Сегодня ночью я читала "Полторы комнаты" Бродского

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 43

у всех на виду, в центре поля..."

На кооперативном собрании разразился скандал. Люди в

доме живут в основном творческие, эмоциональные - кричали,

что они хотят видеть "дикую

100

природу", а не какую-нибудь чахлую железнодорожную клумбу

имени Смоктуновского. Постановили: по полю не ходить, ничего

не сажать и не нарушать хрестоматийную красоту пейзажа.

На следующее утро Иннокентий Михайлович как ни в чем не

бывало спокойно поливал свою клумбу из лейки. А Дима

Шушкалов написал его портрет: на фоне ромашкового поля

стоит Иннокентий Михайлович с глазами врубелевского Пана, в

своих неизменных летних шортах и выцветшей от солнца майке,

с перекинутым через плечо полотенцем после купания, а рядом с

ним - огромный подсолнух.

- Алла, дорогая, какой стыд! Что же вы мне не сказали, что

художник заслонял рукой мой подсолнух. Я бы его с корнем

вырвал!

- Ну что Вы, Иннокентий Михайлович, это было так

прекрасно: на однообразном фоне ромашкового поля нашей

актерской братии вырастает подсолнух - та же ромашка, только

большая и по другому окрашенная - Смоктуновский!

У него светлеют глаза, и уже совсем по-детски:

- Как, как вы сказали? На однообразном фоне?.. Какой

прекрасный образ! Какой точный и прекрасный образ! В

следующем году я там посажу два подсолнуха - будем вместе

раздражать!

На следующий год ромашек на поле не было, но все поле

было в красном клевере, а посередине ухоженной клумбы

расцвел огромный красный мак. Один. А еще через год поле

было белесое, а в середине клумбы - прекрасная белая лилия.

Цветы сажала жена Смоктуновского - Суламифь Михайловна, а

семена к этим прекрасным растениям - и на клумбе, и в огороде

(лучшие грядки были у Смоктуновских), и на их балконе -

привозил Иннокентий Михайлович из Разных экзотических

стран.

Когда я бывала дома, то подавала им со своего первого этажа

воду для поливки. За это получала в пода-

101

рок то горшочек синих мелких цветочков, то лозу дикого

винограда, которая до сих пор растет, правда, уже на балконе

Деминых (мне пришлось переехать на 2-й этаж), то корзину

моего любимого зеленого горошка...

Клумба, к сожалению, не сохранилась: упорство

недовольных оказалось сильнее. Мне очень жаль. Думаю, не

только мне одной...

Вскоре после того, как Смоктуновского не стало, мы с Васей

Катаняном встретились на опушке леса с Георгием

Степановичем Жженовым, который уже много лет живет

неподалеку от нашего дома (или мы от него?). Естественно, что

разговор зашел об Иннокентии Михайловиче, которого Жженов

знал дольше, чем кто-либо из нас.

- ...с 1948-го года. Меня после второй посадки определили

в ссылку в Красноярский край и сказали, чтобы я сам искал себе

работу. Ачинск, Абакан, Минусинск... Но я еще в тюрьме

слышал, что вместо всех этих затхлых городишек имеет смысл

лететь в Норильск, так как там есть театр какой-никакой. Я офор-

мился у "кума" и подался туда. Добрые люди помогли. И вот там

я встретился с Кешей, он уже работал в театре. И мы

подружились очень быстро, как бывает в молодости.

- А сколько он там уже работал?

- По-моему, с 1947-го года. Он туда смылся из

Красноярска, где у него матушка жила. В Красноярск он

вернулся после плена, из которого чудом убежал и чудом

избежал репрессий, обычных у нас на Родине для тех, кто

побывал в плену. Но все-таки он опасался и подался в Норильск

в надежде, что не тронут. Многие ссыльные избежали второй

посадки именно в Норильске, их считали возможным не

арестовывать вновь, поскольку они и так были уже в Норильске.

102

Мы с Кешей думали, что именно это обстоятельство уберегло его

после плена. Отношения наши были весьма сердечные и вполне

ироничные...

- Кстати, кто был старше?

