Зачем я пишу? Стоит ли писать вообще

Вид материала

Содержание

Илья муромец
Сквозное дыханье природы
Мертвая бабочка
Летняя гроза
Акация в одессе

Подобный материал:

1 2 3 4

болотным поэтом.

В томительном сне изнывает душа.

С потухших небес осыпается краска...

« О Боже! Как хрупкая жизнь хороша!

Куда ни посмотришь - болотная ряска».

* * *

Как ты в храме своем наследил!

То не снилось и Спасским воротам.

Помнишь, в мягких сапожках ходил

По кремлевским углам-поворотам?

В сотый раз начиналась война -

Ты бежал, обезумев от страха.

Как менялись твои имена!

Оставалась лишь вечная плаха.

Гнев Ивана, жестокость Петра

Да Иосифа ложь и коварство...

Как ты легок, удар топора -

Золотой аргумент Государства!

Разудалые будни у нас -

Свальный грех да охальная пьянка.

Бросит грамоту Тайный Приказ -

«Будет сделано», - скажет Лубянка.

Паханы упиваются всласть:

«Лох поганый, продерни в натуре...»

Стережет разжиревшую власть

Богатырь в леопардовой шкуре.

Генеральный ты наш секретарь!

Заправила кампании мерзкой!

Не покается нынешний царь,

Не придет в монастырь Белозерский,

Не падет, как смиренный монах

На колени под образ иконный.

«Грешен аз, - не воскликнет в слезах -

Пес смердящий, царек беззаконный...»

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

Для того ль тридцать лет и три года

Ты лежал на облезлой печи,

Чтоб веселое слово «свобода»

Растворилось в валютной ночи?

Для того ль молодецкая сила

Громыхала в бою полевом,

Чтоб чеченская пуля сгубила

В мусульманском ущелье кривом?

С каждым днем богатеет Маммона.

Ну а ты - за его пятаки -

В леопардовой шкуре ОМОНа

Охраняешь дворцы-сундуки.

Во дворе - лебеда да полова.

Разбрелась саранча по стране.

Ах ты русский мираж Васнецова!

Растворись в третьяковской волне!

Что гордиться замшелою славой,

Темной силой родимых кровей?

Слышишь, как над погибшей державой

В пальцы свищет разбойник кудрявый,

Врет с три короба твой Соловей?

* * *

Сверкнет надо мною стозвездный чертог

И в темном дыму растворится.

И темной России загадочный срок

Не ведаю, сколько продлится.

Я помню, в кулак задувала зима,

Мы ехали во поле чистом,

И нас охмуряла раскосая тьма

Татарским заливистым свистом.

Каленые стрелы туда и сюда

Летали в ночи бестолково,

На крыльях совы трепетала беда,

А поле звалось Куликово.

Покуда Иванушка, весел и горд,

Пел песню о русской зевоте,

В немецких ботфортах явившийся черт

Построил дворцы на болоте.

И пенное кружево в кружки лилось

На радость ученому миру.

Свинцовое море кололось и жглось

Об острые шпили ампира.

Но темную землю нельзя превозмочь.

Среди мирового кошмара

Колючею тьмой занавесила ночь

Зеркальную гладь Светлояра.

И все тяжелей, все безвыходней мгла.

Но глядя в притихшую воду,

Какой-то прохожий узрел купола,

И сказка явилась народу.

С тех пор и тревожит заблудший народ

Какая-то тайная дума.

Сверкает в ночи ледяной небосвод

И в зеркало смотрит угрюмо.

* * *

Все суровей родимая мгла,

Дни настали смурные такие...

Если правда в России была,

Значит, звали ее Евдокия.

В Новодевичьем - сумрак икон.

У святых отрешенные лица.

И кладет за поклоном поклон

Неприметная с виду черница.

Две березки склонились к окну.

Пахнет воском и ладаном росным.

Не нарушит она тишину

Тайным умыслом, помыслом злостным.

Растворяется суетный звук,

Просочившийся в храмины эти.

Ряса, четки да черный клобук -

Это лучшая доля на свете.

И пускай целый день напролет,

Обезумев от пьяного гнева,

В кабаке развлекается черт,

Повернувший Россию налево.

