Вера и Правда. Это идеи или эпидемии

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 27

Глава сорок седьмая

СВЕТ НАШЕЙ НЕЖНОСТИ

Валерий

География перемещений в жизни случайна или нет? Косинское трехозерье? Сандармох? Петровск? Курган? Реутов? Чехословакия? Сербия?

Я иду по вашим следам прабабы и прадеды. А в Чащу то что меня занесло? Кто из моих щуров и пращуров там обитал? Почему однажды зацвела яблоня, когда на ней уже круглились яблоки? Что за знак такой? Или мне еще предстоит это разгадать. Конечно, предстоит. Ведь не на все же вопросы при жизни ответ найти можно!

***

Пятница. Час пик. Транспортные артерии от Москвы забиты дачниками. В это время на дорогах - самые разные марки автомобилей. На багажниках – доски. В кузовах – рассада…

Три потока Владимирского тракта мечутся быстро и изобретательно. Плюс два потока добавляют особо нетерпеливые - по обочине. Плюс один-два потока умудряются, подрезая друг друга, передвигаться по «встречке». Кто-то улыбается, кто-то матерится, кто-то показывает другому закруты у виска, а то и кулак, обгоняя при этом невозмутимо-медлительные мурмоны-грузовики. И вся гоп-компания крест-накрест торопится в райские кущи загородных дач. Медом им там намазано, что ли?

После долгой работы совсем по другому профилю, принимаю непростое решение посетить люпиновый беспредел и царство гипогимний своего мужа. Конечный пункт – самое экологически чистое место на карте Московии и ее окрестностей - деревня Чаща Петушинского района Владимирской области. Конечно, дешевле можно было бы добраться нашумевшей в литературных кругах электричкой Москва - Петушки. Тогда из Покрова пришлось бы два часа идти по лесу. Но тут выпала возможность прокатиться на наших синих «Жигулях». Для отпугивания сборщиков податей на крышу прикручен видавший виды багажник. ГАИшники нас действительно щадят. Ржавый багажник для них - как «Фумитокс» для кровососущего гнуса вожделенной Чащи. Раскошеливаются, в основном, владельцы иномарок и зазевавшиеся «чайники». Я коварно улыбаюсь, как будто это лично мое изобретение, и мы едем дальше.

В Покрове сворачиваем на заливные луга. В этих краях весной дорогу заливает по самые бампера. Летом подсушивает. Поэтому байка о том, что в Чащу нет дорог, не всегда верна. За зелеными лугами – царский бор. Его сажали еще при Николае II. Но есть и дикие площадки девственного можжевелового леса. Стройные сосны. Белый мох. Ландышевые ковры. Дорога по реликтовому вечнозеленому хвойному лесу напоминает тысячи утрамбованных детских песочниц. Вниз-вверх. Сплошные ухабы. Жители близлежащих деревень Марково, Богдарни, Борока и Чащи не особенно пекутся о строительстве новой дороги, дабы «москвичи не загадили заповедные места и не истребили последнюю живность».

Сказать, что здесь чистый воздух – ничего не сказать. Воздух вкусен. Он - как бульон, настоянный на крапиве, полыни, сныти, ели, можжевельнике, сосне и каких-то волшебных травах, которые росли только в нашем детстве. Этим воздухом дышали мои предки!

Здесь нет ворон. Крякают утки, кукуют кукушки, режут крыльями воздух стремительные стрижи. Дудукают бекасы. Именно здесь душа и выбрала нам Родину.

Хозяин чащинского дома – мой муж полковник Валерий Савицкий - восьмой год влюблен в эту землю. Отслужил он более четверти века, поколесил по стране. Ткнул пальцем в экологическую карту, в самое что ни на есть чистое место. Оказалось – деревня это, и зовется Чащей. Приехал сюда, купил дом-недострой и к нему кусок залежной неухоженной земли. С тех пор каждую свободный выходной здесь.

Меня он берет с условием – чтоб не приставала и не мешала ему работать. Всегда говорит – отдыхай. Делай что хочешь!

Да разве там отдохнешь! При видимом отсутствии порядка, на участке все фундаментально правильно.

От МКАД до Чащи два часа езды. По московским критериям – просто рукой подать. А сколько удовольствия!

