1 Проблема познаваемости мира в истории философии

Вид материала

Документы

Содержание 2.3.1. Несколько предварительных слов

Подобный материал:

• «Проблема взаимоотношения человека и мира в социальной онтологии», 368.23kb.
• Темы рефератов диалектическая, метафизическая и креационистская модели развития мира, 52.45kb.
• Проблема жизни, смерти, бессмертия мира, человечества, человека в контексте истории, 302.24kb.
• Нп «сибирская ассоциация консультантов», 206.84kb.
• Вопросы к зачету по курсу «история философии в украине», 20.13kb.
• Проблема реализма и основные концепции соотношения языка и реальности в аналитической, 579.92kb.
• Учебно-методический комплекс специального курса «Проблема человека в Древнегреческой, 209.13kb.
• Учебно-методический комплекс специального курса «Проблема человека в Древнегреческой, 256.77kb.
• Программа минимум кандидатского экзамена по специальности 09. 00. 03 «Истории философии», 494.66kb.
• Проблема следования правилу как проявление радикального эпистемологического скептицизма, 547.43kb.

2.3. Теоретический уровень научного знания

2.3.1. Несколько предварительных слов

Эмпирический уровень научного знания организован довольно просто, в нем есть факты разных уровней, обобщенные факты — эм­пирические закономерности и некоторые простейшие гипотезы. Но главным является именно понятие факта.

Теоретический уровень является значительно более сложным. В нем «живут» гипотезы разного уровня сложности, концепции, тео­рии, исследовательские программы. Большую популярность в послед­ние лет двадцать приобрело понятие «парадигма». Очень интересным структурным образованием теоретического уровня научного знания

71

является научная картина мира. Некоторые, но не все из этих по­нятий, будут обсуждаться в нашем курсе. Но основным понятием является все же понятие теории. Именно оно будет в центре нашего внимания.


2.3.2. Определение теории

Основным вопросом данного раздела учебного пособия является вопрос: что такое теория?

Ранее уже говорилось, что термин «теория» очень многозначен. В самом широком смысле (и в этом плане почти лишенным смыс­ла) термином «теория» обозначают любой продукт рационального мышления. Но в таком расширенном смысле его просто невозможно обсуждать, тем более, если речь идет о философии науки. Дело в том, что обыденное знание основано на рациональном мышлении, и в этом случае сам термин «наука» лишается смысла.

В несколько более узком смысле теорией называют все, что не является констатацией единичного факта. Именно так термин «тео­рия» употребляется почти во всех произведениях (не могу назвать их работами — это именно произведения, тексты, часто даже бессмыс­ленные), далеких от философии науки. Но иногда этот смысл термина проникает и в философию науки.

Но в таком значении и эмпирическая закономерность — тоже тео­рия. Для людей, плохо знающих, что такое наука, это может быть и простительно. Но мы, люди, знающие науку изнутри, никогда не допустим такой ошибки. Мы прекрасно понимаем различие между эмпирической закономерностью и теорией. Поэтому в целях дальней­шего серьезного анализа нужно дать определение теории. Конечно, это определение не имеет строго логического характера. Это не фор­мальное определение, а скорее, разъяснение. И я думаю, что такое разъяснение будет понятно и полезно тем, кто уже имеет хорошую практику обращения с теориями.

Предлагаю вашему вниманию следующее определение-разъясне­ние. Теория — это целостная концептуальная символическая система, т.е. она основывается на некоторых концептуальных представлениях и выражена в символической форме, в виде символов. В этой системе заданы отношения так, что эта символическая система может быть отображением некоторого круга явлений природы или, как иногда говорят, некоторого фрагмента или аспекта материального мира.

Иначе говоря, теория есть идеальная модель некоторого фрагмен­та мира. Идеальная — это значит, что она существует не в предме­тах, а в символах, в человеческом сознании. Теория есть идеализи­рованная модель. Следовательно, любая теория отрывается от тех сторон реальности, которые для данного круга явлений являются (или, по крайней мере, предполагаются) несущественными. Теория является приближенной моделью. И даже в данной области явлений теория не охватывает тех аспектов, о которых мы сейчас не знаем.

