Вера и Правда. Это идеи или эпидемии
| Вид материала | Документы |
СодержаниеСлияние рек Неграмотные голуби Дагестанская правда |
- После Французской революции вера в силу чистого разума идеал просветителей, чьи идеи, 1959.93kb.
- 1. Наука: разум или вера?, 1528.22kb.
- Свободный киллер: Новая вера-новый мир, 152.84kb.
- Пьеса «На дне» вершина драматургии Максима Горького. Центральная идея пьесы спор, 21.45kb.
- Ясперс К. Философская вера, 583.87kb.
- Оправдание красотой Дмитрий Салынский, 482.23kb.
- Концепция жизненного цикла товара и конкурентные стратегии фирмы. 12 Решения об отдельных, 782.69kb.
- Два человека выходят вперед. Сержант, почесав затылок: Хорошо, а остальные пешком пойдут, 44.12kb.
- Тема № Товарная политика, 263kb.
- Тесты по теме: «Раннее средневековье», 40.1kb.
СЛИЯНИЕ РЕК
Плацкартный вагончик постукивал свои вечные слова: «Когда же, когда, когда, когда же?»
Из Москвы в Сибирь ехала в нем молодежь, с немного приподнятым настроением, потому что, не смотря на мороз в 40 градусов, проводница жарко натопила титан, и все напились чаю! А кто и просто кипятка. Ведь праздник! День Советской Армии 23 февраля!
Томка сидела в одном из купе, коротая дорогу до Омска. На Томке была надета праздничная белая рубашка вышитая своими руками затейливым крестиком, со шнуровкой, скромная, но очень элегантная плотная юбка. Вокруг Томки постоянно вились какие-нибудь молодые люди, услужливо улыбаясь. А она все еще была, как говорится, одной ногою в столице, а другою уже дома. Рассеяно не обращала на них внимания. И мысли сумбурно перескакивали с берега на берег – Европа-Азия. Да здравствует, Европа!
Она, эта Европа приняла ее хорошо. Томка поступила во ВГИК на актерский факультет. Еще бы! Ведь она знала много песен. Они с матерью, да и с Борькой часто пели и просто так и многоголосьем и акапеллой и под баян. Декламировала Томка лучше всех в своем районе. И внешние данные были у нее отличные. Точеная фигура, как у бабушки Марии Нарышкиной, высокая грудь, красивые ноги, тонкая талия, огромные синие глаза. Ровные в ниточку идеальные зубы. И две черные как смоль толстенные косы под попу длинной. Экзамены выдержала, где было 300 человек на место. В то время все хотели стать артистками!
Но, как говорится «выйти замуж – не напасть, лишь бы замужем не пропасть!», так и тут, поступить то она поступила. А вот выдержать жесткий прессинг актерской среды не смогла. Строгая была. Очень строгая. Не смогла позволить себе переспать с режиссером. Не выдержала, когда вернулась без предупреждения в общежитие, а на ее койке подружка занималась любовью с каким-то негром. Не нравилось ей ни пить, ни курить, ни хихикать, как дурочке, когда преподаватель шутил «соленые шутки». И в жар бросило, когда на пробах заставили ее поднять юбку выше, чем нужно.
Последней каплей было то, что более высокая ростом, но менее талантливая соседка по общежитию Алка, переспавшая за полгода со всеми, от кого хоть что-то зависело, получила роль в новом фильме, а Томке отказали.
- При твоем росте метр пятьдесят семь, можно забыть о кино. Такой рост только для театра, Томочка! – сказала снисходительно Алка.
И Томка забрала документы из ВГИКА. Послала телеграмму матери, что едет домой: «Вы простите, мама, но я вынуждена вернуться», на что Полина очень обрадовалась и выслала на дорогу денег.
Как ругала себя Томка теперь, что была к матери жестока тогда, когда нашла Полина после войны вместо погибшего Николая нового мужа, хохла по фамилии Зеркаль. Они с Борисом его тихо ненавидели. Это тетка Секлетинья сосватала хохла матери. Ее племянничек. Зеркаль был скуп, любил петь хохляцкие песни и есть борщ. Однажды мать осторожно позвала их с Борисом и спросила:
- Вы не против, если у вас родится брат или сестренка?