Самое высокое место в деревне – дорога. Земля чащинцев уходит в болотину. И в леса. Рядом несколько озер. Но путь к озеру только деревенские знают. А то браконьеры потянутся вереницею. Рыбу быстро истребят.

Владимирский тракт левее, если глядеть от Москвы. Раньше проходил через Чащу путь, связывающий весь Шатурский район с «Большой землей». Чаща являлась последним пунктом по дороге на Владимирку. Имелся свой извоз (здесь меняли господам лошадей), постоялые дворы и трактиры. Революция внесла свои коррективы. Часть хозяйственников раскулачили. Дорогу проложили в другом месте. Мужиков на войну забрали. А после войны оставшиеся хозяева разобрали дома, перевезли вместе со скарбом в Покров. Теперь последние следы цивилизации – в Марково (до него шесть км по лесу, там есть магазин и почта) и Богдарня (куда приезжает автолавка, и жители держат коров и других домашних животных).

После перестройки среди старых домов Чащи стали появляться коттеджи приезжающих из Московии дачников. Красивые ухоженные славные домики населяют по выходным отпускным и праздничным дням улыбающиеся приветливые отдыхающие. И все-таки это не дачный поселок, а деревня.

Валерий, будучи по специальности строителем дорог и мостов, стал оглядываться, как устроить свой участок получше.

Ему, впрочем, как и всем, досталась земля, уходящая в болотину, и густо заросший лес. Трава там не по пояс, а по брови может вырасти, если не полоть. Главный сорняк – ива. С одной грядки этого добра штук по сто пятьдесят выпалывается. Потому как размножается и ветками, и семенами, и корнями. Только зазеваешься - за год прутья ивы вытягиваются до двух метров в высоту. Но главная напасть всей деревни та, что не дают урожая плодовые культуры, и картошку водой постоянно заливает.

Перво-наперво Валера выкорчевал деревья, вырубил кустарник. Собрал с 28 соток верхний грунт толщиной с лопату. Соорудил около шестидесяти приствольных кругов трехметрового диаметра каждый, подняв их на метр-полтора( по уровню) над грунтовыми водами. В каждый круг, как в колыбель, нежно высадил дикий подвой – яблоню, рябину или грушу, привил на них капризные нежные плодовые сорта. На участке растет все, о чем может мечтать любой хозяин: яблони, груши, вишня, облепиха, орешник, красная, черная и белая смородина, крыжовник, малина, калина, ежевика, клубника и даже кедры. Между круглыми колыбельками укладывался песок. Подымался один угол участка – соответственно, опускался другой. Образовался довольно большой водоем, глубиною полтора метра и размером 400 квадратных метров, куда были запущены караси.

Земля участка почти выровнена. В плане на этот год баньку поставить и начать достраивать дом. Он делает свой мир по образу и подобию того, который видел ребенком в Адамовке. Только лучше.

- Объясни ты мне: чем отличается ставок от копанки?

- Маленькая – это копанка. Ее обычно на хуторах делали бульдозером вдоль, чтоб прошел с бредешком и рыбку наловил к столу. Если это большая копанка, со светлой водою, чтобы солнышко на нее светило, чтоб рыбки плескались там от радости сытенькие. Это ставок. А, если ямка маленькая, заполнена тухлой водицею, вокруг деревьями обросла и брошена и неухожена и вонюча - это багно.

- А у тебя что получилось?

- Пруд.

Я на участке занимаюсь цветами. Их у меня великое множество. Я узнала, что пионы любят кирпичную крошку, малина ест перегнившие доски, а тыква с радостью пускает корни в прошлогоднюю органику.

Я согласна с древними египтянами, что составляющие человека – дух Ка, дух Ба и дух Чи, отвечают за нашу настоящую жизнь, за прошлую и за будущую. За ум, за рождение мысли. За запахи!

Детские запахи. С них все началось. И самый главный из них тот, где окружает тебя спокойствие. Запах родичей.

Можно ли вспомнить самый желанный запах? Можно. Это запах отца. Следом по цепочке запах бабы Вали, за ней бабы Капиталины. Как следствие – Вити, Василины – Юры. А от них обратно – к их отцу Валере. И бумерангом – к Савицким. Они пахнут так же, как мои дети. А, значит, я их люблю. Интересная дорожка духа Чи!