72

Итак: любая теория — это модель, модель идеальная, идеализи­рованная и приближенная.

Все эти аспекты теории: и то, что теория есть модель, и то, что она — идеальная модель, и то, что теория — приближенная модель, будут очень существенны для дальнейшего анализа. Пожалуй, лишь идеализированность теории не будет играть существенной роли в дальнейшем рассмотрении.


2.3.3. Структура теории

Теория — это система, в которой заданы отношения. Значит, тео­рия обладает структурой. Собственно говоря, наличие отношений и структурность — одно и то же.

Так какова же структура научной теории?

Я написал, и сейчас же хочу принести читателям свои извине­ния, — «научная теория», но с моей точки зрения — это плеоназм, избыточное выражение (типа: глупый дурак). Теории бывают только научными. Ненаучных теорий не бывает. Но в языке термин «на­учная теория» очень укоренился, поэтому я в дальнейшем буду ис­пользовать его наряду со словом «теория» просто, без прибавления эпитета «научная».

Так какова же структура теории?

Полное рассмотрение структуры научной теории не входит в нашу задачу. Да и вообще такое рассмотрение нужно делать для каждой конкретной теории. Мы выделим только основные классы структур­ных компонентов теории, обладающих инвариантностью. Т.е. каж­дая научная теория включает в себя все эти классы. При этом я хочу сразу предупредить, что выделение каждого класса связано с весьма нетривиальными, а иногда и спорными проблемами философии нау­ки. Некоторые из этих проблем мы будем обсуждать по ходу нашего изложения, а некоторые я намерен рассмотреть отдельно.

Первый класс структурных элементов теории — это теоретические объекты, т. е. основные понятия, на которых строится теория, вы­раженные в символах. Так, в классической механике теоретически­ми объектами являются: пространство, время, движение, скорость, ускорение, масса, импульс, сила, работа, энергия — кинетическая и потенциальная и пр. В общем, я полагаю, что каждый из вас, зная какую-то теорию, легко выделит всю совокупность тех основных понятий, на которых основана данная теория. В этом смысле класс структурных элементов, образующих теории, довольно прост и боль­шого интереса не представляет.

Очень интересная и принципиальная проблема возникает то­гда, когда ставится вопрос о соответствии теоретических объектов реальности, т. е. об их теоретико-познавательном статусе. Эта про­блема связана с весьма распространенными в неопозитивизме кон­цепциями, если не сказать шире — с общепозитивистской концеп­цией места теоретического уровня в познании в целом. Но мы не

73

будем сейчас рассматривать эту проблему, а отложим ее обсуждение до конца данного раздела.

Вторым структурным компонентом теории является ее аппарат, т. е. способ оперирования теоретическими объектами. И здесь я наме­рен выдвинуть и защищать позицию, состоящую в том, что аппарат теории — это обязательно математический аппарат. Только матема­тизированная система заслуживает названия теории. Нематематизированных теорий не бывает.

Нематематизированные понятийные конструкции в науке при­сутствуют, более того, они вполне принадлежат к теоретическому уровню научного знания, но теориями не являются. Нет теории эво­люции Чарльза Роберта Дарвина (1809-1882), как нет и марксист­ской теории общественно-исторического процесса. Это образования другого типа, нежели теория. И для таких образований есть давнее и вполне традиционное название — концепция. Да, есть эволюцион­ная концепция Дарвина, основанная на широком обобщении фак­тического материала, и есть Марксова концепция общества, но это не теории.

Постараюсь раскрыть свою позицию полнее. И для этого я хочу обратиться к вопросу о том, что такое математика. Я не намерен ста­вить, а тем более решать его в общем смысле — это очень важная и принципиальная проблема философии математики. Философия математики не является предметом нашего курса. Я даже не являюсь специалистом в этой области, я физик (и философ естествознания) и буду рассуждать именно как физик, который использует матема­тику в своих целях.

Так вот: математика — это язык, в котором хорошо (может быть, не идеально, но хорошо) определены правила следования. Из А, В, С на основе системы правил Р, Q, R получаются вполне определенные следствия D, E, F, причем именно эти, а не какие-то другие X, Y или Z. И именно это обстоятельство позволяет проверять теорию.