Свищут флейты, проходят полки,

Реют флаги голландского флота,

И не снятся ему мужики,

Утонувшие в финских болотах.

И куда это нас занесло!

Все смешалось под пологом млечным!

Пусть всесильно вселенское зло,

Но и вера в добро бесконечна.

Вырастают в тиши купола.

Золотая цветет Византия.

Если вера в России была,

Значит, звали ее Евдокия.

* * *

Встанет в горле русская зима -

Как постыли ранние морозы!

А на крышах снежная чума -

Белые ступенчатые лозы.

Здравствуй, здравствуй, зимний виноград

С ледянистой мякотью заштатной -

Воплощенье горя и утрат,

Воплощенье жизни непонятной.

В этом заколдованном плену,

Где застыло всякое движенье,

Я минуты долгие тяну,

И земля дрожит в изнеможенье.

И дрожит замерзшая листва,

И сверкает ризой золотою -

Все качать пытается права

Перед равнодушной пустотою.

Воют волки и ухают совы,

Что ни день - то пронзительней вой.

Отпирает в амбаре засовы

Бородатый старик домовой.

В бороде его сено с соломой,

И косит настороженный глаз,

И с улыбкой, как старый знакомый,

Он застенчиво смотрит на нас.

Все-то руки в курином помете,

Все-то звуки не знаю о чем,

Но в яичном дворце-развороте

Сводит скулы с утра кирпичом.

То не ветер свистит по просторам,

Рассыпает в амбаре зерно,

Курам на смех, тем курам, которым

Целый век там прожить суждено.

То не хриплая музыка смерти

Закрутилась на Лысой горе -

Это скачут косматые черти

И в два пальца свистят на заре.

И с надсада, с разлада, с распада,

С невеселой какой чепухи

Под свистящий мираж снегопада

Забормочешь шальные стихи.

И невнятное то бормотанье,

Что понятно цветку и звезде,

Превратится в цветное сиянье

И кругами пойдет по воде.

* * *

Черный камень на сердце ношу.

Мне бы бросить его на просторе!

Я пойду да у Волги спрошу:

«Где оставить мне русское горе?»

Ничего не ответит река,

Лишь волной мои ноги замочит.

Видно, слишком тоска глубока,

Раз ни с кем поделиться не хочет.

Тихо тлеет звезда вдалеке,

Ворох листьев роняют березы.

И плывут по угрюмой реке

Безымянные теплые слезы.

Там,где Астрахань спит на жаре,

Где бормочут платаны и клены,

Где гюрза притаилась в норе,

Там становится Волга соленой.

В тех краях невеселый вопрос

Родился на равнине широкой:

«Сколько в Волге потопленных слез?»

Да не меньше, чем волжских притоков.

Как родная река солона!

Не с того ль в прикаспийской пустыне

На волну набегает волна

Не воды, а соленой полыни?

* * *

Где ты, море? Кричи не кричи -

Не увидеть твои очертанья.

Но проснувшись в холодной ночи

Я твое ощущаю дыханье.

Пахнет йодом и солью вода,

Над водой - волшебство голубое.

Умереть, но вернуться туда,

Где безумолчен голос прибоя.

Где, прикрытый туманом сырым,

С каждым годом все с новою силой

Кровоточит отрезанный Крым -

Указательный палец России.

* * *

Под ногами гнилая листва,

В небесах - изможденные тучи.

Затерялись родные слова

В пустоте иноземных созвучий.

Только осень маячит вдали,

Листопадным куражится свистом.

Я стою в середине Земли -

Как былиночка во поле чистом.

* * *

Сюжет для Чехова - заштатный городок,

Где не до смеха нам - ободранный ледок,

Провинциальная заснеженная мгла,

Зима крахмальная и нежная игла.

Пускай все продано - но родина одна.

Пускай не додано - не наша в том вина.

Пусть слово мечется, как в клеточке щегол,

Душа-ответчица, спасение от зол.

Душа помается, оставив эту плоть.

Все истончается - беды не побороть.

Шепнешь «Покедова!» - но тянет между строк

Тот, Грибоедова, отеческий дымок.

* * *

Районный город с грязью и тоской.

Часовенка, пивнушка с нею рядом -

Пейзажик деревенско-городской

С кирпичным надоедливым надсадом.

Над головою росчерки стрижей,

У магазина очередь за водкой,

И на фанерке, возле гаражей,

Все тот же профиль с маленькой бородкой.

На пустыре растет чертополох

И важно ходят наглые вороны,

И каждый выдох здесь, и каждый вдох

Давно пропитан духом похоронным.

И в сиплом горле снова встанет ком,

И не спасут ни знанья, ни таланты -

На площади, где раньше был райком,

Свинцовая улыбка коммерсанта.

И мелкий дождик льет который час,

Как наказанье общему безверью,

Как будто Бог обиделся на нас,

И, уходя, с досады хлопнул дверью.

Считает срок над бедной головой

* * *

Дунет в ухо наглеющий ветер,

Сирой веткой во тьме задрожит,

Затрепещет листвой на рассвете,

Сонной мухой во сне прожужжит.

Только слышен смешок подзаборный,

Тихий свист над больной головой,

Это бродит с трубою подзорной

Тишины трехвершковый конвой.

Реют ангелы над головою,

Трубный голос и ясен, и чист,

А внизу, под замшелой землею,

Слышен дьявольский хохот и свист.

Я брожу по родимому краю.

Ах, как холодно в этом краю!

Ничего я здесь толком не знаю,

Никого я здесь не узнаю.

Как расстроена старая лира!

Но настройщика мне не найти.

На бескрайних обочинах мира

Заметает родные пути.

Все надеешься в светлое чудо.

Пьяный ветер шепнет на ушко:

«Стопудовым бредовым верблюдом

Ты в игольное влезешь ушко!»

Позабудешь былые напасти,

Но зимы неутешен рожок,

И твое непутевое счастье

Засыпает колючий снежок.

* * *

Сиплый голос больной проводницы:

«Провожающих просим уйти».

В привокзальном чаду раствориться,

Позабыть о началах пути.

Сколько тайны в полуночном крике!

Как томительно пенье колес!

Ощутишь, как на сорванном стыке

Зарождается русский вопрос.

Захудалой страны муравейник,

Ты ль меня на забвенье предашь?

За окном лебеда и репейник

Да березовый белый мираж.

За окном обнаженное время -

Видишь, стрелки мелькают вдали?

Гонит ветер крапивное семя

По просторам родимой земли.

Спят в лесу изможденные волки,

Спят лягушки в прогнившем пруду.

Полугрезят колючие елки

И верхушками гладят звезду.

Да и сам ты давно полугрезишь,

И попав в заколдованный круг,

Никуда ты теперь не доедешь,

Никого не обрадуешь, друг.

Оттого ль тебе ночью не спится,

И на фоне стучащих колес

Так печальны слова проводницы,

Что не скрыть затаившихся слез?

* * *

Зерно не молото, заброшено добро.

Смиренье - золото, терпенье - серебро.

Безродной мышкою ты в сумерки глядишь,

За пыльной книжкою всю вечность просидишь.

Смирись со временем, поднявши воротник.

С крапивным семенем, заброшенным в цветник.

С холодной вечностью и с тлением смирись.

С бесчеловечностью, взмывающейся ввысь.

С пустой кошелкою, с тенями на снегу.

С кривой иголкою, потерянной в стогу.

Покуда мучишься, сжимая свой пятак,

Терпеть научишься, смириться же - никак.

Где мгла вокзальная, торжественная мгла,

Зима крахмальная встает из-за угла.

Встает огромная, без грима, без огней...

Такая темная, что нет ее темней.

Пугает голодом и выстрелом лихим,

Постылым холодом, бессилием глухим.

Зерном немолотым, отравленной водой,

Серпом и молотом, непрошенной бедой.

Сулит за сказками медовый пирожок

И шепчет ласково: «Все кончится, дружок».

ВОРОБЕЙ

Как он мал! Как взъерошен и хил!

Как бредет он по первому снегу!

Ни в какие не вложишь стихи

Эту хрупкую волю к побегу.

Сиротливый тщедушный комок

Мокрых перьев и смятого пуха

Семенит по безлюдью дорог

Воплощеньем озябшего духа.

В президенты букашка ползет,

Тараканы в Кремле заседают.

Что ж, живи, коль тебе повезет,

Жди, что снег ненароком растает,

Что дорогу усеют твою,

Словно звезды, небесные крошки,

Что в обещанном кем-то раю

Ты согреешься все же немножко.

* * *

Над нашей дремучей отчизной

Корявые бродят ветра,

И волки глядят с укоризной

На шавок с кривого двора.

Голодные старые волки

Снимают свои ордена

Да воют в ночи втихомолку,

Что гибнет родная страна.

Прошли они трудной стезею.

Забыт их страдальческий век.

Горячею волчьей слезою

Прожгли металлический снег.

Отважно и благоговейно

Они свое знамя несли.

От Волги до самого Рейна

На брюхе они проползли.

А шавки визгливей и гаже

На фоне февральской пурги,

И славят они распродажу

Божественной волчьей тайги.

И ночка темнее нагана,

Где шкуры идут с молотка,

И кость со стола уркагана

Как тайная случка, сладка.

* * *

Мне б уйти от безумного крика

В светлый мир, где в овражьей тиши

С каждым днем все синей ежевика,

Где в болоте шуршат камыши.

Там не слышно крысиного писка.

Там в лохмотьях не бродит беда.

Там кипящая желчь Василиска

Не коснется тебя никогда.

Ну а здесь - ни порханий веселых,

Ни стрижей в золотых облаках.

Лишь Иванушка, дурень и олух,

После пьянки храпит в лопухах.

«Все на выборы! - каркнет ворона,

Приземлясь на замшелый плетень. -

Ты за Аспида иль за Дракона?

Не испорти, дружок, бюллетень».

Сколько здесь нервотрепки и риска!

Сколько визга и фразы пустой!

Наступает пора Василиска -

Юрких ящериц век золотой.

Мне от них никуда не деваться.

Так и вспомнишь вопрос дурака:

«Может, лучше всю жизнь пресмыкаться,

Чем часами глядеть в облака?»

* * *

Что делать мне с тобою, назойливый комар,

Когда над головою сгущается кошмар?

Ночная суматоха, мышиная возня,

И жить уже так плохо, но и не жить нельзя.

И стенка капилляра, больная, дребезжит,

От этого кошмара вселенная дрожит

И бьется по подушке, и брызгает слюной,

И жизнь твоя полушки не стоит ни одной.

А за окошком синим озябшая листва

Качает расписные осенние права.

Кошмарней конституций и липовых свобод

Постылый воздух куцый, берущий в оборот.

Саднит былая рана, и слышен между строк

Изломанного крана журчащий говорок.

Ах, что мне остается на этом пустыре,

Где девочка смеется в затертом букваре?

Где мама моет раму, где все мы не рабы,

Но слишком много срама от выпавшей судьбы?

А что мне остается? И сам не знаю я.

Как вольно мне поется средь этого вранья!

Как вольно мне поется, родимая страна!

Как больно мне дается басовая струна!

И сиплою трубою на фоне тишины

Я плачу над судьбою заложников страны.

* * *

Что за робкая жизнь у меня!

На ветру задрожала осина,

И постылый акцент воронья

Все слышней на просторах России.

Запищит мафиозный комар,

А за ним его шалая шайка,

Прошуршит полуночный кошмар,

Закричит телевизор-всезнайка.

В стоге сена пропала игла.

В смертном вихре кружатся предметы.

За окошком сгущается мгла.

Все прозрачней осин силуэты.

Лишь Иуда качнется седой

И до мерзлой и мертвенной глины

Прикоснется кривой бородой

Под осипшую песню осины.

* * *

Что еще мне осталось на свете?

Одичавшего неба глоток,

И российский поруганный ветер,

И родимый крутой кипяток.

Ничего не осталось мне, кроме

Черных веток на белом снегу,

Таракана в заснеженном доме

Да пропавшей иголки в стогу.

Только ветер свистит по оврагам,

И трясется, почти не дыша,

Недотрога моя, доходяга,

Недобиток, подранок, душа.

Ей-то, малой, немного и надо -

Лишь бы тени ловить на снегу.

Ледохода бы ей, снегопада,

А о большем просить не могу.

Ну а здесь - только скрежет железа,

Мясорубки заснеженной хруст,

Только обморок свежего среза

Под сурдинку загубленных чувств.