Люди – химические соединения. Попробуй объясни кому-нибудь, если я при разговоре с незнакомым человеком отхожу на шаг, мне неприятен запах. Это не моя стая! И, наоборот, если я – жуткая недотрога – вдруг позволила подойти ближе, чем на метр, не отодвигаюсь, не ухожу – дух Чи, который никогда не дает о себе знать, потому что у него нет мыслей, а только инстинкты, - дает внутреннюю команду: ТЫ В БЕЗОПАСНОСТИ! Значит, до тела другой субстанции Ба, окруженной аурой духа Ка, можно смело прикоснуться. Его дух Чи, и твой дух Чи – одной энергетической крови.

Я в Чаще в полной безопасности. И окружаю себя дополнительными запахами, имеющими как бы охранительную функцию для духа Чи: высаживаю многолетники с ароматическими свойствами запахов моего детства. Вот и седая полынь. И можжевельник. И стелющийся горный чабрец с мелконькими листиками, и чабрец с запахом, похожим скорее на мяту или мелиссу. Тут и котовник и эстрагон и укроп и даже такое сильно пахнущее растение, как сельдерей.… и множество цветов, которые начинают бутониться ранней весной и заканчивают цветение поздней осенью.

- Заберу твои сапожки, буду сам носить, если еще раз в них пройдешь по крашенному полу! – шутливо угрожает Валерий. Не любит, если я по недостроенному дому в садовой обуви прохаживаюсь.

- На твои ноги только чемоданы примерять! – отшучиваюсь я, и слушаюсь до очередной забывчивости.

Мы жгли костры из прутьев, от которых освобождали территорию. Главное в этом процессе – избавиться от запаха запустения. Мы слушали звуки деревни. У звуков ведь тоже есть запахи. Как правило, все они – запахи твоего детства! И безошибочно знаешь, в каком доме мяукнула кошка, где запел петушок, где хозяйка забранила мужа, а где приехал гость из соседней деревни на мотоцикле… Вода в пруду теплая, как парное молоко, которые приносила мне бабушка по утрам. Песочные берега нежные, как барханчики каспийской дюны.

В Чаще землю преобразуют в кочки кроты и медведки. Лапы у них, как лопаты. Зубки остренькие. Глазки маленькие. Шубки бархатные. Только крот – животное, а медведка - насекомое. Можно в перчатках пальцем идти по их норке и, когда образуется спираль – в ее центре обязательно хранятся яйца. Тогда требуется безжалостность и жестокость – на уничтожение. Медведок не было в моем детстве, а значит, не будет и теперь. Вот и вся логика действий.

Компостная и навозная куча – самые обитаемые места. Снуют ящерки, откладывают яйца огромные жуки-навозники. Сбрасывают кожу ужи. Иногда заползают гадюки. Если на них не наступать, ведут себя весьма дружелюбно.

Беда от зайцев. Просто спасу нет. Уж и забор поставили. И сетку протянули. Так эти твари, чтобы полакомиться корою яблонь, подождут, когда вся деревня на рабочие дни уедет, и спокойно по главной дороге обходят участки до лучистых железных ворот и гуляют по садам, как им вздумается.

Рядом в лесу живут ежики. У них очень смешные уши и маленькие серые хвостики. Мы видели даже лису.

А в скворечнике сначала жили скворцы, потом для себя раздолбил вход пошире дятел. А в этом году поселились стрижи. Время от времени они вылетают всем семейством, делают круги над Валерием, кричат только ему: мол, смотри, как мы летать научились!

Пруд тоже обитаем. В нем живут несметные полчища карасей, которые гуляют стаями. Валера их завел специально, чтобы это напоминало деревню, где баба Валя их ловила сетью для меня. В пруду давно не рождаются комары. Карасики их поедают. Они обжоры. Мы видели пару пиявок, множество водомерок и жуков-плавунцов. Приплывает время от времени ужик.

Но самое интересное – дрессированные царевны. Почти ручные! Когда Валерий разрабатывает новый участок пруда, лягушки с противоположного берега приближаются вплотную.

Разгадка забавного явления проста. Валерий земноводных не трогает, даже если лопата совсем рядом. А вокруг него много вьется комаров и мошек. Как планеты по эллипсоиду, проносятся несколько оводов. Валера их время от времени на себе убивает и лягушкам бросает. Те, понятное дело, от угощения не отказываются. Пузица толстенькие себе наели. Стоит Валере переместиться - лягушки строем прыгают за ним.

