Geum.ru

Этап опроса свидетелей Международного неправительственного трибунала по делу о преступлениях против человечности и военных преступлениях в Чеченской Республике

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   31   32   33   34   35   36   37   38   ...   45
Итак, первым действием упомянутых трех министров было вранье насчет переговоров. Но это были не последние их шаги. Они благополучно положили ни в чем не повинных людей. Я должен сказать, что, когда я находился в больнице, я видел своими глазами не только трупы, но и куски человеческого мяса на потолке, на стенах в коридорах, разбитые совершенно операционные, разбитый реанимационный блок, выгоревшие палаты и помещения. В общем, это было нечто чудовищное. Все это сделали не боевики.

А дальше происходило следующее. Мы энергично связывались с Москвой. И Гайдар при очередной связи сообщил, что он добрался до Черномырдина и говорил с ним. Вскоре после этого позвонил Черномырдин. Он попросил меня к телефону, состоялся наш телефонный разговор. В этом разговоре Виктор Степанович сказал, что он просит меня собрать небольшую делегацию для переговоров, что я уполномочен вести их от имени правительства и могу включить туда, кого я пожелаю, но у него есть специальная просьба включить в состав делегации также кого-нибудь из местной администрации.

Потом мы поговорили с Басаевым по телефону (я был знаком с ним и раньше, в Грозном, правда, не близко), и он категорически возразил против одного из представителей местной администрации. Он сказал, что, по его сведениям, это очень "нехороший" человек. Дальше пошла обычная в этих случаях волынка.

После звонка Черномырдина мы стали любимыми людьми всех этих министров и администрации. Министры, правда, с нами не встречались, но генералы, как и тогда на Чкаловской, вились просто как осы вокруг меда. Всюду мы были желанными гостями, всюду говорились нежные слова. И говорилось: "Мы скоро поедем, вот-вот поедем, но вы понимаете, необходимо обеспечить безопасность, такие высокие люди, бывают же снайперы"...

Наконец мы попали в больницу и встретились с Басаевым и его отрядом, но также встретились и с заложниками. Очень трудно передать ту надежду и тот восторг, с которым нас встретили эти несчастные люди, только что перенесшие этот штурм, только что видевшие смерть своих товарищей по несчастью, проходящие по тем же коридорам под пулями снайперов и за водой идущие по простреливаемому участку. "Только не уезжайте отсюда! Не уезжайте, ради Бога! У нас появилась надежда – может быть, нас спасут"... Это было настроение заложников, а настроение в городе было совсем другим, оно создавалось совсем другими обстоятельствами. Это связано с вопросом, что же там делали три министра?

Дальше произошло следующее. Мы предъявили некоторый проект соглашения Шамилю Басаеву. Шамиль пожелал (266) проконсультироваться с юристами. После некоторых поправок, доработок это соглашение было подписано всеми нами, нашей делегацией и Шамилем Басаевым, он даже какую-то печать поставил, которая у него была с собой. Казалось бы, дальше надо организовывать маршрут. (Кстати сказать, при подписании соглашения Басаев немедленно отпустил сто с лишним человек, главным образом, беременных женщин, пожилых женщин и женщин с детьми). Вдруг звонит телефон и говорят, что необходимо срочно явиться в штаб, покинув больницу, потому что идет очень важное обсуждение, очень важные переговоры, без нас никак не могут обойтись.

И опять мы поверили. Все оказалось очередным враньем. По-моему, они никогда не говорят правду. Слава Богу, у нас хватило ума оставить в больнице двух человек – депутата Совета Федерации Курочкина и Юлия Андреевича Рыбакова. Мы приехали в штаб и начались долгие разговоры. Им предшествовала совершенно безобразная сцена, когда руководитель края Кузнецов потребовал, чтобы его атаманы вывели меня и выдворили из Буденновска. Потом он извинился, хотя и не хотел извиняться публично. Ссылался на нервы... что не помешало ему по телевидению в тот же день выступить со злобной и нелепой клеветой. Он говорил, что вот здесь путается какой-то Ковалев, какой-то правозащитник, сидит где-то на крыше (во время штурма мы, действительно, несколько раз поднимались на крышу, чтобы увидеть все своими глазами) и только всем мешает...