Только гул надоедливой мухи,

Наступающий снежный обвал,

И на фоне привычной разрухи

Непреклонный коленчатый вал.

Только город - больной и голодный,

С истеричным больным голоском,

Только этот холодный, холодный,

Пересыпанный желтым песком...

* * *

Я выйду из дома, и ветер охватит меня.

Сбесившийся ветер подхватит меня под лопатки.

По улице детства, разменной монетой звеня,

Бегу без оглядки.

И хрупкие планы, и мысли свои на потом

Оставлю, увидев, как плачет на фоне метели

Безумный Башмачкин с кривым и надкушенным ртом.

И нету шинели.

И нету ни туши, ни ретуши - новая ночь

Суровей, чем ворс, государственной гаже подачки,

И эту нелепицу трудно тебе превозмочь

В безумной горячке.

Я выйду из дома, увижу усталых людей.

Они потерялись и важное что-то забыли.

Что здесь приключилось? Здесь родины нету моей.

Ее подменили.

Чернеют решетки. Валяется пьяный во рву.

По нищим просторам гуляет сбесившийся ветер.

Сигнешь в подворотню. Воскликнешь: «Россия, ау!»

Никто не ответит.

СКВОЗНОЕ ДЫХАНЬЕ ПРИРОДЫ

* * *

Вновь меня в златошвейном июне

Облапошит шальная листва,

Ветерок расплескавшийся дунет,

Зашевелится тихо трава.

День длиннее, река многоводней,

И запомнится мне неспроста

Серебристая прелесть исподней

Стороны молодого листа.

В эти темные, гулкие годы

Я попал в тебя, мать- западня,

Но сквозное дыханье природы

Рьяным вихрем прошло сквозь меня.

И сгустившейся кровью железной,

И смутившейся лирой тугой

Ощущаю влекущую бездну

Под своею нетвердой ногой.

* * *

Тонкие ветви ивы на фоне синей воды.

Нет ничего приятней хромающих этих строчек.

У бедняжки - стрекозки крылышки из слюды.

Изумрудный кузнечик потерял молоточек.

Посреди светлого луга сядем, поговорим.

Здесь открывает тайны свои природа.

Знаешь, кузнечик, что же такое ритм?

Тиканье сердца? Смена времен года?

Надо бы делать паузы иногда.

Есть ли запретное в паузе? Я не знаю.

Гладкие строчки, наверное, не беда,

Но надоедливы, словно муха больная.

Черная, жирная, нервная, о стекло

Бьется она бестолковою головою.

Хочет во двор, где так весело и светло,

Где стрекозиная песня слышится над травою.

Так вот сопливая девочка гаммы свои начнет -

Ты и заснешь под их сонное бормотанье.

Чем неожиданней пауза, тем она слаще жмет

Сердце, и будит твои желанья.

* * *

Лист тополиный качается в небе дрожащем,

Шепчет мне тихо, что надо бы жить настоящим,

Болью зубной, комаром, возле уха пищащим -

Жить настоящим.

Надо бы жить этим старым заброшенным садом,

Этими трубами с красным кирпичным надсадом,

Скрипом ступенек и с детства родным звукорядом.

Большего счастья не надо.

Кислою вишней и клена округлою кроной,

Дымом костра и еловою веткой зеленой,

Плеском волны и двухвесельной лодкой смоленой,

Видом с балкона.

Жить настоящим так просто и так невозможно -

Ветер подует, и станет на сердце тревожно,

Страх не унять, и мучителен шорох подкожный.

Как осторожно

Падает время, росой на траве оседая,

Каплей дождя в запредельную тьму упадая,

Робкой травой на откосах моих увядая,

Сжавшись в комочек и в страхе беззвучном рыдая,

Падает время...

* * *

На уступе скалистой горы

Чуть заметное облачко дыма.

Видишь узкие эти дворы,

Глинобитный приют караима?

Он лелеет свой каменный дом,

Как пчела животворные соты,

Заполняя бессонным трудом

Известковые эти пустоты.

Трудно жить среди бед и скорбей,

Чтоб в кромешную тьму не сорваться,

И как сухенький жук-скарабей

За скалистую вечность цепляться.

* * *

Полон август мухами и шмелями.

Слюдяное небо сродни стрекозам,

Что так резво носятся над полями,

Пахнущими клевером и навозом.