- Я, на двенадцать лет.

- Ироничны, наверное, были Вы к нему - и потому, что у

него не было профессионального образования, и потому, что он

был моложе?

- Ну, в какой-то степени. Но он мне сразу же показался

способным человеком, ведь мы много разговаривали, мы

дружили. У нас был восьмиквартирный дом - общежитие

театра. Там жил я, ссыльная морда, мне дали комнату, и Кеша все

время пасся у меня, а где жил он - даже не знаю. Снимал то

один угол, то другой. Я у него никогда не был. В хорошую

погоду мы гуляли в парке, а несколько раз он меня провожал

отмечаться к начальнику и ждал у крыльца. В такие часы он

всегда бывал грустный, понимал, что такое могло быть и с ним.

В театре платили гроши, и Кеша пару раз увольнялся, уходил на

кирпичный завод, в бухгалтерию. Или в отдел снабжения.

Кстати, там Андрей Старостин был главным бухгалтером, тоже

ссыльный. Он над Кешей шефствовал, помогал ему. Так что не

скажу, что Кеша сильно увлекался театром, был фанатиком. И до

1953 года он два-три раза уходил. Но все же хоть и уходил,

однако возвращался на сцену.

- Вы не помните, какие роли он тогда играл?

- В какой-то комедии плаща и шпаги он играл второго

любовника, комедийного, а я - серьезного. о "Живом портрете"

(кажется, Моретто) я одного Дона играл, он - другого. И в

"Хозяйке гостиницы" смешно играл, по-настоящему смешно. Он

играл и маленькие роли, и большие.

- А театр большой был?

- Мест 500-600. Играли мы по восемнадцать, а то и

больше премьер в год. Все это заставляло работать очень активно

и очень быстро. Актеры там были доста-

103

точно известные в нашей среде - Константин Никаноров или,

скажем, Эдда Урусова (несмотря на преклонный возраст, она

недавно играла у Львова-Анохина в "Письмах Асперна").

- Она была вольнонаемная или...

- Ссыльная. Урусова, кажется, была дворянка. Вообще

компания была смешанная - и вольняшки, и ссыльные. Скажем,

играли мы "Три богатыря": Илья Муромец - Никаноров,

ссыльная морда, Добрыня Никитич - ссыльная морда и я -

Алеша Попович - тоже. Царевна и боярышни - тоже ссыльные

женщины, а какой-нибудь боярин за семнадцатой колонной -

вольняшка. Вот такой был "мхат".

- А о чем вы с Иннокентием Михайловичем говорили?

- Разве все вспомнить? Почти полвека прошло. В 1953

году как-то сидели у меня в комнате за столом, светило

солнышко, мы в "неглиже", перед нами "Зубровка" стоит, и

ведем мы разговоры "за жизнь". Я говорю: "Кеш, ну я - сын

врага народа и сам ссыльный, а ты какого черта тут сидишь?

Уже кончились времена, когда надо было бояться, Сталин

откинул копыта - уезжай отсюда. Ты молодой, способный, я

тебе дам рекомендацию..." - и написал письмо Райкину, с

которым мы вместе учились в Ленинграде, только он был на

курс старше. А Кеша говорит, что у него нет денег. Я дал ему 15

тысяч и говорю, что научу, как надо заработать: "Купи такой-то

увеличитель, штатив, остальное я тебе дам. Научишься снимать

и быстро заработаешь деньги на поездку". Я тогда фотографией

зарабатывал сколько хотел. Но вся беда была в том, что я ничего

не хотел - у меня до 1953 года не было никакой перспективы.

Вот прожить день - и ладно. Я уже женат был, она была

вольняшка, летом я ее отправлял в отпуск, а сам оставался -

мне нельзя.

- И Смоктуновский начал снимать?