Они приняли эту новость в штыки. У обоих детей была просто истерика. И Полина пошла на аборт. Наверное, было поздно его делать. Поэтому операция прошла с большими осложнениями. У матери вырезали все по-женски. И она стала чахнуть на глазах. А потом ее отправили в деревню на парное молоко и сливки. И тогда мать сильно поправилась. Стала рыхлой. И уж не худела. Как Томка винила себя сейчас за это…
… Василий, еще когда садился в поезд обратил внимание на строгую и красивую девушку. Иногда проходил по вагону мимо, но подле нее постоянно крутились какие-то молодые люди, и он не смел подойти.
« Когда же, когда, когда, когда же?» - выстукивали настойчиво колеса.
Поезду до станции Петухово оставалось всего полчаса, когда Томка оказалась вдруг одна, и Василий решился подойти и заговорить с ней.
- Здравствуй.
- Здравствуй.
- А мы где-то встречались!
Она улыбнулась и кивнула своим царственным жестом в знак разрешения, чтобы Василий присел рядом.
Они поговорили, время пролетело незаметно, и поезд остановился.
На станции Петухово обычно поезд стоит 2 минуты.
Василий схватил чемоданчишко, набросил на ходу шинель и выскочил на мороз безо всякой надежды на новую встречу.
Пошел на станцию. А поезд стоит.
«Ну не зря же он стоит!» - вдруг подумалось Василию.
Какой-то бабке он отдал чемодан и бегом обратно.
А Тамара в тамбуре, и как будто тоже ждет его.
Что самое удивительно в этом мире: две минуты остановки почему-то заменились сорока минутами. Молодые люди успели замерзнуть. Но, говоря ни о чем, они сумели сказать друг другу главное, что было в тот миг для каждого из них.
И что уж совсем невероятно - Тамара даже умудрилась дать Василию то, что раньше не давала никому - свой домашний адрес.
И это была ее стратегическая ошибка, а может быть, главное достижение в жизни. Разве можно давать мастерам слова свой адрес? Ведь словами они умеют проникать в самую душу, так и оставаясь в ней навсегда!
Глава сорок первая
НЕГРАМОТНЫЕ ГОЛУБИ
Из Москвы письма шли до далекого сибирского города Омска. А там уже их читали всем семейством. И Томка жила от письма до письма.
В это время Москва сбрасывала с плеч первые цепи сталинской эпохи. Зарождались новые смелые мотивы в поэзии, прозе, исторических фильмах. Запускались спутники. Готовился к полету первый человек.
В самом же ВГИКе лекции по литературе вел знаменитый Григорьев. Вот только Василий сегодня его не слушал. Он собирал к печати первый сборничек рассказов «Неграмотные голуби», в тоже время дописывал письмо Томке, одновременно отвечая на вопросы Тамары Семиной и Игната Пономарева.
- Васьк! А Васьк! Как поправиться? Мне роль дали. А я тощая, как хрущевская колбаса!
- Семечки грызи, - заблестел Василий белозубой улыбкой.
- Ты точно с ума сдвинулся, – доставал его Игнат. – Тебе здесь девок мало? Вон Томка Семина, главную роль получила! А Светка Светличная! Или нет – лучше все же Жаннки – Болотова или Прохоренко!
- У Прохоренки Ивашов есть!
- А Лариска Лужина?
- Игнат, ты что не помнишь Лариска рассказывала, как она на Новый год весь стол, все десять африканских бифштексов слопала? Я ж ее не прокормлю! – сверкал Василий зубами.
- Из малинника уехал в тьму таракань, чтоб жениться! Ну ты болван!
На заявление Игната Василий без слов показал фото новоиспеченной жены. На фото Томка была идеальной красавицей с двумя черными казачьими косами. Строгим взглядом.
- Ааааа, - ну тогда другое дело, - понимающе развел руки Игнат, проникнувшись глубочайшим уважением, но приставания свои не кончил, - все равно не пойму, какая муха тебя укусила, подождал бы сдачи диплома!
- Да, понимаешь, Игнат, приехал я к себе в деревню. Жара стоит вязкая-вязкая. Походил – походил. Лениво поглядел на огород. Скушно мне стало. Я и сказал матери, что жениться еду.
