Geum.ru

Mail. Ru

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   12
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПРИТЧА С ОТКРЫТЫМ ФИНАЛОМ.


ОН. Доброе утро, Ульяна!Не начинай мой день с пугающих загадок. Напиши.

Андрей.


ОН. Ну, слава Богу! всего лишь технические причины. Ты видишь, Ульяна, я становлюсь мнительным психопатом :) Все – всплески Ваших непредсказуемых эмоций.

Жду тебя как всегда – чем раньше тем лучше. Пока. Андрей.


ОНА. Привет, Андрей. У меня новый компьютер. Новая почтовая программа. Не знаю, что получится с почтой. Пытаюсь выйти на связь. Учусь. Пиши. Как ты? Соскучилась. Воюю с хаосом и энтропией (подозреваю, что это одно и то же, нет?). Ульяна.


ОН. Привет, Ульяна! Поздравляю с новым аппаратом. Уверен, пусть косвенно, он придаст тебе оптимизма в борьбе с хаосом – детищем энтропии. Он мощный?

Я тут живу тихо, читаю книжку Хантера С. Томпсона «Страх и отвращение в Лас-Вегасе». На третьей главе уже стало скучновато. Это мне студентка дала, которая пишет по контркультуре. Говорят, и фильм такой был с Джонни Депом, но я не видел.

Уроков английских почти нет, каникулы, вот еле наскреб на новую карточку. Зато есть время для «литературного труда». Слушай, Ульяна, а как это можно вообще называть, чтобы без кавычек и не совестно было? Мне на ум не приходит. Пиши. Я пока на связи.

Андрей.


ОНА. Привет, Андрей. Знаешь, если мы не увидимся нынче летом, то, скорей всего, не увидимся уже никогда. Меня «отнесет» какой-нибудь следующей волной... Так уж я устроена. «Эфира» для поддержания бытия мне недостаточно. Скучаю. Целую. Жду. Ульяна.


ОН. Добрый вечер, Ульяночка!

Был такой фильм «Никогда не говори никогда». :)

Я засыпаю, у нас второй час. Ульяночка, до завтра.

Андрей.


ОН. Добрый вечер, Ульяна!

Сижу и с тоской читаю курсовую по экзистенциализму. Даже не знаю, что с ней делать. Чепуха полная – не писать же самому. И вообще какая-то усталость. Связанное с ней ощущение пустоты. Может, надо просто выспаться. Иногда это помогает.

Сегодня лягу пораньше. Совсем ничего делать не хочется, даже читать ничего неохота. А надо почитать, это обычно помогает. У меня на столе лежит подаренная тобой большая, в твердом переплете, тетрадь для записей. Очень удобная и приятная в обращении. Я только на днях начал делать в ней записи. До завтра. Андрей.


ОНА. Привет, Андрей. В нашем городе упорно держится минусовая температура, снег, холодный ветер... на солнце в полдень тает, с крыш, пугая обывателей, срываются метровые сосульки; к вечеру – гололед; все «скользят и падают»... в апреле это уже почти даже и не смешно. Чем еще порадовать тебя с утра? Я пребываю в состоянии дремотном и нежилом... ресурс вышел весь – так какая разница, что и как делать! До связи. Ульяна. Что, интересно, ты записал в эту замечательную тетрадь?


ОН. Доброе утро, Ульяночка.

Спасибо, что вытерпела мое вчерашнее нытье, хотя оно вовсе и не нытье и, кажется, не только вчерашнее. На сегодня как-то почти ничего не изменилось, стало чуть лучше, потому что болит голова, и это отвлекает от внутренней пустоты и вымороченности.

Пойду осторожненько по сегодняшнему дню, переползу его медленно, внутренне затаившись. Это помогает.

Мои записи в новой тетради, Ульяночка... мне, право, неловко, выглядят так: список литературы для И-206... Аттестация!.. Отнести документы на заочный... Перенести англ. урок для Кирилла... Позвонить Ксении (не подумай, это моя племянница).

Твои письма бодрят меня.

Ну, все, заправляю топливо в бак, и взлетаем бомбить этих чертовых вьетконговцев.

Целую. Андрей.


ОНА. Доброе утро, Андрей. Похоже, твое самочувствие вполне идентично моему – так что мне даже и не надо представлять себе, каково это. Я знаю. И еще – для меня теперь уже совершенно очевидно, что надо как-то вырываться из этой удушающей рамки, и тебе, и мне. Дальше хуже будет – точно! Я не пугаю, просто весь мой богатый жизненный опыт за это говорит. Лучше бы, конечно, «отрываться» вместе – это была бы самая эффективная терапия (может быть, единственно эффективная!). Но тебе привычней и удобней «прогибаться» под всех; попробуй хотя бы раз сказать «нет» и поступи по-своему! Увидишь, как тонка эта пленка, казавшаяся нерушимой стеной! Боишься быть брошенным, кинутым? Да ведь это удача! Нищета? Да ведь все мы так живем! Дитя от сердца оторвут? Не оторвут – не тот случай. Так что же за трепет тебя лишает направления? что за холод сковывает твои прекрасные мужественные члены? (какая речь, блин! вот оно, влияние эпохи Перикла!) И потом – я ведь тоже не пустое место... Или – пустое?

А еще – тебе на hotmail, кажется, написала моя Настасья, маленький ядовитый зубастик, не сердись! Ей 16 лет всего, а труд, который она покушается поднять, называется «Педагогика конвергентного сознания». Вот провода-то и трещат... она сама мне в том вчера призналась (про письмо, которое то ли отправилось, то ли нет). Будешь бомбить «вьетконг», Настю не задень! Она хоть и вредная, но добрая и самоотверженная до невозможности. Пиши. Ульяна.


ОН. Привет, Ульяночка! не могу выйти на свой второй ящик, на «хотмэйл». Попроси девочку, пусть переадресует письмо на этот ящик. Мне будет очень неловко, если ее письмо останется без ответа.

Ульяночка, я ведь уже заверял, что никого из твоих никогда не обижу. Тем более умного ребенка. Я буду терпелив, как умный кот, которого таскает за усы младенец.

Дело не совсем в том, чтобы научиться отказывать. Я чувствовал дискомфорт несколько иного толка. Выражалось это в том, что ни одна мечта, ни одна фантазия не способна была зажечь меня. Сейчас, кажется, это постепенно проходит. Но я все еще осторожен, думаю это заметно даже по письму. Читаю Томпсона. Нет, это не так плохо. Пиши. Андрей.


ОНА. Добрый вечер, Андрей. Я не совсем поняла, что имеется в виду, когда говорится о «фантазиях, не способных зажечь» и так далее. Причем тут «фантазии»? Ты хочешь сказать, что к моей скромной персоне эти «фантазии и мечты» все равно не имеют никакого отношения, так что стоит ли рисковать? Вы, милорд, нередко обвиняете меня в туманности и отвлеченности формулировок – как же я должна понимать Ваши собственные слова?

Я передала Насте твой другой электронный адрес. Она болеет, бедная. Фарингит.

По каналу «Культура» сейчас идет «Сага о Форсайтах». Господи, как мы все в свои 16 с ума сходили от Голсуорси. Нынешние его просто не знают.

Андрей, неприятно повторяться, но я повторюсь: если мы не увидимся нынче летом, это будет – финал истории. Я уже – конкретно – стала уставать от почти инфернальной бесплотности нашего общения. На дворе апрель, трубы трубят, ветры веют, полковые лошадки рвутся в степь... Пиши. Ульяна.


ОН. Привет, Ульяна! Я гений!

Перечитал написанное. Нормально, нужны еще две-три строки, так – ради грамотной интонации в финале, т.е. ради того, без чего и обойтись можно, все сказано и так.

Каждый раз я вот так думаю... А потом...

Очевидно, я имел в виду, говоря о «фантазиях» и «мечтах», что-то неясное для меня самого. И все это было связано просто с усталостью и апатией, как ее следствием. Мне нужно просто отоспаться денек-два. Потому что сейчас я просто ничего ни про что не знаю.

Грядущее лето для меня – квадратура круга, гордиев узел противоречий и интересов различных сторон. И я не знаю, насколько здесь мне можно учитывать собственные желания. Да, нам нужно увидеться. Это аксиоматично. Но как, то есть кто куда едет, пока не ясно. Еду ли я к тебе, едем ли мы с женой, как планировалось, в Италию, и с кем при этом остается дочка... Я сейчас не могу все это просчитать. Знаю, что в этом состоянии все равно просчитаю неверно. Тут нужно почувствовать ситуацию. А у меня пока все не занятое в голове повседневной рутиной, было занято дописыванием другого рассказа, после того, как выяснился окончательно провал этого, блин, «Утра» («помещика») :)

Я получил письмо от твоей девочки, но пока не ответил еще, отвечу, чуть очухавшись. Сегодня пахал шесть часов при головной боли, возможно, от перепада давления, с утра и почти весь день очень красиво шел снег.

Пиши, не забывай. Андрей.


ОНА. Да, ты прав, Андрей. Нам не нужно видеться. Это аксиоматично. В планы и программы вашей личной истории моя «квадратура» уж точно не вписывается! Вы благополучны, сэр, как викторианский шиллинг! Куда уж нам, в нашей гордой нищете, до Ваших сверкающих совершенств и тщательных расчетов! Ясно, как Божий день, что если я тебе и нужна зачем-то, то только как музыкальный шум в репродукторе или как... «бортовой интеллект», регулярно щекочущий твои чувствительные вибриссы. Ну... что ж. О чем еще говорить-то? Все ясно. Не увидимся, не услышимся – да и вообще, с самого начала был ясно виден конец. Значит, время пришло. Не принимайте, ради Бога, меня в свой расчет! Я того не стою... Юлиания.


ОН. Добрый день, Ульяна!

Странный сегодня день. С утра пошел на занятия, одну лекцию провел, потом надо было успеть заехать домой, открыть мастеру, который будет менять батарею. Специально для этого написал записку на кафедре, что консультация переносится на полчаса. Приехал домой, прождал мастера, он не приехал, приехал на кафедру, зря прождал – никто из студентов не пришел. Я поехал в другой корпус, читать лекцию механикам, это довольно далеко, на Камчатской улице (само название отсылает на край света). Там выяснилось, что группу сняли на субботник. Я вернулся домой и, так как жена бесконечно болтала по телефону, я не мог выйти в интернет, сидел и смотрел в окно, как последний меланхолик.

Потом я получил от тебя это странное письмо. Я уже привык, что порой не понимаю, что происходит. Почему ты решила, что нам не нужно видеться? Я что – так вчера написал? Это бред какой-то... Если это было в самом деле написано, то это опечатка. Очередная атака хаоса. Немыслимо, теряюсь догадках. Я писал НАМ НУЖНО УВИДЕТЬСЯ, ЭТО АКСИОМАТИЧНО.

Ты, скажешь, не бывает случайностей и опечаток. А я скажу, все бывает, Ульяна. Андрей.


ОН. Здравствуй, Ульяночка!

Странный сегодня день, его события более или менее подробно изложены мной в предыдущем письме. На каждом шагу с утра – несуразица, и вот твое письмо. Я писал, что НАМ НУЖНО УВИДЕТЬСЯ, ЭТО АКСИОМАТИЧНО. Неужели там «вкралась опечатка»? Чудовищно. Так просто не бывает!

Зная мой характер, ты должна была понять, что я НЕ мог так написать!

Вдобавок, когда я отправлял письмо, произошел сбой программы, и оно, по-моему, не ушло, посмотрим, как теперь... Хаос атакует, к оружию! Андрей.


ОНА. Ох, Андрей... я, кажется, и правда ОЧЕНЬ хорошо тебя знаю: мне достаточно было представить себе, как ты сидишь с калькулятором и вычисляешь свой сердечный алгоритм: жену – сюда, маму – туда, Ульяну – сюда, а дочку – обратно. Да чтоб еще не упустить Италию!!! Ужас! Твое письмо меня просто... растерзало. Да и потом – я права. Наверное, ты НЕ мог так написать, но ты так написал. И без всяких опечаток. Буквы часто указывают на смысл, противоположный тексту. Смысл твоего письма был таков – наша встреча лишь обременила бы тебя бесконечно, и все, что тебе нужно, – сохранить «статус кво» без лишних движений и психозатрат. То, как сейчас, тебя вполне устраивает. Меня – не устраивает, так это – мои проблемы, не так ли? Знаешь, я бываю поражена иногда, как ты – при всей твоей нежности и внутренней изысканности, реагирующей на четверть тона, – умудряешься вести себя, как Гаргантюа в японской лавочке... Ты невнимателен к другим! ты больно задеваешь их самолюбие, наносишь удары и отвешиваешь пощечины! Скорее всего, не ведая, что творишь, – но ведь от этого не легче. Я уж, кажется, вся перед тобой раскрылась, до самого дна, подпустила тебя так близко, как никого никогда за всю мою длинную жизнь, стою перед тобой – без всякой защиты, дура дурой, чтобы ты время от времени разворачивал меня на 180 градусов – и в стенку... лицом? Я хотя бы раз так поступала с тобой? Господи! Я это все объясняю сорокалетнему мужчине... Андрей! Ну сколько можно мучить меня? Юлиания.


ОН. Это ужасно, Ульяна!

То, что я так тебя терзаю, оказывается...

Я даже не знаю,что ты видишь во мне... Может, и на самом деле я таков, не знаю...

Я немного устал. Лягу пораньше, прости...

Андрей.


ОНА. Доброе утро, Андрей. Может быть, я снова причиню тебе... неудобство, но нынче воскресенье, так что – с Божьей помощью. Когда-то ж надо и родить! Ты называешь себя писателем, утешая самолюбие эволюциями героя, не ведающего сомнений и раскаяния, а жизнь – какова она есть, в ее реальных перипетиях и сложностях, не то, что далека от тебя, как «народ от декабристов», а даже не внушает тебе интереса... Жизнь для тебя есть то, что ты УЖЕ про нее придумал, жизнь есть твоя интерпретация частностей. Все, что ЗА этими границами, для тебя не существует ни как предмет размышлений, ни тем более как предмет художественной рефлексии. Тем не менее вот эта самая ускользнувшая реальность беспрестанно вызывает тебя к барьеру – и ты беспомощно ежишься, вечно испуганный, вечно растерянный, загнанный в угол... (даже я – ничтожнейшее из существ скорбного мира сего – как-то сподобляюсь все время «загонять тебя в угол», ничуть этого не желая, ни в коем случае!) Почему ты не смотришь в глаза «чудовищам», не только тобой порожденным, но и бытующим вокруг помимо твоей воли? Ты боишься себя? загораживаешься сам от себя фрондером и хулиганом, которому доверяешь свои «разборки» с Господом Богом? Самое важное, главное, интересное, самое существенное в жизни проносится МИМО, а ты все толчешься на скудном пятачке своего младенческого эгоцентризма. Открой глаза, посмотри вокруг, оторвись от созерцания собственного пупка! Я потому говорю тебе все это, что мне – в отношениях с тобой – уже нечего терять. Даже то минимальное пространство, которое может предложить мужчине самодостаточная самостоятельная женщина, ничего не требующая от него ради его же самочувствия и душевного достатка (это ли не ценность на шкале высших ценностей! уж я-то знаю!), ты принять не в состоянии... сидишь на цепи – да еще (гигант духа!), на какой мелкой, низкопробной и обременительной! и ладно бы, если б ты покорно и благодарно эту цепь принимал как неизбежную данность, так нет – ты на нее все время сетуешь, клянешь ее, скулишь – и терпишь! зачем? ради чего? ради того, что тебя на этой цепочке по Европам возят?

