Geum.ru

Из книги «Свет и тени: от Ленина до Путина. Заметки о развилках и персонах российской истории. М., «Культурная революция», 2006

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8
В.Б.] Б. Громов… Никто никогда группе «А» никаких задач на штурм Дома Советов в августе 1991 года не ставил. Это было выяснено и на следствии, и в суде. Это были лишь досужие домыслы тех, кто очень хотел, чтобы слухи о попытке штурма распространились как можно шире. Соответственно, не могло быть и отказа “альфовцев” от штурма… И пусть на меня кое-кто обидится, но, считаю, что термин “защитник Белого дома” к событиям августа 1991-го неприменим. Не от кого было защищаться, поскольку даже и следов угрозы нападения суд не нашел.

А вот нападения на солдат и бронетехнику были, хотя пресса о них помалкивала. Вот, например, механик-водитель Н. Булычев был облит бензином из ведра и подожжен. Имели место и другие подобные случаи. В такой ситуации личный состав воинских подразделений, защищаясь, мог бы в соответствии с Уставом и законом открыть огонь на поражение, но солдаты держались стойко, не отвечая на провокации толпы. Эпизод в подземном тоннеле, когда погибли В. Усов, Д. Комарь и И. Кричевский, был, скорее, результатом крайне нервозной обстановки среди собравшихся у Дома Советов, итогом усиленного нагнетания страстей. Иного не доказано, хотя о гибели ребят, конечно, можно только скорбеть. Но вменять эту гибель Д. Язову или В. Варенникову, с точки зрения чисто юридической, равносильно обвинению сегодня в гибели пешехода под колесами армейского грузовика нынешнего министра обороны П. Грачева. Для юриста это нонсенс» («Независимая газета», 19 августа 1994 года).

Один из непосредственных участников событий тех дней генерал КГБ В. Карпухин, возглавлявший в 1978-1991 годах «Альфу», в последнем в своей жизни интервью подтверждает все сказанное («Коммерсантъ Власть», 31 марта – 6 апреля 2003 года). Во-первых, не существовало никакого приказа об аресте Ельцина и других членов российского руководства утром 19 августа в Архангельском, где провел ночь перед «путчем» президент России. В соответствии с устным указанием председателя КГБ В. Крючкова, «в наши задачи, - по словам Карпухина, - входило не допустить там скопления людей и обеспечить переговоры, которые будут проводиться с президентом России Ельциным. Мы даже должны были ему предоставить машину, если он захочет уехать. И мне, я повторяю дословно, было сказано, чтобы даже волос не упал с его головы, а не то, чтобы его как-то хватать, брать. Об этом речи даже не было».

Во-вторых, никто не собирался в прямом смысле этого слова штурмовать Белый дом. Отвечая на вопрос, что же остановило военных от такого штурма 21 августа, Карпухин сказал: «Общеполитическая обстановка. Просто среди них не было человека, который мог бы принять решение. Ждали все от Горбачева, когда он все-таки начнет руководить страной и всеми теми, кто там собрался в этом ГКЧП». Что касается самого штурма, то «этот вопрос обсуждался. Разговор был о том, что там много вооруженных людей, много, извините, людей пьяных, с этим оружием не совсем умеют обращаться и что, может быть, придется интернировать этих людей и проверить вообще на предмет лояльности, и кто это такие, и что там происходит вообще». Никакого приказа о штурме, о котором столько болтали и до сих пор болтают праволиберальные СМИ, не существовало. «Если бы был такой приказ, я был бы обязан его выполнить. Иначе мне надо было бы застрелиться или никогда в этих органах не служить». Тем не менее, назначенный через несколько дней главой КГБ один из наиболее гнусных ельцинских сподвижников Бакатин уволил Карпухина, как и множество других ничем не запятнавших себя сотрудников госбезопасности. Он вообще внес огромную лепту в крайнее ослабление наших ненавистных неолибералам спецслужб, более или менее успешно сдерживавших до этого натиск криминалитета и западной агентуры, и совершил настоящую измену Родине, передав американцам секреты нашей разведки – видимо, в идиотской надежде, что наши «заклятые друзья» из-за океана пойдут на такие же уступки…

