Зачем я пишу? Стоит ли писать вообще

Вид материалаДокументы

Содержание


Это только начало пути
Читая библию
Русский язык
Памяти поэта
Тень байрона
Картина в.д. поленова
Замок святого грааля
Подобный материал:
1   2   3   4

    * * *

    Как в садике все пожелтело!

    Паук на карнизе повис,

    И яблока гладкое тело

    Стремительно падает вниз.

    В какие-то горькие бездны

    Летит потревоженный плод,

    И вкус его кисло-железный

    По мокрому саду плывет.

    Январь, не морозь эти ветки,

    Не жги их своей белизной!

    Колотится сердце, как в сетке,

    В заснеженной клетке грудной.

    В скрипящей такой и хрипящей,

    В знобящей такой, в хрящевой,

    В два пальца привычно свистящей

    В пустынной ночи мировой.

    И в садике все пожелтело,

    И с миром все призрачней связь,

    И яблока гладкое тело

    Стремительно падает в грязь.


* * *


Как быстро ласточки летают

Под небом, выжженным дотла!

Они щебечут и не знают,

Как ноша жизни тяжела.


И в этом небе бессловесном,

Заполонившем весь простор,

Напоминают «птиц небесных»,

Своих евангельских сестер.


Осины спят на косогоре.

В лесах сосновых тишина.

Я верю в то, что не для горя

Жизнь хрупкой ласточке дана.


И это легкое паренье

Под этим небом дорогим

Напомнит мне стихотворенье -

Неуловимое, как дым.


* * *

Дайте мне запах сирени да сиплого неба кусок,

Веток дрожащие тени да ржавый сосновый лесок.


Дайте мне шум кислорода, грача ошалевшего крик,

Дайте мне волю народа и вещий мне дайте язык.


Дайте мне только дыханье, подкожный безудержный зов,

Дайте уйти от жужжанья и тиканья черствых часов.

Если б не этот корявый, молочный полуночный страх,

Я б эту землю как славу носил на бессильных руках.

Я б эти вольные реки да эти крутые холмы

Словом прославил навеки среди узаконенной тьмы.


ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО ПУТИ

* * *


Светлый ангел пронзит синеву,

Растворится в немыслимой глуби.

Теплый ветер затреплет листву,

Шевелюру травы приголубит.


И почувствуешь кровью своей

Притяженье небесного свода.

Ощутишь, что с годами темней

И загадочней тайна природы.


И не страшно навеки уйти

В эту мокрую, горькую глину -

Это только начало пути,

Аквилон, продувающий спину.


Это только подземная мгла,

Это света полдневного малость,

Это только стальная игла,

Что в промокшем стогу затерялась.

* * *


Оглушит листва трепетаньем своим,

И в шорохе сонного сада

Услышишь торжественный Ерусалим -

Симфонию Вышнего Града.


Там светлые струи несут паруса,

Там каждый сверкает кирпичик,

И знает душа, что на те чудеса

Земных не хватило бы спичек.


Уйти бы, покинуть постылый предел,

Умчаться на крыльях эфира

Туда, где сверкают звездой на воде

Врата невесомого мира.


Туда, в этот светлый, небесный приют,

В высокие эти чертоги,

Где светлые ангелы тихо поют,

    Где сходятся мира дороги.

* * *

Слышишь ангела песню в ночи?

Видишь, мчится посланник крылатый?

Восковое дыханье свечи

Тихо тлеет над бездной разъятой.


Как нам страшно в нее заглянуть!

Там такие зияют глубины!

В невесомую бездну шагнуть -

Это лучший удел для мужчины.


Сделай шаг, и тебя обоймет

Тот поток, что не врет, не лукавит.

Светлый ангел под локоть возьмет

И к Небесному Дому доставит.


* * *


Дайте мне горстку холодного снега -

Белый комок да к больному виску,

Чтобы припомнить трещанье ковчега

И араратскую злую тоску.


