорит он.
Мальчики смотрят на него безучастно. Несмотря на всю свою Взрослость, это все-таки дети. И для них куда реальнее Бэтмен или Человек-Гора с Излучателем-пушкой, чем какой-то генерал Рохлин или совершенно мифическая для них чеченская кампания, при том, что они даже значения слово «кампания» не знают (Человек-Гора вот он, на плакате, а то, что несет Петреску — просто какая-то болтовня, - В. Л.). Дети мнутся. Петреску замечает это.
Пора расходиться, но просто так вежливые люди этого не делают.
Так что лейтенант говорит:
Слышно что нового? - говорит он.
Ага, - шмыгает старший.
Бля, выдуй нос, - говорит лейтенант.
Беспризорник смотрит на него непонимающе, делает шаг в сторону, сморкается в пальцы на асфальт. Говорит:
Тут вас один спрашивал... - говорит он.
Кто? - говорит лейтенант.
А вон он, - машет рукой мальчишка в сторону темнеющего парка.
Петреску молча смотрит туда, потом на мальчишку.
Еще раз так сделаешь, - говорит он.
Пизда тебе, малый, - говорит он.
Понял, бля? - говорит он.
Мальчик молчит. Петреску, сунув руки в карманы пальто, идет в сторону парка. Метрах в пятидесяти от кинотеатра и центрального проспекта уже темно. Мы слышим где-то журчание фонтана. Возле скамейки, под фонарем, стоит худой мужчина в кожаной куртке, блестящих туфлях с острым носком, и джинсах. На голове у него кепка. Мужчина слегка небрит, похож на кавказца. Но поодаль от него стоит женщина в юбке до пят и тоже в кожаной куртке, она в косынке, так что мы понимаем, что это цыгане.
Че надо? - говорит Петреску, не поздоровавшись.
Мужчина поворачивает лицо — до сих пор он был в профиль, - и мы видим, что он довольно молод. Он говорит:
Я слышал, у тебя проблемы, - говорит он.
А ты что за хуй? - говорит Петреску.
Мужчина подходит к лейтенанту вплотную, глядит ему в глаза, не отрываясь. Слегка стучит ему кулаком в грудь. Говорит:
Больше не приходи, - говорит он.
Пацанов оставь в покое, - говорит он.
Я сам с ними теперь разберусь, - говорит он.
Понял? - говорит он.
Петреску, вынув руку из кармана, и глядя на мужчину с недоумением, вполсилы бьет того в висок. Мужчина валится на землю, и когда он еще в полете (голова уже клонится вниз и ноги согнулись, но на землю тело не упало), Петреску бьет сбоку ногой. Он не целится и не делает это специально, просто так получается: ботинок бьет прямо в голову. Раздается сухой треск и — почти одновременно с ним — визг. Цыганка с криком налетает на Петреску и выбрасывает руки с растопыренными пальцами. Но лейтенант не правозащитник, и не ботаник, а сотрудник молдавской полиции, и он умеет обращаться с меньшинствами всякого рода. Он не дает цыганке подойти.
Петреску с силой бьет ногой в женщину.
Та отлетает, вскакивает, снова бросается вперед. Петреску повторяет удар ногой. Так — три раза, после чего цыганка уже не пытается встать. Сидит на земле, что-то говорит. Видимо, древнее цыганское проклятие.
Пошли на хуй, оба, - говорит Петреску.
Чтоб я вас больше не видел здесь, гниды, - говорит он.
Крупно — цыган, который начинает приходить в себя. Опирается на руку, пытается встать, но его каждый раз кружит, и он теряет координацию, падает на землю. Женщина, обхватив его за плечи, пытается помочь. Крупно — ее горящие глаза, настоящие Цыганские Глаза, способные произвести впечатление на любого человека со слабой нервной системой.
Но не молдавского полицейского или пьющего человека.
Спина уходящего Петреску.
Угол кинотеатра со стороны парка. Петреску, схватив беспризорника за ворот, с силой бьет его другой рукой в живот. Мальчишка не сопротивляется. Лежащий мальчишка. Уходящий Петреску. Центральный проспект...
… машин на дороге почти нет. Часы у дороги. За полночь. Из ресторана Театра Оперы и Балета (здание через дорогу от кинотеатра — то есть, весь вечер Петреску кружит в пределах одного маленького района, вокруг своей кормовой базы, так сказать) выходит Петреску. Теперь его шатает намного сильнее. Закрывая один глаз — у него в глазах двоится, - Петреску идет прямо к дороге, туда, где светится здание кинотеатра. Мелкие фигурки у здания, видные издалека.
Суки бля... - бормочет Петреску.
Я вам бля... - бормочет он.
..удете отстеги... - говорит он.
...о самой на хуй смерт... - говорит он.
Дойдя до дороги (метров 50, не больше), останавливается, глядит вверх, глубоко дыша.
Яркое, звездное небо.
Мы слышим резкий визг тормозов. Картинка звездного неба сменяется крупным планом асфальта, окурков на нем... Мелькают ботинки, слышно тяжелое дыхание людей, которые работают (бить — тоже работа). Отъезд камеры. Мы видим, что неподалеку от Петреску остановилось «Вольво» (довольно потрепанное — В. Л.) из которого высыпало с десяток цыган (одиннадцатый с гармонью, видимо остался в салоне, - В. Л.), налетевших на лейтенанта.