КАК УЖЕ говорилось, об августовских днях 1991-го родилось множество мифов, сопоставимых разве только с усердно насаждавшимися сталинской пропагандой легендами об Октябрьской революции – вроде залпа крейсера «Аврора», штурма Зимнего дворца a la Эйзенштейн, боев с германскими войсками под Псковом 23 февраля 1918-го и т.д. «Демократические» СМИ, действуя вполне в духе столь ненавистного им сталинского агитпропа, в 1991-м тоже изощрялись, как только могли. Распространялись небылицы насчет того, будто гэкачеписты приготовили для «демократов» 140 тысяч наручников, а в тюрьме Лефортово побелили стены камер, ожидающих «защитников Белого дома». Муссировались слухи, что отдан приказ об аресте Ельцина, что войска переходят «на сторону восставшего народа», а сам «народ» сжигает десятки БТРов. Прославившийся своей неадекватностью Г. Бурбулис по телефону сообщал радиостанции «Эхо Москвы», что танки прорывают линии обороны и штурмуют баррикады. (Лишь позднее стало известно, что это было наглой ложью: никакого штурма не было в помине, а танки вообще шли в другую сторону от Белого дома – из центра города в места своей постоянной дислокации). Некрофил А. Невзоров убеждал телезрителей, что «в Москве горят советские танки». А восторженный поклонник всего евразийского и эсхатологического, философ-мистик А. Дугин утверждал, что еще в начале 1991 года в Париже от французского эзотерика Жана Парвулеско получил секретный доклад конспирологического Центра «Атлантис» «Галактика. ГРУ, или тайная миссия Михаила Горбачева», где якобы говорилось, что СССР развалит тайный заговор “атлантистов”-западников против “евразийцев”» («Стрингер», 2003, №7).

Завершившийся в 1994 году суд над ГКЧП развеял множество мифов: никакого заговора не существовало, гэкачеписты были признаны невиновными в предъявленных им обвинениях. Да и Горбачев не оказался агентом ЦРУ и Моссада, каковым его до сих пор считают мифотворцы из числа наших профессиональных патриотов. На самом деле все было гораздо хуже и позорнее. Как писал обозреватель одной из российских газет Е. Красников, «завершившийся процесс по делу ГКЧП высветил самое страшное: не было в августе 1991 года ни благородных героев, ни сказочных злодеев. Страна погибла “без толку, зазря”. Абсурд тех дней оскорбителен для нормального человеческого восприятия, а потому обречен на невольное вытеснение из исторической памяти и забвение» («Независимая газета», 19 августа 1994 года).

Существуют самые различные оценки численности «защитников Белого дома». Со временем их стало так же анекдотично много, как в свое время число участников субботника в Кремле, которые якобы несли бревно вместе с Владимиром Ильичом. Их ядро составляли главным образом уже успевшие к тому времени расплодиться необуржуи, будущие «новые русские», которым уже было что терять, а также романтически настроенная молодежь, какой всегда появляется много в подобных экстремальных ситуациях. Их «защита» от начала до конца выглядела такой же опереттой, как и сам «путч». Символом этого скорее всего срежиссированного маскарада стал М. Ростропович, с автоматом в руках – некоторые считают, что игрушечным - мирно дремавший на плече одного из «защитников». Все остальное представляется мне чистой воды пиаром, результатом довольно профессионально сработанной пропаганды.

