Geum.ru

Кто наследник Российского Престола?

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   20
2. Легитимизм: первородство и Православие

Именно такое понимание монархии лежит в основе православного легитимизма (от лат. legitimus - законный), то есть законной власти Царя - Помазанника Божия. Еще раз напомним, что говорил о царском служении один из первых идеологов православного самодержавия, преп. Иосиф Волоцкий (см. с. 8): «Если Царь царствует над людьми, но над собою позволяет царствовать скверным страстям и грехам, сребролюбию и гневу, лукавству и неправде, гордости и ярости, злейши же всего - неверию и хуле, то такой царь не Божий слуга, но диавол, и не царь, но мучитель... Такого Царя, из-за его лукавства, не называл царем Господь наш Иисус Христос, но лисом... И ты такого царя или князя да не послушавши, приводящего тебя к нечестию и лукавству, даже если мучит и смертию грозит...».

В этом важном поучении великого русского святого еще до всяких писаных законов были точно выражены и традиционные духовные требования к монарху, и пределы его власти над подданными: она - в отличие от западного абсолютизма и языческого деспотизма - ограничена условием служения Богу. Только восстановление такого истинного монархического правосознания может быть основой истинного легитимизма, то есть служения закону: в первую очередь Божественному, и во вторую очередь - человеческому (который сам должен быть вспомогательным средством для служения Божественному).

И вот на этом историческом фоне еще раз вчитаемся в нашу дуэль с официальным представителем "августейшей Семьи", который был вынужден признать многие очевидные факты нарушения ею законов, в том числе церковных, но оправдывает нарушителей сакраментальной фразой: «Что бы они ни натворили!». В этой трактовке "прав" мы имеем чистейшее выражение западного абсолютизма как нравственно не ограниченной власти ради самой себя и своих похотей. Точнее - это принцип языческой монархии (видимо, неспроста наш оппонент проговаривается в полемике, что «заповедь о почитании Царя» касается «даже и не христианского» монарха...).

Разумеется, далеко не все русские Цари соответствовали высокой цели своего служения, но монархический идеал существовал в сознании народа как неписанный закон, даже когда нарушался. Народ терпел Царя-нарушителя как временное Божье попущение за свои грехи - и это помогало преодолевать последствия разрушительных действий "царя-нечестивца", мешало их укоренению в народном сознании как "нормы".

Хранителем же этого идеала - как и всех жизненных идеалов - была Православная Церковь, охватывавшая (в симфонии с государственной властью) все сферы жизни человека. Поэтому воцерковленный народ Московской Руси не так уж нуждался в дополнительных светских законах, детально формулирующих обязанности и смысл монаршей власти.

Законы понадобились позже - после того, как при Петре был подорван принцип симфонии и обезглавлена Церковь, православное понимание самодержавия заменено западным абсолютизмом, а произвольная передача Престола и дворцовые перевороты грозили разрушить православность и легитимность самой Династии...

С целью пресечения этого произвола Павел I и ввел законы о престолонаследии, о которых так много шла речь в нашей дискуссии. Они были составлены как неразрывно связанные с Православием - об этом свидетельствует выражение Павла I в Акте 1797 г., что «Российский Государь - Глава Церкви», подпадающий тем самым и под церковное законодательство. Но поскольку письменное законотворчество на Руси никогда не претендовало заменить собою церковные каноны и православную традицию, это сказалось и в новых законах: они стали светским дополнением к лежащей в их основе православной государственной идеологии.

Поэтому многое в Законах традиционно подразумевалось как нечто естественное без письменного выражения. Например, Павел I не отметил специально столь элементарно-важное требование к монарху - как православный брак; оно было письменно зафиксировано (позднейшая ст. 185) лишь при составлении первого Свода Законов в 1832 г. «как выражение установившегося издавна обычая».[205] (Поводом стал прецедент, нарушивший традицию, - брак Вел. Кн. Константина на католичке - из-за чего ему пришлось отречься от прав престолонаследия еще до внесения этого требования в писаные законы).