Дальше пруда царевны не уходят – царствуют здесь, охраняют территорию от других лягушек. Начинают страшно квакать, если появляется конкурент.

Я знаю, это награда моя за все проигранные дни.

Какая в Чаще уха из свежевыловленных карасей с укропом!

Как нежна войлочная вишня и смородина с голубиное яйцо!

Как терпки и упруги маленькие теплые арбузинки крыжовинок, сорванные прямо губами с куста!

Грибница, тушеная в русской печке, с деревенской сметаной и только что выкопанной картошечкой!

Как сладка хрустальная вода из колодца!..

Ласточки прилетают под крышу прямо в дом. Сидят парочкой. Я их сфотографировала, как родственников. Пока налаживала камеру – они сидели. А как сфоткала – сразу полетели по своим ласточкиным делам. Я вспомнила про журавлей Гамзатова. Может быть, мои предки превратились в ласточек?

Наказание прямо – бесконечные тачки с песком или дерном. Откуда такое упорство у Валеры? От тех, кто строил Беломорканал?

Планида подарила ему светлый ум. На отлично закончил он техникум. Поступил без конкурентов в военное училище по профессии строительства военных дорог.

Познакомил нас Володя Наместников, мой зять, муж сестры. Мама все говорила мне:

- Ну, посмотри же, какой Валера, высокий, красивый.

Я все фыркала. Два года к нам ходил. Так дружили. Он на меня посматривал. А что толку то? Я девчонкой была, о близких отношениях между мужчинами и женщинами ничего не слышала. В нашей деревне кроме работы других слов не знали. А мне 18 лет. У меня был жених. У него – невеста. Тут как-то случилось, что она к нему не приехала.

А я в то время окончила школу. А куда идти учиться? В литинститут рано. Нет жизненного опыта. В МГИМО – не допустили. Я же не дочь космонавтов, в самом деле. Так с экзаменами пролетела. Сдала документы в кондитерское училище. Папа за сердце схватился. А поздно. Неделю я работала. Неделю училась. На одни пятерки. Уже через три месяца на конкурсе кондитеров заняла третье место по Москве за художественное мастерство. А потом все училище проголосовало за то, что я лучшая ученица, и дали мне бесплатную путевку в Чехословакию. Но об этом еще напишу позже. А с Валерой как получилось. Пришла домой. Устала. От сладкого тошнит. Я тогда в ресторане «Туркмения» работала кондитером.

- Пойдем, - говорю, - погуляем?

Он согласился. Погуляли.

Не целовались. Не встречались. Просто пришел и сделал предложение.

- Выходи как ты подруга за меня замуж.

Три часа уговаривал. Золотые горы обещал. Все его горы потом сбылись, конечно. Получили мы распределение в Петровск Забайкальский. Родился там Виктор. А в Чите уже Василина и Юрий. Я Валеру уговаривала:

- У тебя светлая голова! Тебе учиться надо!

Насилу вытолкала в Питер. Уехал. Поступил. За ним мы приехали. Дети его редко видели. Он как предмет устрашения для них был. Уходит – дети спят. Приходит – дети спят.

Академию закончил с золотой медалью. Потом адъюнктуру.

А потом, смешно сказать – его на компьютер поменяли. Компьютер должны были в Балашиху отправить. А нам четырехкомнатную квартиру дать. Сорвались мы с Питера – приехали в родную Балашиху. А нам обломс. Ни квартиры. Ни компьютера для академии. Власть тут переменилась. Мало ли кто что обещал. Обещать – не значит жениться!

Снимали частный дом. Топили печку. Туалет на улице. Да еще дед зловредный – дядька хозяина нам попался. Жуть одна. Бывший мент. Вот ему в голову взбрендило, что я его сарай подожгла, чтобы участком овладеть. Он целый год мне козни строил. То дорогу перекроет к нашему участку земли. То ловушки выкопает. То палкой бить начнет. То при детях матом обзывает всяко. Стирать не дает, под яблони воду лить запрещает. Мы так вещи все замусолили. А дети не понимают, что мне тяжело за ними убирать. С земли ведь рядом – шасть в дом. Так я устала, что просто сил никаких. И вот однажды там в ВТУ решили дать нам через 3 года по приезду квартиру в Новокосино города Москвы. Валера сделал наскоро ремонт.

