Вера и Правда. Это идеи или эпидемии
| Вид материала | Документы |
СодержаниеКрагуйи птицы Какая смерть у храбрых Под ржевом Официальный запрос в посольство Болгарии от газеты «Молодежь Московии» Рассказ Сличенко Римма Казакова |
- После Французской революции вера в силу чистого разума идеал просветителей, чьи идеи, 1959.93kb.
- 1. Наука: разум или вера?, 1528.22kb.
- Свободный киллер: Новая вера-новый мир, 152.84kb.
- Пьеса «На дне» вершина драматургии Максима Горького. Центральная идея пьесы спор, 21.45kb.
- Ясперс К. Философская вера, 583.87kb.
- Оправдание красотой Дмитрий Салынский, 482.23kb.
- Концепция жизненного цикла товара и конкурентные стратегии фирмы. 12 Решения об отдельных, 782.69kb.
- Два человека выходят вперед. Сержант, почесав затылок: Хорошо, а остальные пешком пойдут, 44.12kb.
- Тема № Товарная политика, 263kb.
- Тесты по теме: «Раннее средневековье», 40.1kb.
КРАГУЙИ ПТИЦЫ
Сербия
В каждом уголке, в каждой гостинице Сербии – своя минипекарня. Поэтому все время пахнет горячей выпечкой. Хлеб здесь особенно вкусен на второй день, когда поры испеченного жита набирают силу. Тогда как бы вы не нажали на это белое чудо – все моментально обретает прежний объем.
Так и земля славянская – сколько ее не дави, сколько ни терзай, она рождает пахарей и воинов…
А еще в Сербии пахнет скошенной травой, арбузами, виноградом и болгарским перцем.
Нет ни одной страны мира, где бы не любили русских так, как в Сербии. Эта любовь на генетическом уровне. Она не поддается анализу. Ее невозможно понять, но лишь принять и поблагодарить Бога за то, что она есть.
А еще они верят в русских и в силу нашей нации. Люди подходили ко мне на литературных творческих вечерах и пытались поднимать вопросы совершенно другой компетенции – они просили достать лекарства для родственников от редких болезней, или решить проблемы безработицы молодежи…
Через несколько дней пребывания понимаешь - Сербия смотрит на Россию, как младшая дочь на свою мать.
Директор «Школа мира» Петр Стефанович пригласил меня посетить город Крагуевац. Он нашел мои стихи в Интернете. И стал там в Сербии моим почитателем что ли. Там перевели их на сербский и подготовили сборник. А потом настоячиво пригласили в гости. В город Крагуевац. В программу мероприятий Сербско-русского моста дружбы входило: посещение мемориального парка «Спомен парк 21 октября»; презентация сборника «Братский Зов»; творческий вечер сказок в картинной галерее; встреча с учениками двух школ и гимназии; ночные бдения перед днем расстрела 21 октября; посещение сербской свадьбы; сербской деревни; монастырей и музеев.
Вообще-то, коротко можно выразить общие впечатления несколькими фразами. Парк в Крагуеваце – потрясающее зрелище, напоминающий пирамидальный комплекс Египта, причем, и по форме и по содержанию. Литературные встречи прошли на высоком нравственном и художественном уровне. Снимали практически все каналы телевидения. Брали интервью лучшие репортеры местных газет.
Дети удивили своей особенной детской детскостью, которую утратили, не обретя, наши школьники у компьютеров. Свадьбы шумные. Деревни богатые (на один дом – какие только у наших новых русских – по 8-10 коров, 30-50 овец и поросят, не говоря уже о приусадебном участке, где все растет от винограда до кукурузы). Монастыри пустынны. В них пахнет базиликом. И делают ракию (домашний самогон). Музеи как музеи.
Но нюансы были.
Сам вид из самолета на Сербию просто потрясает! Такое создается впечатление, что крыло разглаживало гобелен. Да-да, домашней выделки полотно, собранное из полосок скошенных полей. На том холсте вышиты домики. До невероятной игрушечности аккуратные. Беленые стены. Сверху – красные черепичные крыши. На окнах цветов видимо невидимо. Они расставлены по всему саду и вдоль дорог палисадников. Все это напоминает удивительную сказку, в которую я всегда хотела попасть, но, почему-то никогда не попадала. А когда увидела – растерялась – возможно ли такое – сказка наяву?
Всю Сербию составляют эти домики крестьян, точнее фермеров. И никак не укладывалась мысль – как можно было в наше «цивилизованное» время 78 дней бомбить сказку? Как?
Когда я пошла в первый класс, первое, что меня по-настоящему заинтриговало – цвет гибискуса. Высокий необычный куст жил в столовой в огромной полосатой кадке. И время от времени расцветал бордово - красными цветами. Все называли его домашней розой. В школах Крагуеваца тоже растут такие гибискусы. Но растут они и на улицах. И цветут постоянно. Наверное, это их родина.
Гибискусам радостно купаться в свободолюбивом солнце Балкан, как в постоянно обволакивающем счастье.
Со времен сражения на Косовом поле многовековая история этих мест потрясает постоянными кровопролитными войнами. Люди не могут расти, как розы в кадках, им надо бороться за власть. 500 лет Сербия была под турками. А потом... Чем дальше, тем страшней. Путешествуя в Цариград, великий французский поэт Альфонс д′Ламартин в 1883 году проехал через Ниш и увидев Челе-Кулу, построенную из черепов сербских повстанцев, погибших в борьбе на Чарге в 1809 году, записал в «Заметках о Сербии»: «Пусть сербы хранят этот памятник. Он научит их детей, чего стоит независимость народа, и какой ценой заплатили за свободу их отцы!»
Показали мне и памятник, на котором до сих пор осталась надпись: «Если любишь Сербию, ты пойдешь дальше!»
А возле него цвел гибискус. И цветы его были алой крови. Здесь проливалось ее много. Очень много.
Так случилось, что карта мира не понравилась тем, кто сидел в министерском кресле.
Так случилось, что немецкому народу идея фашизма затуманила разум. На пути к России лежала маленькая Сербия. Очень легко получилось захватить крупные города и дороги. Но земля славян испокон держалась на крестьянских плечах. Стихийно родилось сопротивление. Оно подкреплялось двумя направлениями – коммунистическим и монархическим. Оба переросли в партизанскую освободительную войну. И внутренние противники стали бороться с общим врагом – немцем.