Полон август воздухом, писком, треском,

Кваканьем, шуршанием, бормотаньем,

И ручья прозрачного тихим плеском,

И осины трепетным лепетаньем.

Облаков полуденных полушубки

С золотою солнечною подкладкой

Смотрятся в озерные чудо-кубки

И вздыхают, розовые, украдкой.

Камыши над озером те же, те же.

Шепчутся студентами на галерке.

Плавунец, как маленький конькобежец,

Пишет на просторе свои восьмерки.

Есть в блаженстве августа легкий привкус

Неизбежной горечи расставанья.

И так пахнет уксусом сладкий искус

Перезревшей ягоды и желанья.

* * *

Стрекозиного зноя звенящая хмарь -

Это августа старый букварь.

Целокупного неба полуденный свет -

Это лета усталый привет.

Это божья коровка на темной руке,

Это вкрадчивый гром вдалеке.

Это берег речной, как античный музей -

В гнездах ласточек мой Колизей.

Как мне хочется весь этот август в горсти

Через сиплую осень с собой унести

Вместе с голосом ветра, что гнет колосок

И почти заглушает тоски голосок.

* * *

Что может быть горше и слаще,

Чем горстка рябины родной,

Чем лист, от мороза дрожащий,

Чем нынешний день выходной?

Что может быть чище и проще,

Чем с детства родной звукоряд,

Шептанье березовой рощи,

Свистящих согласных парад?

И в запахе нервных черемух,

Встревоженных первой грозой,

Таится невидимый промах,

Бессонница с горькой слезой.

И влажной земли тяготенье

Приветствует гордый скворец,

Прославив и это цветенье,

И счастье свое, наконец.

* * *

Травы доверчивой предвидя кутерьму,

Лист гуттаперчевый срывается во тьму.

Сорвется, скорчится, превозмогая боль -

О жизнь - притворщица, постылая юдоль!

Их столько - скомканных - валяется во тьме!

Хрустят обломками в сентябрьской тюрьме.

Какие желтые! Как жалок этот хруст!

Насквозь протертые, и стылый воздух пуст.

Пусть льдистой коркою покроется вода -

Жив поговоркою, что горе - не беда.

Листва потянется в небесную струю.

Душа останется в обещанном раю.

Прольется звездное парное молоко.

И судьбы розданы, и боли далеко.

* * *

Я хочу этот день прочитать между строк,

Где шуршит под ногами белесый песок.

Я хочу эту яблоню к сердцу прижать,

Я осиной хочу на пригорке дрожать.

Я хотел бы найти неземные слова,

Только слово-полова маячит едва.

Только сдавленный рокот тропинок родных

Вылетает с потоком согласных зубных.

МЕРТВАЯ БАБОЧКА

Разворот опечаленных крыльев

С черным углем опавшей пыльцы,

Воплощенье немого бессилья,

Где начала сошлись и концы.

Разлетишься сгоревшей страницей,

Станешь пылью, землей и травой,

Чтоб в небесном чертоге родиться,

Преисполнившись крови живой.

* * *

Что за радость - лежать на спине

Посреди одичавшего сада!

Тает взор в голубой глубине,

И другого мне счастья не надо.

Душный полдень. Извилистый хмель.

На смородине - сеть паутины.

Мельтешит надоедливый шмель

Над кустом перезревшей малины.

Просвистит над больной головой

Буйной мухи свинцовая пуля.

Позабудь о тоске мировой.

Летний зной. Середина июля.

* * *

Мой сад с каждым днем увядает...

А. Майков.

Мой сад выцветает осенней порой,

Он смотрит в глаза сиротливо,

И с кислой улыбочкой в юбке сырой

Скучает резная крапива.

И в этом саду ты себе господин -

Ни лязга, ни стона, ни крика.

Теперь с мирозданием ты на один,

И нет секунданта, и тихо.

С природой ли, с родиной это родство -

Так трудно подчас разобраться,

Но здесь обитает мое естество,

И некуда больше деваться.

А если пробьет погребальный мой час,

Средь зелени легче мне станет -

Ведь яблоня эта меня не предаст,

Крыжовник меня не обманет!