Между тем в первые дни путча народ, страна в целом молчали. Даже в Москве, казалось бы, идеологически наиболее обработанной «демократическими» СМИ и потому благосклонно расположенной к «защитникам» Белого дома, рабочие отказались от участия в забастовке, к которой призвали новые российские власти (бастовала только биржа), и заняли, по меньшей мере, выжидательно-враждебную позицию по отношению к «демократам». Будущий московский градоначальник, а в те дни вице-мэр, Ю. Лужков в книге «72 часа агонии» (М., 1991) признает, что основные массы трудящихся столицы стояли, скорее, на позициях ГКЧП, нежели поддерживали Белый дом. Жизнь в Москве не прерывалась, нормально работали все службы, транспорт, были открыты магазины, люди, как обычно, ездили на работу и по своим делам, уже на второй день «путча» почти не обращая внимания обращая на введенную в город военную технику. За пределами Москвы вообще мало кто проявил солидарность с «защитниками» демократии. А руководители республик, краев и областей, встрепенувшиеся в первый день от опостылевшего всем горбачевского безвластия, вообще готовы были тут же присягнуть на верность новому режиму, если бы тот действительно был провозглашен членами ГКЧП. Фактически, кроме прибалтов, все союзные и автономные республики, уставшие от хаоса и неразберихи завершающей стадии перестройки, в той или иной форме поддержали ГКЧП. Струсил в первые часы и пошел на попятную даже полубезумный грузинский националист и русофоб З. Гамсахурдиа: 19 августа он позвонил Янаеву и заявил: «Что вы, никогда Грузия не выйдет из Союза». А перепуганный Л. Кравчук (между прочим, бывший главный «идеолог» ЦК Компартии Украины), демонстрируя свою лояльность, предложил прибывшему в Киев генералу В. Варенникову немедленно ввести чрезвычайное положение в Западной Украине, чтобы покончить с поднимавшими там голову сторонниками «незалежности». С тем же предложением обратился он по телефону и к Крючкову. Но в обоих случаях получил отказ.

Надо признать, что тогдашняя роль Крючкова ряду исследователей действительно представляется по меньшей мере двусмысленной. Фактический вдохновитель и организатор ГКЧП, он не предпринял в те августовские дни никаких решительных действий и всячески старался не обострять отношения с Ельциным… Один из ветеранов КГБ Е. Питовранов нарисовал портрет Крючкова, который позволяет точнее оценить его профессиональный уровень, представить психологический облик и вероятные причины бездействия в решающие дни августа 1991-го. «У него, - отмечает Питовранов, - был существеннейший недостаток: он был очень робким… Его действия постоянно запаздывали. И еще одно удивительное сочетание черт: при прекрасной организованной памяти он ограниченный человек» («Коммерсантъ Власть», 26 апреля 2004 года). Последнее обстоятельство убедительно доказывается содержанием недавно изданной книги В. Крючкова «Личность и власть» (М., 2004): даже трудно вообразить себе более слабое, пустое, лишенное всякой оригинальной мысли произведение. А ведь при том колоссальном объеме информации, которой он располагает, это мог бы быть действительно интересный труд…

Я ХОРОШО помню настроения людей, с которыми общался в те дни в Москве. В ходу было мнение, что Михаил Сергеевич, судя по всему, давно тронулся мозгами, и врачи наконец-то заметили это и изолировали его от общества. Значительная часть людей ожидала в первый день активных действий, как минимум, такой казавшейся тогда вполне естественной, нормальной акции, как задержание и интернирование Ельцина (подобно интернированию Л. Валенсы в Польше в 1981-м). Когда этого не произошло, все разом махнули рукой на ГКЧП и больше ничего от него уже него не ждали. Людей в Москве и по всей стране постепенно все больше охватывали тоска и ощущение безысходности.