Так случилось, что за 7 тысяч километров от Крагуеваца в сибирской деревне из 240 крепких дворов забрали всех мужиков на войну. Шли сибиряки с парада на Красной площади мимо Сталина прямиком на фронт. Среди них был мой дед Петр Федорович.
В России уже шел снег. А в Сербии стояла золотая осень. Немцы никак не могли понять, почему их, таких аккуратных и умных, таких избранных, не любят на оккупированной территории. Сопротивление набирало силу. Партизаны поджигали склады, портили дороги, выводили из строя технику, уничтожали немецких солдат.
Гитлеровское командование издало указ – за каждого убитого немца – расстрелять 100 сербов, за каждого раненого – пятьдесят! Город Крагуевац был оцеплен очень быстро. Все мужчины взяты в плен, включая детей мужской гимназии. ( Памятник Миодрага Живковича – символ Крагуевацкого парка воздвигнут на месте расстрела 300 учеников и 18 учителей гимназии).
Приговор был приведен в исполнение незамедлительно. Восстание подавлено в крови.
На холмистых лугах, где сейчас расположен «Спомэн парк 21 октября» (поминальный парк, парк памяти) были вырыты длинные траншеи, куда падали расстрелянные тела.
И еще 6 дней ручей, находящийся внизу истекал человеческой кровью…
Просто так случилось. Русские артиллеристы шли победным маршем через Крагуевац ровно через 4 года именно 21 октября, и освобождали землю от фашизма. Они делились с местными детишками своим доппайком. И уходили дальше. Для моего деда закончилась война в Чехословакии. Он вернулся в Сибирь. А через месяц-два умер от ран. В сибирскую деревню тогда вернулось всего три мужика. Два из них: калеки.
А кто-то остался здесь. Навсегда прорастая в цветах гибискуса.
На холмах Крагуеваца вырыто 33 просторных общих могилы. Каждая имеет жуткую историю. Но не у каждой воздвигнут монумент.
Потому что самое страшное произошло позже. И об этом никогда не говорила социалистическая Югославия. После того, как сербские коммунисты бок о бок бились с завоевателями вместе с монархистами, было принято чудовищное решение. Никого из монархистов не осталось в живых. Было их, по скромным подсчетам историков, только в Крагуеваце в два раза больше, чем расстрелянных немцами в тот жуткий октябрьский день.
***
Не осталось очевидцев. И жители Крагуеваца уже думают, что это просто легенда. И только памятник Небойша Деля с названием «Кристальный цвет», похожий на расколовшийся каменный цветок, да цыгане, передающие историю из уст в уста, могут рассказать, как это было на самом деле.
Немцы, посеявшие смерть, вольготно расположились в городе. Сербские женщины прятали детей. Прятали взгляды. Прятали мысли.
В те времена было много палаточек, где работали чистильщики обуви – маленькие цыганята.
И так случилось, что один из немецких солдат решил почистить сапоги. Но мальчик встал и ушел. И его долго не было у палатки. Тогда солдат пошел к другому чистильщику цыганенку. Но и тот не стал чистить сапоги завоевателя.
Солдат доложил офицеру.
В тот день были арестовано15 чистильщиков обуви в возрасте от 8 до 12 лет. Их забрали вместе с отцами.
Маленькие. Кучерявые. Они стояли у вырытой для них могилы, глотая сухими губами последний воздух. Их мальчишеские сердчишки подпрыгивали от страха. Но не один не заплакал. Их расстреливали по одному. Тот первый, был последним. На его глазах расстреляли всех, но даже когда уже не осталось никого, и никто не увидел бы его героизма, он снова отказался чистить сапоги фашиста…
21 октября 2006 года ромалы, как и каждый год, принесли сюда венок с надписью: «маленьким чистильщикам обуви».
Большой в этот день был спрос на венки!
А я села у подножья памятника, когда схлынул народ. Я была одна. Что-то говорило мне, что там, под камнем, родная душа.
***
Так случилось, что в НАТО входит 40 стран. Все они решили, что земли Косово, где хранятся первые исторические христианские памятники, совершенно не нужны Сербии. 40 стран приняли решение – начать обстрел этой маленькой, уже и без того наглотавшейся слез страны.
Интересен тот факт, что первая бомба упала рядом с могилой, где лежат расстрелянные немцами заложники 1941 года. Первая бомба упала на «Спомэн парк 21 октябрь». А потом 700 самолетов ежедневно в течение 78 дней бросали бомбы на Сербию…
То, что рассказывают очевидцы, поднимает непроизвольно на голове волосы. Дети ночью спали в подвалах. Люди покидали города и крупные объекты. Это спасло многие жизни. Поэты, стихи которых я переводила для сборника «Братский зов», Владимир Ягличич, Славица Величкович, Ненад Милославлевич, Милан Вукович и Ясна Стефанович все были свидетелями трагедии, постигшей Сербию совсем недавно.
Страна Югославия разделилась с помощью «дяди Сэма» на Словению, Хорватию, Македонию, Боснию, Герцеговину, Сербию и Черногорию.
Митохия и Косово – куски земли, где начиналась сербская история. Там остались люди, с которыми жутко обращались. Это для сербов, как для нас Кавказ. Сербию бомбили за то, что она хотела вернуть исконно сербские земли.
Были потери. Но в Крагуеваце во время бомбежки не погибло ни одного жителя. Все были вовремя предупреждены службами ПВО.
- Когда самолеты летели бомбить из Италии, нас успевали предупреждать. А вот из Болгарии – нет. Это совсем рядом, - рассказывал Петр Стефанович, - самым большим повреждением города явилось то, что после бомбежки был стерт с лица земли автомобильный завод, кормивший Крагуевац и дававший работу многим жителям. Теперь они остались без средств к существованию. Особенно тяжело приходится молодежи.
В «Спомен парке» я нашла книгу, где оставляли автографы «великие» деятели. И с непростым чувством читала: «Вечная слава героям, павшим в борьбе с фашизмом, за честь своего народа, свободу и независимость!» Л. И. Брежнев. «О! какая жестокость в массовом избиении! Жестокость, какую помнит Крагуевац, гордый сильным духом людей, показавших пример всему человечеству!» Друзья из Италии. «Все прогрессивное человечество представлено здесь, что в тоже время символизирует и показывает человека как символа мирового братства» Сауро Де Мура градоначальник Каррары(Италия). «В сущности, Надежда должна исчезнуть. Но это доказательство того, что надежда существует!» Олаф Илау «Дойче Цайтунг». «Храбрость дана не всем народам. Пусть это больше никогда и нигде не повторится» Джуди Бейли Арнен журналист из Нью Йорка.