- А как предложение делал? – спросил уже с любопытством Илья.
- Как? Как? Да никак. Спросил: выйдешь за меня? Она ответила: выйду.
- Да? И всего-то! Тоже мне, предложение «великого» писателя…
Друзья не заметили, что их разговор слушает подошедший профессор. Уловив на себе их виноватые взгляды, он выразительно промолвил:
- Вы счастливые люди! У вас такие удивительные преподаватели по всем предметам! Они высокообразованные, литературно, в искусстве, в истории, и самое важное, что они очень образно говорят, чтобы донести до вас совсем лопоухих самое важное: непреходящие истины, что вы просто слушайте их и учитесь русскому литературному языку…
- Поедем в субботу к Паустовскому в Торусу, – шепнул Василий Игнату, когда отошел профессор, - я договорился. И еще Ваську Шукшина можем взять!
- Так ты уже был у Константина Георгиевича?
- Конечно, был! И рассказы ему дал для рецензии! И повесть твою. И «пиессу» нашего Васьки. Он обещал почитать.
Паустовским Василий Тишков восхищался всегда. Однажды он прочел в каком-то журнале его фразу о том, что проза, если она настоящая, должна быть такой же красивой, как поэзия. И даже еще лучше! Эта фраза запала в мозг. Буравила. Не давала покоя. Молодые писатели сценаристы теперь друг перед другом искали новые слова. И радостно хвастались, если находили что-то необычайно точное, яркое.
***
- Желание необыкновенного преследовало меня с детства. Мое состояние можно было определить двумя словами: восхищение перед воображаемым миром и – тоска из-за невозможности увидеть его. Эти два чувства преобладали в моих юношеских стихах и первой незрелой прозе, - говорил Константин Григорьевич Василию и его друзьям, коих он затащил к Паустовскому в Тарусу на чашку чая.
- А кто из писателей оказал на вас наибольшее влияние? – не унимался самый бойкий из всех Илья. Он имел на это право – у него уже вышла повесть в журнале, а «пробы пера» обоих Василиев робко лежали на столе Паустовского в рукописях, поэтому Илья Пономарев считал себя крепко стоящим на ногах.
- Грин! Конечно Грин! Я и первый свой роман «Романтики» начал писать под впечатлениям от Грина.
- Но вот вы столько поездили по разным странам и по Союзу. Где лучше всего? Здесь, на Оке, в Торусе? – спросил совсем не в тему Василий Шукшин.
- Да. Здесь души русских людей живут, наверно. Самое большое, простое и бесхитростное счастье я нашел в лесном Мещерском краю. Счастье близости к своей земле, сосредоточенности и внутренней свободы, любимых дум и напряженного труда. Средней России – и только ей – я обязан большинством написанных мною вещей. Я упомяну только главные: Мещерская сторона, Исаак Левитан, Повесть о лесах, цикл рассказов Летние дни, Старый челн, Ночь в октябре, Телеграмма, Дождливый рассвет, Кордон 273, Во глубине России, Наедине с осенью, Ильинский омут…
Молодые писатели потупили глаза, пили вдумчиво чай. Уважительно поглядывая на корифея русской прозы. Мечтая когда-нибудь стать с ним на одну планку.
- А вы теперь после газеты «Правда» чем занимаетесь? – протянул скромно руку за маковой баранкой Илья.
- Да вот, готовим сборники демократического направления «Литературная Москва» и «Тарусские страницы». Пишем письма, коллективные просьбы оформляем в партком за литературную и политическую реабилитацию гонимых при Сталине писателей – Бабеля, Олеши, Булгакова, Грина, Заболоцкого.
Илья краснел от вопроса, который хотел задать, но все боялся. Ему было известно, что Паустовский уже прочел и его повесть «Гриневские угли», опубликованную в журнале «Сибирские огни», и рассказы Василия Тишкова и пьесу Василия Шукшина. Наконец, он решился:
- А вот сейчас, конкретно сейчас. Кого бы вы могли назвать мастерами современной прозы?