Настроения людей, царившие в те дни, очень точно, на мой взгляд, описывает уже цитировавшийся выше Н. Леонов. «Подавляющее большинство населения страны не понимало, какая громадная ставка была на кону в эти августовские дни. Эти события были бескровными и прошли при пассивном, созерцательном отношении со стороны большинства, потому что люди относились к ним, как к вульгарной борьбе за власть. Ведь и та и другая стороны уже давно признали себя сторонниками многоукладности в экономике, многопартийности в политике, свободы слова. Обе стороны не отказывались от социализма как общественной системы, от Советского Союза как государственной формы. Ни в одном из документов, выпущенных в дни «путча» в Белом доме или в Кремле, не говорилось о классовом, социально-экономическом содержании политического конфликта. Он сознательно замазывался, поэтому люди не чувствовали угрозы своим личным интересам, своему социальному статусу. Внешне все крутилось вокруг вопроса о подписании Союзного договора и разделении властных полномочий между Кремлем и Белым домом. Эти заботы не в состоянии поднять на активную борьбу действительно широкие массы народа.

Активность же защитников Белого дома, их решимость идти до конца объясняется как раз тем, что они понимали личную угрозу своим интересам. Нарождавшаяся новая буржуазия проявила себя как агрессивная напористая сила. Именно она была, как в старину говорили, “движущей силой” августовских событий. В наивных романтиках, искренних правдолюбцах, честных людях на Руси никогда не было недостатка. Именно их фотографии на баррикадах около Белого дома массово тиражировались в листовках, в брошюрах и книгах. Но никому в голову потом не пришло поинтересоваться, что стало с этими прекраснодушными людьми, поискать их, привести в телестудию хотя бы в те дни, когда отмечаются годовщины августовских событий».

Меня поразило прозвучавшее много лет спустя после августа 1991-го высказывание одного из самых оголтелых в ту пору демократов-антикоммунистов – священника Глеба Якунина. Выступая 19 августа 2004 года в программе «Час прессы» Радио «Свобода», он сказал буквально следующее: знай я тогда, что произойдет впоследствии, сегодня я, может быть, был бы на стороне ГКЧП. Его режим, возможно, оказался бы более гуманным, чем нынешний. Весьма примечательное признание…

Августовская трагедия стала, как это сейчас уже общеизвестно, прелюдией к декабрьской катастрофе. И в том, и в другом случае рядовые граждане, те десятки миллионов людей, от имени которых берут на себя претензию выступать все наши руководители, даже не догадывались о сути и целях подлинных замыслов правителей. Даже более или менее информированным людям, следившим за сообщениями прессы, казалось тогда, что споры «элиты» в основном идут вокруг таких малозначимых для масс вопросов, как название будущего объединения советских республик – то ли Союза суверенных государств, то ли Союза суверенных социалистических республик, то ли Содружества независимых государств. При этом никем «наверху» вроде бы не ставилось под сомнение, что в основном все в стране останется по-прежнему: сохранятся и общая валюта, и общие вооруженные силы, и общая внешняя политика. Поэтому никого особенно не взволновало и сообщение о какой-то встрече в Беловежской Пуще: мало ли таких встреч и совещаний проходило в те дни по всей стране. Оказалось, однако, что сборище в глухой белорусской чащобе поставило крест на всей прошлой жизни великого государства и его громадного населения, подвело черту под целым этапом, если не эрой, исторического развития.

Неопровержимым фактом, который, надеюсь, когда-нибудь будет предъявлен в качестве обвинения тогдашним лидерам, является то, что Советский Союз – то есть, на самом деле, историческая Россия – погиб по вине прежде всего руководителей Российской Федерации. Если бы не маниакальное стремление Ельцина во что бы то ни стало избавиться от Горбачева и самому стать никем не контролируемым, практически самодержавным правителем страны, судьба исторической России и миллионов ее граждан могла бы сложиться совсем иначе. Во всяком случае, имелись все возможности и предпосылки сохранить единство, по меньшей мере, Российской Федерации, Белоруссии и Казахстана, да и среднеазиатские республики вовсе не горели желанием выйти из состава Союза10.