Приехал за нами огромный Урал. Колеса выше меня ростом. Дети коробки в машину военную грузят. Я все мою-убираю, чтобы дом оставить в чистоте и порядке. Выхожу из него последняя. А там не принц – полковник мой меня ждет, покрикивает, что я копаюсь. И не на белом коне – на зеленом Урале. Обняла я черное колесо – плачу, остановиться не могу. Неужели квартиру получим? Неужели отдельно жить будем?

А в Москве уже все как-то само собою устроилось. И работа нашлась для меня по профессии. И дети выучились в школе. Потом в институтах. На всевозможные кружки их таскала. Игрушки покупала лучшие. За любую работу бралась. Денег не занимала ни у кого. А, если кто просит – отдавала так. Без отдачи. Так уж повелось, что я поперечная жила не так, как родители. Наоборот.

Вот и потихонечку землю в Чаще в порядок приводим.

Валера ушел на пенсию настоящим полковником. Стал профессором. Преподает в том же ВТУ на кафедре строительства аэродромов и дорог.

Мы не задумываемся, красив ли воздух, когда им дышим, красив ли хлеб, когда его едим. Ведь, наверное, больше всего нас волнует свет нашего внутреннего душевного равновесия. За нашу жизнь на колесах мы получили и сдали 16 квартир, сделали 16 ремонтов. Я приобрела множество профессий. За 25 лет нам довелось лишь два раза быть в отпуске вдвоем. В первый раз, когда поженились, в Гурзуфе, а второй раз сейчас, когда дети уже выросли. Генерал отпустил нас на целых две недели и… летом! Многое изменилось в стране. Но нам удалось сберечь хлеб, который она ест, свободный воздух, которым она дышит. 9 мая 2007 года у нас была серебряная свадьба. Это была самая красивая свадьба. Я попросила мужа в первый раз быть на семейном торжестве при полном параде, одеть ордена и медали. Правда, свои не одела – невеста должна быть в белом!

Да и вообще, женщина должна заниматься женскими делами. Я люблю женские дела. Мне от них спокойно делается.

Мой муж тоже всегда занимался своими(мужскими) делами. Сажал деревья. Строил дома и дороги. Растил сыновей. Любил Родину, родителей, детей и меня. Это нормально.

Я видела в детстве, как завязывали родинки. И, когда выросла, просила, чтобы муж завязывал их на мне. Что удивительно, он завязывал на мне и память, чужую память, как бы пробивающуюся в родинках. Родинка засыхала, и вдохновение уходило на долгие годы.

И как объяснить ту родинку на лбу моем? Может быть, я была убита в лоб? Может быть в Сандармохе?

Я родилась чистою, как слеза, а теперь они покрыли всю меня, мои родинки – скоплениями, галактиками, веснушками и пятнышками. На руках прямо по целому созвездию!

Может быть, звезды, на которых живут мои предки, уже зовут меня?

Дети у нас уже большие. Все трое присутствовали на нашей Серебряной свадьбе. Они припали на одно колено. И мы благословили каждого серебряными монетами по обычаю. Плакали от переизбытка чувств все в зале. Присутствовали и родители, как со стороны «серебряного жениха», так и со стороны «серебряной невесты»! Недавно у Савицких была ЗОЛОТАЯ свадьба, и они благословили нас золотой монетой, доставшейся с золотой свадьбы своих родителей…

В наших улыбках – благодарность Богам за то, что подарили нам красивых, добрых и умных детей и внуков, счастье, что родители наши с нами, гордость, за дело, которому мы служим и за наше Отечество, ни смотря на трудности, через которые мы прошли.

И как обозначено на расшифрованном недавно Фестском диске с Крита, которому пять тысяч лет: «Рысиюния чарует очи, никуда от нее не денешься, не излечишься. Кто вы будете рысичи? В кудрях шлемы? Разговоры о вас?»

А еще я помню, как баба Валя глядела долго на дорогу, ожидая сначала деда Петра, потом моего отца Василия. Потом меня… Минутами! Часами! Неделями! Годами!

Что мне Родина? Что Валере Родина? Украина? Польша? Москва? Орджоникидзе? Питер? Чита? Петровск? А теперь…

Наша Чаща, наша Рысиюния, ждет нас, рысичей, как родная баба. Глядит жадно на дорогу. И уже никуда от нее не денешься, не излечишься. Теперь и для нее мы несем свет нашей нежности.

