П м рогачев м. А. Свердлин патриотизм классы революция. Издательство политической литературы Рогачев П. М., Свердлин М. А

Вид материала

Книга

Содержание Патриотизм и национализм. Социалистическая революция Интернационалистский характер социалистического патриотизма Роль патриотизма в борьбе за антимонополистическую демократию Революционно-демократический патриотизм в национально-освободительном движении Sekou Toure. Патриотизм и борьба за мир Гречанов А. Д., Котов Н. И., Разумовский А. М. И в душе моей слиты навеки Зинн Говард.

Подобный материал:

• Строительство сортировочной станции коммунальных отходов в г. Рогачеве, 20.78kb.
• Алы II международной научно-практической конференции «спортивное право: перспективы, 2596.39kb.
• 17 ноября (вторник) секция, 88kb.
• Мониторинг публикаций в сми, 451.19kb.
• Программа докладов ХV республиканской конференции участников туристско-краеведческого, 404.58kb.
• 107113 Москва, Сокольническая пл д. 4-а оф. 308, тел. (495) 258-54-65 многоканальный, 202.4kb.
• Тезисы о фейербахе, 48.34kb.
• Москва издательство политической литературы, 9101.92kb.
• Программа и учебно-методические материалы по специальности 021100 юриспруденция Преподаватель:, 592.85kb.
• 1941—1944 гг. Издательство политической литературы, 10352.15kb.

П М РОГАЧЕВ

М. А. СВЕРДЛИН


ПАТРИОТИЗМ

КЛАССЫ

РЕВОЛЮЦИЯ.


Издательство политической литературы


Рогачев П. М., Свердлин М. А.

Патриотизм, классы, революция.— М.: Политиздат, 1979.—208 с.

Авторы книги, волгоградские ученые, доктора философских наук П. М. Рогачев и М. А. Свердлин, известны читателям по книгам «Нации — народ — человечество», «Патриотизм и общественный прогресс» и др. В своей новой работе они на большом фактическом материале раскрывают сущность патриотизма, его классовый характер, показывают соотношение патриотизма, национализма и интернационализма, роль патриотизма в сплочении всех передовых сил современности в борьбе за мир, демократию и социализм. Проблема патриотизма рассматривается как часть теории революции.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Р59

10504-288

66.017 ШИ

079(02)—79

154 - 79 0802010206

Политиздат, 1979 г.

ВВЕДЕНИЕ

В процессе революционного обновления мира громадное значение имеет патриотизм трудящихся — одно из наиболее глубоких чувств, закрепленных веками и тысячелетиями обособленных отечеств¹. Не только в прошлом, но и в настоящем он выступает как одно из наиболее массовых явлений общественного сознания, занимая важное место в системе движущих сил развития современного общества. Какой бы революционный поток нашей эпохи мы ни взяли, будь это мировая социалистическая система, или международное рабочее движение, или национально-освободительная борьба,— всюду успехи борьбы во многом связаны с патриотическим подъемом масс.

Суть этих движений, их кульминационный пункт и главный критерий успеха сводятся в конечном счете к социальному перевороту, к революции. Для ее победы помимо объективных условий требуются предпосылки субъективного порядка и в первую очередь достаточно высокий уровень сознания масс и единство социальных слоев — движущих сил революции. И именно здесь на политическую авансцену выступает патриотизм — 7преданность родине, готовность служить интересам ее прогресса, одпо из цементирующих средств единения трудящихся в масштабе всей страны.

Национальный фронт, Фронт патриотических сил, Фронт народного единства, Отечественный фронт и другие подобные объединения ныне символизируют сплочение всех революционных сил против контрреволюции. Правда, среди борющихся в составе Национального фронта патриотов имеются такие, кто еще не поднялся до уровня революционной идеологии научного коммунизма, хотя и является противником империализма, многонациональных монополий и военно-промышленных комплексов. Рано или поздно патриотизм явится одним из факторов, который подведет многих из них к осознанию необходимости социалистической революции как единственно возможного пути подлинного процветания их отечества.

Однако в условиях антагонистического общества патриотизм — сложное и противоречивое явление. Его особенности, как и общественное значение, наиболее отчетливо сказываются в переходные эпохи, на главных перекрестках истории. Об этом свидетельствует опыт истории, в частности Великая французская революция XVIII века и Великая Октябрьская социалистическая революция. Одни во имя патриотизма шли за революцией, другие выступали против нее — тоже во имя патриотизма, но ложно понятого.

Привязанность к традиционным образам родины, ее общественным институтам, ее культурным традициям, к родной природе, устоявшемуся быту в переходные эпохи сталкивается с новыми требованиями прогресса, с новыми моральными установками. В таких случаях у многих людей любовь к родине живет рядом с «печалью и гневом» против надругательства разлагающихся реакционных классов над национальными ценностями. Причем в сознании тех, у кого отсутствуют ясно определенные классовые позиции, эти чувства не находят должного выхода в действии, а их субъективно-психологическая оценка собственных взглядов и действий (а также взглядов и действий других людей) очень часто не совпадает с их объективной ролью. Смутные догадки об этом несовпадении могут вести к тому, что противоречие принимает характер трагедии. Так бывает, например, в период несправедливых захватнических, империалистических войн, когда сталкиваются, с одной стороны, чувство национального достоинства, воинская доблесть, верность присяге, а с другой — догадки об истинном характере войны. Это противоречие находит подлинное разрешение, когда сознание поднимается до уровня научной идеологии, до понимания необходимости борьбы за революционное переустройство общества, за свержение эксплуататоров как злейших врагов родины.

Нередко силы контрреволюции используют патриотизм как средство единения «всех и вся», принадлежащих к данной национальности, с целью отвлечения масс от классовой борьбы, направленной против монополистического капитала, и разъединения революционных сил в международном масштабе. Сама революция изображается буржуазными идеологами как разрушение национальных ценностей. Патриотизм, отождествляемый с национализмом, превращается в объект спекуляций контрреволюционеров, уводит людей в сторону от истины, в болото иллюзий и призраков, делает тех, кто не искушен в политике, орудием самых гнусных акций реакционеров.