Нематематизированная концепция выражается в естественном языке и применяет обычные правила «здравого смысла». Можно ска­зать, что концепция - это словесный проект возможной будущей теории. Возможной, то есть она может быть создана, а может быть, и нет.

Но обычный естественный язык — это система с плохо определен­ными правилами следования. В нем нельзя сказать «отсюда следует то-то», а можно и даже нужно говорить «отсюда, может быть, следует то-то, но, может быть, и не следует». Это означает, что к концепции нельзя применять те требования, которые мы предъявляем к теории. Ее нельзя проверять так, как мы проверяем теорию, но ее нельзя и опровергать. Точнее, ее можно все-таки и проверять и опровергать, но не так, как мы проверяем или опровергаем теорию.

По сути дела, концепция является гипотезой, иногда довольно простой, а иногда и весьма сложной, но именно гипотезой. И то, что

74

обычно называют следствием из концепции, на самом деле является не следствием в точном смысле слова, а дополнительной гипотезой. Конечно, эта дополнительная гипотеза не должна противоречить всей структуре концепции, но все же она является именно дополнительной гипотезой, а не следствием.

В соответствии со всем сказанным нужно отметить, что концепция не может делать того, что делает теория, а именно предсказывать. Можно ли на основе «теории Дарвина» предсказать, какие новые виды живых существ появятся на Земле в результате, скажем, изме­нения каких-то условий? Очевидно, нельзя! Что же касается пред­сказаний «теории Маркса», то мы знаем, чем это закончилось. И это вполне нормально, концепция и не предназначена для того, чтобы предсказывать.

Это, конечно, не означает, что концепции вообще лишены пред­сказательной возможности. Прогностические свойства концепции — это не то же самое, что «предсказательные» свойства гущи от кофе «мокко» урожая 1929 года. Но они существенно ограничены. Можно сказать даже более определенно — если концепция представляет со­бой широкое обобщение фактических данных (например, концепция Дарвина), то ее предсказательные возможности примерно такие же, как и возможности эмпирической закономерности. Она неплохо ин­терполирует недостающие промежуточные данные, но крайне нена­дежна для экстраполяции.

Из отстаиваемого мной тезиса о том, что только математический аппарат может быть аппаратом теории, можно сделать (с определен­ной степенью надежности) вывод, что если нет соответствующего ма­тематического аппарата, то теория и не может возникнуть. Напомню, что волновая концепция (гипотеза) света была выдвинута Христианом Гюйгенсом (1629-1695) еще в XVII веке до ньютоновской корпус­кулярной концепции. Но волновая теория появилась только тогда, когда О. Френель разработал соответствующий математический ап­парат в начале XIX в.

Я думаю, что каждый естествоиспытатель легко сможет оха­рактеризовать структуру математического аппарата знакомой ему теории, и я не буду останавливаться на этом вопросе. Интерес пред­ставляет другой аспект: при создании новой теории, отображающей какую-то новую область явлений, может оказаться необходимым новый математический аппарат. Очевидно, что средствами теории обыкновенных дифференциальных уравнений, вполне адекватных механическим явлениям, нельзя описать ни электромагнитных яв­лений, ни, тем более, явлений микромира. Для этого требуются более сложные математические средства. В связи с этим я вспоминаю па­тетическое (и с его точки зрения «убийственное») возражение мате­матика Василия Васильевича Налимова (1910-1997) против данной концепции науки: «Ну, разве можно описать работу мозга дифферен­циальными уравнениями?» Согласен, скорее всего, нельзя. Но кто

75

сказал, что математический аппарат состоит только в применении дифференциальных уравнений? А почему не интегродифференциальных, операторных? Или вообще в использовании теории категорий и функторов?