Приговор Союзу был вынесен за две недели до сговора в Беловежье, когда 25 ноября 1991 года на заседании Госсовета СССР Ельцин заявил: «Мы провели разведочный разговор в некоторых комитетах Верховного Совета. Большинство сходятся на том, что все-таки не Союз, то есть не конфедеративное демократическое государство, а конфедерация демократических государств». Невиданный факт в мировой истории: представитель будто бы завоеванной и колонизированной (по представлениям западных политиков и наших доморощенных неолибералов) территории – Казахстана высказался на этом заседании «за конфедеративное союзное государство, а не за какое-то облако в штанах». А глава вроде бы «имперской метрополии» настаивал: «Все-таки не Союз». Ради избавления от главы ненавистного ему союзного государства и установления собственной единоличной власти над территориально укороченной Российской Федерацией он подписал смертный приговор той стране, которая так долго называлось Россией, а последние семь десятилетий – Советской Россией.

До сих пор остается во многом открытым исключительно важный вопрос о роли вмешательства извне в развал Союза. Практически невозможно вообразить, чтобы, например, американские спецслужбы и их агентура внутри нашей страны не приложили руку к этому делу. Просто исключено, что они не воспользовались в тогдашней обстановке для реализации важнейшей стратегической задачи, много десятилетий стоявшей перед США, - ликвидации своего самого опасного соперника, «империи зла», как именовал СССР Р. Рейган. Возможно, когда-нибудь станут достоянием гласности сверхсекретные американские правительственные документы того времени или что-либо разболтают за хорошие деньги сотрудники одного из подразделений развдывательного сообщества США. Пока на этот счет есть только косвенные свидетельства.

В одном из своих интервью маршал Д. Язов сказал: «Никаких объективных причин для ликвидации СССР не было. Недавно по телевизору видел передачу, в которой бывший заместитель главного редактора журнала «Коммунист» и главный пропагандист марксизма-ленинизма Отто Лацис заявил, что Союз сам развалился. Таким “знатокам” советовал бы почитать выступление американского президента Клинтона 25 октября 1995 года на совещании Объединенного комитета начальников штабов. Там он прямо сказал, сколько США “вбухали” триллионов и миллиардов долларов в разрушение СССР. Но эти расходы оправдались, потому что Америка, разрушив Союз, сделала с Россией то, что Трумэн пытался сделать с СССР при помощи атомной бомбы – превратила ее в свой сырьевой придаток…

В разрушении Советского Союза и его Вооруженных сил самую предательскую роль сыграли Горбачев и Яковлев, о чем написаны целые тома… Оба говорили про социализм с человеческим лицом, а на самом деле разрушали страну и армию. Конечно, у людей было большое недовольство от очередей и дефицита, который создавался искусственно. Верхи пользовались всеми благами, а низы простаивали в очередях за самым необходимым. Вот народ и восстал против такого руководства, поверил демагогам и дружными рядами двинулся к “демократам”. А первыми, кто отхватил лакомые куски, были многие генералы, которым Ельцин почти за бесценок раздал 420 государственных дач, находившихся в распоряжении Министерства обороны. Многие из тех, кто сейчас кричит, что в “августе 1991-го вам надо было давить “демократов” силой”, тогда отсиделись в кустах. Сегодня они живут на этих дачах, а некоторые даже сдают их в аренду и живут припеваючи» («Родная газета», 2004, №7).

На страницах этих заметок уже неоднократно приводились давно, к сожалению, преданные забвению высказывания одного из самых честных и лучше других информированных свидетелей всего того, что происходило на страшной развилке 1991-го, - покойного академика В. Афанасьева. Меня привлекает в его размышлениях прежде всего объективность, помноженная на убежденность искреннего борца за социалистическое обновление нашей Родины. И завершить этот раздел я хотел бы еще одним обращением к его книге «Четвертая власть и четыре генсека».

«…Я не отношусь к тем людям, которые бросают камни в спину Горбачева, сваливают на него все беды и невзгоды, постигшие страну. Немало хулителей Горбачева пытаются “выпустить пар”, оправдать свою пассивность, бездеятельность, а зачастую и злопыхательство. Я не склонен к тому, чтобы его одного привлечь к ответственности. Отвечать нужно всем, кто вместе с ним и под его началом принимал, скажем, в Политбюро важнейшие решения о судьбах страны в течение шести лет так называемой перестройки. Огромная вина лежит на местных националистах, сепаратистах и экстремистах. Истории еще предстоит во всем этом тщательно разобраться».