После извинений Кузнецова начался какой-то бесконечный треп. Разговор шел о том, с какой базы снять автобусы, кому поручить с одного из этих автобусов снять сиденья, чтобы там могли разместиться раненые, кто будет водителем и так далее. В конце концов я сказал: "Мне это надоело. Вы тут отцы города и высокие министры, вы и разбирайтесь, где в Буденновске взять автобусы". И я поехал назад в больницу. Мне немедленно была предоставлена машина и эту машину, разумеется, в больницу не пустили. Пока мы выясняли отношения, машина куда-то уехала, потом выяснилось и вместе с ней провожатый. Этого провожатого тоже не пустили в больницу. Потом пришел другой провожатый, уже полковник. Накануне у меня с ним была стычка. Он сказал мне: "Каждый из нас делает свое дело и за это получает деньги: я от советской власти, а вы от Дудаева". Поэтому, увидев его, я сказал: "Нет, этот провожатый нам не нужен". Но полковник повел себя очень достойно и сказал, что его отношение ко мне – это не служебное дело, а выполнение приказа проводить меня в больницу – служебный долг. Он дисциплинированный и цивилизованный офицер и проводит туда хоть сатану, если высшим начальством будет (267) приказано. И в самом деле он предпринял, по-моему, довольно серьезные усилия, но ничего из этого не вышло, нас опять не пустили в больницу, в конце концов сославшись уже на темноту. А потом, под утро, выгнали из штаба на улицу...

В результате известных переговоров по телефону Черномырдина с Басаевым черномырдинский вариант соглашения, очень неопределенный и зыбкий, постепенно возвращался к исходно достигнутому и подписанному нами ранее.

Наконец соглашение с Черномырдиным было достигнуто, согласовано. Тем временем нас удалили из больницы и началась маята – уже мы не нужны, уже есть "бумага", уже есть приказ, уже разрабатываются планы, зачем тут какие-то депутаты, кому они нужны? Под утро, как я сказал, нас выгоняют из штаба, а тем временем формируется колонна, и все это идет безумно медленно. Хотя, казалось бы, ну что такое? Сели 120 боевиков, сели 150 заложников – и поехали. В чем дело? Нет, все время какие-то откладывания и так далее.

Я хочу рассказать об атмосфере в городе. Толпы возбужденных жителей, среди них есть люди, которые кричат: "У меня там сын Федечка. Так пусть его застрелят, этого Федечку, черт с ним, лишь бы застрелили вместе с ним и Басаева!". – "А у меня там жена! – вопит другой. – Да пусть ее застрелят! Да ведь нельзя же отпустить бандитов!". Ну и, естественно, где бы мы ни появились, – либо такая напряженность, либо попытки пустить в ход кулаки...

Потом вдруг разносится слух: ищут Ковалева. А вместе с этим по СМИ говорят, что Ковалев с тяжелой сердечной болезнью слег в больницу... Меня действительно находят и говорят: "Скорее в больницу!". Выясняется, Басаев сказал, что без группы Ковалева он никуда не поедет. И тогда – сразу же стало можно проехать в больницу, и опять "уважаемые депутаты", и опять "Сергей Адамович", и опять все как полагается, и опять они по струнке. У каждого, оказывается, есть козырек и ладонь, которую к этому козырьку надлежит приложить, когда имеешь дело с высокими персонами. Вот Шамиль Басаев наш статус и поднял.

Генеральская активность характеризовалась еще следующим. В целях безопасности отряд Басаева взял с собой некоторое количество заложников, в том числе мы и несколько журналистов. Они, кстати, писали правду даже в "Правде". Так вот, генералы не дремали. Они соорудили документ. Этот документ, который назывался "Расписка", я процитирую близко к тексту, там говорилось: "Я, такой-то, добровольно присоединился к бандитской группе Басаева и добровольно же ухожу вместе с ней в чеченские горы, отдавая себе отчет о всех юридических последствиях, которые влечет этот мой поступок". И подпись. (268)