И здесь возникает вопрос: когда мы приступаем к разработке тео­рии некоторого нового круга явлений, имеем мы уже подходящую ма­тематическую теорию или нет? В подавляющем большинстве наших случаев оказывалось, что математика уже заготовила подходящую к этому случаю конструкцию, если не вполне в завершенном виде, то, по крайней мере, в той степени, когда можно эффективно продолжать работу. Но если такого и нет, то физики, не стесняясь, начинают сами создавать новый аппарат. Так было, когда Поль Адриен Морис Дирак (1902-1984) начал использовать знаменитую δ-функцию. Математи­ки сначала не признавали ее, и только через несколько лет в работах Сергея Львовича Соболева (1908-1989) и Лорана Шварца (род. 1915) была построена теория обобщенных функций, простейшим случаем которых является δ -функция.

Вторым очень интересным вопросом, связанным с использованием математического аппарата, является наличие в физике эквивалент­ных описаний. Мы знаем, что любая развитая математизированная теория может быть выражена при помощи нескольких разных мате­матических формализмов.

Например, классическая механика может быть выражена в сле­дующих формах:

1. Классическая геометрически-векторная форма, идущая от Ньютона.

2. Механика в форме Лагранжа.

3. Каноническая форма Гамильтона.

За. Каноническая форма со скобками Пуассона.

4. Механика в форме принципа наименьшего действия Га­мильтона.

4а. Принцип наименьшего действия в форме Мопертюи.

4в. Принцип наименьшего действия в форме Лагранжа.

4с. Принцип наименьшего действия в форме Якоби.

5. Классическая механика в форме уравнения в частных произ­водных Гамильтона-Якоби.

6. Классическая механика в форме уравнения Лиувилля.

7. Механика в форме принципа виртуальных перемещений Д'Аламбера.

8. Механика в форме принципа наименьшего принуждения Гаусса.

9. Механика в форме принципа наименьшей кривизны Герца.

Как видите, спектр разных формализмов классической механики очень широк.

76

Для квантовой механики мне известно шесть разных формализмов¹:

1. Волновая механика Шредингера.

2. Матричная механика Гейзенберга.

3. Квантовая механика в формализме матрицы плотности.

4. Квантовая механика в формализме функций Вигнера и преоб­разования операторов Вейля.

5. Формализм Фейнмана интегралов по всем траекториям.

6. Квантовая механика с «пятым временем» (новая разработка — конца 70-х годов).

И такое можно сказать о любой теории.

Так что, это — разные теории или нет? В литературе по философии науки делалась попытка рассматривать различные эквивалентные описания как разные онтологии, т. е. как имеющие различный фи­зический смысл.

Я думаю, что это неверно. Все такие описания есть эквивалентные формы одной теории. Они переводятся друг в друга неособым (что очень важно) преобразованием и имеют один и тот же физический смысл. Но тогда возникает вопрос — а зачем нужно столько эквива­лентных формализмов? Тривиальный ответ состоит в том, что разные формализмы оказываются удобными для решения разных задач. Не­тривиальный ответ на данный вопрос предложил знаменитый физик Фримен Дайсон (р. 1923). Но к его ответу мы вернемся позже.

Обсуждение эквивалентных формализмов естественно подво­дит нас к вопросу о том, как используется математический аппарат в структуре теории. Этот вопрос обращает нас к следующему стуктурному компоненту теории. Таким компонентом являются связи между теоретическими объектами, устанавливаемые при помощи математического аппарата.

Связи между теоретическими объектами можно разделить на две большие группы. Первая группа — это связи-определения:



На основании связей-определений создается описание состояния физической системы. Механическая система описывается набором координат и скоростей материальных точек, точкой в 6N-мерном фа-

77

зовом пространстве и пр. Квантовомеханическая система описывается волновой функцией в 3N-мерном конфигурационном пространстве, вектором состояния в гильбертовом пространстве L², набором опера­торов наблюдаемых величин и пр.

И наконец, самый важный тип связей — связи между состояниями системы. Эти связи суть уравнения, описывающие изменения сис­темы. Очень хотелось бы их назвать уравнениями движения. Чаще всего это именно уравнения движения. Но есть одно исключение — термодинамика. В ней нет уравнений изменения состояния во вре­мени, а есть уравнения связи состояний. Уравнения связи состояний составляют структурообразующее ядро теории.