- В России есть семь писателей, владеющих русским языком практически безупречно. Это – Владимир Солоухин, Василий Тишков, Виктор Астафьев, Степан Писахов… - Паустовский назвал еще троих, но среди них не было ни Игната Пономарева, ни Василия Шукшина.
После этой знаменательной встречи Игнат очень расстроился. Запил. Шукшин напротив стал относиться к себе требовательней. А Тишков еще не осознавал, что в его руках мощное оружие и возможности.
Забросив несколько сигнальных экземпляров книжечки с рассказами «Неграмотные голуби» в чемодан, он оставил ВГИК без сожаления. Томка уже была на сносях. Он отправился на роды в Омск. После рождения Ольги получил направление в Дагестан, потому что там ему пообещали дать квартиру, и, забрав семью, вскоре оказался на Кавказе.
Глава сорок вторая
ДАГЕСТАНСКАЯ ПРАВДА
«И, если мой огонь погас,
вините не меня,
а тех, кто столько много раз
сидел вблизи огня».
Расул Гамзатов, перевод Василия Тишкова
Василия и Тамару встретил вольный ветер гор. Долгожданное упоительное солнце Кавказа. Легендарный край «целинных и залежных земель для литератора» древних легенд, тостов, притч и сказок!
Василия взяли на киностудию. И сходу поручили делать документальный фильм о Дагестане. А после фильма он получил место заведующего отдела прозы в газете «Дагестанская правда». Томка забеременела вторым ребенком. Но скрывала это от матери. Писала ей в Омск, что все хорошо.
На самом деле, в городе Орджоникидзе для рождения детей не было никаких разумных условий.
Семья Тишковых снимала одну комнату в 10 кв. м. на земляном полу у чечено-ингушей. Хозяйка Фатима управляла саманным домом. В такой же небольшой комнатенке ютились на соломе земляного пола одиннадцать ее родных детей. Но в том доме были и другие комнаты. Спальня Фатимы – скромная коморка, но пол дощатый, крашеный. В комнате без окон – табурет и кровать, покрытая протертым стареньким ковром с оленем на рисунке. Еще была кухня. Она представляла собою низкое помещение с глиняным подобием очень низкой печки. Вместо окон – пустые квадраты, в которые заглядывали листья виноградной лозы. На кухне воровать было нечего, поэтому она одновременно служила и верандой. Фатима разжигала печь кизяком и хворостом, найденным в горах. Накаляла до красноты огня. И прямо на раскаленном глиняном поле быстро и ловко пекла тонко раскатанное тесто. Получались лепешки. Там же на кухне она иногда разводила большой костер, чтобы варить хинкал. Это готовилось еще проще. В большом кагане часа два кипели бараньи кости. И после в бульон забрасывались нарезанные кубиками куски тугозамешанного теста. В доме Фатимы жил, кроме постояльцев, древний дед с историческим именем Гамлет. Его комната всегда запиралась на ключ, но пахло оттуда эвкалиптовой свежестью горного чебреца. Дед почти не говорил. Но его часто звали в гости другие жители города Орджоникидзе – то на свадьбу, то на дни рождения, то на похороны. Гамлет получал самое почетное место среди других аксакалов. Когда женщины приносили в мужскую комнату плов или жареного барана, дед хитрил. Выбирал самый большой кусок мяса. Он слегка надкусывал его и прятал в огромные рукава своей бурки, а когда приходил домой, ребятня уже ждала деда у порога. И Гамлет доставал по очереди каждому недоеденные косточки с мясом к восторгу внуков.
Один раз в неделю с утра появлялся муж Фатимы Аслан. Вот тогда то и открывалась самая главная в доме кунацкая комната. И Василий, и Тамара могли видеть в проеме двери, как там все интересно устроено. Две роскошно убранные кровати были всегда идеально застелены кружевными шелковыми накидками. Горы пуховых подушек возвышались над ними. По стенам развешены богатые ковры персидской выработки, но и они не были так ценны, как прикрепленные к ним серебряные рога, мечи и другие украшения. У Фатимы голос становился вдруг сладкий и ласковый, тотчас она брала серебряный кувшин и сама шла за чистой водою на горный источник. И уж из той хрустальной воды готовила кофе, как любил Аслан. Гоношилась с пловом. А потом на растительном масле жарила национальное блюдо – уголки. Тонко раскатанную лепешку она посыпала сахаром, складывала вдвое и еще раз раскатывала, резала на треугольники и жарила. Дети мгновенно съедали это угощение.
