Из тени в свет переступая

Вид материала

Документы

Содержание Кровь, пот и слезы

Подобный материал:

• Свет и тени в произведениях Булгакова, 124.07kb.
• Задания: Разделиться на 2 группы. Одной группе в качестве литературного материала использовать, 17.43kb.
• Короткими. Под деревьями, в тени, росла густая зеленая трава, колючая, как стая ежей, 1123.2kb.
• Титановый Рассвет, 1272.34kb.
• Новый Свет из Харькова. Ток "Новый Свет" Крым, Судак, Новый Свет *цена 2012, 91.24kb.
• "Свет и тени кредитной политики России", 27.81kb.
• Винер Перевод с английского Е. Замфир краткое, 294.35kb.
• Маленькое белое солнце висело прямо над головой, и поэтому тени были короткими. Под, 1197.87kb.
• Из книги «Свет и тени: от Ленина до Путина. Заметки о развилках и персонах российской, 1274.47kb.
• Реферат по географии на тему: «Проблемы животного мира на территории России», 279.04kb.

Кровь, пот и слезы

Воспоминание о первой встрече с Василием приносило Петру непонятную печаль. Впрочем, лихое гусарство старого зека их отношения удивительно облегчали. В душе Василия уживались ворчливая нежность, сварливая застен­чи­вость и неуёмная любовь к человекам.

Петр видел его талант не от мира сего, но и сопутствующую тяготу. Иногда смотрел на Василия и понимал, что на его глазах разворачивается великая трагедия человеческой жизни. Петр молился о нем, как о страждущем, заказывал множество молебнов. Но все это не могло успокоить то место в душе, где поселился старый зек.

Архимандрит в своем монастыре устроил для него персональную келью, с решеткой на окнах и классическими нарами, только попасть туда его другу не довелось. Оставалось положиться на волю Вседержителя и принимать Василия таким, каков он есть, со всем антуражем. Грозные же слова архимандрита, сплетающие писательство с позорным падением, всплывали в сознании Петра, сообщая раздрай и маету.

Бесконечный, который уж по счету, раунд с архимандритом втянул его в вязкую изматывающую схватку. «С этим, однако, пора кончать!» Как спасательный круг, схватил он молитвослов и начал с покаянного канона. «Ныне приступих аз грешный и обремененный к Тебе, Владыце и Богу моему; не смею же взирати на небо…» Странное дело, чем больше он истирал себя во прах, чем большую гнусность открывал в себе,  тем легче и теплее становилось в сокровенной глубине души, откуда струились живые светлые воды.

После вечернего правила взял Новый Завет, который открылся на… притче о талантах из Матфея: «…и убоявшись, пошел и скрыл талант свой в земле…» и дальше: «…а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов».

Следом за этим открылось Послание апостола Павла к Римлянам:

«…как в одном теле у нас много членов… так и мы, многие, составляем одно тело во Христе… И как… имеем различные дарования, то, имеешь ли пророчество, пророчествуй по мере веры; имеешь ли служение, пребывай в служении; учитель ли,  в учении; увещатель ли, увещевай; раздаватель ли, раздавай в простоте…»

«Вот и подсказка, — облегченно вздохнул Петр. — Слава Тебе, Господи».


После воскресной литургии подошел к Петру и дернул за ухо Георгий Васильевич, сокращенно Жора, и пригласил в гости. После бессонной ночи Петру ужас как хотелось часок-другой поспать, но неожиданно согласился. Сели они в джип, и пока Петр Андреевич разогревал двигатель, Жора щупал обивку, трогал сидения, слушал музыку, льющуюся из восьми динамиков.

 И живут же люди, и ездют же на чем таком. А самое интересное, что этот шикарный дворец еще и передвигается. А правда, мне говорили, будто если покрутить вот это колесико и потыкать пятками в торчащие из пола железки, это чудовище будет ехать не туда, куда оно хочет, а куда нужно егову хозяину?

 Давай попробуем,  предложил Петр и надавил ботинком на педаль акселератора. Машина, мягко застрекотав мотором, плавно тронулась. Вырулив на дорогу, он включил спортивный режим  автомашина легко и устойчиво полетела прямой дорогой, вполне оправдывая имя «Ласточка». В отличие от привычного шума в салоне отечественных машин, здесь было так тихо, что можно разговаривать шепотом.

Спустя минут двадцать они сидели в гостиной Жориной квартиры в глубоких креслах. Вокруг собеседников по всем четырем стенам  на стеллажах под потолок и всех полках типовой стенки «Ольховка-3»  книжечки, книги, фолианты. Петр Андреевич рассматривал корешки: писания святых отцов, публицистика, беллетристика, русская и зарубежная классика.

В комнату заглянула хозяйка:

 Сам-то!.. — уважительно повела подбородком в сторону мужа. — В получку, бывало, мешками покупал и еле домой дотаскивал.

 Так, говоришь, писательство «хуже карасина»?  спросил Петр Андреевич, прищурясь.

 Конечно! Как кто начнет писать,  пропал человек. Кому-то из монасей было видение, будто все, что он написал,  плывет в мутной вонючей реке. Вот вам, писателюги!

 А как же писания святых отцов?

 Так они же и учили, что воображение убивает молитву и приводит к прелести. Ни для кого не секрет, что образы  это результат сатанинского воздействия на сознание.

 А как же притчи Евангелия? А самые что ни на есть монашеские книги «Лествица» и «Невидимая брань»  буквально наполнены образами.

 Он меня учить будет! Да я «Лествицу» читал, когда ты еще в ясли ходил!

 Георгий, уймись,  махнула пухлой рукой хозяйка.  Пойдемте, мальчики, осетринки покушаем.

«Мальчики» разгладили морщины, прошлись ладонями по седым вихрам, втянули животы и чинно гуськом последовали к столу. После молитвы и дегустации фирменного семейного блюда Петр сквозь полудрему слушал мелодичный голос:

 Читала ваши рассказы, Петр Андреевич. Очень понравились.

 Ой, баба, прекрати! Его спасать от этой заразы нужно. Ты на чью мельницу льешь, глупая женщина?..

 …Очень понравилось, Петр Андреевич. А особенно тот, что про нашу тяжкую женскую долюшку. Поэтому у меня вопрос, где вы так писать научились?

 Так сразу не вспомнишь… Можно сказать, что писал я всю жизнь, сколько себя помню. А приемы и техника  это от журналистики. Если вы помните, в каждом вузе раньше обязательно имелись университеты культуры. Студентом я был активным, тянул на персональную стипендию, ну и записался в журналисты. И мне там сказочно повезло! Преподавала нам одна из самых замечательных журналисток того времени. Она работала в центральной газете, считалась одной из самых честных и талантливых. Во всяком случае, ее репортажи читались и обсуждались всей страной. Может быть, помните статью о том, как в колхозе за две недели праздников подохли с голоду почти все коровы? Потом в своей статье она задела интересы коррумпированной верхушки и ее сослали в наш институт.

 Знаю ее  жуткий бабель с усами под шнобелем и с «беломориной» в кривых желтых зубах,  кивнул седой головой всезнающий Жора.

 Симпатичная, курносая, и некурящая… Из полусотни курсантов отобрала она троих, в том числе и меня, и стала нас «гонять». Например, дает задание: проникнуть в филармонию и написать репортаж о скандальной рок-группе. Или, скажем, взять интервью у заезжей знаменитости. Ничего, кроме редакционных корочек и нашей молодой дерзости, у нас не имелось. Но проникали как-то и приносили в редакцию к определенному времени свои семьдесят строк. Но самое главное, чему она учила, чтобы материал нес в себе «заряд интереса». Как она говаривала, читателя надо брать за вихор и тащить, тащить от первой строки до последней  и чтобы он, родимый, все дочитал до последней точки на одном дыхании.

 И что же, существуют в этом деле какие-то секреты?

 Он нас учить будет! Да что ты слушаешь, баба, развесила уши!..

 Мужик, уймись! — не повышая голоса, сказала хозяйка. Особенно мягко и даже ласкательно прозвучало «мужик». Пожалуй, только в недрах этой семьи грубоватые «баба» и «мужик» воспринимались, как «любимая» и «любимый».

 Секреты? …Как в любом деле. Например, не менее десятка занятий мы посвятили изучению знаменитых репортажей, очерков, статей. Мы их тщательно анализировали, выявляли главные черты, характерные моменты, основные приемы  вот так и пришли к своей теории «феномена интересного».

 Знаю. Тоже изучал. Он меня учить будет!

 Так что за феномен такой, расскажите, Петр Андреевич!

 Ты меня спроси, баба, я тебе лучше это расскажу!

 Мужик, дашь ты человека послушать?

 Писатель не че-ло-век!!!

 Не обращайте внимания, Петр Андреевич, продолжайте…


Домой Петр вернулся объевшимся и вконец измотанным, но все-таки нашел силы открыть «Невидимую брань», полистал и в главе 26 нашел нужное:

«Даны же нам воображение и память для того, чтобы мы пользовались их услугами, когда… мы не имеем пред собою тех чувственных предметов, которые прошли чрез наши чувства и опечатлелись в …воображении и памяти».

«каждый человек… походит на живописца, рисующего какой-нибудь образ в сокровенном месте, … когда по смерти предстанет на суд Божий, имеет быть похвален и ублажен Богом…, если украсил ум свой и свое воображение светлыми, божественными и духовными образами и представлениями, и, напротив, имеет быть посрамлен и осужден, если наполнил свое воображение картинами страстными, срамными и низкими». И святой Григорий Солунский удивление выражает тому, как от воздействия вещей чувственных в душе чрез воображение водворяется или умный свет…, или мысленный мрак, ведущий в адскую тьму».

Вот так, уважаемый Юрий Васильевич, он же Юра, он же Жора, и образы и воображение  все на пользу, если только во славу Божию. Тут с Петра и вовсе слетело отягощение. Подошел он к своему книжному складу и одну за другой стал открывать книжки, разыскивая среди подчеркнутых мест то, что касалось больной темы. Вот!


«Житие Оптинского старца Нектария». Стр.41.

«Заниматься искусством можно, как всяким делом, как столярничать или коров пасти, но все это надо делать как бы пред взором Божиим.

Вот, есть большое искусство и малое. Малое бывает так: есть звуки и светы. Художник — это человек, могущий воспринимать эти, другим не видимые и не слышимые звуки и светы. Он берет их и кладет на холст, бумагу. Получаются краски, ноты, слова. Звуки и светы как бы убиваются. От света остается цвет. Книга, картина — это гробница света и звука. Приходит читатель или зритель, и если сумеет творчески взглянуть, прочесть, то происходит «воскрешение смысла». И тогда круг искусства завершается, перед душой зрителя и читателя вспыхивает свет, его слуху делается доступен звук. Поэтому художнику или поэту нечем гордиться. Он делает только свою часть работы. Напрасно он мнит себя творцом своих произведений — один есть Творец, а люди только и делают, что убивают слова и образы Творца, а затем, от него же полученной силой духа, оживляют их.

Но есть и большое искусство — слово убивающее и воскрешающее, псалмы Давида, например, но пути к этому искусству лежат через личный подвиг человека — это путь жертвы, и один из многих тысяч доходит до цели».


«Так что, строгий наш отец архимандрит, — шептал он, шагая по комнате,— видимо, в ваших советах не все нужно принимать так уж сразу. Как вы сами не раз говаривали, нынешняя церковь состоит почти полностью из неофитов, поэтому и доверять безоглядно никому нельзя. Кстати, почему только из неофитов? Есть еще опытные священники, есть! Например, в нашем храме отец Владимир. Вот к кому нужно прорваться. Вот где и опыт, и трезвость, и ум Христов».

Петр встал на молитву. Усталость пока еще сказывалась. Впрочем, может быть, именно благодаря ей и народилось в нем что-то крепкое. Сначала вычитывал молитвы стоя. Потом устал и присел. Только вдруг появилась в душе мысленная команда: «встань»,  и он безропотно встал. Так же невольно, зажег свечу и обрадовался: действительно, хорошо!

Видимо, за послушание даны были силы стоять, сосредоточенность в молитве, и полное согласие с каждым словом. Появилось ощущение, что святые, которые написали молитвы, помогали ему прожить их вместе. Во всяком случае, его одиночество сменилось их реальным присутствием. Ничего, кроме ровных строчек в молитвослове он не видел, ничего, кроме собственного голоса не слышал  только здесь они, рядом. Быть может, поэтому любовь к живому Господу сильно разгорелась в душе теплым огнем. Промоины от вопросов в сознании вдруг заполнились, будто теплым медом, дивными словами: «Кто любит Бога, тому дано знание от Него» (1Кор.8, 3)

За окнами посапывала тихая ночь. Сердце наполнялось радостью от нежданного утешения. Он еще не знал, что будет дальше. Только жила уверенность, что будет… После молитвы сел за стол и стал писать.

Слова рождались в таинственной глубине сердца, сами изливались наружу. Ему оставалось только записывать их. Строчка за строчкой, абзац за абзацем, страницы мелькали одна за другой. Вдруг дивный поток иссяк и прервался… Наступила тишина.

Уходило, уходило вдохновение, словно верный друг удалялся, умалялся и исчезал за горизонтом. Навалилась тяжелая усталость. Ожила и огнем из солнечного сплетения разлилась тупая, изматывающая боль  «жало в плоть».

Он снял из красного угла Богородичную икону «Целительница», поставил у изголовья кровати и зажег перед ней свечу. Прилег животом на пластмассовые колючки иппликатора и стал читать «Богородице Дево, радуйся…» Когда он перебрал пальцами последний десяток узелков на четках, проснулась Ольга. Она взволнованно прошептала:

— Петенька, я так испугалась! Мне приснилось, что твоя внутренняя боль выползла наружу в виде красного паука.

Петр приподнялся, снял иппликатор и увидел на животе среди множества вмятин от иголок шесть капель крови.

— На самом деле, вышла наружу, — подтвердил он. Боль внутри полностью прошла и несколько недель вообще не возвращалась.

«Слава Тебе, Господи, — выдохнул он, касаясь головой подушки, — предаю дух мой… в руце Твои…»


Поздним вечером в тихой комнате, где уединился Петр, раздался телефонный звонок. Его пригласили на крестный ход в память священника Алексия Мечёва.

Утром он пришел к Новоспасскому монастырю и увидел огромную толпу. Такого многолюдья он не ожидал. Конечно, москвичи старца любили и почитали, книги о нем раскупались с небывалой скоростью. «Кстати, о книге,  шлепнул Петр себя по лбу, — надо бы купить. Уж, наверное, к этому крестному ходу запасли». В книжной лавке ему ответили с улыбкой: что вы, миленький, все до единой книжечки раскупили.

Наконец, вынесли раку с мощами Маросейского батюшки. И поплыла людская река по широкой свободной улице. С горки было видно, что вся улица Большие Каменщики до самой Таганки заполнена идущими. Одни священники в золотистом облачении растянулись на полкило­метра, а за ними  тысячи с иконками, увесистыми образами на ремнях, хоругвями. Людская река текла, пела величания, тропари, молитвы, а по ее берегам — милицейские цепи, замершие автомобили, удивленные прохожие.

Старик с авоськой, опираясь на палочку трясущейся рукой, осенял идущих крестным знамением и плакал. Замерла с открытыми ртами компания перед магазином с пивными бутылками в руках. Молодые девчонки в кожанках с заклепками спрыгнули с тротуара и вошли в людскую реку, увлеченно разглядывая вблизи идущих и поющих. Храмы, подворья монастырей приветство­вали крестный ход праздничным колокольным звоном. Через Яузу, по Солянке, мимо Сла­вян­ской площади дошли до Маросейки. Здесь, в храме Николая Чудотворца в Кленниках, где служил народный любимец, отныне будут его мощи в золоченой раке.

В церковной лавке Петр приобрел солидную книгу с житием Маросейского батюшки, спустился по эскалатору в подземку, а книга так и просилась в руки. В метро он устроился в конце вагона, ладонью сжал поручень, открыл наугад книгу «Пастырь добрый (Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексея Мечёва)» и прочел:

Послесловие (Десять мин)

С Батюшкой я никогда не говорил о моей профессии писателя. Я уже начинал сознавать, что мое дело  недоброе дело, и трудно мне, служа ему, очистить сердце свое от страстей. И вот как-то на исповеди, говоря Батюшке о том, как трудна для меня эта борьба, я сказал:

 Батюшка, мне особенно трудно, ведь я писатель.

 Знаю, знаю,  заговорил Батюшка очень быстро, и все больше разгорячаясь. Он даже не на меня смотрел, а точно говорил кругом стоящим:

 Какое дарование!  Он покачал головой.  Какое дарование! И как расцветет и облагоухает многих.

 Батюшка,  сказал я с недоумением, но ведь это путь греха. Писатель идет туда, куда влекут его демоны.

Батюшка точно не слышал моих слов. Он на них ничего не ответил. Он сидел молча, а потом сказал тихо и очень просто:

 А ты бы попробовал написать что-нибудь назидательное, что-нибудь на пользу для людей, близких тебе по духу.

Александр Добровольский


«Вот это да! — прошептал Петр, — Отблагодарил ты меня, Маросейский батюшка, за участие в твоем почитании. Утешил, так утешил. Благодарю тебя, святый отче».

А вечером Борис по телефону устроил ему выволочку:

 Тебе не стыдно, Петр Андреич, людей покоя лишать, а?

 Это смотря какого покоя,  ответил он, готовый к обороне.

 Ты же знаешь, у меня отбой в десять, а подъем в пять утра. Я тебе докладывал?

 Угу.

 А говорил я тебе, что с шести утра ко мне трудовой народ течет полноводной рекой?..

 Ну да, трудовой… и именно, полноводной, да…

 Тогда по какому праву, молодой человек, вы не удосужились информировать занятого человека, что при чтении вашей рукописи сон как рукой снимает?

 А что, действительно снимает?

 Мальчишка! Лейтенантишко! Да я, как институтка Мопассана, до утра читал твою писанину. Так пока не дошел до последней точки… Ты это брось, Андреич! Людей предупреждать надо, что их бессонная ночь ожидает, понял? Нам работать нужно, между прочим.

 Так точно-с! Исправлюсь, господин капитан!

 Исполняй, лейтенант. Ты это… Гм, того… Ничего свеженького не накрапал?