Мы рассмотрели три основных структурных компонента теории. Но этого недостаточно. Необходимым, совершенно обязательным является еще одна компонента — правила интерпретации — прави­ла, при помощи которых мы ставим в соответствие теоретическим объектам и следствиям из теории элементы реальности, эмпириче­ские данные. Очень часто эти правила интерпретации мы называем также физическим смыслом. Если таких правил интерпретации нет, то мы имеем дело в лучшем случае с математической теорией (вроде фредгольмовой теории интегральных уравнений), а в худшем — с ка­кой-нибудь игрой — «игрой в бисер» или игрой в шахматы. В шахма­тах тоже есть теоретические объекты — пешки, короли, ферзи, слоны, кони, есть правила оперирования, но нет интерпретации. Короли ничем не управляют, а конями, по выражению Владимира Высоцкого, «закусить нельзя».

Правила интерпретации необходимы, чтобы теория имела эм­пирическое содержание. Следует заметить, что в философии науки правилам интерпретации не уделялось должного внимания. Обычно о необходимости правил интерпретации писали не философы науки, а сами ученые — Поль Дирак, Макс Борн, Макс Планк. Некоторым исключением является позитивизм (правильнее — неопозитивизм). Однако и в работах неопозитивистов этот вопрос рассматривался очень односторонне в силу специфической особенности позитиви­стской позиции — ее резкого феноменализма. И, хотя в логическом аспекте неопозитивизм получил ценные результаты, но значительно более содержательными были работы самих ученых.

И все же, я повторяю, вопрос исследован далеко не достаточно. Неясно, например, обладает ли каждая теория своими собственны­ми правилами интерпретации, резко отличными от правил других теорий, или в правилах интерпретации разных теорий есть что-то общее. С моей точки зрения, вторая позиция предпочтительнее. Но этот вопрос требует специального анализа, который я не проводил.

Очень важным является то обстоятельство, что отсутствие хорошо развитой системы правил интерпретации является серьезным препят­ствием на пути развития теории. Рассмотрим ситуацию начального периода квантовой механики. Когда Эрвин Шредингер (1887-1961)

78

получил свое уравнение, то, естественно, немедленно встал вопрос об интерпретации ψ-функции, ее физическом смысле. Самой первой была интерпретация самого Шредингера. Он считал, что ψ — это не­кая «напряженность» нового поля, не векторного, как максвелловское поле, а скалярного. А частица — это пространственная область, где напряженность ψ-поля особенно велика. На современном языке частица — это солитон ψ -поля.

Но уравнение Шредингера не имеет солитонных решений, и вол­новой пакет, которым, по мнению Э. Шредингера, является частица, очень быстро расплывается в силу дисперсии. Но это, пожалуй, не самое страшное. Может быть, можно и подобрать такой закон дис­персии, чтобы как-то блокировать такое расплывание. Мне известны такие попытки. Более существенным является другое обстоятельство. Если волна (волновой пакет) падает на некоторую потенциальную гра­ницу (барьер), то появляются две волны — прошедшая и отраженная. По интерпретации Э. Шредингера это должно было бы означать, что частица поделилась на две части. Но частица никогда не делится ни на какие части.

Таким образом, сложилась ситуация: мы располагаем уравнением Шредингера и можем его решать (точно или приближенно). В статиче­ских случаях мы обычно имеем задачу на собственные значения. Эти значения были интерпретированы как дискретные значения физиче­ских величин — энергии, импульса, момента — и давали правиль­ные спектры. Но что можно было сделать с функцией, являющейся решением — ψ -функцией? Ее приходилось «класть в стол». Особенно это существенно для задач теории рассеяния. В самом деле, в случае рассеяния от рассеивающего центра расходится почти сферическая волна (не совсем сферическая, у нее есть угловая зависимость). Так что это такое? Ведь нельзя же такую почти сферическую волну всерьез интерпретировать как частицу, т. е. решения нестатических задач, задач теории рассеяния не имели смысла, их нельзя было решать. И только когда Макс Борн предложил вероятностную интерпретацию, стало ясно, что расходящаяся волна описывает угловое распреде­ление рассеянных частиц, и стало возможно решать задачи теории рассеяния.