Слова, как крокодильи слезы. Италия. США. Германия. Россия. - Только недавно расписывались в своей дружбе…
И еще одна деталь поразила меня. 21 октября здесь в Спомэн парке были представители разных стран. Венки один пышнее другого возлагали они у памятников. На могилу расстрелянных детей немецкая делегация принесла свой венок. Мне понравился один немец. Высокий. Красивый. Истинный ариец. Синие глаза. А волосы белые-белые, как у ангела. Я зачарованно смотрела на него, и думала: «Может быть, он стрелял в моего деда? Этот до безобразия красивый ангел смерти?»
Мне очень хотелось отбросить его венок подальше. Мне хотелось сказать– не нужны тут ваши венки. Вы просто не делайте так, чтобы их приносить. Потом не делайте! Никогда. И детям своим закажите. И детям детей своих…
Так случилось, что там в Крагуеваце, у братских могил, я поняла в первый раз в жизни, как мне не хватает своего деда. Как не хватало мне его всю мою жизнь! И я решила найти следы тех, кто отдал жизни свои за сербскую землю. И я их нашла.
***
Звонки в Россию не дали особенных результатов. «Сербия – телеком» - грабительский тариф – 500 рублей две минуты! А их было не мало. Баланс «сдох» сразу. Пришлось просить срочной помощи у друзей из Москвы, чтобы дали подкрепление на связь. Но и это мало помогло.
Бабушка давно умерла. А отец был во время войны совсем маленьким, и уже не помнил ни номер армии, тем более батальона, где воевал дед. Петр вернулся в Сибирь буквально на честном слове. Весь изрешеченный ранами, полученными на Курской Дуге, в Сталинграде, в Югославии и Чехословакии, он нашел в себе силы добраться до дома. Он подолгу рассказывал сыну Василию, моему отцу о своих военных приключениях. Бывало так, что разворачивал он свое артиллеристское оружие один, когда уже никого не оставалось в живых. Звали его за глаза Полтора Ивана.
Так случилось. Один Иван на войне погиб. А половинка домой вернулась, на руках у жены умереть…
Неожиданно на помощь пришла Сербия, предоставив материалы Белградского музея ВОВ. Петр Стефанович – тезка моего деда Петра – очень близко воспринял мою историю. Помог найти очевидцев.
Один из них отец Владимира Ягличича. Второй – Миломир Минич. И хотя живут они в разных местах, рассказы совпадают. Они оба утверждали, что помнят, как русские отвоевывали деревню за деревней у немцев. Глаза у русских были очень добрые, с сибирской лукавинкой. Артиллеристы угощали сербских детей круглым шоколадом. (Круглым?! Возможно, его выдавали артиллеристам на «доппаек».) В первый раз они пробовали шоколад! Разве такое забудешь??!!
Оба утверждают, что политика Югославии после войны была направлена на PR югославской освободительной армии. Вся слава и все почести достались им. Армия Тито. Это звучало гордо. Останки русских воинов собрали из разных могил и перезахоронили под одним памятником вблизи деревни Яблонево.
Но местное население вспоминает о русских, прошедших победным маршем через Крагуевац с большим теплом и благодарностью. Владимир Ягличич показал в деревне Драча дом, где находился штаб русских войск. Через Крагуевац прошли не только артиллеристы, но и пехота и Катюши.
Мы вместе поехали в цветочную мастерскую. С Миломиром Миничем возложили венок из белых хризантем на могилу советских воинов, защищавших Сербию.
Когда я была маленькой, мир казался мне таким большим! Наверное, и этим ребятам, которые были моложе меня, он казался большим, а уместился в братской могиле, одной на сотню, на тысячу…
***
Крагуевац назван именами птиц. Птицы Крагуйи – существа из древних славянских легенд. Мощные, сильные, с лицами людей, Крагуйи знали все. По какой-то причине они покинули этот город навсегда.
Крагуевац очень красивый город. В большинстве своем постройки, как и по всей Сербии, составляют коттеджи. Белые с черепичными крышами. Город утопает в розах! Несколько высотных зданий в центре. Дороги свободные от машин. Водители вежливо останавливаются перед пешеходами.
Сербский язык очень похож на русский, если убрать половину гласных. К примеру: словосочетание «дбрдан» означает «добрый день»; «Србия» - «Сербия»; «чтрдесять» - «сорок»; «служебни улаз» - «служебный вход» и т.д. Чтобы общаться с продавцами сувениров - достаточно знать эти слова, а еще не забывать вместо «спасибо» повторять «хвала», затем на прощание сказать: «приятно» или «чао». Если что-то нравится, сленговое слово такое же, как и у нас: «супер!»
Когда местные понимают, что вы из России – начинают извиняться, причем все одинаково - «я в школе учил русский, но ничего не помню!» Русский, приехавший в Сербию, с помощью данного словаря «Эллочки людоедки» может спокойно общаться с местными жителями. Вам все покажут, расскажут, проводят до места, снимут с витрины понравившуюся вещь и подарят что-нибудь в придачу, поняв, что вы - русские. К сожалению, гости из России их посещают очень редко.
Да и вообще 15 лет экономической блокады Европы дают о себе знать. Границы закрыты. Визу для молодежи получить практически невозможно, за исключением России. Но и для того, чтобы попасть к нам, надо иметь хотя бы деньги на билет…
Бабушки любят ходить в Сербии в черных чулках, юбках и платках. Молодежь, как у нас открывает животик. Женщины носят одинаковые прически грибом, только красятся в разные, в основном спокойные пастельные цвета. Мужчины не любят чистить обувь. Это компенсируется тем, что они практически все высокие и красивые.
Что касается детей, то, глядя на них, просто отдыхает душа. Они такие хорошенькие. Так весело и беззаботно смеются. На встрече дети мне задали вопрос:
- А как Россия относится к Сербии?
Я отвечала:
- Россия очень любит Сербию.
И дети не сдерживали восторгов. Глаза их светились от счастья.
В Крагуеваце есть праздник (если его конечно, можно назвать праздником, но они его так называют) 21 октября. На «Большой школьный урок» все население города, очень много приезжих из деревень и со всей бывшей Югославии выходит в «Спомэн парк 21 октября» и заполняет 340 га земли этого парка песнями, манифестациями, цветами, молитвами. У памятников выстраивается почетный караул армии. Ведет службу духовенство. Произносит речи администрация. Гости из разных стран возлагают венки у монументов.