Сейчас они избивают его, повалив на землю.
Петреску катается по асфальту, прикрывая почки, пах и голову, до первого пропущенного удара. После этого он перестает сопротивляться и просто принимает удары. Общий план кинотеатра. У входа стоят несколько очень больших, физически крепких человек в форме охранного агентства. Они старательно смотрят в другую от драки сторону. Один делает характерный жест — щелчок пальцев — и мы видим полет искрящего окурка. Он падает на асфальт. Охрана скрывается в кинотеатре.
Петреску лежит ничком на асфальте, один из цыган поставил ему колено на спину, рукой обхватил голову и тянет вверх. Блеск ножа. Полуприкрытые, мутные, глаза лейтенанта. С ледяной улыбкой человек, который держит Петреску, - мы узнаем молодого цыгана, который собрался отбить у лейтенанта маленький бизнес, - собирается перерезать ему горло. Общий план группы людей у дороги.
Мы слышим резкий, сварливый голос.
Он долго что-то говорит по-цыгански. Мы понимаем только слова «мент», «полиция».
Нож исчезает. Потом, словно резко передумав, цыган, все еще прижимающий коленом Петреску к асфальту, молниеносно выхватывает нож, и очень быстро проводит им по щеке лейтенанта — от глаза, до подбородка.
Быстро и сильно начинает литься кровь.
Цыгане быстро усаживаются в машину — у нас должно возникнуть ощущение нереальности, их действительно много, а автомобиль один, - и тот резко трогается с места. Уносится. Мы видим его огни, видим ночные, мигающие, желтые светофоры.
Лейтенант, встав, трогает щеку — мы видим, что у него руки и лицо в черном (из-за освещения цвет крови не виден) и идет наискосок — два квартала — к казино «Националь». У входа стоит охранник в костюме-тройке. У охранника — лицо волевого и продвинутого учителя физкультуры, который преподает 6-классникам карате и уроки преодоления себя, и которого выгнали из школы за то, что он совратил 10-классницу. С тех пор он работает охранником в самых разных местах, и явно видит себя Кевином Костнером (только всех его подопечных певичек давно уже трахают в туалете псевдо-казино «Националь»). Охранник гладко выбрит и моложав, хотя он старше Петреску, выглядит моложе лейтенанта (не исключено, что он и преподавал Петреску физкультуру в школе— В. Л.).
Ряды автомобилей на парковке у казино... Снова крыльцо.
При виде фигуры Петреску охранник выпячивает подбородок еще сильнее.
Хватит тебе уже на сегодня, Сережа, - говорит он.
Петреску. Постояв немного, дает боковой правый — и это неплохой удар, с учетом того, какие напряженные у лейтенанта были сутки, и количества спиртного, им выпитого, - который проходит чуть медленнее, чем стоило бы. Охранник, не спеша, и любуясь собой, делает шаг назад, отклоняет корпус, и становится прямо.
Тебе бы в больничку, Сережа, - говорит он с презрением.
Никакой жалости к лейтенанту мы на его лице не видим. Он любуется собой и своей мужественностью и Сдержанностью (такие люди опаснее всего, - сдержанное примечание сценариста).
Блядь, - говорит Петреску.
Он — видно по взгляду, - понимает, что ему стоило бы остановиться, - но пружина уже распрямилась (это то состояние, в котором супруги во время скандала говорят-говорят-говорят-говорят... - В. Л.). Так что Петреску дает боковой левый.
Охранник уклоняется — легко и картинно, - точно, как в прошлый раз. Цедит:
Красная карточка, - говорит он.
Последнее предупреждение, - говорит он.
Улыбается уголками губ, ощущая себя в центре внимания.
Петреску смотрит на него отсутствующим взглядом. Говорит:
Ты че блядь, физкультуру преподавал? - говорит он.
Охранник вспыхивает и с ненавистью смотрит на Петреску. Хватает лейтенанта за грудки и слегка отталкивает от себя. Лейтенант делает шаг назад и машет руками, пытаясь не потерять балансировку и не упасть со ступенек (все происходит на крыльце — В.Л.). Для нас еще неясно, удержится он, или нет... как охранник, примерившись, отклоняет корпус назад, и бьет Петреску ногой.
Это верхний боковой (так называемый «кихон» - В. Л..)
Жестко зафиксированная стопа — как на показательных выступлениях, - попадает точно в голову лейтенанта. Раздается звук удара.
Петреску падает с крыльца на спину, ударившись еще головой об асфальт.
Глухое шмякание.
Охранник делает еще шаг назад, скрещивает руки и и застывает у двери. Мы видим его го довольное лицо. Мы видим вход в казино.
Мелькают неоновые огни рекламы на здании.
ХХХ
Гирлянды с электрическими огоньками. Отъезд камеры.
Мы видим, что это украшение аттракциона «колесо обозрения». Мы видим верхушку чертова колеса, поднимающуюся над парком.
Одновременно с движением колеса, камера медленно опускается и мы оказываемся довольно далеко от колеса и парка аттракционов.
Старое, облупленное здание. На углу — несколько десятков молодых людей курят сигареты. Мы слышим обычные разговоры школьников:
