Из тени в свет переступая

Вид материала

Документы

Содержание Нашла вода на камень

Подобный материал:

• Свет и тени в произведениях Булгакова, 124.07kb.
• Задания: Разделиться на 2 группы. Одной группе в качестве литературного материала использовать, 17.43kb.
• Короткими. Под деревьями, в тени, росла густая зеленая трава, колючая, как стая ежей, 1123.2kb.
• Титановый Рассвет, 1272.34kb.
• Новый Свет из Харькова. Ток "Новый Свет" Крым, Судак, Новый Свет *цена 2012, 91.24kb.
• "Свет и тени кредитной политики России", 27.81kb.
• Винер Перевод с английского Е. Замфир краткое, 294.35kb.
• Маленькое белое солнце висело прямо над головой, и поэтому тени были короткими. Под, 1197.87kb.
• Из книги «Свет и тени: от Ленина до Путина. Заметки о развилках и персонах российской, 1274.47kb.
• Реферат по географии на тему: «Проблемы животного мира на территории России», 279.04kb.

Нашла вода на камень

В загородный дом Бориса вошли трое. Двое загорелых мужчин в потрепанной одежде — один лет сорока, другой около десяти — и с ними миловидная девушка. Охрана почему-то опешила, но молча пропустила их внутрь. Старший мужчина размахивал руками и громко говорил:

— Здесь мы построим дощатый сарай с курами и козой. Там в углу будет кострище. Вот тут выстроим мазанку из глины и побелим гашеной известью. Вместо газона будет расти полынь и ковыль, можно кое-где посадить татарник. Вместо бассейна выроем пруд с осокой. Карасей запустим. Плетень непременно поставим, а на нем — кринки верх дном. Чтобы все как у людей.

— Я не против, только мне сейчас нужно домой. К маме.

— Об этом забудь. Мы, конечно, иногда будем к теще наезжать, но не часто. А ты здесь учись быть хозяйкой. Все, любимая, кончилась твоя девичья жизнь. Готовься к свадьбе.

— А мне что делать? — спросил мальчик.

— Что хочешь! Для начала, конечно, наймем тебе учителя. Он тебя подтянет, а потом пойдешь в школу. Ну а дальше… посмотрим. А сейчас все в дом. Будем устраиваться, комнаты делить, чтобы всем поровну.

…Спустя пару недель в прихожей квартиры Петра раздался жалобный звонок. Дверь открыла дочь Вика и громко свистнула от удивления.

— Па! К тебе тут такая девочка, просто мисс Вселенная! — потом к девушке: — Да вы заходите, не бойтесь. А платьице ваше не из Парижа?

— Оттуда…

— Марина! — всплеснул руками Петр. — Какими судьбами? Как тебя твой домостро­евец отпустил?

— Вот об этом я и хочу поговорить.

— Заходи. Викуша, ты нам чайку-кофейку не сваришь?

— Сегодня с утра я у тебя Викуля, — напомнила дочь, не отрывая взгляда от наряда Марины.

— Будешь препираться, станешь Виком.

— Ладно, вам кофей на подносе, или так сойдет?

— Лучше, конечно, на тележке.

— Ого!.. А прием-то у нас на высшем уровне.

— Ис-пол-нять.

В кабинете Марина села на краешек дивана и протяжно вздохнула.

— Ничего, ничего, — опередил ее Петр. — Стерпится, слюбится.

— Да я, Петр Андреевич, всю жизнь с мужиками общаюсь. Но этот… но эти — они как из камня высечены.

— Это кажется. Борис на самом деле человек мягкий и деликатный. Просто, наверное, сильно влюбился.

— Что? Дядя Боря влюбился? — воскликнула Вика. Она спиной вперед протаскивала в дверной проем тележку на колесиках. — А я мечтала, что он дождется, пока я вырасту. Марина, а ваше платьице сколько стоит?

— Я тебе еще лучше принесу. В подарок.

— Спасибо, подруга! — расцвела Вика.

— Дочь, — сурово пробасил отец, — за вымогательство лишу квартальной премии.

— Па, зачем премия, если у меня будет платье из Парижа?

— Выйди и не мешай. У нас серьезный разговор.

— Поторопитесь, а то мама скоро придет. …А тут в кабинете у моложавого папочки молоденькая девушка. Краси-и-ивая! Что мамочка подумает?

— Эти подростки!.. — вздохнул Петр, когда дверь закрылась. — Прости, на нее иногда накатывает.

— Петр Андреевич, скажите, пожалуйста, а мне обязательно это… Замуж выходить?

— Ну и вопросы ты задаешь. А что случилось?

— Я так не привыкла. Эти два супермена всю мою уютненькую жизнь хотят перевернуть.

— Но ведь ты же сама хотела новой жизни. Вот и вживайся.

— Я не думала, что это будет так радикально. Они от меня требуют слишком много. Я в шоке.

— Ничего. Этот период для всех девушек трудный. А чего ты хотела?

— Я хотела бы вас… тебя любить. И все.

Петр поперхнулся кофе и прокашлялся.

— Одумайся, Мариночка. Я женат, у меня дети твоего возраста… почти.

— А мне ничего и не надо. Я готова так, на расстоянии любить. Ведь ты же сам говорил, что любовь главное.

— Давай разберемся. Говорил я тебе о любви христианской. В ней нет ничего плотского. Секса, как сейчас говорят. Я люблю тебя, как сестру…

— А мне ничего другого и не надо! Если хочешь, я даже вообще сгину с твоего поля зрения, из твоего окружения. Я хочу любить по-христиански.

— Знаешь, Марин, если бы это говорила пожилая монахиня, лет тридцать прожившая в монастыре… и то я бы вряд ли поверил. Но ты молодая и цветущая. Из тебя дети аж пищат, так наружу просятся. У тебя еще никак не может быть этой чистой небесной любви. Возьми «Лествицу» и посмотри: у любви высшая пятнадцатая ступень. Чтобы до нее дорасти нужно пройти предыдущие четырнадцать. А там отсечение воли, послушание, молчание, молитвенный подвиг… и много чего еще. Понимаешь? Ну не может быть у молодой светской женщины духовной любви.

— Может! И я готова доказать.

— Не надо. Ты уже себя опровергла. Ничего никому доказывать не надо. Господь тебя свел с Борисом. Дал вам Антона. Детей своих нарожаешь. Это твой крест. Вот и неси его. А эти твои капризы… пройдут.

— Ничего себе крест! Да ты знаешь, как Борис заговляется на пост? Послушай, послушай! После полудня ходит кругами вокруг холодильника и сам с собой говорит: «Что, попрошайка, мясного хочешь?» Потом через пять минут: «Отстань, урод, ты меня достал!» Потом доходит до белого каления и вопит: «Ладно, сам напросился!» Открывает холодильник и вытаскивает оттуда все мясные продукты. Садится за стол и под вино с горчицей и майонезом давай все это в рот запихивать. А сам ворчит: «Просил, так лопай, тварь ненасытная! Давай, давай, вот тебе мясо, колбаса, сало, вино. Давай, обжора, наслаждайся!» У Борьки уже из ушей колбасный фарш лезет, глаза из орбит вылезают. Давится, но в рот заталкивает, запихивает, трамбует... Потом срывается с места — и в туалет, унитаз пугать. Возвращается весь бордовый, глаза красные, и спрашивает себя: «Ну, что, обжора, повторить не желаешь? А?» Такие вот сцены у нас.

— Нормальная борьба со страстями, — спокойно кивнул Петр. — Надо будет этот прием взять на вооружение. Кажется, он весьма эффективный.

— Шутишь?

— Да нет. Какие шутки. Это борьба. Брань! А в ней главное ― победа. Как сказал Апостол: «Вы еще не боролись с грехом до крови, как отцы ваши!» Ты, Мариночка, сейчас только воцерковилась и вступила в счастливое время неофитства, когда благодать льется на тебя, как из рога изобилия. Но это незаслуженная благодать, она для укрепления твоей веры. А когда Господь увидит, что ты достаточно окрепла, тогда благодать у тебя отнимется. И наступит время испытаний. И ты будешь плакать по ушедшему времени. И станешь просить Бога вернуть прежний свет в душе. Вот тогда и вспомнишь, как Борис воевал с диктатом плоти. Он-то из неофитских пеленок давно вырос. Так что не бузи.

В прихожей послышались сначала восторженный крик кота, потом громкий шепот. В дверь постучали, и бочком вошла Ольга Васильевна.

— Ну вот, Мариночка, нас и застукали, — сокрушенно произнес Петр. — Теперь будем слушать скандал и терпеть изощренные издевательства.

— Ой, как страшно, — улыбнулась девушка. Встала и протянула руку: — Марина. Ольга Васильевна, я вас еще три недели назад полюбила.

— Пойдем, Мариночка, поболтаем по-бабьи.

— Вы там того, не очень по-бабьи!

— Не волнуйся, мой господин. Я сегодня поужинала, так что пока не опасна. — Потом Марине: — Я тебе инструкцию дам по грамотной эксплуатации Бориса в мирных целях.

Женщины закрылись на кухне и просидели там до полуночи. Вика несколько раз заглядывала к ним, якобы в холодильник «за колбаской». Потом свистящим шепотом докладывала отцу:

— Пап, у них пока мирно. Они похожи на подружек. Щебечут! Так что, кажется, с парижским платьем все бонжур.

— Да не бонжур, тряпичница, а тхебьен …кажется.

— Все равно, не подерутся. Мама ж воспитательница, она не таких приручала. Ой, девчонки у меня все попадают!

— Какие девчонки? — вытягивал он ухо в сторону кухни. — С чего им падать?

— В наших девчоночьих кругах у кутюрьев не одеваются.

— У кутюров. Тьфу! От кутюх …кажется. Отстань, позор отеческий.

— Это почему позор? — вытянула губы дочь. — Ты что, молодым не был? Сразу старым родился?

— Да был я молодым, был. И сейчас еще ого-го… Вишь, какие на дом приходят…

— Па, хватит от страха трястись. Ты лучше расскажи, в кого ты влюблялся.

— Ой, у меня это было перманентно, с четырех лет и… до встречи с твоей мамой.

— А что тебе лучше всего запомнилось?

— Пожалуй, вот что, — сел он в кресло и поднял глаза к потолку. — Нам тогда было по семнадцати. Она училась на факультете иностранных языков. Она сидела напротив и сквозь пламя костра неотрывно смотрела на меня. Знаками я пригласил ее вместе прогуляться. Мы отошли от толпы ребят и по берегу реки дошли до белого валуна. Там остановились, и она села на камень, я — рядом, на камень напротив. Она была одета в белые плащ и юбку. Над широкой рекой высоко в небе вспыхнула радуга. Я посмотрел на часы — три ночи. В то время за Полярным кругом стояли белые ночи. Она стала читать стихи Рильке на немецком языке. Закончив читать, она спрашивала: «Перевести?» Каждый раз я отвечал «нет», потому что не хотел нарушать мелодии. Она улыбалась, обнажив ровные белые зубки. Там, за ними, розовый язык подхватывал звуки из гортани, подбрасывал, дробил и они превращались в хрустальный ручеек с весело скачущими по дну звонкими разноцветными камешками. «Еще?» — спрашивала она. «Да, пожалуйста, еще и еще!» — шептал я завороженно.

— Вы целовались?

— Что? А, нет! И мысли не было. Мы были детьми. Такое с нами случилось впервые: белая ночь на берегу огромной сибирской реки, радуга в полнеба, стихи, как журчанье ручья. Где теперь это милое дитя?.. Кому она читает стихи? Да и читает ли? Потом я листал сборник Рильке, пытался отыскать те стихи. Но так и не смог. Да и нужно ли?

— Как она выглядела?

— О-ча-ро-вательно! Девушка-цветок, белая лебедь, колокольчик, ветерок…

— Хоть бы кто обо мне так сказал!

— Учи стихи, читай настоящую прозу, впитывай глубину. Тогда кто-нибудь и о тебе так скажет.

— Па, прочти что-нибудь из Рильке.

Он взял белый сборник, открыл на закладке и негромко нараспев прочел:


Кто на свете плачет сейчас,

без причины плачет сейчас —

плачет обо мне.

Кто в ночи смеется сейчас,

без причины смеется сейчас —

смеется надо мной.

Кто на свете блуждает сейчас,

без причины блуждает сейчас —

идет ко мне.

Кто на свете гибнет сейчас,

без причины гибнет сейчас —

глядится в меня.

— Это «Серьезная минута», — пояснил Петр. — Не знаю как тебе, а мне кажется, это приступ тоски о прекрасном.

— Странно! Вроде бы о грустном, а так светло… Ты мне этот сборник дашь почитать?

— Бери.

Наконец дверь кухни открылась, и женщины вышли из затвора.

— Петр Андреевич, Марина отныне моя подруга, — произнесла Ольга «учительским» тоном. — Ее не обижай. Она очень хорошая девушка.

— И моя подруга, — напомнила Вика.

— Принесу послезавтра, — кивнула ей Марина. — Как обещала.

— Ты, девочка, приходи в любое время, — приветливо улыбнулась Ольга. — Видишь, как ты всем понравилась.

— Обязательно приду, — улыбнулась на прощанье Марина. И протяжно посмотрела в глаза Петру. А он протяжно вздохнул.