Урок истории перед нынешними школьниками проходит у священных могил. Наверное, это правильно.
У славян есть примета. Придешь домой с кладбища – в печь загляни, чтобы не бояться; и руки над огнем подержи, чтобы не занести домой смерти.
Наверное, дед мой в горнило войны смотрел постоянно. Поэтому страха не знал. Да вот руки над огнем подержать забыл.
Там, в Крагуеваце еще были ночные бдения. Это как у нас в ночь перед Пасхой. В центральном здании мемориала, которое выполнено из 33 кирпичных огромных труб, напоминающих общей формой поминальную пирамиду, на ночь собираются люди слушать духовное пение хора. Выступают поэты. Делятся воспоминаниями очевидцы. Угощаются слоеными пирожками с виноградным вином. Поминают усопших.
Если глядеть снизу в эти колодца, направленные в небо, можно увидеть привидения мертвых, запечатленных умелым немецким фотографом на качественную пленку. Осужденных ведут на расстрел. Ох уж эта немецкая педантичность! Музей мемориала хранит немало тайн. О них знают только Крагуи птицы, давно покинувшие эти места.
***
Октябрь. Время арбузов уже прошло. Праздник винограда в самом разгаре. Время свадеб и песен. Виноград действительно хорош! Сорванный с ветки. Пахнущий терпким бабьим летом!
В городе Тополь его разводил король Александр. Он собственноручно раздавал его крестьянам. На самом высоком холме он выстроил для себя небольшой замок, рядом со старинным храмом Святого Георгия. Там монахи до сих пор занимаются виноделием.
С холма открывается вид на всю Сербию. Бархатные зеленые холмы. Горы, горы. На горах – поля неубранной кукурузы. Ее будут собирать позже.
А еще – шума. По-сербски «лес». Страна лесная – страна Шумадия прощалась со мною не навсегда. Я поняла смысл слов на древнем камне: «Если любишь Сербию, ты пойдешь дальше!»
Глава пятьдесят вторая
КАКАЯ СМЕРТЬ У ХРАБРЫХ
«И шли мы за СВА также шли,
Выстроив конницу «птицей»,
И она врагов «крыльями» накрыла,
А головой била.
И уничтожена была часть врагов тою конницей.
И вот, сосредоточив свой ум,
Мы врезались рядами в сечу,
И начали замыкать врагов в Перуново Коло.
И ныне мы должны так делать,
Если хотим одержать победу».
Велесова книга
Я читаю ее в облаках. В крутом и резком торможении маршрутки. В торопливой шепелявости ног движущейся толпы.
Великая Отечественная унесла жизни обоих моих дедов Петра и Николая. Один пал смертью храбрых, а другой умер от ран через месяц, вернувшись с войны. Те дальние деды и бабы, что были до них, не так часто вспоминаются, как эти. Наверное, боль их уже зарубцевалась временем. Зажила. Забылась. Боль этих еще жива во мне. Ведь живы те, кто помнит их тепло – мои мать и отец. И теперь через множество лет я пытаюсь разгадать то, что хотели передать мне деды. Я спрашиваю о них родителей. Но получаю в ответ лишь слезы. И детские неосмысленные воспоминания.
Приметами в нашем времени посланий нам потомкам служат не отпечатки кирзачей, не надломленные ветки, как в тайге. Здесь, в XXI веке, да еще в центре Москвы, искать их следы труднее. Гораздо труднее!
Метро.
Я встаю пред бабулькой, уступая место. Думаю: Зачем она тебе, твоя старость? На вид ей лет восемьдесят, а может, девяносто. Ростом – мне по плечо. Она шарит по вагону рассеянными глазами, поругивая правительство. Натыкается на мой внимательный взгляд. Лицо ее мгновенно оживает.
– Сегодня какой день? – спрашивает она, точно профессор на экзамене.
– Среда, – отвечаю я.
- Как же среда? – вступает в полемику бабка, держа и чувствуя на себе мою заинтересованность. Она церемонно пересчитывает костяшки пальцев, долго выясняя, в каком месяце сколько дней, потом сопоставляя какие из них понедельники. И, наконец, соглашается со мною, что сегодня действительно среда…
Я уверена, что она помнит времена, интересующие меня. Она помнит войну. Мне неудобно ее спросить об этом, но я все-таки спрашиваю:
– Во время войны вы жили в Москве?
– А как же! Конечно, жила! Куда бы я делась-то! Голод! Ужасный был голод! Да и теперь голод. Что это за пенсия? На аптеку не хватает! На приеме врач сегодня выпил стакан спирта. И что он может после этого лечить? Ты бы помогла бабушке? На лекарство?
Выслушав выдуманную историю про стакан спирта, я молча достаю несколько ценных бумажек, протягиваю ей. Она еле заметно улыбается беззубым ртом, заворачивая деньги в носовой платок и аккуратно пряча за пазуху. Она притягивает меня чем-то колдовским. В лучшем случае, лет через сорок-пятьдесят глаза мои будут так же тусклы. Рот провалится. И подбородок вылезет вперед. Лицо покроется мягким плюшем морщин. А на руках обозначатся кости и жилы…
Она говорит без умолку, со значительным видом. Я продолжаю молча уважительно кивать. Пассажиры стараются отойти от нас подальше. Чтобы не чувствовать запах смерти из ее рта, чтобы не слышать ее громких жалоб. Чтобы не стать жертвами собственной доброты. Чтобы очистить мозги для работы этого дня.
Час пик.
Мне о многом хочется спросить ее, эту сгорбленную годами женщину. И она тоже всячески пытается помочь мне в этом. Она старательно роется в объемном пыльном мешке своей памяти среди старого никому не нужного барахла, предлагая то одно, то другое. Дорога кажется с нею долгою. Полчаса ползут, как полгода.
Наконец, как на драгоценность, она натыкается на золото воспоминания, нужного мне. И щедро дарит: 45 год. Май. Победа. Она хоронила умерших немцев, остальные военнопленные сидели на Ипподроме. Вдруг – слух прошел, что война закончилась. Пальба пошла из всех орудий. Испугались пленные, упали на землю – думали, их расстреливают…
Из обрывков предложений выстраиваю по логической цепочке, что до войны жила она в Ленинградском районе Москвы. Кстати, училась с Зоей Космодемьянской в одной школе. В сороковом году окончила ремесленное училище и получила четвертый разряд фрезеровщика. Когда началась война, работала на авиационном заводе. И, как многие в те дни, пошла добровольцем на фронт. Несколько раз была ранена. Но не тяжело, поэтому не погибла смертью храбрых. Гасили фугаски. Охраняли Москву там, где в резерве полка Жукова стояли зенитки.