Кроме того, при составлении Свода Законов было разъяснено неточное "протестантское" выражение Павла I, что «Император - Глава Церкви». При этом важно отметить, в какую сторону было сделано разъяснение: в новой редакции (ст. 64) подчеркивается, что «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов... и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния», то есть он обязан охранять - но не имеет права менять - догматы, каноны и даже благочестивое отношение к ним.

Итак, не раз по причине подобных неточностей законы подвергались редактированию и дополнениям: в 1820, 1832, 1842 гг. и позже. Однако кое-где при этом была использована недостаточно ясная терминология, поэтому, если применять текст Законов буквально, обнаруживаются противоречия. Например, еще до революции авторитетный проф. Н.М. Коркунов показал, что под понятием "Император-родоначальник" «надо разуметь не одно определенное лицо [Павла I], а... поочередно отца, деда, прадеда» - иначе получаются «совершенно несообразные выводы» относительно престолонаследия (приложение 15). И после революции Зызыкин, опять-таки под влиянием создавшегося прецедента с Кириллом, логично уточнил выводы из категорического требования ст. 185 о православном браке (несоблюдающий ее фактически приравнивает себя к иностранцу, до которого очередность доходит после всех, по аналогии с применением ст. 35). И тот и другой вывод были сделаны Коркуновым и Зызыкиным на основе чисто логического анализа всей совокупности статей, без посягательства на изменение текста Законов.

Однако в тексте, несмотря на неоднократные уточнения, все же оставались некоторые формальные несогласования между писаными правилами и неписаной православной традицией, что, в частности, и проявилось в разных мнениях участников второго Особого совещания по лишению Вел. Кн. Кирилла прав престолонаследия. Напомним содержание "Мемории": все считали, что при таком браке Кирилл не может наследовать Престол, только одни полагали, что Государь вправе сам лишить нарушителя этих прав, другие же считали, что следует добиться от Кирилла "добровольного" отречения.

Разногласия объяснялись тем, что, с одной стороны, в законе нет положений, прямо предусматривающих лишение члена Императорской Фамилии личного права престолонаследия с указанием причин. (Статьи 36, 134 и 183 лишают прав престолонаследия лишь потомство от незаконных браков, но не самого обладателя этого права по рождению.) С другой же стороны, в Законе содержатся однозначные и категорические требования к самой православной сути монаршего служения (быть бескомпромиссным идеалом правоверия - ст. 64; вступать «не иначе как» в православный брак - ст. 185 и т. п.), невыполнение которых немыслимо для претендующего на Престол.

Разумеется, элементарная логика говорит нам, что неупоминание в Законах специальной кары за несоблюдение столь важных статей не является разрешением на их безнаказанное нарушение. Просто авторы Законов сочли это само собой разумеющимся (выразив в категоричности самих требований) и не стали отягчать их карательными довесками, чтобы не превращать Свод законов в детальный "уголовный кодекс". Им не приходило в голову, что кто-то из членов Династии отважится нарушить эти традиции, определяющие духовный смысл самой монархии. Иначе получается, что законы предусматривают лишь санкции в случае неравнородного (ст. 36) и неразрешенного (ст. 134, 183) брака и не содержат санкций за более серьезные нарушения.

Поэтому же в Основных законах нет и специальных статей, лишающих права престолонаследия того члена Династии, который, грубо поправ церковные каноны и государственный закон, вступит в брак, близкий к кровосмесительному, изменит присяге Государю, примет участие в масонском свержении монархии, а в дальнейшем ради получения трона будет готов сотрудничать с любыми антирусскими силами. Составители Законов даже помыслить не могли, что на все это может оказаться способен член царствующей Династии, как это сделал Вел. Кн. Кирилл и продолжили его потомки.

Они же теперь, ссылаясь на отсутствие в Законах формальных санкций за подобные преступления, считают их "не влияющими" на свои "права"... Этот прием использовал в своей книге и сенатор Корево (см. с. 28-29), утверждая, например, что «в Основных Законах не имеется категорически выраженного правила о том, что Императрица-Супруга Императора должна исповедывать Православие». Если продолжить эту логику, то поскольку законом не предусматривается лишение прав престолонаследия, скажем, из-за сатанинских гонений на христиан - значит, и такой гонитель не может быть лишен "права по рождению"?.. Неужели Законы оставляют государство, народ и Церковь беззащитными перед такой опасностью превращения монархии - в антихристианскую (которая, не исключено, в какой-то мере могла стать реальной под младоросским лозунгом 1930-х годов "Царь и Советы")?