104

- Через две недели приносит мне долг. Наснимал. "Вот

нахал, - говорю, - как же ты так скоро и научился, и

заработал? Воображаю твои фотки". Смеется. И уехал с моим

письмом. Аркадий Исаакович был где-то на гастролях, они

встретились, и Райкин пообещал его взять к себе в труппу, но по

возвращении в Ленинград. А пока что Кеша очутился в

Сталинграде. Там была Гиацинтова с Театром имени Ленинского

комсомола, ей он чем-то понравился, и она пригласила его в

Москву. Он уже женился на Римме Быковой и написал мне в

Норильск: "женился, в восторге" и все прочее... И вложил фото

ее, но не позитив, а негатив - поленился, черт, напечатать. А я

долго полоскал его в своей лаборатории, прежде чем проступило

ее лицо. Брак их был недолговечным, и когда я потом говорил с

ним о сталинградской жизни, он рассказал, что много там пил.

Но я уверен, что он сочинял, никогда он не "пил" - сто грамм

водки выдавал за литр. Просто ему нравилось так говорить, он

ведь любил притворяться.

- А отчего, почему? Это всегда было?

- Да, сколько я его помню.

- Значит, это черта характера?

- О нем говорили, что это было от Бога. Это ин-

стинктивное, несознательное.

- А что с Гиацинтовой?

- Она сдержала свое слово, но в театре были какие-то

трудности, и он там выступал на разовых ролях, ночевал в

костюмерной. К нему в театре благоволили, особенно девушки,

пригревали его, бездомного, старались протежировать. Так

бывало во всех городах.

- Он пользовался успехом?

- Да-да. Такой был ироничный, легкий, ни к чему не

обязывающий. Но я про этот московский период мало знаю, мы

стали общаться, когда он перебрался в Питер - я ведь там

работал. Кеша стал сниматься в "Солдатах". В это время

Товстоногов приступил к

105

"Идиоту", и репетировал он с Петей Крымовым, прекрасно

репетировал. А у Крымова начался запой чуть ли не за

несколько дней до генеральной, и Товстоногов его уволил. Тогда

редактор "Ленфильма" Светлана Пономаренко сказала ему о

Кеше. Он его попробовал, и тот ему сразу понравился. Я

рассказываю схематично, но Кеша состоялся в Мышкине и стал

"звездой". Я, помню, его спрашивал:

-Как тебе играется?

- Хорошо.

- А почему?

- Знаешь, почему? Я разговариваю тихо, а они все -

громко. И они меня слушают, прислушиваются. Потом, года

через полтора, я его спросил снова:

- Как тебе играется?

- Плохо.

- Почему?

- Они стали тоже тихо разговаривать. В последние годы в

Москве мы с Кешей почти не встречались, жизнь такая

суматошная, масса работы, у каждого свои интересы. Он

посмотрит меня по телевизору, или я увижу его - и то не всегда

позвоним. Книга выйдет - забудем друг другу подарить. Вот

здесь, на Икше, еще иногда встречались - я гуляю с внучкой,

он идет с купанья или они с Суламифь Михайловной

возвращаются из деревни, куда ходили за молоком. Радостно

встретимся, немного пройдемся по тропинке - и все...

О Смоктуновском я расспрашивала многих, но в основном,

кроме Жженова, все говорили одно и то же. А при жизни я

донимала Иннокентия Михайловича глупыми вопросами. Мне

казалось, что так легче раскрыть человека.

- Иннокентий Михайлович, Вы можете понять,

106

какой перед Вами человек: добрый или злой, хороший

или плохой?

- Редко. Я от природы добер (так и запишите, Алла,

голубчик, - "добер") и очень хочу отклика - в разговоре,

диалоге, отношениях.

В первый год нашего житья в этом странном доме на Икше

я хотела на поле перед домом сделать с детьми спектакль, чтобы

все сидели на своих лоджиях, как в ложах, и смотрели бы, как

мы на фоне луны и воды разыгрываем пантомиму.

Сижу как-то дома за книжкой, слышу, что в дверь кто-то

скребется и жалобно мяукает, открываю - никого. Опять те же

звуки. Иннокентий Михайлович! Угощаю его чаем и делюсь

своей мечтой поставить детский спектакль на нашем поле.

Приглашаю и его тоже участвовать: только два взрослых актера

и дети. У него загораются глаза, он смеется, мы фантазируем,

как это может быть забавно, а потом - очень грустно:

- Ну что вы, Алла, дружочек, разве можно делать это в

нашем доме?..