Вот тут Басаев оказался юридически более подготовленным, чем министр внутренних дел. Он сказал, что с этой бумажкой никто никуда не поедет, что он остается в больнице и никаких заложников не отпускает. Если больницу штурмуют, он принимает бой. Тогда эти "расписки" были ликвидированы, вместо них появился просто "список". Это был полный список, и поэтому, если бы случилось нападение на колонну или если бы нас заперли в каком-нибудь поселке, – были бы известны жертвы. Было бы понятно, сколько заложников погибло. Не знаю, был ли такой список составлен в Кизляре. Официальных сведений на этот счет нет. Власти до сих пор не сообщили, кого же они там расколотили, в этом Первомайском. Кто это попал под "Град"? Власти позволили себе оказаться не участниками операции по спасению заложников, а участниками операции по уничтожению заложников. А операцию по спасению заложников провел Радуев, потому что он вырвался из кольца этих "доблестных" войск и увел с собой, в том числе, заложников. И военнопленных. И не так мало. Вот он-то их и спас.

Я не исключаю, что обсуждалась проблема – не закончить ли операцию в Буденновске чем-нибудь подобным. В самом деле, нападать на автобусы гораздо проще, нежели на больницу. Но, как вы знаете, все заложники были спасены. Правда, если я правильно осведомлен, тот вечер, когда мы расстались в пункте назначения, на этот поселок все-таки был совершен артналет.

И. ГЕРИХАНОВ. В расписке были слова "добровольно вливаясь в преступную группу", и, если бы такие расписки были в руках у Ерина, с которым я разговаривал после этих событий, с этими людьми они бы расправились.

С. КОВАЛЕВ. Это я прекрасно понимаю. Я сам слышал разговоры в штабе: "Только женщин не брать. Ну, а мужики раз "добровольно", так добровольно. Они сами решили!..". Вот такие разговоры в штабе я слышал собственными ушами.

Что я еще могу сказать о действиях наших министров и генералов? Скажем, я наблюдал такую сцену. Штаб. Журналистов туда, разумеется, не пускают. Толпа граждан и журналистов вокруг штаба. В это время еще гремят последние выстрелы штурма. Толпа граждан и журналистов вокруг крыльца, с крыльца выталкивается человек какого-то странного вида, и журналистам говорят – вот его расспрашивайте, его, он там был, ему удалось бежать из больницы. Он там все видел, он все знает. И вот он взахлеб начинает врать про то, как насилуют женщин, как расстреливают раненых, как избивают людей и (269) издеваются над ними, как их не кормят и так далее. Это еще одна из сторон генеральской деятельности.

И. БЛИЩЕНКО. Вы считаете, что заложников в Буденновске спасал Басаев? А разве это не ваша инициатива?

С. КОВАЛЕВ. Я надеюсь, что наша группа сыграла существенную роль, потому что если бы Черномырдин не дал мне таких полномочий, то, я совершенно убежден, ни Ерин, ни Егоров, ни Степашин не остановились бы перед кровью.

Вот еще один очень яркий буденновский эпизод. Мы сидим в больнице и ведем переговоры. В это время идет снайперская стрельба по больнице. Постоянно подъезжают БТРы. Было два выстрела из БТРовского миномета по больнице, где идут переговоры. Зачем эта провокация? Очень просто. Пожертвовать еще одним БТРом. Вот он подползает слишком близко. Чеченцы отлично охотятся на эти сооружения. Вот его подожгли, – и дальше летит информация в Москву, что провокация, что переговоры сорвались, нет выхода, надо штурмовать, заложники в опасности, делегация в опасности – давай. Ну и все. А кого там положили, кого не положили – дальше разберемся. И это предположение, по-моему, – очень естественное предположение. Потому что мы многократно обращались по телефону с требованием отвести БТР. "А что, разве подъезжают БТРы? – спрашивали они. – Да, да, мы сейчас разберемся". Следующий звонок: "Ах вот как, они что еще едут? Нет, сейчас отзовем. Да, послали команду "не стрелять ни в коем случае". Но все эти провокации продолжались. (270)

Опрос свидетеля Александра Черкасова

Представитель общества "Мемориал", г. Москва


Пленные, насильственно удерживае­мые, пропавшие без вести в результа­те войны в Чечне. Обмен военнопленных. Фильтрационные пункты.42