КРАПИВА

Как всегда, зелена и красива,

Шелковиста, свежа и тиха,

Выползает резная крапива

Из-под серых листов лопуха.

Что за наглая воля к успеху!

Что за сила в зеленой крови!

Только в каждую лезет прореху,

Будто тянется к вечной любви.

С каждым днем все пышнее и выше,

Все безумней крапива растет,

И уже до погнувшейся крыши

Золотой хохолок достает.

Попадись лишь плебейке да злючке,

Будет жалить и жечь невпопад.

Но беспомощны эти колючки,

И недолго ожоги болят.

СЕНТЯБРЬ

Небо светлеет. В дали голубой

Кротких берез чуть колышутся кроны.

Что же, душа, приключилось с тобой?

Словно прорвались какие препоны.

Что же с тобой приключилось, душа?

Осень выносит багряные флаги

И на носочках, почти не дыша,

Шорохи бродят в замшелом овраге.

Чья это песня звенит и звенит?

Кто ее автор - кузнечик, цикада?

Чудные звуки пронзают зенит,

Мчатся к чертогам Небесного Града.

Гусли небесные, иволги гул!

Голос твой сладок, и тон твой чудесен.

Лес полугрезит, как сонный Саул

Грезил под звуки Давидовых песен.

В полупрозрачном несущемся сне,

В той постепенно краснеющей смуте,

В непостижимой лесной глубине

Будь благодарен текущей минуте.

И, уловив трепетанье крыла

Птицы, сорвавшейся с клекотом нежным,

Думай, что жизнь и не так тяжела,

Думай, что смерть и не так неизбежна.

ЛЕТНЯЯ ГРОЗА

Под ногами темнеет суглинок,

Меркнет свет над моей головой.

Вижу вечный, как мир, поединок

Черной тучи с зеленой листвой.

Посреди навалившейся смуты

Ощущаю в трепещущей мгле,

Как в тяжелые эти минуты

Так и тянется небо к земле.

Напряжение вмиг разрушая,

Загрохочет обиженный гром,

Брызнет ливень, листву оглушая

Оловянным своим топором.

Это время легко для наитий -

Словно крыльями легких стрекоз,

Миллиардом лучащихся нитей

Все пространство прошито насквозь.

Но лишь ангел, из рая летящий,

Злую тучу крылом уберет,

Зашевелится мир шелестящий

От земли до Небесных Ворот.

И на трепетных крыльях эфира,

Над полями, над тихой рекой

Синева невесомого клира

Разольет долгожданный покой.

* * *

Блики солнца на круглом столе,

Над которым кипенье сирени.

Счастья большого нет на земле,

Чем ловить эти блики да тени.

Счастья большего нет ... Человек

Смотрит в небо светло и невинно.

А по светлозеленой траве

Муравей путешествует чинно.

Все темнее смородины цвет,

Наливается яблоко соком.

Старой вишни засохший скелет

Перед взором мелькнет ненароком.

Вот такая и выдалась жизнь -

С плотной косточкой, с кислой гримаской,

Вот и спрятались в тень миражи,

И не надо гоняться за сказкой.

Лишь бы видеть больную сирень

С перевязанным горлом ангинным.

Я так верю, что завтрашний день

Будет длинным.

НЕЗАБУДКИ

Что за брызги в траве скороспелой!

Словно небо упало в траву.

Светло-синие эти пределы -

Только вами теперь я живу.

Сколько в мире полдневного света!

Неисхоженных сколько дорог!

В ту ли сторону, в сторону ль эту -

Бесконечен Небесный Чертог.

АКАЦИЯ В ОДЕССЕ

Кривою веткою летящая в зенит,

Листвою-сеткою акация звенит,

Играя тысячей зеленых опахал

И с ветром-выскочкой, что в Турции порхал.

О южной нежностью рожденная листва!

Свистит от свежести больная голова.

Дрожь непритворная, растраченная дрожь!

Листва проворная, просыпавшийся дождь.

Под небом ласковым, полгода голубым,

Воскресшей сказкою колеблющийся дым.

Цвети же, милая, не старься много лет,

С нездешней силою пронзающая свет.

Цвети, картавая, безбожная жара,

Расти, шершавая, роскошная кора.

Blog

Зачем я пишу? Стоит ли писать вообще

Содержание