В тот вечер поразил своей усталой естественностью,

погруженностью в себя. Рассказывал о сыне, поскольку разговор

зашел о детях. Эта его рана всегда была открыта и болела.

- Иннокентий Михайлович, Вы верите в судьбу?

- Видите ли, Алла, дорогая, как же не верить... Когда я был

на фронте, рядом со мной падали и умирали люди, а я жив... Я

ведь тогда еще не успел сыграть ни Мышкина, ни Гамлета, ни

Чайковского - ничего! Судьба меня хранила. Когда я бежал из

плена, то, пережидая день, спрятался под мост. Вдруг вижу:

прямо на меня идет офицер с парабеллумом, дежуривший на

мосту, но перед тем как глазами натолкнуться на меня, он

неожиданно поскользнулся и упал, а когда встал, то,

отряхиваясь, прошел мимо, не глядя на меня, а потом стал опять

смотреть по сторонам.

107

Маяковский как-то сказал: "Я - поэт, этим и интересен" .

Про Смоктуновского можно было бы сказать также: "Он -

актер, этим и интересен". Но как же мне интересно

расспрашивать и расспрашивать Иннокентия Михайловича о его

жизни, читать его прекрасные воспоминания об одном бое во

время войны, когда человек не мог понять в аду разрывов - где

свои, а где чужие, в кого стрелять и где он находится... И все-

таки: "он артист, этим и интересен". - Вы знаете, Алла, я ведь

только сейчас понимаю, какая трудная наша работа. Я думаю,

что ни один зритель, ни один критик и даже многие актеры не

понимают этого. Не догадываются о сущности, сложности и

редкости этой профессии. Именно редкости. Ведь актеров

много, но многие не знают, какая перед ними "топка", какого

самосожжения требует эта работа. И где взять силы, чтобы идти

дальше?..

Когда я училась в Театральной школе, мы, первокурсники,

подрабатывали в массовках на "Мосфильме". Я смотрела

издалека на Ромма, Смоктуновского, Баталова и Лаврову в

"Девяти днях одного года" и думала, что так работать и

общаться между собой могут только очень тонкие, деликатные,

интеллигентные люди. Я тогда не думала, что буду вот так

сидеть с Иннокентием Михайловичем, пить чай и говорить о

нашей общей профессии...

Прошло много лет. Озвучиваем на "Союзмультфильме" со

Смоктуновским какую-то картину. Иннокентий Михайлович

меня сразу же стал учить интеллигентности, а я озвучиваю

какое-то чудище, которое потом превратится в принцессу. И я

ему довольно-таки резко: "Делаю как могу - не выше и не ниже

своей интеллигентности". Он сразу же замолчал. Не

108

обиделся, а просто замолчал. В "Живом трупе", тоже на

озвучании, стал учить интонации, я попросила его выйти из

павильона. А на "Детях солнца" стали сразу же ссориться. Но

это только на работе. Вне работы с ним легко, он очень

смешливый и отходчивый человек. Там же, на "Детях солнца", в

Алуште стоим, ждем машину и до слез хохочем - он

рассказывает, как вчера должен был выступить на встрече со

зрителями в доме отдыха и как в зале было только 15 человек,

потому что билеты стоили дешевле, чем танцы или кино. "Кто

же пойдет на такого дешевого актера, который стоит 50 копеек

за вход. Лучше уж в кино "Берегись автомобиля" посмотреть..."

- говорил, смеясь, Иннокентий Михайлович.

Когда без нравоучений и обобщений, рассказчик он

удивительный. Мне до сих пор жалко, что я была его

единственным зрителем, когда как-то на Икше, у меня за чашкой

чая, он рассказывал, как приехал после многолетнего отсутствия

в Красноярск, как его вышли встречать многочисленные

родственники, а дети кричали: "Дедушка приехал! Дедушка

приехал!.."

- Иннокентий Михайлович, как по-вашему, что такое

талант?

- Не знаю. Может быть, это повышенная трудо-

способность. Концентрация всех человеческих возможностей.