В. Афанасьев не только не отрицает заслуг Горбачева, но и называет их несомненными. По его словам, он помог обрести независимость государствам Прибалтики, многое сделал для объединения германского народа. Не без его усилий было покончено с «холодной войной», с конфронтацией «Запад – Восток», при нем начался необратимый процесс разоружения, сокращения ядерного вооружения. Для нашей страны Горбачев открыл «зеленый свет» гласности, политическому и идейному плюрализму. «Однако он оказался неспособным преодолеть в стране хаос и развал. Результат трагичный – распад Союза ССР и ряд крайне отрицательных процессов, предшествующих распаду и последовавших за ним. Одна из двух сверхдержав перестала существовать, что вызвало глубокие геополитические изменения в мире. Изменения отнюдь не в пользу России и других государств, входивших в состав Советского Союза».

Постоянно, вплоть до освобождения его с поста главного редактора «Правды», участвовавший при Горбачеве в заседаниях Политбюро, в обсуждении важнейших политических и социально-экономических решений, В. Афанасьев подчеркивает, что, о чем бы ни шла речь на этих заседаниях и громадном множестве других встреч и собраний, «разговоров, выступлений и споров, критики, требований, просьб и надежд было больше чем достаточно. Но дальше слов дело не пошло».

Многое, очень многое в мыслях и делах экс-президента беспокоило и настораживало таких лишенных карьерных и иных соображений людей, как В. Афанасьев. Настораживал, к примеру, тот факт, что «в своих бесчисленных вояжах он, если не заискивал, то по крайней мере благоговел перед Западом, с блаженством принимал различного рода премии, звания и миллионные гонорары за свои отнюдь не гениальные книги – о той же перестройке, которая обернулась величайшей трагедией для народа. У меня создалось впечатление, что Горбачев больше заботился об улучшении отношений с американцами, французами, итальянцами, немцами, нежели о нормализации отношений между азербайджанцами и армянами, грузинами и осетинами и т.д. Не случайно в Германии он объявлен немцем №1 1991 года. Если бы он успел отдать Японии Курильские острова, то, несомненно, был бы признан и “японцем №1”».

Горбачев был далеко не безупречен как политик, полагает В. Афанасьев. Главным его недостатком он называет нерешительность, половинчатость, стремление «усидеть на двух стульях». В последние годы его правления в нем боролись два начала. Первое – генсек, второе – президент. Первый пост он добровольно оставил. А лишившись поддержки партии, которая и возвела его в ранг президента, лишился и президентского поста.

Завершает В. Афанасьев свои воспоминания о Горбачеве такими словами: «Михаил Сергеевич был излишне доверчив к людям, своему окружению, о чем говорит все та же августовская история. Опирался он прежде всего на старые, проверенные кадры, прежних друзей и соратников по комсомолу. Начинал он перестройку вместе с Яковлевым, Шеварднадзе, Медведевым, Бакатиным и вместе с ними завершил свою партийную и государственную карьеру. Горбачев не держал (за редким исключением) в своей команде молодых, энергичных, перспективных людей. Может быть, побаивался конкуренции? Молодые ведь часто имеют свое мнение, неуживчивы, возражают, а возражений Горбачев не терпел. Охотно слушал каждого, всем давал слово, казалось, прислушивается к советам, ан нет, делал все, как правило, по-своему. Президент, лишенный должного дара предвидения, не обладающий умением находить однозначное, четкое решение по важным вопросам, такой президент обречен».