– А парад на Красной площади помните?
– Эх, – улыбается бабка, – помню, горлица моя, все помню. Жукова на белой лошадке помню. Сталина на мавзолее. Шеренгами вели пленных немцев и поливали за ними из шланга мостовую.
– Зачем?
– Как зачем? – удивляется бабка, – чтобы не осталось их черного следа…
Двери открываются. Мы в людской толкающейся массе. Бабка старается за мной активно работать локтями. Ей хочется еще о многом рассказать. А мне многое услышать. Но куда уж там! Нас уносят эскалаторные потоки в разные стороны…
***
Мне сегодня везет. Еще утром я поговорила со Степаном Савельевичем Кашурко, энтузиастом поискового движения, руководителем центра «Подвиг». Как выяснилось в разговоре, он 43 года своей жизни отдал святому делу розыска без вести пропавших солдат Второй мировой войны.
В результате его титанического труда, которому нет аналогов в мире, более 250 тысяч семей из разных стран узнали о трагической судьбе своих родных и близких.
За годы кропотливого труда им установлены судьбы без вести пропавших на фронтах Второй мировой войны: Россия – 146 514; Украина – 48 752; Белоруссия – 28 125; Казахстан – 9320; Узбекистан – 8718; Грузия – 2836; Азербайджан – 2515; Армения – 2158; Туркмения – 550; Киргизия – 304; Молдова – 246; Латвия – 280; Эстония – 252; Литва – 198; Таджикистан – 196; Польша – 98; Югославия – 21; Израиль – 18; Чехия – 15; Болгария – 2; Франция – 1; Венгрия – 1. ВСЕГО: 250 667 человек. Но среди них Попова Николая Ивановича не оказалось…
Зато он пролил свет на ту историю с круглым русским шоколадом, о которой мне рассказали в Сербии. И Петр Стефанович, и отец моего друга поэта Владимира Ягличича, и Миломир Минич твердили о том, как во время войны русские войска освобождали Крагуевац и близлежащие населенные пункты. Миломир Минич был еще ребенком, когда русский артиллерист с добрыми глазами и таежной зеленой лукавинкой, взял его на колени и угостил круглым русским шоколадом. Мы еще тогда вместе с ним возложили венок нашим павшим воинам у деревни Яблонево, захороненным в общей братской могиле…
Я долго выясняла здесь в России – что за круглый такой шоколад? И вот сегодня Степан Савельевич мне раскрыл тайну. Оказывается, во времена войны была выпущена партия специального шоколада для того, чтобы наша освободительная армия угощала ребятишек дружественных стран. Как утверждает Степан Савельевич, шоколад имел вид бубликов, и его можно было ломать на части.
Вне сомнения, мой дед Петр, освобождавший в те времена Крагуевац, и был одним из тех артиллеристов. Ведь он так любил детей! И глаза у него были зеленые!
***
А теперь, протиснувшись из дверей метро, я снова могу глядеть на божий свет. Мысленно благодаря незнакомку за ее бесценный подарок, подхожу к Дому кино на Маяковской. Мы договорились с Михаилом Ножкиным о встрече.
Достаточно секунды, чтобы понять, кто передо мной. В его глазах – белый свет. Божья искра. Всепроникающая любовь к добру. В тоже время яростный барьер всему подлому и злому. Для своего возраста он прекрасно выглядит. Мысль работает четко и стремительно. Его работы в кино – блестящи! Но я каждый раз при встрече удивляюсь, что в жизни он гораздо интереснее, чем его картинные герои. Потому что в жизни он говорит своими словами. А они сильны и точны. Для меня Михаил Ножкин является самым любимым бардом. Самым талантливым поэтом. Я знаю, что все шестидесятники начинались с него.
С радостью обнаруживаю, что по вопросам моих дедов он тоже в теме! Он подготовлен к встрече лучше, чем я.
Во-первых, он полностью подтверждает то, что сообщил Кашурко о круглом шоколаде. Во-вторых, добавляет к мифу моей семьи о том, что дед Петр прыгал на немцев без парашюта, детали. И легенда оживает. Оказывается не легендой. А самой настоящей былью!
Да. Это была не сказка. И не плод больного воображения, вернувшегося с войны израненного солдата. Михаил Ножкин имел доступ к архивам, когда работал с документальными материалами для телевидения. И он утверждает, что: Да! В 1941 году в Подмосковье, к Химкам «свиньей» прорвалось 500 танков. Об этом сообщил летчик, вернувшийся из разведполета. Генерал сказал ему:
– Не верю! Не может быть! Ты – провокатор!
Чуть не расстреляли летчика. Но проверка его донесения подтвердилась. В те леса была отправлена группа кремлевских курсантов. И все они рассеянным огнем были уничтожены. Москва оставалась без защиты. Да. После парада, который проводился перед Сталиным, шли сибирские дивизии. И наши ребята из Кургана приняли на себя тяжелую миссию – согласились падать на немцев с самолетов. Да. Парашютов не оказалось.
Но вот новая деталь, которую я узнаю от Ножкина: самолеты, которые выбрасывали наших мужиков на немцев, были транспортными. Делали ставку на глубокий снег. Люди действительно прыгали без парашютов. Но!!! Что выдумали сибиряки! Поистине – русская смекалка всегда побеждала во всем! На бреющем полете, на скандальной для любого самолета малой высоте выбрасывались сначала полоски брезента, и наши солдаты скатывались по ним, как по русским горкам. Ну, какой русский не любит быстрой езды?!! От этого гасилась скорость, смягчалась сила падения. Экономилось время на разборки с парашютами.
Поэтому так и получалось: не успевали очухиваться немцы – и наши (совершенно неожиданно падающие с метельного неба, как привидения в белых маскхалатах!) открывали огонь на поражение. Танки были остановлены. Москва не пустила врага к святым древним соборам Кремля…
Я слушаю во все глаза и во все уши. Ведь среди тех героев был мой дед Петр Федорович Тишков. А Михаил Иванович – эта живая энциклопедия ВОВ – с радостью делится ценной информацией. Он дал ответ на мой детский вопрос – почему бабушка Валентина так долго не могла там в Кургане перейти через переезд – шли вагоны, вагоны и вагоны с Востока на Запад.