Аслан приезжал только раз в неделю. Но никогда не предупреждал – когда. Это являлось сюрпризом и наукой для жены. Этакий элемент внезапности. У чечена было еще 6 жен, к которым он ездил по очереди. Возможно, он выделял какие-то средства на прокорм семьи.
Но они не были главным доходом.
А жила семья Фатимы тем, что после того, как наступала темнота, дети ее брали довольно большие мешки и шли воровать яблоки в колхозный сад. Они возвращались очень поздно. А днем Фатима продавала эти яблоки на базаре. На вырученные деньги, мать покупала детям широкие круглые хлебы, и, придя домой, рвала их кусками, бросая каждому полуголому чумазому своему ребятенку, как собаке.
Когда Томка жарила на маленькой плиточке котлетки, обязательно за нею следили несколько горящих голодных детских глаз, и, не успевала она жалеючи, отдать котлетку детям, ее проглатывали в неостывшем виде.
Туалет был один. Он представлял собою две доски и под ними ведро. Рядом стоял кувшин с водою для мытья рук вместо мыла. Фатима туалетное ведро выливала в арык – неглубокую канавку, прорытую вдоль улицы. Канавка текла за город. Они прорыты по всему Дагестану такие канавки. И ведут в реки Каспийского моря. В них водились раки и другая живность, которую дети вылавливали и пекли на углях.
***
К зиме в Орджоникидзе приехала из Сибири Валентина.
- Сама на шее у Василия сидишь, и еще второго ребенка повесить хошь! – упрекнула она Томку, глядя косо на ее круглый животик, – Не надо второго то! Не надо! Хватит и одного!
- Угомонись, мать, - ответил Василий, - теперь то уж точно должен быть мальчик!
- Вот уж всю то кровь вы мне выпили. Всю молодость загубили… - Валентина скорее вставляла эти выражения для связки слов, поэтому молодые не сердились.
И Томка ничего не ответила. Она старалась из всех сил. Но свекровь ее явно недолюбливала.
А потом в Орджоникидзе вдруг пошел снег. Высокие горы вокруг города берегли и хранили каждую опадавшую на землю снежинку, не давая ветру менять ее полет. Огромные хлопья падали ровно, красиво, основательно и вдумчиво. Точно невидимые многорукие великаны на ладошках опускали их бережно на землю, любуясь и разглядывая неповторимую прелесть каждой.
Раздвигая эти прямолинейные занавеси снега, Томка сама дошла до роддома. Родила в 8 часов утра быстро, не мучаясь.
- У вас девочка! Счастливая! В рубашке.
- Девочка? – огорчилась Томка, - посмотрите внимательнее, точно девочка?
- Ну конечно, девочка! – подтвердила медсестра Зухра, подняв перед матерью младенца. Девочка сморщила личико. Спинка длинная. Ножки коротенькие. Ни дать ни взять – Макаровна! Томка с болью отвела глаза, - ты мамочка, отдай мне рубашку то! Отдай! У твоей дочки потом и судьба счастливая сложится.
- Возьмите, - ответила Томка и ушла в послеродовой спокойный сон.
В тот день Василий с Валентиной сильно напились с горя, что родилась девочка, а не мальчик.
Валентина снова впала в депрессию и, заливши глаза «вусмерть», откопала где-то пеньковую веревку, пошла к роддому вешаться.
Повеситься ей не дали. Веревку отобрали. Обругали матом. Уложили спать.
Четыре дня девочку держали под колпаком. А Томка «захлебывалась молоком». И молоко все пребывало. Наконец, ей принесли маленький сверток. Томка заглянула в него и улыбнулась:
- Танечка! – позвала она девочку. Но та не открыла глаз, - Наташа! – девочка поморщилась, - может, тебя назвать Леночка? Аленушка?
Но девочка продолжала молчать. Крупная, больше 4 килограмм, она была белокожей с черным чубчиком на макушке. Полная. Белая. Совсем не похожая на всех остальных детишек чеченок и ингушек, красненьких и сморщенных черноглазых мальчиков и девочек, родившихся в те же дни. Томка боялась, только одного, что глаза у дочки могут быть такие же маленькие и зеленые, как у Макаровны.