Глава сорок восьмая

СТОКРОТКИ

Гельца

Мысль улетает, как муха. Ну скажем, к примеру, как муха, которая безнадежно и надоедливо ползает по спине, по рукам, по лбу и щекочет, когда ты занят важным делом. Вдруг останавливается, лишь стоит остановиться тебе и задуматься о том, что ты хочешь ее убить. И только изловчишься, в самый последний момент, муха улетает, пропадает бесследно на какое-то время, чтобы в самый неподходящий момент снова докучать тебе. Мысль о том времени. Мысль. Одна лишь мысль.

Взять в жены паночку считалось большой честью. Польки были работящие и набожные, лицом белые, с нежной кожей.

Теперь, глядя на детей, наряженных в польскую национальную одежду, Галина Бернардовна думала: Как часто она не думала об этом! Вспоминать о чем-то из детства было запрещено! И первое, что сказала она мне, русской невестке: «Ты хорошо подумала? Мы же поляки, мы репрессированные!»…

Но в семидесятых уже можно было говорить об этом. Говорить можно, да некому. Время ушло. Люди сгорели, как соломенная кукла Горюн. Гарь ли, горе ли пропало пропадом в сталинском пекле?…

Вся вина оказалась в аристократизме. В природном чистом благородстве, честности, работоспособности небывалой. Давно - давно, еще когда Украина была под Польшей, получил давний предок ее, а значит и моих детей Виктора, Василины и Юры, за хорошую службу большой участок земли и титул дворянина. На той земле был хутор. И росли цветы, а не картошка, как у других панов. Теперь это село Адамовка Житомирской области. Сыновей у прадеда Виктора было много. Один из них Феликс Свица – дед Галинки. Он служил в польской армии. Был уланом. Ну, это вроде наших гусар. Бился он боку о бок с прадедом моим героическим в компанию 1812 года …

«Эгей! Улани!» - это песня со сцены вибрировала между прошлым и настоящим. Черные камзолы с красными кантами и помпонами, красные шапки, полосатые штаны, летящие в танце: «Ни одна паненка и ни одна вдова, за вами, улани, полечечь готова»… - это ансамбль, названный «Стокротки» - незабудки, маргаритки по-польски, не давал забыть то, что позволило забыть время. Пани Рома Единьска-Альпер возилась с детьми семейства Савицких с искренней доброжелательностью и терпением. А я доставляла детей в польское посольство на уроки польского языка, польской литературы и географии, танцев и песни.

Когда Виктору исполнилось шестнадцать, он стал рассказывать мне анекдот:

- Идут русский, немец и поляк.

- А ты кто? – спросила я.

- Я? Русский!

- А, может ты поляк? Кстати, и не хотели бы вы детки съездить в Польшу?

Дети в Польшу захотели. И ездили два раза бесплатно от польского посольства. Они быстро выучили польский.

Улан Феликс Свица служил долго и добросовестно. А как приехал на побывку, сосватали ему дивчину Феликсу, пана Шушковского дочь. Не только тезки, но и одногодки, получили молодые в приданное 40 десятин земли. Там были лес, и луга, и пахотная земля, и речка. А еще там брали белую глину для завода, который изготовлял фарфор. И это место называли «Глынки», а село называлось, да и сейчас зовется Любарская Гута, или Люб Гута. Там был стекольный заводик. Казалось, о чем бы еще мечтать? Родились у них пять дочерей и два сына.

Но тут переменилась власть. Отбирали все без разбора. Сослали польских предков моих детей с обвинением в предписании «по национальному признаку» на строительство Беломоро-Балтийского канала…

Я благодарна ей, старой Гельце за ее чуткость и правильность. Ни кто другой – она приехала, когда мне было особенно трудно. На первые роды в далекий холодный Петровск. Все пурхалась в домике – печь побелила, в бараке полы покрасила. А потом приехала, когда я Юру уж кормить заканчивала и похудула, как щепка. 48 килограмм весила.