Последним нередко могут, даже помимо своей воли, помогать сторонники... социализма, но социализма «национального», «демократического», «плюралистического» и т. п., отрицающего классовую дифференциацию и политическое руководство нацией со стороны пролетариата.

Обращаясь к этой проблеме, В. И. Ленин отмечал ненаучный характер положений Ж. Сисмонди, у которого понятие нации построено «на искусственном абстрагировании противоречий между теми классами, которые эту «нацию» образуют» ². В 1905 г., говоря о русской нации, В. И. Ленин писал: «Но само это общество, ныне кажущееся единым и цельным в борьбе против самодержавия, расколото бесповоротно пропастью между капиталом и трудом... Собственники и наемные рабочие, незначительное число («верхние десять тысяч») богачей — и десятки миллионов неимущих и трудящихся, это, поистине, «две нации», как сказал один дальновидный англичанин еще в первой половине XIX века»³ (имеется в виду английский писатель Б. Дизраэли).

Четко обозначившийся водораздел между лжепатриотизмом буржуазии и действительным патриотизмом рабочего класса и всех трудящихся глубоко раскрыл В. И. Ленин в работе «О национальной гордости великороссов». Он решительно и последовательно отстаивал международное братство рабочих в борьбе против шовинизма и патриотизма буржуазии всех стран. Рабочие, писал Ленин, «предпочитавшие политическое (и идейное) сближение с своей буржуазией единству с пролетариатом других наций, совершили бы измену социализму, и демократии, и своей родине» ⁴.

Противоположность действительного патриотизма патриотизму фальшивому, прикрывающему фактически национализм, шовинизм, нашла свое проявление и в революционных движениях нашей эпохи. Например, опыт революции в Чили убедительно свидетельствует о том, какую роль играет патриотизм разных слоев населения в революционном процессе. Идея революции завоевала сознание большинства патриотов из народа и побудила их к действию⁵, правительство Народного единства предстало в глазах масс как глубоко патриотическое по своему характеру⁶. Большую роль сыграли здесь патриотически настроенные военнослужащие. Например, в сложной обстановке, созданной контрреволюционным выступлением в октябре 1972 г., «именно союз народного движения с патриотическими кругами вооруженных сил обеспечил народу победу»⁷. Но трагедия этой революции, помимо всех других причин, объясняется тем, что реакционным силам удалось использовать слепой патриотизм многих военнослужащих, понимаемый в смысле верности «профессиональному долгу», военной дисциплине, любому приказу, исходящему от реакционной военной верхушки, которая мотивировала свои контрреволюционные действия якобы патриотическими целями.⁸ Чилийская трагедия учит также, что создание широкого фронта не должно вести к ослаблению и утрате ведущей роли рабочего класса; что все звенья государственной власти должны быть завоеваны представителями народных масс — подлинными патриотами.

Коммунисты — авангард рабочего класса — настойчиво выступают за единство действий «со всеми прогрессивными, патриотическими и миролюбивыми силами как в национальных рамках, так и в региональном и всемирном масштабе»⁹.

Коммунисты видят свою задачу в том, чтобы обращать на дело революции все ценное в патриотизме, не отдавать его на откуп буржуазии, разоблачать ее лицемерие и попытки спекулировать на патриотических чувствах масс. Святой обязанностью каждого марксиста-ленинца, как указывал Л. И. Брежнев на XXV съезде КПСС, является защита пролетарского интернационализма от его буржуазной и ревизионистской фальсификации. Ведь наши противники клеветнически называют интернационалистов антипатриотами и иностранными агентами. Патриотизм и интернационализм в изображении буржуазных идеологов представляются как взаимоисключающие противоположности. Поэтому выполнить задачу защиты интернационализма можно, лишь учитывая значение и место патриотизма в сознании интернационалистов, показывая и на практике и в теории органическое единство интернационализма революционного авангарда и подлинного патриотизма. С другой стороны, нельзя поднять широкие массы до последовательно революционного интернационалистического сознания, не опираясь на их патриотические чувства.

Вопрос об отношении патриотизма разных классов к интернационализму — это, в сущности, вопрос о сплочении революционных сил вокруг пролетариата в национальном и международном масштабе. Рассматриваемая в таком аспекте проблема патриотизма является органической частью теории революции, а патриотизм широких масс — это одна из характеристик уровня их революционного сознания.

При этом многие аспекты жизни, не связанные в обыденном патриотическом сознании непосредственно с революцией, в действительности все больше получают политическое звучание. Не только забота о хлебе насущном (для значительной части населения в развитых странах эта проблема не стоит так остро, как в прошлом) и не только жажда политических свобод толкают людей на революционные действия. Взять, например, такую проблему, как охрана природы. Капиталистический способ производства создает смертельную угрозу природной среде. И трудящиеся рано или поздно должны приходить к осознанию необходимости отвести эту угрозу путем ниспровержения капитализма. То же следует сказать о здоровье и жизни людей, моральных ценностях и традициях культуры. Забота обо всем этом есть не только проявление гуманизма, она имеет и патриотическое содержание: огромный мир в обыденном сознании трудящегося патриота предстает нередко прежде всего в образе родного края, отечества, национальных ценностей, созданных народом.

Многие философские проблемы, носящие в прошлом отвлеченный характер, ныне становятся остро политическими. К числу их относится, например, проблема природы человека. Ее можно и нужно толковать научно, вскрывая предпосылки стремления людей к единению и братству. Однако буржуазными философами она толкуется в целях оправдания шовинистической политики реакционных классов, доказательства неизбежности войн, ссылками на некую извечную агрессивную природу человека.

Для разоблачения сущности реакционных националистических концепций требуется мобилизация всех средств науки, достижения которой являются предметом гордости патриотов, их опорой в борьбе против сил реакции.