- Танечка! – снова потеребила она дочку по щеке.
Девочка поморщилась. Так и лежала рядом, не прикоснувшись к груди, пока Зухра не показалась в проеме:
- Ну что, покормила?
- Погодите забирать, еще пару минут! – попросила Томка. И тут дочурка открыла на нее огромные синие круглые глаза на пол-лица.
- Господи! Светы! Спасибо вам, ангелы небесные! Красавица моя, - чуть не заплакала Томка от радости, - хоть глаза то нормальные!
***
Работа в «Дагестанской правде» была похожа на долгую веселую кавказскую песню. По заказу партии и правительства в малых регионах должно было быть столько же писателей, сколько в России. Но как им было объяснить, партийным работникам, что малословный язык кавказских аулов не способен был даже к полноценному переводу?!
Были смешные случаи с озвучкой фильмов для местного населения. К примеру, в ленте «Человек с ружьем» Ленин выступает на броневике и долго, минут так десять, агитирует рабочих экспорприировать экспорприаторы. Все эти понятия в языке отсутствовали.
- Вах! – сказал Ленин, - воскликнул переводчик. И полный зал зрителей зааплодировал.
Есть и казусные слова, такие как «дркап!».
- Что такое дркап? – спросил Василий у Гамлета однажды, когда тот разомлел от сытного плова и пребывал в отличном расположении духа.
- О! Ответил старый Гамлет, - Дркап – это значит, я желаю тебе, чтобы в твоем доме всегда было много мяса! И вкусный плов! Я желаю тебе, чтобы стада твои множились каждый год вдвое! Чтобы жена не изменяла. Чтобы сыновья росли под стать тебе. Чтобы плодил виноград. Чтобы песни о тебе слагали поколения…
Гамлет говорил еще с полчаса, что такое «дркап». А еще он рассказал Василию про аул Кешка и аул Карата, в котором родился. В Кешке варили мясо три часа, а потом выбрасывали собакам. И с упоением пили бульон. А в Карата – Мясо варили полчаса, оно не успевало отдавать свою сочность и полезность бульону, который выливали собакам, а мясо с упоением ели. Аул Кешка был на вершине горы. А Карата внизу. Так и повелось, что всегда враждовали они по этому кулинарному признаку. И вражда была долгой и кровной…
Но вражда официально была запрещена, как впрочем, и многоженство, и колхозное воровство. Однако, предприимчивый кавказский народ не спешил менять традиции. И приспосабливался к советской власти кто как мог. В Дагестане только официально зарегистрировано более тридцати языков. Но в каждом Ауле свой язык. Говорят, Аллах, когда раздавал людям наречия, споткнулся о горы Дагестана и, рассердившись, выбросил все оставшиеся языки в долины и ущелья. Вот и умножьте поступления на союз писателей каждого языка. «Литераторы» Дагестана быстро усекли, что можно получить при таком раскладе и доходы от книг, и славу и почет с орденами и медалями. Они не утруждали себя складыванием рифм. Приносили уже якобы переведенные стихи на русский язык. Эта «халтурка» называлась подстрочным переводом или просто подстрочником.
Поэтов и писателей очень почитали на Кавказе. И они множились с геометрической прогрессией.
Однажды на стол Василия Тишкова попал подстрочник Гасана Рабаданова – знаменитого тамошнего писателя. Все в редакции уже отказались от перевода подстрочника с даргинского языка на литературный русский. Василий бегло просмотрел содержание о том, как горец шел в горы в гости и дошел. Он скомкал рукопись, выбросил в урну.
Сел. И с нуля написал новый рассказ с изумительным языком, ошеломительными описаниями природы, с новым сюжетом. И новой мудростью.
Рассказ «Батырай в гостях» вышел в ближайшем номере Дагправды на полосе литературно-художественного альманаха «Горный родник».
И сразу же после продажи первых номеров, в редакцию ворвался разгневанный даргинец в бурке.
- Кито переводиль мой раскасъ? – гневно сверкая глазами и потрясая костяным посохом с серебряным наконечником, возопил он.