Да. И эта тайна раскрыта совсем недавно. Буквально в последние годы. Рассекречены архивные документы. Тогда, когда немцы стояли у изножья Москвы, из Манчжурии в октябре были переброшены за две недели в абсолютной секретности 500 тысяч солдат и офицеров, 1500 самолетов и 1700 танков. В каждом вагоне умещалось по 40 солдат. Внутри – буржуйка для обогрева и приготовления пищи…
Отчасти именно это послужило переломом в войне. Один миллион лучших эсэсовцев обрел свою гибель под Москвой.
Но у меня есть еще один дед – Николай, пропавший без вести под городом Ржевом. Я боюсь, что задаю слишком много вопросов. Но Михаил Иванович неутомимо продолжает рассказ. Кажется, он может говорить часами. Я не все успеваю записывать, потому что, от того, что я узнаю, мне снова становится больно.
Ржевская битва 1941–1943 гг. – самая кровопролитная за всю историю человечества. И самая замалчиваемая историками.
На Ржевском плацдарме стояли 2/3 дивизий армии "Центр" для наступления на Москву. Потери советских войск в боях под Ржевом составили более 2 миллионов человек, вдвое превысив потери в Сталинградской битве. В лесах под Ржевом погибла 29-я армия. Сам город был превращен в лунный пейзаж. От 40 000 населения города осталось всего 248 человек. После ожесточенной 15-месячной битвы Ржев так и не был взят – немцы сами отошли на заранее подготовленные позиции.
Книги ржевских краеведов, картины художников и мемуары немецких генералов пытаются разорвать полувековой заговор молчания официальных историков…
***
Михаил Иванович дарит мне диски со своими песнями. Придя домой, я нахожу в оглавлении то, что мне нужно. Песню с названием «Под Ржевом». Где-то там пропал без вести мой дед Николай Иванович Попов. Он был простым пулеметчиком. Офицер, подписавший после извещения «о пропаже» другую бумажку – желтую похоронку, хранимую нашей семьей до сих пор, написал потом его жене Полине, о том, что Николай погиб «смертью храбрых».
А какая смерть у храбрых?
ПОД РЖЕВОМ
(Михаил Ножкин)
Под Ржевом от крови трава на века порыжела,
Под Ржевом поныне шальные поют соловьи
О том, как под Ржевом, под маленьким городом Ржевом
Великие, долгие, тяжкие были бои...
Под Ржевом и ночью и днем не смолкали сраженья,
А враг был одет и обут и силен и жесток,
Под Ржевом сжималось, сжималось кольцо окруженья,
И наши от пуль и от голода падали с ног.
Под Ржевом болота, повсюду болота-болота,
Трясина да кочки, да ямы да редкий ивняк.
И в эти болота без счета, без счета, без счета
Врезались герои отчаянных наших атак!
Под Ржевом в кровавой, свинцовой, сплошной круговерти
Не дрогнули славные дети родимой земли,
Рванулись в прорыв окруженья Долиною Смерти,
И в этой долине бессмертье свое обрели!
...А ныне в долине колышется хлебное поле,
А ныне в долине снимают тройной урожай,
А там под землею в три слоя, в три слоя, в три слоя –
солдаты, солдаты, солдаты России лежат...
А дома поныне все ждут их, всё ждут – не дождутся,
В сердцах у родных все кипит неоконченный бой,
А дома все верят, надеются – вдруг да вернутся!
Хоть в песнях, хоть в мыслях, хоть в сказках вернутся домой...
Под Ржевом от крови трава на века порыжела,
Под Ржевом поныне шальные поют соловьи,
О том, как под Ржевом, под маленьким городом Ржевом
Великие, долгие, тяжкие были бои...
Официальный запрос в посольство Болгарии от газеты «Молодежь Московии»
Уважаемый посол, г-н Пламен Грозданов,
Уважаемый советник по культуре, Бисер Киров!
Мы рады нашей дружбе и совместной деятельности. И надеемся на ее плодотворное продолжение.
Моего деда Тишкова Петра Федоровича во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. во время танковой атаки немцев спасла болгарка по имени Красимира. Это событие описано в романе Василия Тишкова «Последний остров» в главе «Последний редут» стр. 169 вложенного файла. На страницах 179-180 описывается это событие подробно.
Мы просим вас послать запрос в Болгарию с просьбой найти Красимиру или ее детей или внуков, чтобы выразить им от имени нашей семьи свою признательность.
Фамилии Красимиры мы не знаем. Знаем только, что пошла добровольцем на фронт и воевала санинструктором вместе с нашими русскими войсками у артиллеристов.
В любом случае поиска: положительном или отрицательном просим дать ответ.
С уважением и признательностью за сотрудничество, гл. ред. газеты «Молодежь Московии» Светлана Савицкая.
***
Ответ Бисера Кирова был устным. Болгарские архивы не могут в данный момент подтвердить или опровергнуть участие девушки по имени Красимира в партизанской войне против немцев 41-45 года. К сожалению, прошло слишком много времени. И данные не точные. Мы не знали ни места рождения Красимиры, ни ее возраст.
Зато он приехал к нам в Балашиху, в музей сказок.
Он подарил каждому ребенку мартиницу.
Спел с нами «Алеша, в Болгарии русский солдат», а я играла на гитаре.
- Браво! – воскликнул Бисер, когда прочел мою книгу сказок, - мы читаем ее всей семьей. Вы – лучший автор России. И вы – женщина мира!
***
Я что-то упустила в своем поиске. Да. Это была Чехословакия. Не зря же меня туда посылали. Просто перст судьбы какой-то.
Попасть туда еще раз теперь не представляется возможным. Набираю в Интернете слова в разной комбинации: Лидицы, концлагерь, массовые расстрелы Лидиц… Информация полностью отсутствует.
Там воевал мой дед. Он освобождал лагерь смерти от немецких оккупантов.
И меня, когда мне было 17 лет, возили на экскурсию именно в Лидицы.
Что я запомнила? Ну, конечно! Я запомнила это жуткое ощущение предсмертного одиночества от присутствия печей крематория. Мне казалось, что пепел заживо сожженных людей до сих пор витает в воздухе, застревает в волосах, проникает в ноздри.
Экскурсовод Фрида переводит надписи на плакатах музея Лидиц. Нам рассказывают о том, что жена начальника лагеря любила раздевать мужчин догола, выстраивая их в один ряд. Среди всех она отбирала матросов или уголовников с наколками. С них снимали кожу, отделывали, вырезали наколки. Это была ее коллекция в специальном альбоме.