ВОПРОС, который постоянно интересует всех: а что же в кризисной ситуации осени 1991 года предпринимал Михаил Сергеевич? О его бездействии сказано и написано уже очень много. Сам Горбачев не устает оправдываться, постоянно заявляя, что был тогда бессилен что-либо сделать. Мне, однако, близки и понятны те чувства, которые озвучил, в общем-то, далекий от политики человек – народный артист СССР В. Лановой. С нескрываемой горечью он высказал мысли, которые приходят на ум многим совестливым, здравомыслящим людям, все еще переживающим как личную трагедию сговор 8 декабря 1991 года. «Я считал, что Горбачев обязан был вмешаться в историю, когда эти три …. под елкой разрушили державу. Обязан был вмешаться! Он за это получал зарплату. Я считал, что нет ему оправдания. Он знал о том, что это все надвигается, он знал, что будет, он боялся. Он надеялся, что они одумаются… Но он обязан был вмешаться, и я в этом глубоко убежден. Как? Это уже от Бога. Но мы бы сейчас не были бы отброшены на пятьдесят лет назад по всем параметрам – наука, культура, образование, по всем параметрам! Да, мы могли говорить о Ельцине все, что думаем о нем… И что, это цена разрушения такой страны?!» («Кулиса НГ», №7, 20 апреля 2001 года).

Думается, глубоко прав Лановой: никакие свобода и демократия не стоили для абсолютного большинства нашего народа утраты единого великого государства с тысячелетней историей и тех завоеванных столь большими жертвами базовых социальных гарантий, которые худо-бедно обеспечивал каждому из советских граждан прежний общественный строй.

Ссылки Горбачева на свое бессилие, его бесконечные заверения в приверженности исключительно мирным и демократическим средствам, нежелании проливать кровь и проч., и проч. – все это вряд ли можно принять всерьез. В конце концов, именно в той ситуации, которая сложилась в СССР с августа по декабрь 1991-го, президент и обязан был проявить в полном объеме все свои качества политического руководителя, чтобы защитить и спасти не столько свою власть, сколько оказавшую ему доверие страну. А если бы Советский Союз и в самом деле, как уже говорилось ранее, подвергся в тот период вооруженному нападению извне, Горбачев что, тоже ссылался бы на свое бессилие и желание избежать кровопролития? Целенаправленный развал страны, захват всех высот власти силами праволиберальной, агрессивно прозападной реакции были, на мой взгляд, вполне сопоставимы с вооруженной интервенцией противника извне. Эти действия требовали от президента принятия экстраординарных мер, обращения к народу с чем-то вроде лозунга «Отечество в опасности», а не скрупулезного соблюдения бессмысленных в такой экстремальной ситуации демократических норм. На кону оказалась судьба государства, судьба социализма, а Горбачев продолжал безумную игру в демократию и бескровную, ненасильственную политику. Я не юрист, мне сложно найти соответствующую правовую аргументацию, но как обычному гражданину мне представляется совершенно очевидным: Горбачев проявил не только полнейшую политическую импотенцию, но и нарушил Конституцию страны, которой присягал на верность как президент и верховный главнокомандующий, обязанный защищать ее от любого посягательства – агрессии извне и подрывной деятельности изнутри. В критический для Отечества момент он не смог сделать ничего и, фактически, изменил Родине и народу. Вместо хоть каких-то действий, могли бы оправдать его перед историей, он ограничился выторговыванием у Ельцина привилегий себе и своему фонду.

В разговоре с В. Фалиным в те дни Горбачев заметил: «Может быть, все еще как-то образуется, если потерпеть». «А чего, собственно, он ждал? Деятельность КПСС на территории Российской Федерации Б. Ельцин росчерком пера запретил. Сходное постигло партию в других республиках Союза. Не терпеть, а поскорее сбросить ставшие веригами обязанности генерального секретаря, примоститься к тем, кто занялся поношением и ощипыванием вчера казавшейся всесильной партии, - вот чем сам Горбачев занялся. Надеялся сойти за сверхоборотня и жертву, чтобы продлился его политический век? Кто знает, кто знает. Если М. Горбачева не заземлили унижения и разочарования после свержения с трона и он выставил на поругание свою кандидатуру на президентских выборах 1996 года, то почему бы пятью годами раньше ему не возводить воздушные замки? Звездная болезнь – недуг, к которому почти невозможно подобрать верное снадобье» (Фалин В. Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски. М. 1999).