Рассмотрим, однако, в этой связи статью 222 Основных Законов: «Царствующий Император, яко неограниченный Самодержец, во всяком противном случае [т. е. в случае нарушения законов. - М.Н.] имеет власть отрешать неповинующегося от назначенных в сем законе прав и поступать с ним яко преслушным воле Монаршей». Кирилловцы утверждают, что поскольку эта статья изначально относилась к "Учреждению о Императорской Фамилии" (то есть к статьям 125-222), она не может применяться к "Законам о порядке наследия Престола" с их "неприкосновенными" статьями 25-39. Однако с объединением всех их в Свод Законов в единой нумерации, действие ст. 222 стало тем самым распространяться на все статьи законов. Неизвестно, хотели ли именно этого составители Свода законов, но ограничительных оговорок они в этой связи не сделали - и Государь этот документ утвердил. Поэтому нет оснований отказываться от такой расширенной трактовки ст. 222, тем более, что она не дает Императору права произвольного лишения прав престолонаследия неугодного члена Династии, а лишь в случае непослушания тем законам, коим Император обязан быть блюстителем. Это и произошло в случае с незаконным браком Кирилла.

Аналогичный вывод, кстати, можно сделать и из самих "неприкосновенных" статей 25-39, перенятых из Акта Павла I, - если задуматься над тем, что же и каким образом должно обеспечивать их неприкосновенность? Так, в последней из них - завершающей статье 39 - подчеркнуто, что «Император и Императрица... обязуются свято выполнять вышепоставленные законы о наследии Престола». Тут опять-таки не приведено карательной санкции в случае невыполнения, однако категоричность святого обязательства говорит сама за себя: это значит, что нарушение этих статей недопустимо и каким-то образом должно быть пресечено.

И вот как раз в числе "вышепоставленных" неприкосновенных статей отражен не только "алгоритм" очередности престолонаследия, но и условия, при которых этот "алгоритм" действует, главное из которых - религиозное требование ст. 35 (если наследника придется искать в других династиях): отречение от прежней веры и принятие Православия, «когда же отрицания веры не будет, то наследует то лицо, которое за сим ближе по порядку». То есть в "неприкосновенной" статье 35 выражено то самое важнейшее (помимо первородства) требование, которое совершенно очевидно с церковной точки зрения: лицо, до которого по первородству "дошло право на Престол", утрачивает это право по причине неправославности - несмотря на свое "первородство". И никаким "добровольным отказом" это не обусловлено.

Таким образом, ст. 35 опровергает всю исключительно "первородную" аргументацию Кирилловичей. Показательно, что именно в связи с этим требованием в Акте Павла I рядом в виде объяснения было указано (см. приложение 2), что «Государь Российский - Глава Церкви», так что обязательство «свято выполнять вышепоставленные законы» (ст. 39) относилось и к этому определению; тот факт, что позже оно было вынесено в особую статью 64, говорит лишь о том, что и ее - а, следовательно, и все статьи, связанные с православными требованиями - надо считать столь же неприкосновенными, как и ст. 25-39.

Напомним еще раз полный текст этой ключевой статьи 64 Основных Законов Российской Империи: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник 306 и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния. В сем смысле Император, в акте о наследии Престола 1797 Апр. 5 (17910) именуется Главою Церкви». - Вот точка "симфонического" соединения Основных Законов с канонами Православной Церкви, которые тем самым становятся неотъемлемой частью Законов.

Как видим, и в Акте Павла I и в последующих редакциях Законов духовно-религиозное требование к наследованию Престола ставится выше первородства, и это положение - ключ для всего понимания и толкования Законов. При попрании религиозных правил право на Престол по рождению у такого потомка Романовых, может быть, формально и остается, но право его осуществить, то есть взойти на Престол, - утрачивается. В этом и заключается то разное качество членов Династии с точки зрения прав престолонаследия, о котором с самого начала сказано в нашей книге. Ибо монархия служит не изложенному на бумаге закону, а Богу; писаные законы - лишь вспомогательное средство для этого.

3. Об утрате понимания православной монархии

Указанные выше формальные противоречия (между писаным и неписаным законом) могут возникнуть лишь при рассмотрении "буквы" отдельных статей Законов в отрыве от их совокупного смысла и главное - от их духа, что и делают сторонники кирилловской линии. Как можно видеть из всех их опровержений, водораздел между нашей и их позицией состоит не столько в разном толковании законов о престолонаследии, сколько в разном отношении к сути православной монархии.

Как же далеко надо было уйти от понимания ее и охраняющих ее законов, чтобы заявить, как это сделал официальный представитель Кирилловичей, что, помимо принципа первородства, никаких дополнительных требований к наследнику Престола закон не предъявляет. «Нарушение им каких бы то ни было иных норм можно рассматривать как печальное событие, как Божие попущение, но на правах его это не отражается» - «что бы он ни натворил!»...

То же самое утверждает глава прокирилловской партии РХМС А.Н. Закатов: «Точно так же, как нельзя отречься от собственного отца, даже если он нарушает Божественные заповеди, для человека недопустимо восстать против Законного Царя, какие бы проступки он не совершил. Об этом прекрасно написал Царь Иоанн Грозный в своих письмах изменнику А. Курбскому».[206] (Как можно видеть, для Закатова не являются авторитетами ни митрополит Филипп, выступивший против произвола Грозного и причисленный к лику святых, ни преп. Иосиф Волоцкий, чье поучение мы приводили выше; да и в Евангелии наш оппонент не заметил слов Самого Христа: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня» - Мф. 10, 37; 19, 29.)

Есть у Закатова и такие заявления: «Получение Царственного достоинства осуществляется только через кровь - священную Царскую Кровь... Православная Церковь чтит Царя как Власть от Бога даже в том случае, если Царь не исповедует Православие... Наиболее ярким примером в этой тонкой области православной жизни стало поведение Святителя Николая (Касаткина) Архиепископа Японского, благословившего во время русско-японской войны православное духовенство Японии служить молебны о даровании победы японской императорской армии»...[207]

Здесь не место обсуждать чисто пастырское решение свт. Николая в отношении к личной совести своих клириков-японцев - по аналогии с отношением апостолов к почитанию современных им еще языческих императоров Рима (это уважение принципа власти как меньшего зла в сравнении с хаосом безвластия). Но показательно, что эти примеры с нехристианской Японией и дохристианским Римом кирилловцы выдвигают сегодня в тысячелетней православной России... То есть, если в первом случае нормой была окружающая языческая государственность и речь шла о выборе христианами меньшего зла в тех условиях, в надежде на будущую победу Православия, -то теперь нам хотят навязать как норму отступление от достигнутой высоты Православия к облегченным требованиям "постхристианской" декоративной монархии.

Показательно и заявление главного кирилловского "родослова" Думина, что не «глубоко символичный» (всего лишь!) обряд Помазания на Царство, «а наследственное право дает старшему в роде Романовых императорский титул и власть»... О духовных же требованиях к монарху Думин вопрошает: «где тот безгрешный, способный быть здесь судьею?» - такой вопрос можно поставить лишь при забвении, что к этому способна и обязана Церковь, связанная с монархом в принципе "симфонии".

...Впрочем, как мы уже отметили, верного понимания этого, как и ответственности монаршего служения, не было и у дореволюционных предшественников нынешних кирилловцев - у значительной части русского общества, в том числе в правящем слое и даже в самой Династии. Отсюда и их собственные нарушения законов (см. с. 69-74), и их непонимание царской непоколебимости Николая II в самых принципиальных вопросах (о сути православного самодержавия, о законодательных полномочиях либеральствующей Госдумы, об ограничениях прав антихристианского иудаизма и др.). Отсюда же проистекают и разные отношения членов Особого совещания к незаконному браку Кирилла и связанные с этим сомнения о возможности его принудительного (а не "добровольного") лишения прав на Престол, что отразилось в "Мемории".