- Он! – тут же показали ребята в отделе прозы на Васю Тишкова.
Гасан Рабаданов подошел к бесстрашно и весело глядящему на него Василию:
- Откуда ти узнал, что я именно это хотел сказать? Всю редакцию приглащяю в ресторан!!!
Такие случаи были скорее закономерностью, чем случайностью, пока Василий не схлеснулся с Расулом Гамзатовым.
Их встреча была неизбежна.
Главный редактор Зеленин дал задание Василию отправиться на встречу с кандидатом в депутаты Верховного совета СССР Расулом Гамзатовым:
- Ты живешь рядом, езжай сразу домой, там будет встреча Гамзатова со слушателями, заодно напиши отчет об этом собрании.
Василий и написал. Все, как полагается, всю речь Расула, разбив ее на главное и второстепенное. Оформил красивыми его выводами.
Речь опубликовали.
- Кито писал мою речь? – ворвался недоуменный Расул на следующий же день в редакцию.
- А что это и так не видно? Я тут поэт. Это он писатель, - ответил привыкший к визитам горцев Геннадий Денисов.
- Это ти, Василий Тишков?
- Я Василия Тишков.
- Чито ти наделал?
- Я разве что-то не так написал?
- В том то и дело, что так! А что я теперь буду людям говорить? Ты опубликовал мою речь! Мне ведь теперь нужно будет придумывать новую речь!!!
Встреч с Расулом было несколько.
Однажды Тишков делал четвертую полосу, что являлась поэтической, и Расул принес стихи в эту подборку. Одно из них называлось «Журавли». Стихотворение было длинноватым и не совсем точным. Василий долго не понимал – что в нем не так. Потом отредактировал. Сильно сократил. Вместо слова джигиты поставил солдаты, и все встало на место. С тех пор каждый житель России знает это стихотворение после редакции. А до литературной правки оно выглядело по-другому:
«Мне кажется порою, что джигиты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в том бою врагом были убиты,
А превратились в белых журавлей…»
Василий пришел домой и сказал:
- Тамара! Расул сегодня принес интересное стихотворение! Прочти! И, мне кажется, из него выйдет прекрасная песня, если первый куплет сделать еще и последним. Повторить рефреном. Как?
Тамара заканчивала шить платьице для старшей Оли. Она поставила ее на тумбочку, потому что в комнате места было очень мало. Оля стояла, глядя на отца с достоинством «первой красавицы королевства». Черные кудряшки. Большие круглые синие глазищи. Маленький ротик и пипка – нос. Ни дать - ни взять классическая неваляшка!
- Ух, какая! – воскликнул отец с восхищением.
Ольга тогда еще совсем ничего не говорила. И тайной надеждой Василия было то, что первым ее словом будет «папа». Но дочь неожиданно гордо ответила, да целым предложением:
- Да, такая!
- Не до песен мне теперь, - ответила Тамара, - второй то дочке имя дать надо. Я ее Танечкой – не отзывается. Я ее Леночкой, Аленушкой, так Оленька тут же бежит. Надо придумать какое-то другое имя. Вот иди в ЗАГС и зарегистрируй. А как назовешь, так и будет.
Василий еще успевал по времени в местное отделение ЗАГСа. Взял справку из роддома и вышел на улицу.
Он подумал, что в стране витают новые тенденции и модные имена. Вот у Сталина дочь Светлана. У Хрущева тоже Светлана. Вспомнил еще и мать своего деда тезки Василия. А чем хуже писатель Василий Тишков?
Так и записали в метрике Светлана. Пришел домой Василий. Показывает жене.
- Ой! Светлана! Как хорошо назвал!
А у дочки в это время у второй, которую назвали Светланой, волосы стали из черных почти белыми. Поменяли цвет. Удивительный факт. Но, бывает и такое!
Стихотворение Расула было опубликовано.
А на утро, только открылась редакция, на пороге грозно стоял Расул и ругал отца:
- Чито ти наделал? - И улыбался своей обаятельнейшей улыбкой.
- Я дал твоей песне крылья!
И так продолжалось практически каждый раз после его публикаций под редакцией Василия Тишкова.