- Не знаю, права я или не права. Но ты должна ехать в санаторий. А то окочуришься еще с голодухи! – и баба Галя смотрела за моими детьми месяц, пока я «набирала жир». Больше всего на свете она боится похудеть…

А теперь дети разодеты в польские национальные костюмы. У девчонок – ленточки и веночки, бархатные расшитые жилетки, перетянутые крест-накрест. И танцуют польские танцы. И поют по-польски. В ансамбле не все поляки. И далеко не все дворянских кровей. У многих – пятая часть родства, четвертая, вторая… Но, как гордо держат они осанку, стоит услышать им звуки полонеза, как сияют глаза! Дети не могут знать и помнить прошлого. Но это не игра придает им особую стать, а какая-то генетическая память поколений. В зале тишина. Каждый думает о своем, свое вспоминает…

А Галина Бернардовна – как подогнали товарный состав, погрузили народ в вагоны. А народу – тысячи! Тут бабца как закричит:

-Я больше не увижу этот край! Эту землю!

Возвращались ли они потом в те края? Да, вернулись. И дед Виктор и баба Галя. В 2006-ом ездили в Довбыш. От Адамовки осталось всего несколько домиков. Прошла разрухою перестройка. Все поросло лесом. А дед то с бабою – первым делом в те места, где жили раньше, просят сына Валеру, чтоб сильно на «Жигуле» не гнал, дал оглядеться.

Вот тот старый! Тот лужок! А где был дом - все заросло. Дед к ранним сортам пробирается, думает: «Где же сад мой?»

Валера «жахнулся» маленько – на него яблони смотрят прямо яблоками своими!

Еще плодоносные! И яблок полно! Старые ветки усохли. От ствола пошли новые. Заплакал дед Виктор:

- Надо же! Вы меня дождались!- ведро набрал, да другое!

Рад-радешенек, точно душу родную встретил!

- Белый налив. И там антоновка… А там багно было. И рыбка в нем водилась. И ей было где питаться. Леньки, караси. Хорошая рыба. Еще осталась…

Память сердечная грудь сводила. Через бурьян насилу пробралися обратно к машине.

Поехали дальше. Дождик прибил к Любгуте. Женщины какие-то встретили.

- Так ты че Хащинская?

Как увидела Гельцу подружка, что белье полоскала вместе когда-то, не хотела отпускать. Стоят, обнимаются-прощаются, воют тихонечко, чтоб мужиков своих не напугать.

Ей Хащинской за 70 тоже.

В Адамовке и Любгуте осталось то десяток дворов на две деревни и того меньше. А раньше кормилось 300 и 500 домов. Сейчас все лес.

- А такие хорошие клевера росли! – сокрушалась по дороге баба Галя, - И свиноводство и скотины и лошади! Древня жила за счет земли, и государству платила. И фронт был, и не с чем не считались. И люди знают. И ничего не скажуть. А сколько в Германию позабиралы!!!!

На каждую обиду судьбы – по одной слезе. И то много слез получится! И катятся они по терпеливым щекам непонятно зачем. Стокротки – сто раз кроткие цветы маргаритки. Потомки польских улан, проросшие на русской земле. Каким чудом уцелели они? Какая разница, белорус ты, поляк, украинец или русский? Ведь все мы братья славяне. Все похожи друг на друга. Почему руки наши не вместе, а врозь до сих пор?

Помнит Галя белую полотняную скатерть, а на ней белую буханку хлеба. Может, другим это трудно представить, но Галя не могла оторвать взгляд от этого чуда. От этого счастья. Подумала, отрежу кусочек, и пойду гулять. Отрезала, съела, а хлеб еще остается. И никто не ругает. А бабушка говорит: пусть ребенок наестся!

Галина Бернардовна услышала сзади всхлип и невольно обернулась в зрительный зал. Глядя на детей, так лихо отплясывающих на сцене в польской национальной одежде, плакали все. В этом огромном зале польского посольства в Москве ансамбль «Стокротки» отмечал свое десятилетие.

Отмечала десятилетие Галинка у белой буханки хлеба, когда матери разрешили вернуться на Украину.

И жизнь началась с нуля. Она вышла замуж. Воспитала и дала образование пятерым детям. Двое из них уже полковники. И тоже награждены не раз за добросовестную службу, хоть и не дворянскими титулами и наделами земли, а просто грамотами. Время времени - рознь. И вот уже внуки поют на сцене. Самые ладные и красивые из всех. И так, наверное, думает каждый сидящий в зале. Потому что за каждым уцелевшим зерном десятки бед, сотни слез, тысячи счастливых случайностей.

Blog

Вера и Правда. Это идеи или эпидемии

Содержание