Уже сказанное выше свидетельствует о большой важности и вместе с тем сложности вопроса о патриотизме, требующего глубокого научного исследования. Между тем нельзя не обратить внимания на одно противоречие. В повседневной практике революционной борьбы, в актуальных политических лозунгах патриотизм присутствует как что-то само собой разумеющееся. В последние годы марксисты и в теоретических исследованиях стали уделять все большее внимание этой категории, но главным образом в трудах, посвященных национальному вопросу вообще и современным национально-освободительным движениям в частности. Что касается исследований по теории социалистической революции, демократических антимонополистических движений в странах развитого капитализма, то здесь дело обстоит иначе.

В советской и зарубежной марксистской литературе достаточно полно раскрыто интернациональное значение и интернациональный характер социалистической революции, особенно Октябрьской революции. Но явно недостаточно освещается место патриотизма трудящихся масс в этом великом социальном перевороте, патриотическое значение последнего. Даже когда пишут о защите завоеваний Октябрьской революции, то нередко термин «патриотизм» вообще не упоминается. Возможно, это объясняется тем, что отрицательное отношение марксистов к буржуазному «патриотизму» — шовинизму в первой мировой войне долгое время молчаливо переносилось на патриотизм вообще.

Да, В. И. Ленин в свое время писал о совершенно неприличном в устах с.-д. «патриотизме»¹⁰, имея в виду идеологию реакционной буржуазии, маскирующей под патриотизм идеи шовинизма и человеконенавистничества. Ленин отмечал также отрицательную роль патриотизма мелкой буржуазии в конкретной ситуации, связанной с Брестским миром¹¹. Но с не меньшим пафосом он говорил и о национальной гордости трудящихся масс и революционной интеллигенции. Позднее Ленин высоко отзывался о патриотизме крестьянина, бесповоротно вставшего на сторону рабочего класса.

Здесь мы видим образец ленинского конкретно-исторического классового подхода к общественным явлениям. Руководствуясь этим принципом, мы обязаны аналитически подойти к патриотизму в современную эпоху. Необходимо дифференцировать в патриотизме различные аспекты, соотнести в нем классовое и общедемократическое. Это даст нам возможность уяснить, как и при каких обстоятельствах патриотизм может играть роль интегрирующего фактора в сплочении разнородных антиимпериалистических сил; в чем преимущества патриотизма пролетариата, выступающего в роли гегемона по отношению к другим патриотическим силам, участвующим в революционном движении; в каком отношении находится патриотизм разных классов к интернационализму и национализму. В итоге это даст возможность всесторонне оценить роль патриотизма разных социальных слоев в революции, в защите демократии, национальной независимости и мира во всем мире.

Глава 1.

ПАТРИОТИЗМ И НАЦИОНАЛИЗМ.


Современная эпоха характеризуется растущим влиянием идей интернационализма на сознание трудящихся во всем мире. Это связано с интернациональным характером перехода от капитализма к социализму, с усилением ведущей роли рабочего класса и мировой системы социализма в историческом прогрессе, с интернационализацией всей общественной жизни, ускоряемой развитием научно-технической революции.

Одновременно наша эпоха отмечена печатью усиления и национально-патриотических чувств народа. Утвердился новый патриотизм трудящихся в социалистических странах, пронизанный стремлением сделать максимум осуществимого в строительстве социализма и коммунизма в своей стране во имя победы мировой социалистической революции. Наблюдается подъем национального самосознания народов, освободившихся из-под ига империализма и все более активно борющихся против неоколониализма, а также растущее стремление всех людей доброй воли предотвратить мировую термоядерную войну, которая могла бы привести не только к уничтожению национальных ценностей, но и к гибели целых народов. Все это, естественно, вызывает рост чувства патриотизма у различных слоев общества.

Спекулируя на этом, реакционные буржуазные идеологи стремятся выдать указанные процессы в духовной жизни общества за торжество национализма. Они пытаются отождествить патриотизм и национализм. С подобной идеей выступали, например, некоторые американские философы на XV Всемирном философском конгрессе в городе Варне (1973 г.). В литературе ее отстаивают такие известные социологи — «специалисты» по национальному вопросу, как Б. Шейфер, Л. Доуб, Р. Эмерсон, Р. Страус-Хюпе и др. Наиболее откровенно эта идея прозвучала у Брэдфорда Бернса в книге «Национализм в Бразилии». Он не без риторики заявляет: «Быть националистом — это быть гражданином, осознающим свой долг перед родиной. Быть националистом — это просто-напросто быть бразильцем и патриотом»¹².

Нетрудно заметить коварство этой концепции, которая содержит ложный вывод, что нельзя быть патриотом в наши дни, не будучи националистом, и что, с другой стороны, интернационализм, как антипод национализма, одновременно есть нечто противоположное патриотизму. Леонард Доуб, выдавая за патриотизм сознание национальной исключительности, откровенно писал, что «преградой роста интернационализма является убежденность людей в превосходстве своей страны и культуры»¹³.

На мельницу антикоммунизма льют воду некоторые модные концепции, рожденные в среде рабочего движения, вроде «нового интернационализма» и т. п. Они сводятся к противопоставлению национально (или регионально) -особенного общему в революционном процессе, самостоятельности отдельных отрядов рабочего движения их международной солидарности, то есть, в сущности, к противопоставлению патриотизма проверенному исторической практикой интернационализму. Хорошо известно, что интернационализм всегда предполагал как само собой разумеющееся строгий учет национальной специфики. Это засвидетельствовано во многих документах международного коммунистического движения. Л. И. Брежнев в речи на Конференции коммунистических и рабочих партий Европы в Берлине в 1976 г. отмечал: «Уважение взглядов каждого участника, демократическая и подлинно товарищеская атмосфера обсуждения, широкое сопоставление опыта различных партий, дружеская внимательность к интересам партнеров позволили всем нам прийти к совместным оценкам и выводам по ряду актуальных проблем, имеющих сегодня огромное значение для народов Европы и всего мира»¹⁴.

Гипертрофирование национальной или региональной специфики при недооценке интернационалистского единства в условиях, когда общий классовый враг активно координирует свои антисоветские и антикоммунистические действия в международном масштабе, свидетельствует о национальной ограниченности, о смешении действительного патриотизма с национализмом.