Жуткий этот альбом!
Фото, где горы еле живых людей, скорее похожих на кости, обтянутые кожей. Они приготовлены к сожжению. Фото с горами остриженных волос – ими набивали матрасы. Фото, как на заключенных надевали крепкие армейские ботинки и заставляли бегать до кровавых мозолей, чтобы после немецкая армия носила разношенную обувь.
Но больше всего меня поразила тогда другая фотография. Даже не знаю, почему. На фото – гора детской обуви. Разной. Тут и сандалики. И ботиночки. И сапожки. И тапочки. Зачем немцам была нужна эта гора поношенных детских туфелек? Машина войны, как в мясорубку затягивала не только детские тела, но и одежду. У горы обуви лежало два одиноких «обувенка»: «едын бутэ, а друхый пантофелык»…
Поляки и цыгане уничтожались первыми.
Стукалов
Москва-Юхнов-Ржев-Орша-Великие Луки-Прибалтика… Он теперь рассказывает мне сотую или даже тысячную из всего, что увидел и пережил на этой страшной войне.
Виктор Николаевич Стукалов инвалид, плохо видит. А тогда был бравым рядовым пехоты, в последствии офицером артиллерии, разведчиком…
Он воевал не для похвал и наград. Вместо всего этого мать получила две похоронки, а сам он шесть раз был ранен и два раза почти погребен заживо.
Он мне очень симпатичен. Он был артиллеристом, как мой дед. Я спросила его:
- Вам было страшно?
Нет. Напротив. Он приписал себе год, чтобы попасть на фронт, «без трусости, без паники» прошел войну.
- Трусы не воюют, трусы гибнут, - объяснил он мне.
Но один раз глаза Страха видел.
…Они стояли тогда в деревне. И наши смотрели в бинокли, как красивы там дома. Хозяйничали в деревне немцы. Они согнали всех жителей в один дом и подожгли. Долго шел бой. Лишь к вечеру смогли советские войска отбить деревню. Уже ночью втащили пушки. Но никого живого в деревне не осталось.
Виктор Стукалов попал в погреб именно того дома, где сжигали жителей. Много лет прожил он после, но не забыть, видимо, никогда, как пахнет обгорелое человеческое мясо. Три дня держали фашисты наших воинов в той мертвой деревне под сплошным огнем. А на Виктора глядели со всех сторон обгорелые лица, полные смертельного ужаса.
Думал он, если это выдержит, то до Победы ничего страшнее не встретит на своем пути. На третий день пошли танки с пехотой. Людей и лошадей поубивало всех. Виктор был последним. Сам встал он за орудие и расстрелял три фашистских танка. После этого боя немцы повернули. Началось отступление. Дивизию переименовали в 85-ю Гвардейскую.
- Мне нужно 50 человек! – набирал Стукалов добровольцев для нового боя. Удивительно или закономерно для того времени, но вперед шагнули…все новобранцы! Пришлось отбирать. Как отбирали? Среднего роста крепышей, чтобы таскать орудия по пересеченной местности.
Битв сколько? Да, не перечесть! Самая грандиозная – под Оршей, когда на поле стояло две тысячи подбитых танков, и наших, и фашистских. В том бою подбил Стукалов два танка, был ранен и снарядом «ванюшей» зарыт пластом земли так, что бывший шахтер, командир Руднев, насилу успел вставить в трещину лопату, чтобы наш герой не задохнулся совсем.
Но, видимо не судьба была умереть тогда. День Победы отмечал Виктор Стукалов не 9 мая, а 8-го, в Прибалтике, под Салдусом. И погарцевал на вороном жеребце на параде наших войск.
А после войны потерял зрение. Видимо, Страх не прощает тем, кто увидел однажды его глаза.
Рассказ Сличенко
- Света! В любое время приходите к нам в театр! – приглашал меня Николай Алексеевич. И жена у него бесподобная Тамила Суджаевна всегда любезна и открыта для общения.
- Напишите пьесу, о цыганах! Вы так хорошо пишите! – просит он.
А я отвечаю, что никогда не писала пьес.
Мы были у него за кулисами. И в кабинете после открытия сезона. И Николай Алексеевич пел, вольно раскинув руки, аккомпанируя сам себе на кабинетном рояле.
Есть много народных песен. Но ни кому еще не удавалось понять русскую душу так, как цыгану. Цыганская песня и русская неразделимы, как береза и сосна, чьи семена выросли из одной лунки. Есть много театров в Москве, но нет ни одного, в котором бы стихии огня, ветра и земли не заставляли бы трепетать сердце зрителя от любви, восторга и восхищения так сильно, как в театре «Ромэн»!
В кабинете Сличенко скромность, и в тоже время изящество. Хозяин встречает по-доброму, без пафоса и до удивления человечно.
Мы мгновенно проникаемся волшебством истинной силы притяжения Таланта с большой буквы. Ведь в нем все – поворот головы, слово, умение управлять дыханием собеседника, улыбка – гордо, красиво, благородно, достойно… И просто, как основа жизни, которую Боги заложили в нас – это любовь.
Да. Концерт при открытии сезона был бесподобным! Да. Все пели и играли прекрасно. Но когда вышел он – вдруг все переменилось. Чем же отличается он от других? Светом! Его свет в глазах подобен блеску лезвия огненных мечей! Такие глаза у моего отца. Такие глаза у Ножкина. Этих людей можно перечесть по пальцам. Это дети неба. Они не хранители. Они творцы! Их легко узнать и вычислить среди толпы. «По особому взгляду и по знакам на лице и теле, кои ведомы мудрым».
4 декабря 1998 года на Площади «звезд» в Москве заложена именная звезда Николая Сличенко.
Никто в России ни минуты не сомневается – Николай Сличенко – звезда. Звезда яркая. Первой величины.
Пресса так писала об этом событии: «Чествование артиста, добившегося поистине сказочного успеха – установления памятника при жизни, - это одновременно и праздник всех цыган: Москвы, России, всего мира… Это самый большой успех цыганского артиста за 225-летнюю историю цыганского музыкального исполнительства, цыганской эстрады в России».
Я не совсем согласна с той цитатой. Ведь Сличенко – не только достижение цыганского народа. Он давно стал достоянием многонациональной России.