Вспомнить корявые эти деревья,

Мертвых смоковниц заснеженный ряд -

Дышит в ладонь мировое кочевье,

Белой вершиной блестит Арарат.


Только бы этот родной, ноздреватый,

С ним бы, скрипучим, и ночь коротать,

Не разгрести злополучной лопатой,

Слишком глубок он - до дна не достать.


Кровью венозной на сумерки хлынуть,

Чтоб оросить этот выпавший снег.

Как он колюч, да из сердца не вынуть -

Остановившийся Ноев ковчег.

ЧИТАЯ БИБЛИЮ


Я тебя никогда не забуду,

Иудейский трепещущий сад.

Золотое словесное чудо:

«Ханаан, Узиил, Арфаксад».


Где соленый прибой негодует,

Где купается в море звезда,

У прибрежной осоки колдует

Горбоносых пророков орда.


Совпадение ритма и метра

Достоянием сделав своим,

Ветер дует. А песенка ветра:

«Алмодад, Ифамар, Мицраим».


Чудный мир первозданен и светел.

Спят маслины. Шумят тополя.

« Амрафел!» - объясняется ветер.

« Иссахар!» - отвечает земля.

* * *


Роднее говора и пристальнее взора

Не осознать уже, не вынести тебе.

Мелькают луковки Покровского собора

В хрустальном озере, в мятущейся судьбе.


Нежнее каменных уступчивых пролетов,

Как в день творения, нежна и хороша,

В подземной сырости и в облачных высотах

Чиста как зеркало прозрачная душа.


В голодном логове, в ребяческой берлоге

Томится, бедная, стенает и вопит,

И все ей холодно, мерзлячке, недотроге,

И в горле ком стоит, и воздух перекрыт.


Живет замшелыми, поруганными днями,

Кристальной верою и выдержкой тугой,

И праславянскими вплетается корнями

В песок истории, в суглинок дорогой.


Вот в эту мокрую, сырую, горевую,

С которой мучаться, дышать и вековать,

И верить на слово, и врать напропалую,

С колен ослабленных который раз вставать.


* * *


Между рамами дохлые мухи,

А за рамой - белесый рассвет.

Далеко нам до полной разрухи,

Хоть и много печальных примет.


Как снежинки скрипят на морозе!

Как беснуется ветер крутой!

А от русской возвышенной прозы

Кто-то ключ потерял золотой.


Нет ключа. Не откроется дверца.

Вместо Слова - назойливый крик.

Не получит душа иноверца

Этот снежный, суровый язык.


Своевольный, мучительный, яркий,

Весь еловый, сосновый, сквозной,

Словно солнце весеннее - жаркий,

Словно реки зимой - ледяной.


Ну а мне остается дремота

Да постылая пена у рта,

Вместо трепетной мысли - зевота,

И на тысячу лет немота.


Мне в постылой возне захлебнуться,

Прикусить неискусный язык,

С верным словом своим разминуться

И обжечь неумелый кадык.


И почувствовав гомон железный,

Через ширму опущенных век

Ощутить, как несется над бездной

Девятнадцатый сказочный век.


И слова, прозвучавшие прежде,

Серебром заблестят вдалеке,

Не оставив ни сна, ни надежды,

Ни синицы в озябшей руке.

* * *


Но в полдень мартовский тебя обнимет дрожь.

Ты вдруг опомнишься - туда ли ты идешь?

Повсюду улицы, унылые дома,

И жизнь сутулится, как улица, сама.


Куда деваться мне, полдневному лучу?

Кричать читателю я в ухо не хочу.


Кричать не хочется, я к звону не привык,

К тому же вырвали лукавый мне язык.


Бухарской розою не слишком я пленен -

Я русской прозою навеки окрылен,


Замерзшей веткою, что видится в окне,

Грудною клеткою, скрипящею во сне.

Какого дьявола я взялся за перо?

Где лира звонкая, где вечное добро?


Где лира звонкая, умелые персты?

...Лишь над обломками гуденье пустоты.


* * *


Боль в голове, стукотня в перепонке,

Гулок и резок трамвайный звонок,

Крылышки мухи мучительно тонки,

Бедный кузнечик до нитки промок.


Падает желудь в траву дождевую,

Словно десантник на Афганистан.

Здесь ты почувствуешь скорбь мировую

В каждом паденьи резного листа.


Спеть бы по-старому, да надоело,

Спеть бы по-новому, да тяжело -

Знаю, что слово - тяжелое дело,

Горькой оскоминой губы свело.


Черной тоскою гудит в альвеолах,

Рвется наружу с воздушной струей,

Крутится вихрем незрелых глаголов

С вечной истомой язычно-зубной.


Что за тоска, что за муки Тантала

Неиспеченое слово ловить.

Это Эвтерпа пришла и сказала:

«Хочешь, не хочешь, давай говорить».


И на траве по-осеннему чистой,

Там, где опавшая вянет листва,

Отблеск увидишь росы серебристой,

И заиграют на солнце слова.

* * *.


Надоедливый шепот и шорох,

Скрежетание кости сырой,

И бумаг обстоятельный ворох,

И снежинок полуночных рой.


Так проходит на скорую руку

Недобитый январский денек,

И внимаешь опавшему звуку,

И читаешь судьбу между строк.


Так зачем от себя ты скрываешь,

Что беседу ведешь с дурачком,

Что на собственных нервах играешь,

Словно скальпелем, острым смычком?


Что в постылую зимнюю стужу,

Где свинец оседает в крови,

Невозможно пробраться наружу

Из чертогов земной нелюбви?


Здесь когда-то мы клятвы твердили,

Здесь мы каялись в смертных грехах,

Но покрылись мы облаком пыли,

Заблудились в своих тупиках.


Но глотаешь ты жабрами страха

Запечатанный лед января,

И дырявая эта рубаха

Ближе к телу, поскольку своя.


И сквозь долгие-долгие годы

Ты сумеешь в себе пронести

Это сладкое чувство свободы

И высокое чувство пути.


И в заплеванном этом пространстве,

Где царят уркаган и торгаш,

Счастлив будешь своим постоянством

И свое ремесло не предашь.


Затаив обнаженные слезы,

Там,где воздух пропитан свинцом,

Ты напишешь суровую прозу

С ослепительно ярким концом.


РУССКИЙ ЯЗЫК


Молодой, коренастый, зеленый,

Как ты быстро прорвал перегной -

Голубой глубиной окрыленный,

Слишком дикий и слишком родной.


В черноземе по самые плечи,

Рвешься в небо упрямой листвой,

Отстранив иноземных наречий

На корню одичавший привой.


Как ломали тебя и давили!

Прижимали листвою к земле.

Шевелил ты ветвями тугими,

Выпрямлялся в поруганной мгле.


Каждой веткой - погнутой, побитой

Первозданные ловишь струи,

И вплетаются в землю санскрита

Праславянские корни твои.


Литераторов бойкие стайки

Реют в кроне твоей дотемна.

Так в саду одряхлевшей хозяйки

Разрастется порой бузина...


МУРАНОВО


Осеннего дождика всхлипы.

У озера - шаткий настил.

Я видел столетние липы,

Которые он посадил.


Я видел дрожащую стаю

Берез на пологом холме.

Какая-то строчка простая

Вертелась в усталом уме.


Казалось, что все это снится -

Усадьба, где нет ни души.

На ветке свистела синица

И кто-то ей вторил в тиши.


Здесь кроется день мой вчерашний

И то, что случится со мной.

Не будут мне звездные пашни

Милей, чем суглинок родной.


Другими не станут святыни.

Не стоит на время пенять.

Судьба наша - в сумрачной глине.

И как мне его не понять,


Когда ни о чем не жалея,

В усадьбу он прибыл, как в скит,

Где темная эта аллея

Классическим ямбом звенит.


ПАМЯТИ ПОЭТА


1


Всем ветрам говорила «люблю»,

Повисала над бездной разъятой.

Всю-то жизнь на краю, на краю,

В полушаге от смерти щербатой.


Всю-то жизнь напролом, напролом,

И, согнувшись от тяжкого груза,

Застонала за левым крылом,

Надорвалась охрипшая муза.


Сиплый ветер в борьбе изнемог,

Гонит грузные волны на Каме,

И взлетает фабричный дымок,

И на запад плывет с облаками.


2


Снова осень, ковыль, бездорожье,

На пригорке маячит репей,

И доносится песня острожья

Аж до самых киргизских степей.


И до боли знакомые звуки

Затихают в ночном серебре.

Надвигается Время Разлуки.

Черный город растет на бугре.


Надвигается время Ухода.

Черный ангел летит над страной,

И надрывно гудят пароходы,

Окаймленные камской волной.


ТЕНЬ БАЙРОНА


Словно туча, сгущается день,

Все сильнее назойливый ветер.

Это кто - человек или тень

Ходит-бродит в шотландском берете?


Как он пристально смотрит вперед!

Что он видит? Подобие славы?

Дремлет в море трехмачтовый флот -

Это гордость великой державы.


Вновь манят золотые края,

Где блаженствует вечное лето.

Где же лучшая песня твоя?

Не допета она, не допета.


Вспоминает - в обугленной тьме,

Позабыв про моря и штурвалы,

Он стоял на широкой корме

И смотрел на знакомые скалы.


Среди скал, там, где нет ни души,

Не нашли б его происки трона.

Посмотри - догорает в тиши

Золотая звезда Альбиона!


Догорает родная звезда,

За эпохой проходит эпоха.

Остается морская вода,

Эти скалы, покрытые мохом.


Остается лишь имя в ночи,

Тонкий голос, что ищет ответа.

Только имя... Кричи не кричи -

От звезды все слабее лучи -

Лишь Поэт окликает Поэта.

КАРТИНА В.Д. ПОЛЕНОВА

«БАБУШКИН САД»

Помнишь бабушку с ветхой клюкой?

Тихий сад, на виденье похожий?

Тает в воздухе чистый покой,

Каждый кустик я чувствую кожей.


Я ведь тоже был в этом саду!

Я бродил по тенистым аллеям.

Помнишь, звезды тонули в пруду,

Перемазавшись облачным клеем?


Вот он, вот он, потерянный рай!

Что скрывать - я узнал его сразу -

Этот звонкий сияющий май,

Эту гордую белую вазу.


Эти клумбы ... Какая беда

Развела меня с ними навеки?

О, как пахла тогда резеда -

В золотом девятнадцатом веке!


Этот запах смогу ли забыть,

Эту вазу с ее белизною?

Но порвалась тончайшая нить

Между сказочным садом и мною.


Что осталось? Ни запах, ни звук

Не спасут обнаженные нервы.

Слишком поздно родился ты, друг.

Прозябай же в своем двадцать первом.


* * *


Это имя дворяночки дикой

Породнилось с лесной ежевикой,

Захватившей заброшенный сад.

Всю -то почву родного романа

Проросло это имя - Татьяна,

Заслоняя усадьбы фасад.


А вторая была своевольней

И судьбою своей недовольней,

В темном гроте, как искра, горя.

Где ты, где, вдохновенная Вера?

Мне не жалко того офицера -

Жалко лошадь, погибшую зря.


Ну а третья была величава.

По ночам ей мерещилась слава,

И симбирский трещал соловей.

Где обрыв и широкая Волга,

Пела арии юная Ольга -

Итальянка средь русских полей.


А четвертая в горестной муке,

Заломив обнаженные руки,

Разрешала семейный вопрос.

Что осталось ей? Воздух бесслезный,

Отвратительный свист паровозный,

Мясорубка постылых колес.


ЗАМОК СВЯТОГО ГРААЛЯ


Ночь спустилась на дальние дали.

Звездной пылью усыпана высь.

Чудный замок святого Грааля

В опрокинутой бездне повис.


Там Последний Предел мирозданья.

Дальше нет никого, ничего.

Неземное исходит сиянье

От бесчисленных башен его.


И ведут ледяные ступени

В Бесконечность, в Ничто, в Никуда.

Здесь блуждают забытые тени

И прошедшие бродят года.


Посреди обветшалого хлама,

В темной комнате с тусклым окном

Словно кукла, Прекрасная Дама

Опрокинута в кубок с вином.


Рыбой пойманной плещется в кубке,

И вздыхает во тьме тяжело,

И тяжелые, мокрые юбки

О холодное трутся стекло.


Бедный рыцарь в пробитых доспехах

Доскакал до небесной стези,

И, забыв о любовных утехах,

Захлебнулся в кровавой грязи.


Бедный рыцарь! Тебя обманули!

Этот замок - мучительный бред.

Здесь столетья стоят в карауле,

Здесь проходят орбиты планет.


Смертный гул пробегает по коже -

Хрупкой жизни постылый удел.

Что ж тебя так томит и тревожит

Этот самый Последний Предел,


За которым ни песенка птичья,

Ни шарманка уже не слышна,

Только годы меняют обличья

И мотает клубки Тишина.


И трепещет пронзительный воздух

Над зубцами высокой стены,

Где рассыпаны ржавые звезды

Под щитом равнодушной луны.

* * *


О чем ты вечно плачешь,

Чем маешься, душа?

Кого ты озадачишь,

Над бездною шурша?


Нелегкая задача -

Извилины пути

От каторжного плача

До светлого «прости».


К чему все это было -

Трепещущий листок,

На склоне, у обрыва,

Погнувшийся мосток?


Полуденное мленье

Застенчивых стрекоз,

Паренье и паденье

На высохший овес?


Ликуй, душа щеголья,

Взмывай в шальную высь!

На горе своеволью

Приволью покорись.


Пока густое лето

Листвой не отшуршит,

Пока громады света

Рождаются в тиши.


И летнего обмана

Дрожащие лучи

Октябрьским туманом

Не спрятались в ночи.


И в сумрачную слякоть,

Где ветер ветку гнет,

Ты будешь долго плакать

Среди родных болот.


О вьюге-круговерти

На сумрачной земле.

О юности. О смерти.

О Фульском короле.


* * *


Мне б щекою к тебе прислониться,

Перламутровый сон наяву.

Чудо-Индия, яркая птица!

Ты на крыльях несешь синеву.


Словно легкая песня щеголья,

Мой сквозной, перепончатый стих.

Я сегодня брахман своеволья,

Махараджа желаний своих.


Днем ли суетным, ночью ль угрюмой -

Вижу я в очарованных снах,

Как мои первозданные думы

Проплывают на белых слонах.


Но милее родимое чудо,

Что забыть никогда не смогу -

Златокудрая русская удаль,

Песни-пляски на мертвом снегу.


Полнокровный морковный румянец,

Торжество полоумного льда,

Этот вечный полуночный танец,

Громогласный полет в Никуда.


И увидеть дана мне отрада,

Как витают над миром скорбей

Попугай из индийского сада

И российский родной воробей.

* * *


Вечный узник печали вселенской,

На какой-то забытой реке

Тонкой палочкой пишет Флоренский

Золотые слова на песке.


Все выводит неясные знаки

Мановеньем легчайшей руки.

А в деревне бранятся собаки

И вповалку храпят мужики.


Здесь твоя поселковая проза

Ходит-бродит в рубашке цветной

Да хмельной председатель колхоза

Прославляет свой день выходной.


В луже плещется нимфа нагая,