Худший, наиболее одиозный вариант такого отождествления представлен маоистской концепцией. С безграничным цинизмом спекулируя одновременно и на интернационализме и на патриотизме китайского народа, маоисты демонстрируют миру великоханьский шовинизм, стремление к мировой гегемонии. «В Китае продолжается процесс формирования национального сознания в духе враждебности и превосходства всего китайского по отношению к внешнему миру,— отмечал польский еженедельник «Перспективы».— Опыт — хотя бы наш, европейский,— указывает на то, что такой процесс может привести к опасным последствиям...»¹⁵

Исключительную важность для судеб революционного процесса имеет показ трудящимся массам, что патриотизм и национализм — такие явления, которые, хотя и нередко сопутствуют друг другу, по существу своему чужеродны, имеют разную социально-классовую основу. Это видно из того, что есть классы, которые националистичными были всегда, а патриотичными — лишь в годы своего подъема (крупная буржуазия); есть классы и социальные слои, которые патриотичны всегда, но не всегда исповедуют национализм — могут освобождаться от него под влиянием революционных процессов и научной идеологии (крестьянство, близкая к народу революционно-демократическая интеллигенция), и есть класс, который всегда патриотичен, представляя большинство своей нации и выступая в силу этого главным творцом и хранителем национальных ценностей, но вместе с тем по природе своей интернационалистичен, чужд национализму (пролетариат).

Благородные идеи патриотизма с наибольшей плодотворностью влияют на общественный прогресс, когда освобождаются от националистического груза и органически сочетаются с идеями интернационализма. В противном случае патриотические чувства могут использоваться в антинародных целях. Они всегда были мощным побудительным мотивом активных действий масс, особенно в защите родины от иностранной агрессии. Но усилиями реакционной пропаганды патриотическое умонастроение нередко получало националистическую, шовинистическую направленность, и тогда массы, сознание которых оказывалось отравленным ура-патриотическим угаром, становились пушечным мясом.

Проблема соотношения патриотизма и национализма настолько сложна, что ее не могли решить даже великие мыслители прошлого. Это относится, например, к Фихте и Гегелю¹⁶.

Немецкие мыслители не могли не видеть животворного характера патриотизма французских революционеров. С другой стороны, они оказались свидетелями и захватнических войн Франции, которые велись тоже под флагом патриотизма. В этом обстоятельстве (наряду со слабостью и непоследовательностью немецкой буржуазии, интересы которой они идеологически выражали) кроется одна из причин противоречивости их взглядов на проблему патриотизма. Особенно это характерно для Фихте. В диалоге «Патриотизм и его противоположность» (1807) он высмеял «ура-патриотизм» и «патриотическое» верноподданичество¹⁷. Настоящий патриотизм Фихте видел в другом. Он одним из первых философов связал патриотизм с развитием науки. «Патриот желает,— писал Фихте,— чтобы цель человечества осуществлялась прежде всего в той нации, членом которой он является. Ускорить реализацию этой цели в наше время можно только исходя из науки. Следовательно, наука и ее возможно большее распространение является ближайшей из всех целей человеческого рода»¹⁸. В патриотизме Фихте видел средство объединения Германии. Он решительно выступал против деспотизма и сепаратизма князей, бывших главным препятствием на пути к созданию единой немецкой нации и единого германского государства как политического идеала ученого. Поначалу Фихте возлагал большие надежды на идеологию французского освободительного движения, которое рассматривалось им как главная сила против деспотизма. Но, разочаровавшись в надеждах на Францию, он стал относить прогрессивную гуманистическую миссию к немецкому духу, к разуму немцев, к нации, которая может в оригинале усвоить его (Фихте) философию, воплощая в жизнь общечеловеческие идеалы. Превращение революционно-освободительных войн Франции в захватнические заставило Фихте увидеть главную задачу в идейной борьбе с французской агрессией. Но в «Речи к немецкому народу» он допускает националистические крайности (1808), выдвигая такие идеи, как «праязык» и «пранарод». Фихте заявлял, что только немцы «способны любить родину так, как это должно, в соответствии с разумом». Он благословлял борьбу князя Бголова против польского языка. По его мнению, «раз народ перестал управлять самим собой, он обязан также отказаться от своего языка и слиться со своими победителями»¹⁹. Здесь мы видим национализм с шовинистическим налетом. Таким образом, Фихте так и не сумел по существу, различить патриотизм и национализм.

Гегель тоже не понял сути патриотизма. Его заслугой была мысль, что патриотизм предполагает отечество, в котором есть возможность волеизъявления личности. Но одновременно Гегель связывал патриотизм с сознанием абсолютности государства, а такое государство фактически подавляет свободу. Таким образом, он впал в противоречие, для преодоления которого не нашел другого средства, кроме апелляции к пресловутому абсолютному духу, воплощенному в государстве... немецкого образца²⁰.

Великий русский писатель Л. Н. Толстой в «Севастопольских рассказах» и «Войне и мире», как известно, создал замечательные образы патриотов — героических рыцарей отечества. Но в последний период жизни, впадая в глубокую ошибку, он стал вообще отрицать прогрессивное значение патриотизма, фактически отождествляя его с шовинизмом и сводя его роль к обману масс в грабительских войнах и к поддержке реакционных правительств²¹.

В отличие от этих искренне заблуждавшихся мыслителей прошлого, представители буржуазной социологии, стоящие на службе империализма, тенденциозно извращают существо патриотизма²². В попытках отождествить его с национализмом, шовинизмом используются даже «аргументы» от биологии²³. Их откровенное биологизаторство выражается в том, что законами биологии объясняется общественный прогресс, биологическое ставится выше социального, между тем, как отмечал Ф. Энгельс, «при общественном производстве средств развития — уже совершенно неприменимы категории из животного царства»²⁴.