Нельзя не видеть, что многие сановники, не будучи ни юристами, ни знатоками церковных канонов и теории монархической государственности, попросту недостаточно разобрались в столь необычном деле. В частности, в "Мемории" налицо противоречивое отношение к факту нарушения Кириллом и его отцом статьи 185 - не все участники Совещания точно помнили обстоятельства, не все вникли в тонкости законов, не все учитывали церковные правила, не все понимали даже духовный смысл таинства Помазания на Царство...

И это характерно как раз для тех членов Совещания, которые, по утверждению Думина, осмелились оспорить резолюцию Государя о принудительном лишении Кирилла прав престолонаследия; это мнение продавливалось министром иностранных дел А.П. Извольским. Думин противопоставляет этот фланг «меньшинству, готовому выполнить любое желание Государя» (хотя в числе этих "услужливых" были наиболее компетентные члены Совещания: министр юстиции Щегловитов и глава правительства Столыпин). Однако причины смелости "правдолюбца" Извольского, которого Думин ставит в пример, раскрываются в воспоминаниях этого деятеля в ином виде.

Причины эти - в либерально-западническом отношении Извольского к монархии и монарху, о котором он писал, что «образование Николая II не превосходило уровня образования кавалерийского поручика», что он был лишен «моральной твердости», поэтому имел «склонность к мистике и вере в чудесное», находясь под влиянием Распутина и «религиозной истерии» Царицы, у которой «преувеличенный мистицизм вызывался патологическими причинами»; тогда как своим достоинством Извольский считает «склонность к либеральным и конституционным идеям», из-за чего правые круги видели в нем «чуть ли не сообщника революционеров».[208] Неудивительно, что именно Извольский сыграл огромную роль в вовлечении России в гибельный союз с предательской масонской Антантой и что сын его, Г.А. Извольский, фигурирует в масонском словаре Берберовой.

Поэтому взвешивать подобные мнения чисто количественно - так же неверно, как арифметическим большинством малообразованных нецерковных избирателей определять, есть ли Бог. И вот такое недопонимание со стороны бюрократической верхушки, также способствовавшее падению православной монархии (о чем предупреждал Тихомиров), а потом проявившееся и в кирилловском движении в эмиграции, - кирилловцы тоже толкуют как "принципиальное поведение" и "аргумент" в свою пользу.

Они с радостью хватаются за любое подобное "подтверждение", независимо от его мотивов и компетентности. Особенно очевидно это в оправдании февральской измены Кирилла: приводятся поздние "свидетельства" сторонников "Императора Кирилла I", будто он стремился «помочь наведению порядка»... - Но как совмещается с этим его призыв к другим войскам «присоединиться к новому правительству» и участие кирилловской воинской части в охране арестованных сторонников монархии? Ведь Дума была официально распущена 26 февраля и в ее здании 28 февраля образовался штаб революции - незаконный "Временный Комитет" Госдумы из масонов-заговорщиков; в здании Думы уже содержались арестованные министры царского правительства. Не говоря уже об антимонархических интервью с очернением Царской Семьи (вот еще одно, в котором Кирилл риторически вопрошает: «Я не раз спрашивал себя, не сообщница ли Вильгельма II бывшая императрица...»).[209]

Наконец, в виде последнего аргумента кирилловцы теперь используют и такой: «а ведь и другие-то грешили»... - как будто чужой грех оправдывает собственные грехи. Грех устраняется только покаянием, однако ни в своих грехах против Православия, ни в государственной измене Кирилл и его потомки ни разу не покаялись, а утверждают их "правомерность" и строят свои притязания на все новой лжи.