Отсюда видно, какую важную роль играют правила интерпретации в развитии теории.

Вообще-то, исторически можно объяснить не очень хорошую раз­работанность методологической проблематики правил интерпретации. В первой разработанной теории — классической механике — прави­ла интерпретации казались понятными практически интуитивно. Все мы знаем из своего опыта, что такое скорость, сила, вес, немного похуже, но представляем себе ускорение. Что еще надо? Уже в элек­тродинамике было сложнее. И я напомню, что эфирная — более или менее наглядная интерпретация — долго не сдавала своих позиций перед интерпретацией электромагнитного поля как самостоятель-

79

ной сущности. В квантовой механике стало еще сложнее. Споры по проблеме интерпретации квантовой механики ведутся еще и сейчас, и весьма активно. Но это рассматривается как «внутреннее дело» са­мой квантовой механики, а общие аспекты проблемы правил интер­претации как-то остаются за пределами рассмотрения.

Но я думаю, что после нашего анализа вам стало яснее, что здесь не все тривиально и есть достаточно интересное поле для дальнейшей фил ософско-методологической разработки.

Итак, мы выделили четыре основных структурных компонента любой теории:

- система теоретических объектов,

- математический аппарат,

- связи между теоретическими объектами,

- система правил интерпретации.

Кроме этих фундаментальных структурных компонентов в теории присутствуют и некоторые дополнительные. Они не столь существен­ны и не являются структурообразующими, но об их присутствии не мешает помнить.

Во-первых, это различные упрощения, имеющие место практиче­ски во всех теориях. В механике таким упрощением является пред­ставление о материальных точках, не имеющих размера. Обычно эти упрощения носят характер «предположений малости». Но в принципе возможны и другие упрощения. Второй тип дополнительных ком­понентов — это специальные гипотезы о механизме того или иного конкретного явления, не вытекающие из общего содержания теории. При этом очень важно, чтобы они не противоречили этому общему содержанию. Будучи достаточно хорошо развитыми, данные допол­нительные предположения входят в структуру частных подтеорий в рамках общей теории. Примером такой ситуации является теория диэлектриков в рамках общей теории электрических явлений и физи­ки твердого тела. Оба эти типа дополнительных компонентов весьма важны для методологического анализа конкретной частной теории, но в общем понимании они все же играют второстепенную роль.


2.3.4. Функции теории в научном познании

По вопросу о функциях теории в научном познании в философии науки существует достаточное единодушие. Почти все соглашаются, что функциями теории являются описание явлений, предсказание новых явлений и объяснение явлении.По последнему пункту, правда, есть и разногласия. Философы и методологи феноменалистическо-го направления часто отрицают функцию объяснения. Это позиция очень характерна для позитивизма. Например, выдающийся предста­витель второго позитивизма П. Дюгем в книге «Физическая теория, ее цель и строение» прямо отвергает возможность объяснения и требует ограничиться только описанием. Но к этому вопросу мы вернемся поз-

80

же. А пока будем рассматривать классическую «тройку» — описание, предсказание и объяснение.

Общая структура описания и предсказания в целом одинакова:

— из общей структуры теории с добавлением, может быть, допол­нительных предположений мы получаем при помощи матема­тического аппарата следствия;

— эти следствия интерпретируются в системе правил интерпрета­ции и создается возможность соотнесения следствий с эмпири­ческими данными, с явлениями природы;

— если эти явления уже были известны, то мы говорим об описа­нии, а если явления еще не известны, то это называется пред­сказанием.

В целом все это весьма понятно и даже элементарно. В связи с этим часто говорят о «логической симметрии» между описанием и пред­сказанием.

Но если логическая структура описания и предсказания дейст­вительно одинаковы, то в гносеологическом отношении они все же различаются. Успешное описание — это хорошо, но именно успешное предсказание является критериальным для принятия теории как пра­вильной, адекватной данному классу явлений. Причем всегда теория больше описывает, чем предсказывает. И это нормально.

Обратимся к некоторым важным аспектам описания и пред­сказания.