В качестве классического примера биологизаторства в объяснении явлений сознания выступает расизм во всех его разновидностях. Это относится и к так называемому психорасизму. В его интерпретации действительный факт зависимости психического от физиологического выглядит так, что, например, интеллектуальные способности людей якобы жестко детерминированы их физиологическими и даже морфологическими особенностями. Психология здесь сводится к физиологии и только ею объясняется. Так, американские исследователи проблемы «коэффициента интеллектуальности» Г. Гаррет, О. Шай, Н. Дженсон заведомо ставили уровень интеллекта в прямую зависимость от расовой принадлежности. В действительности же результаты тестов предопределяются не расой, а социальным положением людей, условиями труда, быта, образования и т. п. Нетрудно видеть «патриотическую» (точнее: националистическую) подоплеку подобных изысканий: «мы», дескать, заведомо способнее, интеллектуально выше «их».

Крайним и наиболее одиозным выражением биологизаторства является стремление доказать, что национализм неистребим потому, что коренится в неких изначальных биологических факторах, идущих от мира животных. Имеются в виду и даже выдвигаются на передний план агрессивные отношения между особями в их борьбе за существование. А нация изображается как некая совокупная особь, заведомо противостоящая и враждебная другим народам.

Но, во-первых, даже в животном мире отношения не только не сводятся к агрессивности, но последняя и не составляет главного в них. Ныне открыты психофизиологические механизмы, которые служат не столько интересам отдельной особи, сколько сохранению и развитию вида в целом²⁵. Во-вторых, в человеческом обществе агрессивные отношения связаны не с природой человека как биологического вида, а прежде всего с частной собственностью. Они отнюдь не являются необходимым проявлением сущности человека. Этой сущностью является социальность в широком смысле этого слова и только социальность, выступающая, в частности, в виде патриотизма и интернационализма. Отсюда вывод: национализм, хотя он и напоминает указанные явления агрессивности, но отнюдь не отражает главного даже в отношениях животных. Следовательно, поднимаемая на щит апологетами национализма его «биологическая основа» на поверку оказывается весьма хилой. Одновременно национализм, в отличие от патриотизма, и антисоциален. Ликвидация частной собственности обрекает национализм на смерть. В зрелом социалистическом мире он существует как остаточное явление, поддерживаемое влиянием буржуазной идеологии. Патриотизм же будет жить и процветать до тех пор, пока существуют национальные различия и государственные границы.

Буржуазные психологи не видят (или намеренно скрывают) различия между националистическими и патриотическими чувствами. Между тем оно имеет место даже на уровне обыденного сознания. Но только в этом случае его трудно уловить. Что касается революционного патриотизма прогрессивных классов на уровне идеологическом, а тем более патриотизма пролетариата, органически связанного с интернационализмом, то здесь различие очевидно. И корни его надо искать в таких устоях человеческой жизни, как труд, деятельность, направленная на преобразование общественных отношений, характер собственности.

В отличие от буржуазных идеологов, марксисты связывают природу патриотизма прежде всего с революционной деятельностью людей, не обусловленной непосредственно их национальной принадлежностью, а в повседневной жизни — с общественно полезным трудом. Человек, общаясь с другими людьми и создавая ценности, испытывает чувство привязанности к ним; включая их во временную цепь «прошлое — настоящее— будущее», он сознательно стремится полученное от предков и созданное им самим передать последующим поколениям, оставить о себе память. Это в конечном счете и есть одна из самых общих основ патриотизма.

Такое понимание природы патриотизма помогает видеть его жизненность, устойчивость, а вместе с тем и его отличие от национализма. Если: наиболее общий источник патриотизма — труд, то источником национализма в капиталистическом обществе является частная собственность. Если одна из имманентных существенных черт патриотизма состоит в солидарности, в коллективизме той или иной степени (это вытекает из самой природы труда, не отягощенного грузом частнособственнических отношений), то национализм с его групповщиной лишь по видимости напоминает коллективизм, по сути же ему имманентны эгоизм, отчужденность, противопоставление «я» и «не-я», «мы и они», одних групп людей другим. Патриотизм тоже предполагает различение человеческих коллективов на «мы» и «они», но отнюдь не противопоставление их интересов. В национализме же это противопоставление, то есть упомянутая антисоциальность, содержится в самой его сущности.

Процесс психологической дифференциации людей и объединения их в определенные общности имеет корни в далекой древности. Но как он развивался на разных этапах становления человеческих коллективов? По этому вопросу имеются очень интересные суждения крупного историка и этнопсихолога Б. Ф. Поршнева в книге «Социальная психология и история». Смысл этих суждений сводится к тому, что осознание общности «мы» приходит не иначе, как через сопоставление своего коллектива с чем-то таким, что именуется «они», то есть «не-мы». И с этим нельзя не согласиться. Но далее следует мысль, вызывающая возражение: осознание «они», то есть обособление, «первичнее, чем «мы»»,— утверждает автор²⁶.

Данное разделение во времени так же неуместно, как, например, разделение общего и особенного. Одно без другого не существует. Осознание «они» всегда ассоциируется с «мы», оно не могло родиться без психологического самопричисления к тому, что именуется «мы». В противном случае, то есть если чувство обособления родилось бы раньше чувства солидарности, человеческое общество не могло бы возникнуть и развиваться. Эти чувства всегда сопутствовали друг другу, но в целом преобладало чувство солидарности, хотя и в весьма узких рамках родовых коллективов. Частная собственность усилила психологию обособленности. На ее основе и сложился национализм, но тем не менее она не могла убить то, что отличает человека от всего живого,— социальность. А патриотизм есть одно из выражений социальности людей.

Патриотизм — это естественное состояние сознания гражданина, понимающего свой долг перед родиной. Национализм же — это искаженное отражение действительности, аномальное состояние сознания. Для него характерно прежде всего некритическое отношение к ценностям своей нации и игнорирование ценностей инонациональных. Это явление можно назвать этноцентризмом. Оно, конечно, может присутствовать и в сознании патриота, отнюдь не исповедующего национализм, но опять-таки на уровне обыденном. Патриот-ненационалист, как труженик, свои ценности стремится сохранить и приумножить, вовсе не противопоставляя их каким-либо иным ценностям. Патриот-националист, как собственник, так или иначе обособляет, а в варианте шовинистическом возвышает «мое» над «не моим», считает «мое» как что-то исключительное.