Даже если делаешь сложные вещи, в результате - видимая

легкость. Нужно, чтобы легко работалось.

- Вам ~ легко?

- Нет, начало всегда трудное, но когда уже вошел в работу,

то дальше уже легко.

- Иннокентий Михайлович, отчего у Вас возникает

хорошее настроение?

- Я люблю отдых, природу. Люблю быть с людь-

109

ми, с которыми мне просто, с которыми можно и говорить, и

молчать.

- А что такое простота?

- Простой - это искренний человек. Когда меня знают и

понимают, мне просто. Может быть, это импульсивное

состояние, дань моменту.

- Но ведь простота часто может граничить с глупостью?

- Поэтому я часто говорю глупо или так думают другие.

Люди привыкли видеть то, что принято, а я говорю то, что вижу.

Мне как-то один психолог дал тест:

надо было нарисовать слона в клетке. У меня вышел слон с

ушами, хоботом и хвостом, вылезшими за рамки клетки.

- Да, в рамки Вас не очень втиснешь. Значит, простота -

это естественность. А кто, по-вашему, еще естественный

человек?

- Их немного. Вот Михаил Ромм, например. Но он был

очень мудр.

- Он был молчаливым?

- Нет, очень коммуникабельный. Шел на диалог. Любил

выявлять то, что было не на поверхности, чего не было слышно.

Его притягивала даже глупость, если она была неординарна.

- Иннокентий Михайлович, а что такое ум? Кто, по-

вашему, умный человек?

- Тот, кто анализирует ситуацию на несколько шагов

вперед. Это не расчет, а умение предвидеть. Охват

обстоятельства с учетом всех ошибок и выводов своей среды.

- Но это никак не совмещается с импульсивностью

состояния.

- А вы, Алла, дорогая, хотите, чтобы все было просто?

- А Вы, Иннокентий Михайлович, редко ошибаетесь?

- Ошибаюсь.

110

- В людях или обстоятельствах?

- Как актер я мыслю более широко и более верно, чем как

человек. В нашей работе всегда отсутствует человек и

присутствует профессия, которая умнее.

Когда на Икше я видела его серую "Волгу", то знала, что

Иннокентия Михайловича можно увидеть в огороде, где он

любил, особенно в первые годы, копаться в своих грядках. Или

где-нибудь идущим по дороге, но, как ни странно, никогда в лесу.

Я записывала за Иннокентием Михайловичем в разное время,

иногда на полях роли, как в "Детях солнца", иногда в отдельном

блокноте. Как-то раз он спросил меня:

- Зачем вам это, Алла? Сравниваете с собой?

- Нет, просто потом напишу о Вас книжку. И ка-а-ак

напишу что-нибудь эдакое... за все Ваши насмешки надо мной...

~ А я не боюсь. Мне обязательно позвонят из редакции и

спросят, печатать ли. Так, например, я не хотел, чтобы про меня

писала книжку Раиса Моисеевна Беньяш, или Табаков как-то

однажды послал статью в газету с критическим разбором моей

работы - не напечатали. А я подумал: "Ай, моська! Знать, она

сильна..."

- Нет-нет, Иннокентий Михайлович, я лаять не посмею. Разве

что буду подскуливать иногда.

Мы так часто подтрунивали друг над другом.

Едем, например, в машине на съемку. Он всегда сидит,

втиснувшись в угол за шофером на заднем сиденье. Не знаю, что

в этом - отсутствие всякой сановитости (впрочем, этого

действительно у него не было) или же :

- Вы садитесь туда, Иннокентий Михайлович, как на самое

безопасное место?

111

- Как это вам, дружочек, могло прийти такое в голову? -

это он говорит низким, бархатным голосом, потом переходит на

верхние регистры и быстрым-быстрым фальцетом начинает

объяснять, причем в этом мелком бисере никогда не можешь

понять, что правда, что выдумано, что насмешка, а что истина.

Или - начинает низким полушепотом, но я уже

настораживаюсь: "Вы такая гордая, Алла! Подлетаю к вам с

Blog

Сегодня ночью я читала "Полторы комнаты" Бродского