Само по себе описание просто и даже тривиально. Но есть очень важный и отнюдь не тривиальный аспект описания. Он состоит в том, что любая теория в своем описании объединяет классы явлений, ко­торые раньше выглядели чем-то различным. Так, классическая ме­ханика объединила падение тел на земле («яблоко Ньютона») и дви­жение планет вокруг Солнца. Электродинамика Фарадея-Максвелла объединила электрические и магнитные явления, а несколько позже и оптические. И это можно сказать о любой теории.

Таким образом, в описательную функцию теории включается и еще один аспект — объединяющий, синтезирующий различные классы явлений в более общий сверхкласс. Это замечательное свойство науч­ной теории было замечено довольно давно. Еще в середине прошлого века выдающийся представитель первого позитивизма Джон Стюарт Милль (1806—1873) называл его «совпадением индукций».

Возможно, что синтезирующий аспект научной теории следовало бы выделить в качестве отдельной функции. Но я оставляю этот во­прос на ваше усмотрение. Можете выделить его как самостоятельную функцию, а можете рассматривать как очень важный аспект внутри функции описания.

В предсказании тоже существует чрезвычайно важный, исключи­тельно важный аспект, к которому мы уже несколько раз обращались. Я уже говорил о феноменалистическом направлении в гносеологии, согласно которому наше знание состоит только в возможности описа-

81

ния наблюдаемых явлений и не может относиться к сущности. Я ут­верждаю, что нетривиальное предсказание — предсказание явлений того типа, который еще не наблюдался, причем именно успешное предсказание несовместимо с феноменалистической позицией.

Следует отметить, что сами представители феноменалистических направлений не отрицают возможности нетривиальных предсказа­ний. Такое отрицание явно было бы нелепым — нетривиальные пред­сказания (их еще называют «открытиями на кончике пера») есть. Это эмпирический факт истории науки. Но при этом они не замечают или не хотят замечать, что такое нетривиальное предсказание не уклады­вается в идеологию «чистого описания».

Обычно, когда речь заходит о теоретических нетривиальных пред­сказаниях, дается такое объяснение: язык теории — это нетривиаль­ный язык. Но тогда немедленно возникает вопрос: а в чем состоит природа этой нетривиальности? Я даю ответ: природа нетривиаль­ности языка теории состоит в том, что теория является адекватным (приближенно адекватным) отображением сущности изучаемых явле­ний. И пусть сторонники феноменалистической позиции попробуют дать более обоснованный ответ.

Именно предсказание играет основную роль в проверке истинно­сти теории.

В качестве последней функции теории рассматривается объясне­ние. Я уже упоминал, что сторонники феноменалистической позиции часто отвергают объяснительную функцию теории. Но это относится не ко всем направлениям.

Большую распространенность получила концепция объяснения, предложенная Карлом Густавом Гемпелем (1905-1997) и Патриком Оппенгеймом. Иногда к ним добавляют Карла Поппера. Суть этой концепции состоит в том, что объяснение — это подведение единичной ситуации под общую закономерность (иногда говорят — охватываю­щую закономерность). Что можно сказать по поводу этой концепции? Несомненно, она верна: действительно, когда нам удается включить некоторую частную ситуацию в общий закон, то мы говорим, что мы как-то объяснили эту ситуацию. Но я считаю, что верность этой концепции только частичная (это правда и только правда, но не вся правда). Эта концепция носит явно выраженный феноменалистиче-ский характер. Не случайно и К. Гемпель, и П. Оппенгейм — видные представители феноменалистического неопозитивизма.

Мы, естествоиспытатели, требуем от объяснения большего, чтобы объяснение вскрывало причины, почему данное явление происходит именно так, а не иначе. А постановка вопроса о причинах выводит нас за пределы феноменалистической позиции. Но я вполне осознанно говорю: мы, естествоиспытатели, требуем от объяснения вскрытия причин.

В соответствии с этим требованием естествоиспытатели, в частно­сти Вернер Карл Гейзенберг (1901-1976), делят теории на феномено­логические (описывающие) и объясняющие. Классическим примером