Нельзя не согласиться с утверждением авторов книги «Современное революционное движение и национализм», что самопричисление себя к определенной общности и к ее ценностям не всегда означает этноцентризм. Это могут быть национальное самосознание и патриотизм. В отличие от патриотизма, «в явлении этноцентризма групповая идентификация с ценностями своей этнической группы не сопровождается осознанием гражданских обязанностей и стремлением служить интересам своей нации...»²⁷. Этноцентризм «не гражданствен по своей природе — он эгоистичен»²⁸. Национализм, вырастающий из этноцентризма,— это спесь и претензии на права без осознания обязанностей перед обществом. Что касается патриота, свободного от национализма, то он всякую ценность для своего «я» рассматривает как ценность для всего общества и даже для всего человечества. У националиста, если говорить принятой в философии терминологией, «норма-цель», и «норма-рамки» постоянно находятся в конфликте. Главной, доминирующей для него стороной в этом конфликте является «норма-цель».

Характерно, что националисты, неизменно объявляя себя патриотами, отказывают другим народам в праве любить свою родину и, как правило, не видят у них никаких достоинств, третируют их. Так, идеолог французского реакционного национализма, роялист по политическим взглядам, Ш. Моррис писал о немце, что это существо, «которого Лютер и Кант, Фихте и Трейчке отвратили от рода человеческого»²⁹. В 1934 г. он, критикуя марксизм, одобрительно писал о «соединении» гитлеровцами национализма и социализма. Позднее он выступил против франко-советского пакта, был мюнхенцем, проповедовал аншлюс Австрии гитлеровцами.

Патриотизм и национализм чужеродны и в эстетическом отношении. Патриотическое чувство ассоциируется с возвышенным и прекрасным. Патриот-ненационалист благоговеет перед ценностями, созданными Человеком на земле, радуется не только родному ландшафту, родной культуре, звукам родной речи, но и всему прекрасному, где бы оно ни родилось. Он смотрит на мир широко. Взгляд же националиста на мир узок. Его чувство собственности, стремление сохранить ее для себя, не дать никому низменно и безобразно.

Деятели, третирующие патриотизм как таковой, оказываются, по существу, на позициях национализма, что является лишним свидетельством чужеродности этих явлений сознания. При этом мы имеем в виду не только идеологов международных монополий, скрывающих за своими космополитическими лозунгами махровый шовинизм сильных хищников, жаждущих власти над всем миром. Болезни национализма подвержены даже те, кто выступает против идеи отечества из «благородных» побуждений, якобы от имени интернационализма. Таким был, например, анархист Густав Эрве. «Могут ли сосуществовать патриотизм и интернационализм? — риторически спрашивал Эрве и с иронией отвечал: — Да, как вода и огонь» (La Vie Socialiste, 20 Juin, 1905, № 16, p. 970). Между прочим, он, как и подобает нигилисту (а нигилизм ничего общего не имеет с интернационализмом), предрекал скорое исчезновение национальных языков и торжество эсперанто. Этот мнимый интернационалист в годы первой мировой войны стал пропагандистом борьбы «до победного конца», после чего-де придет время свести счеты с национализмом. В итоге «пришло время», когда Эрве стал ярым сторонником фашизма. Он преклоняется, благоговеет перед «своим», «отечественным», если даже оно уродливо. Эти особенности разных воззрений — патриотизма и национализма — хорошо подметил еще В. Г. Белинский³⁰.

Таким образом, рассматриваемые явления предстают, по существу, как два разных миросозерцания. Как известно, ядром мировоззрения является философия. Достижения в истории философской мысли служат, наряду с другими духовными ценностями нации, предметом законной гордости патриотов. Но чтобы отмежеваться от национализма, требуется конкретно представить, что именно, какие элементы истории философской науки связаны с особенностями нации и что является общечеловеческим.

Нам представляются неприемлемыми попытки связывать характер философских учений в разных странах с так называемым «психическим складом нации». При этом ссылаются иногда на следующее высказывание К. Маркса: «Различие французского и английского материализма соответствует различию между этими нациями. Французы наделили английский материализм остроумием, плотью и кровью, красноречием. Они придали ему недостававшие еще темперамент и грацию. Они цивилизовали его»³¹. О чем здесь идет речь? Конечно, не о сущностных характеристиках философского знания в разных странах, а главным образом о стиле изложения материала французами, в отличие от аристократического стиля классиков английской философии. Но даже эти особенности вытекают не столько из различия в психологии наций как чего-то неизменного, сколько из отличия двух буржуазных революций.

Кроме того, буквально на одну страницу выше Маркс и Энгельс говорят о весьма реальных различиях между Бэконом и Гоббсом, принадлежащим к одной нации. У первого «материя улыбается своим поэтически-чувственным блеском всему человеку», а у второго — «чувственность теряет свои яркие краски и превращается в абстрактную чувственность геометра...»³²

Особенности, которые связывают с национальным характером, касаются, таким образом, только «колорита», но не способа, не логики, не существа философского мышления. О «национальной» философии можно говорить лишь в смысле происхождения тех или иных течений, традиций, школ, в смысле приоритета, преимущественного внимания к тем или иным проблемам, особенностей условий борьбы материализма и идеализма. Но на всем этом меньше всего сказывается так называемый «психический склад».

Патриотизм и национализм различаются в видении прошлого, настоящего и будущего, особенно в понимании места традиций в судьбах народов.

Взгляд националиста на мир ретроспективен, он обращен прежде всего назад. Растущая интернационализация общественной жизни с железной неумолимостью ломает тесную скорлупу националистического мирка. Поэтому националист не может не воздыхать о «добром старом времени», когда он чувствовал себя безмятежно и прочно сидящим на своем «национальном» сундуке. В патриотизме приверженность к традициям прошлого, хотя и является существенным компонентом, не составляет главного. Причем, в отличие от националиста, для которого традиции оказываются мертвым капиталом³³, для патриота-революционера они подчинены задачам социального обновления. Именно в этом плане В. И. Ленин писал о национальной гордости великороссов традициями революционной мысли и борьбы³⁴.