В этой связи "Вице-директор Департамента Герольдии Российского Дворянского Собрания" О.В. Щербачев пытается даже уравнять предательство Кирилла - с насильственно вырванным отречением Государя, преданного Кириллом и почти всем окружением. Мол, поскольку и Государь не имел юридического права на отречение, поэтому «не нам судить их. Здесь мы выходим из сферы закона и, как и Петр, вымаливаем прощение», ибо даже «апостол Петр трижды отрекся от Христа» - !..[210]

В том-то и дело, что Петр искренне покаялся в той своей слабости и затем запечатлел верность Христу своей жизнью как апостол. Государь Николай II от Христа не только не отрекался, но взошел на свою Голгофу как преданный всеми Помазанник Божий, которого следует не "судить" (?!), а почитать как святого Царя-Мученика. В те дни ему не в чем было каяться: его смиренное отречение было последним актом его служения Божией воле - для вразумления русского народа на предстоящем пути страданий... Те, кто упрекает Государя в "безволии", не чувствуют мистического уровня происшедшего (ведь и Христос смиренно предал себя в руки палачей - для спасения рода человеческого на мистическом уровне, в Своем Воскресении). Вот в чем смысл святости последнего Царя - Помазанника Божия, давно прозревавшего эту тайну о своей мученической судьбе (см. с. 76-77).

И не Царь нарушил клятву Собора 1613 г., не он (подобно брату, Кириллу и другим членам Династии) передал решение на "многомятежную" волю учредительного собрания. Заметим, что измена Кирилла могла быть одним из психологических инструментов в давлении заговорщиков и на Царя, и на его брата. Кирилл же и его потомки, вместо покаяния, всегда настаивали на своей непогрешимой "легитимности", оправдывая все грехи в своем роду, а тем самым вновь и вновь принимая их на себя и умножая.

На с. 263 мы уже показали, как Щербачев искажает наши слова о том, что «Государь не имел права прощать» Кирилла, отрезая окончание этой фразы (см. с. 27, 28, 62) и утверждая, что Государь «обязан... снисходить иногда к слабостям и грехам своих подданных», ибо «несть человек, который жив будет и не согрешит».

Да, Государь может милостиво прощать грехи своих подданных, снисходя к личным человеческим слабостям, но он не вправе отменять само понятие греха и снисходить к нарушению соответствующих церковных канонов - как того хотели бы кирилловцы. Вспомним, что в этой связи первое Высочайше учрежденное совещание высказалось единогласно и однозначно: «Изъявление царствующим Императором соизволения на вступление лиц Императорской фамилии в брак, противный каноническим правилам Православной Церкви, представлялось бы несовместимым с соединенными с Императорским Всероссийским Престолом защитою и хранением догматов господствующей Церкви» (это место в "Журнале" совещания подчеркнуто красным карандашом).

Это же совещание предусмотрело и возможность «в путях Монаршей милости» даровать потомству Кирилла «положение и титул Князей Императорской крови с титулом Высочества, но, конечно, без прав на престолонаследие» (подчеркнуто в оригинале рукою Государя) -что и было сделано Указом от 15 июля 1907 года. В результате этого Указа брак Кирилла стал признанным -но не перестал от этого быть трижды незаконным: с точки зрения Основных законов (ст. 183 и 134), гражданского и церковного законодательства - со всеми вытекающими из этого последствиями.

Исходя из этого, совершенно правы были те члены второго Совещания (Столыпин, барон Фредерике, барон Будберг и Щегловитов), которые заявили: «Высочайшее признание утраты Его Императорским Высочеством [Кириллом] принадлежащего ему по рождению права на наследие Престола является ... естественным и необходимым последствием совершенного Великим Князем поступка - вступления в недозволенный Вашим Величеством и запрещенный церковью брак с двоюродною своею сестрою. Действительно никакому сомнению не подлежит, что при таких условиях Великий Князь Кирилл Владимирович не может наследовать Императорский Всероссийский Престол. Положение это вытекает из прямого смысла статьи 64 основных государственных законов, в силу коей Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния. Отсюда ясно, что Всероссийским Императором никогда не может стать Член Императорского Дома, состоящий в браке, противном каноническим правилам Православной церкви, защита и хранение догматов коей составляет высокую, сопряженную с Императорским саном, обязанность.»

Этой сути дела не могут отменить никакие рассуждения о пресловутой церковной "икономии": мол, есть такие церковные правила, «соблюдение которых является скорее исключением, чем нормой»... Куда нас заведут кирилловцы с таким либерально-обновленческим подходом к Православию?