Так драматически и бездарно завершилась роковая для всех нас развилка 1985-1991 годов, а вместе с ней и весь советский период отечественной истории…

Приведу в этой связи еще одно свидетельство N: «Это может показаться парадоксальным, но, какими бы трагическими последствиями ни обернулось Беловежье, Ельцин там в известном смысле оказался для самого себя гораздо честнее, чем Горбачев. Он честно сказал себе: “Союз я не удержу. Я могу сделать только то, что могу. Да, это будет больно, да, это будет тяжело, но Россию мы все-таки сохраним”. А Михаил Сергеевич до последнего момента пытался угодить и вашим, и нашим. Все, что бы он ни делал, оборачивалось созданием новой реальности, с которой он просто не в состоянии был справиться.

В чем, на мой взгляд, различие между двумя этими деятелями? Ельцин, признаваясь себе, что он с чем-то не может справиться, делал только то, что может, и отсекал то, чего не может. А Горбачев ничего не делал, все отсекалось само по себе. А когда отсекается само, это сопровождается еще большими негативными последствиями, гораздо большей болью. Либо ты лечишь болезнь, прибегаешь к оперативному вмешательству и имеешь возможность сохранить жизнеспособной часть организма, либо не лечишь – и организм просто гниет. Вот при Горбачеве, к сожалению, в силу многих особенностей его управленческого стиля политический организм страны просто гнил».

Михаил Сергеевич явно не рассчитал свои силенки, согласившись встать во главе гигантского государства и, очевидно, представляя руководство им чем-то наподобие управления несколько увеличенным в размерах Ставропольским краем. Горбачеву было не по силам заставить давно дававший сбои советский экономический и общественный механизмы заработать более эффективно. И уж тем более не по его возможностям и способностям было реформировать этот механизм так, чтобы одновременно, во-первых, не растерять преимуществ социалистического базиса народного хозяйства и не затронуть жизненные интересы масс. А, во-вторых, сохранить и расширить, вероятно, главное и действительно реальное достижение Советской власти – социальные права людей труда, гарантированную им уверенность в завтрашнем дне.

Вместо этого он встал на путь пустых и разрушительных по последствиям импровизаций в экономической и политической сферах, подорвал и без того хрупкое равновесие, еще сохранявшееся в обществе, растратил весь свой первоначальный авторитет и кратковременный подъем народной энергии на громогласные, но, по существу, бессодержательные новации, имевшие целью создать видимость преобразовательной деятельности. Не располагая продуманной программой реформ, не сформулировав ни конечных целей своих действий, ни идеологической концепции впопыхах затеянной им перестройки, Горбачев обрек страну на глубочайший в ее послевоенной истории социально-экономический и политический кризис, а первоначально поверившие ему широкие народные массы - на чудовищное обнищание, утрату всяких идейно-политических ориентиров. По его вине была безнадежно ослаблена обороноспособность государства, потеряны все его союзники, подорван былой авторитет на международной арене…

Жизненно важно для страны, на мой взгляд, было проявить в ходе перестройки политическую волю и решительно выступить в защиту основополагающих – хотя и сильно дискредитированных сталинской моделью мобилизационной экономики – ценностей социализма, четко провести грань между наследием Октября, ленинского периода революции, с одной стороны, и сталинскими деформациями общества – с другой. Требовалось, поощряя и углубляя разоблачения сталинизма и сталинщины, показать бойцовский характер, приструнить начинавших терять чувство меры горлопанов при первых же – поначалу еще очень робких, «пробных» – попытках бросить тень на Ленина, отождествить ленинское и сталинское в нашей истории. Это же уму непостижимо: генсек правящей партии, постоянно объявлявшей себя