Взгляд патриота обращен в будущее, в сторону революции, устраняющей преграды на пути прогресса отечества. Эта устремленность в будущее, желание перестроить общество и передать все ценное детям в сочетании с глубокими историческими корнями в тысячелетней трудовой деятельности делают патриотизм своего рода символом бессмертия Человека. Они отражают несравненно большую жизненность патриотизма перед устремленным в прошлое национализмом, несмотря на его живучесть. Конечна, указанные качества в полной мере присущи патриотическому сознанию на уровне научной идеологии. Нельзя не заметить, что на уровне обыденного сознания люди могут быть чрезмерно озабоченными сохранением равновесия между динамизмом эпохи и устойчивыми образами прошлого, могут с болезненной ревнивостью относиться к новому, вздыхая о прошлом и находя отраду для души, например, только в музее (конечно, в «своем», национальном музее!). Следует подчеркнуть, что пока обыденное сознание не озарено научной идеологией, полное отделение патриотизма и национализма невозможно.

В борьбе против националистической демагогии, попыток реакционеров сковать патриотизм железными узами национализма коммунисты опираются на богатые традиции революционного патриотизма. В противовес националистам, родоначальники патриотизма нового времени, герои 1789 г. очень хорошо понимали родство патриотических чувств народов разных стран. Великий патриот Франции Максимилиан Робеспьер провозглашал: «Люди всех стран — братья, и разные народы должны взаимно помогать друг другу по мере своих сил, подобно гражданам одного и того же государства»³⁵. Эта идея легла в основу декрета Конвента о помощи всем народам, желающим низвергнуть своих тиранов.

Идеи общности патриотизма разных народов как «частного проявления любви к человечеству» (Н. А. Добролюбов) получили известное теоретическое обоснование в трудах передовых домарксистских социологов³⁶. В интерпретации революционеров-демократов патриотизм предстает свободным от национализма. Это важно подчеркнуть в свете задач современной идеологической борьбы. Национализм стремится присвоить себе все традиции прошлого и тем самым затруднить объединение патриотических сил под лозунгом интернационализма. В действительности именно интернационалисты, а не националисты продолжают прогрессивные традиции революционеров-демократов.

Из всего сказанного следует, что истинный патриотизм труженика имеет общую природу с интернационализмом, который родился в качестве идеологии класса только с утверждением на исторической арене пролетариата. Для него объединение в международном масштабе стало не только политической необходимостью (чтобы эффективнее противостоять капиталу как силе международной), но органически вырастает из самой природы этого класса как труженика и одновременно противника частной собственности. В основе интернационализма лежит в конечном счете труд, он вырастает из осознания планетарного единства труда — главного, что объединяет прогрессивное челове-

чество. Именно к рабочим относятся слова Маркса: «...человеческое братство в их устах не фраза, а истина, и с их загрубелых от труда лиц на нас сияет человеческое благородство»³⁷. Вот почему интернационализм при определенных условиях неизбежно становится идеологией не только пролетариата, но и всех трудящихся. Главное из этих условий — гегемония пролетариата.

Интернационалисты де могут не быть патриотами уже потому, что они люди труда, которые, в отличие от тунеядствующих имущих классов, не могут не ценить то, что создано их руками. Следовательно, труд является исходной основой для различения патриотизма и интернационализма, с одной стороны, и национализма — с другой.

Патриотизм крупной буржуазии, живущей за счет труда большинства своей нации и других народов, всегда был националистическим. А ныне монополистическая буржуазия вообще антипатриотична, космополитична. По-иному обстоит дело с мелкобуржуазными слоями. При анализе их патриотизма нельзя не учитывать двойственную природу мелкого буржуа. Как частный собственник, мелкий буржуа националистичен, как труженик — патриотичен. Его патриотизм освобождается от национализма в процессе социальных преобразований. На этом пути он и становится тем самым «лучшим революционным патриотизмом», о котором писал В. И. Ленин.

Отождествление национализма и патриотизма неизбежно сопровождается затушевыванием классовой природы последнего. А национализм, как известно, всегда характеризуется возвышением «общенационального» единства над классовым. «Основная идея национализма,— писал венгерский марксист Золтан Комочин,— заключается в том, чтобы выдавать классовые интересы буржуазии за интересы всей нации, всего народа. Национализм является орудием установления господства буржуазии, упрочения и защиты ее власти и непрерывного распространения ее экономического, политического, идеологического влияния»³⁸. Классовые интересы буржуазии неизбежно выплывают наружу в условиях обострения классовой борьбы. «...Буржуазия,— писал В. И. Ленин,— предает интересы свободы, родины, языка и нации, когда встает пред ней революционный пролетариат»³⁹.

Научное объяснение природы патриотизма состоит в том, чтобы видеть в нем и общедемократическое, и классовое. Всякий действительный патриотизм включает в себя общенародное содержание: любовь к земле отцов, родному языку, прогрессивным традициям культуры нации — все, что составляет национально-этнический аспект патриотизма. При различии в характере этой любви у разных социальных групп есть нечто и общее. Вне национально-этнического аспекта имеется также общедемократическое содержание. Патриотические чаяния трудящихся тесно связаны с демократией. Защита ее всегда является предметом заботы подлинных патриотов. Именно благодаря этому патриотизм выступает в качестве главного интегрирующего фактора, способного объединять в национальном масштабе в борьбе против империалистической реакции представителей разных социальных групп.

Следует заметить также, что патриотизм служит одним из «мостиков» для перехода на сторону социализма людей, ранее далеких от научного, марксистско-ленинского мировоззрения. Ярким примером этого является, например, идейная эволюция графа А. Толстого, ставшего одним из крупнейших пролетарских писателей, в произведениях которого особенно большое место занимают проблемы патриотизма. Прогрессивные деятели науки и культуры нередко вступали в ряды коммунистических партий или примыкали к коммунистам, еще не осознав четко своих классовых позиций. Они действовали, исходя из патриотических соображений, убеждаясь в том, что именно коммунисты, борющиеся против эксплуататорского строя, выполняют великую патриотическую миссию сохранения и приумножения национальных ценностей культуры (Ланжевен, Жолио-Кюри, Пикассо, Пабло Неруда и др.).