В чем же секрет его обаяния? В том ли, что после пяти минут разговора мы уже дружим домами и музеями? В том ли, что с радостью он слушает наши песни? Рассказы о поездках в Сербию, где поставлен памятник цыганенку, отказавшемуся чистить обувь немецкому оккупанту? Нет…
Чтобы стать живой легендой России этого недостаточно. Многолетний труд. Талант. Умение достигать задуманного – тоже не главное. В чем же секрет этого чуда с именем Сличенко? В чем сила его счастливой Звезды? И мы постепенно понимаем, глядя в эти молодые огненные легендарные глаза – это Великая Доброта с большой буквы.
В этом случае уместно было бы вспомнить Чехова о том, что в человеке должно быть все прекрасно – и проецировать их на судьбу Сличенко. Это Верность с большой буквы. Это Забота о подрастающем поколении с большой буквы.
Щедро отдавая себя, он получает огромную энергию любви и добра от благодарных зрителей. При этом Николай Сличенко очень скромный человек, ничуть не обремененный славой, прекрасный семьянин. Бог наградил его не только добрейшей, мудрой матерью, но и такой же женой. Тамилла Агамирова – жена, мать, актриса, соратница, вернейший друг, соединяет в себе высшие достоинства женщины.
- Она – моя вечная муза и ангел-хранитель, - говорит Николай Алексеевич.
А еще он рассказал историю о своем прошлом. Николай Сличенко вырос в большой цыганской семье, где кроме него было еще четверо детей. Его первые впечатления, точнее - потрясения, связаны с войной. Она началась, когда Николаю шел седьмой год. На его глазах немцы расстреляли отца. Отпечаток огромного горя, боли, разрухи, голода, когда рядом умирали люди, остался с ним на всю жизнь.
Было и чудо.
Настал холод. Дров не было. Каждое полешко являлось большой наградой. Коля пошел по деревне искать что-то для обогрева. Он забрел во двор знакомого мальчишки. Тот разбирал завал каких-то старых досок и хотел две из них бросить в костер.
- Прошу тебя! Не сжигай эти доски! – вдруг взмолился Коля.
Он выпросил их, и побежал домой. Но, что самое удивительное в той истории, доски не пошли на растопку их скромной печурки. Коля увидел, что на них что-то изображено. Выпросив у матери кусочек мыла, он долго и тщательно смывал столетиями собиравшуюся грязь и копоть. Две доски, если их приложить друг к дружке, оказались иконой. Очень древней. На ней была изображена, наверное, Богородица – очень красивая дева…
Вскоре после войны семья остановилась в одном из колхозов Воронежской области. Работали все - взрослые и дети, восстанавливали разрушенное войной хозяйство. Здесь Николай впервые услышал о существовании в Москве цыганского театра "Ромэн". Мысль о том, чтобы поступить в труппу, увидеть спектакли этого театра, глубоко запала в сознание. Это была заветная мечта, которая казалась такой недосягаемой и далекой.
К искусству Николай тянулся всегда, с ранних лет впитав в себя любовь к народной цыганской песне, танцу. Сам неплохо пел, плясал. Во время вечеринок, которые часто устраивались после работы, он не раз слышал в свой адрес: "В театр бы тебе, в "Ромэн"!" И он решился.
Римма Казакова
Самая последняя смерть, конечно не последняя. Римма во многом помогала мне.
Прощание с телом состоялось 22 мая 2008 г. с 10:00 в Центральном доме литератора в Москве. В Большой зал стекались реки цветов, образовывая море. Высоко расположенный гроб утопал в них, а почитатели таланта Риммы Казаковой восходили для прощания по лепесткам облетевших роз и застывали пред нею, крестясь.
А мне приснился сон. Лес зеленый, шумит. А в нем одна единственная сосна сухая без хвои. Просыпаюсь. Думаю – к чему бы? Засыпаю вновь и вижу дуб зеленый, кучерявый, а на нем одна засохшая ветвь. В обед ее не стало. Вот так просто не стало лучшей поэтессы страны. Пошла, искупалась в бассейне. Вышла и умерла. Лопнул тромб.
Умерла чистою.
На ее похороны я купила 20 белых роз. Пока дошла до метро – одна из них совершенно облетела. Не хотела, видно Римма чувствовать себя мертвой.
Бытует мнение, что поэзия бывает мужской и бывает женской. По поводу разнополости поэзии Роберт Рождественский считал, что поэзия бывает мужской, а бывает дамской. И, если мужчина говорит в стихе «жарко», женщина усредняет понятие и находит другое слово: «тепло». Мы говорили об этом с Риммой.
Древняя поэзия славян (а писали свитки в основном мужчины) тому пример: четкие определения – «красным бархатом», «жарким золотом», «крепким поцелуем» врезаются в наши мироощущения.
Но, думается, еще поэзия бывает просто поэзией. Ни мужской. Ни женской. Настоящей. Такой, как у Риммы Казаковой. Она подписала мне свои стихи: «Светлане Савицкой на счастье в любви. С любовью к Отечеству и ее сказкам!» 9.07.2007…
С детства вспоминается ее четверостишье, его читал мне отец, когда я была совсем крохой:
«Тайга строга. В тайге не плачут.
Вдали от самых дорогих.
А если плачут – слезы прячут,
Спокойно помня о других».
Поди догадайся, кто это писал? Мужчина? Женщина?
Уже будучи немножко взрослой бабушкой, я познакомилась с Риммой более близко. Она вошла в состав жюри Национальной литературной премии «Золотое Перо Руси».
В жизни и общении с друзьями она была очень простой, доступной, общительной, веселой. Главным стержнем и ее бытия и предназначения – четкая гражданская позиция, государственность.
Мне очень больно было потерять ее. Я снова и снова искала ее в стихах, пока не поняла: Римма – моего поля ягода. По национальности мы – художники. Есть такая каста людей на земле. Здесь даже на линях сказки и фантазии действует закон правды беззащитной и всесильной. Чтобы показывать людям то, что мы сотворили, нужна большая смелость! Очень большая. Поэтому мы – самые храбрые люди на земле. А какая смерть у храбрых? И вот, что я думаю. У храбрых – нет смерти. У нас нет кожи. У нас нет одежды. Наши сердца открыты. Художник – от слова худой должник. Не потому что подчас нам не хватает денег на хлеб с маслом. А потому, что если художник не напишет того, как он сегодня увидел мир, этого за него никто не сделает. Он должен этому миру. Должен за розовый рассвет и сиреневый закат, за невесомые заиндевелые ветки и одинокий след самолета в небе. Он должник. Потому что должен отработать за всех остальных, рожденных с кожей.