В своей самой глубокой сущности патриотизм носит классовый характер. В современную эпоху по своей классовой природе патриотизм разделяется на буржуазный, мелкобуржуазный и пролетарский. Последний с победой пролетарской революции и утверждением нового общественного строя стал социалистическим, общенародным. Он является высшим типом патриотизма прежде всего потому, что органически связан с интернационализмом. Разумеется, имеют место разного рода переходные, смешанные формы, особенно характерные для патриотизма в развивающихся странах, неразрывно связанного с национально-освободительным движением и нередко, в той или иной мере, с национализмом. Кроме того, необходимо учитывать особенности сознания внутриклассовых групп и общественных прослоек (вроде демократической части офицерства, интеллигенции и т. п.).

В антагонистическом обществе у каждого из классов и социальных групп свой угол патриотического зрения⁴⁰. Для буржуа это прежде всего привилегии на внутреннем рынке, монополия на эксплуатацию своего народа и строй, охраняющий узурпированные «права» имущих; для крестьянина и вообще мелкого буржуа — клочок земли, мастерская или лавочка, которые может отнять «иноземец»; для интеллигента — святыни национальной культуры. Все эти социальные группы связывают свое благополучие существования и приумножения национальных ценностей с государством — правда, до тех пор, пока на собственной практике и под влиянием более передового класса не убеждаются в антинародном характере прогнившего государственного строя. Только один класс — пролетариат, когда становится «классом для себя», обращает свой взор в сторону революции. Свое главное патриотическое дело он видит в революционном обновлении общества, в смене буржуазного социально-политического строя, что открывает простор для расцвета всех сил нации, подлинного прогресса отечества. Причем не только собственные классовые интересы освобождения, определяющие верность прогрессивным традициям нации, без усвоения которых нет прогресса, побуждают пролетариат с удвоенной энергией бороться против буржуазного строя, против всех реакционеров, разрушающих национальные ценности.

Сознательный пролетарий своей борьбой помогает соотечественникам увидеть действительное положение вещей, различить реальные и мнимые национальные ценности, понять, что верхушка эксплуататоров является смертельным врагом демократии, что интересы нации требуют ликвидации существующей власти. Забота о широких общественных интересах, прежде всего о демократии и всех национальных ценностях, под влиянием рабочего класса перемещается в центр патриотического сознания непролетарских слоев и служит укреплению единства всех здоровых национальных сил.

Однако тот же национально-этнический элемент патриотизма, способный быть фактором внутринационального сплочения, может играть и роль катализатора межнациональных антагонизмов. Это неизбежно, когда национально-этническое становится самодовлеющим. Следовательно, если видеть только национально-этническую природу патриотизма, связывать его только с приверженностью к прошлому нации, к традициям этноса, а последний рассматривать классово не расчлененным, если, следуя за буржуазными идеологами⁴¹, считать нацию высшей и единственно прочной общностью людей, то очень легко сбиться на точку зрения тождества патриотизма и национализма. Попытки отождествить их выглядят более респектабельными, когда патриотизм подменяется понятием «национальная идеология». Ныне это особенно характерно для ревизионистов, у которых классовое, интернациональное заслоняется национально-специфическим, а идеология пролетариата растворяется в «общенациональной идеологии». Это о них В. И. Ленин писал: «Идейно-политическое родство, связь, даже тождество оппортунизма и социал-национализма не подлежит никакому сомнению»⁴². Понятие «национальная идеология» весьма условно. Его ни в коем случае нельзя абсолютизировать. Без существенных оговорок можно принять эту категорию только применительно к восходящему, но отнюдь не к развитому капитализму⁴³.

Что касается анализа социальной структуры и идейных течений в развивающихся странах, то и здесь понятие «национальная идеология» весьма и весьма условно. Абсолютизация его оказывается теоретически бесплодной и даже дезориентирующей. Она ведет к тому, что утверждается ложная мысль об абсолютной прогрессивности национализма в развивающихся странах и тождестве его с патриотизмом. Этому способствует сознание одного очевидного немаловажного факта: на первом своем этапе национально-освободительные революции во многих странах проходили в силу ряда исторических причин под знаменем национализма, главным образом в его мелкобуржуазной разновидности. В науке он получил название «оборонительного» национализма. Как писал Р. Арисменди, «наш долг — при контактах с националистами — соблюсти правильное соотношение между единством и идеологической борьбой, что сегодня приобретает громадное практическое значение как для нас, так и для них. Потому что, не говоря уже о ложном, механическом противопоставлении национального интернациональному, а патриотического интернационалистическому, националисты могут стать игрушками той же самой классовой борьбы и империализма, жизненно заинтересованного в том, чтобы отделить национально-освободительный поток от международной социалистической революции»⁴⁴

Таким образом, объективная неумолимая логика классовой борьбы состоит в том, что наши враги стремятся отделить национальное от социалистического, то есть действительно патриотического, тогда как интересы прогрессивного развития человечества требуют принципиально иного «отделения». Здесь основополагающим для нас является указание К. Маркса о необходимости «раз навсегда оторвать дело национальностей от дела... контрреволюции»⁴⁵. А «разорвав» эти два чужеродных начала, необходимо соединить «дело национальностей» с делом мировой социалистической революции.

Полностью и со всей очевидностью отделить патриотизм от национализма смогла только историческая практика пролетариата, что нашло отражение в теории научного коммунизма. Рабочий класс в ходе революционной ломки буржуазных общественных отношений обнаружил верность патриотическим ценностям нации, одновременно дав всему миру образец нового патриотизма, очищенного от скверны национальной вражды и ставшего могучим стимулом всестороннего общественного прогресса.