Чего ж еще?! Подумай – о себе, как об авторе собственной судьбы! Думать вообще полезно... Вот. Не обессудь – достало! Ульяна.

Мне, правда, нечего терять, Андрей, так что отнесись к тому, что здесь написано, как к чему-то совершенно объективному. Кроме меня, тебе этого никто не скажет. Да и я к нашим «дозволенным» и «недозволенным» речам – ощутимо – теряю интерес... Мы все равно расстаемся, Андрей. Пусть это будет хотя бы с минимальной, но все же – с пользой для тебя.


ОН. Доброе утро, Ульяна!

А разве мне не этого хотелось?

Мне этого и хотелось... Чтобы ты в разлуке не чувствовала себя «соблазненной и брошенной». Чтобы ты чувствовала себя ВЫШЕ. И теперь ты сама мне прямо об этом пишешь, снабжая щедро свои письма указаниями на мое ничтожество.

Я улыбаюсь. Как всегда, все получилось не так, как я думал... По моей вине.

Тебе не приходило в голову, что я мог бы писать тебе СОВСЕМ другие письма, которые были бы так же правдивы. Но эта правда благополучия, успешности и проч. – какова была бы она тебе? Я просто выбрал другую сторону Луны.

Да, разумеется, в тех письмах, что я писал, правды и откровенности куда больше. Но я знаю, какова награда за откровенность, не тебе в упрек, таков закон.

Твое письмо мне очень понравилось. Оно действительно будет очень полезно для меня. Всегда полезно увидеть, каков ты со стороны. Особенно когда это не комплиментарный портрет. На это способна только настоящая дружба. За это и благодарю. Пиши. Андрей.


ОН. Доброе утро, Ульяна!

(Второй раз за два дня комп. не отправляет тебе письмо, указывает на сбой. Я понимаю, что этим как бы провоцирую твои рассуждения на одну из излюбленных тобой тем. Но может быть, оно все-таки ушло, мое письмо. Я сейчас не хочу переписывать его второй раз).

Молодец, это было круто! Пиши. Андрей.


ОН. Вы меня раздели и высекли. Вы рады?

Попробуй теперь сыграть белыми, Ульяна!

Андрей. :)


ОНА. Зато теперь Вы вытащили фигу из кармана и выразительно ею перед моим носом потрясли. Это очень красивая фига. У меня такой нет (разумею, «успешности и благополучия», о которых я разумно умалчивала бы, дабы не задеть Вашу патрицианскую щепетильность). Ульяна. :)


ОН.

На страстной неделе, в пятницу

Я пишу тебе письмо.

Как дела, моя красавица?

Не слыхать тебя давно...

Может ручкою лилейною

В черный список занесен,

И в разряд «галантерейного»

Бескомпромиссно отнесен.


Что ж... веселым Хлестаковым

Выйду из дому ходить,

Буду дни свои по-новому,

«По-пустому» проводить,

На прохожих озираться

И на вывески глазеть,

За серьезное не браться,

Вольно, по-пичужьи петь.


Я ста тысячам курьеров

Приказание отдам

Ежедневно, троекратно

Пусть целуют ручки Вам.


Солнце светит всем.

Андрей.


ОНА.

Любовь и гордость борются со мной,

Друг другу в разрушеньях потакая:

Пощечины и розги получаю

Ежеминутно – от себя самой...


Так бедная металась Навсикая,

Бескрылой чайкой билась над волной,

К невидимому следу приникая,

Но слез ее не помнит мир дневной.


Застывшее пятно – гримаса власти –

Ее лицо... но мысль разъяли страсти

На жалкие дрожащие клочки.


Бесчувственна – как мрамор – и бескровна,

Как клинопись таблиц Паросских, словно

В Аид ее опущены зрачки...


Видите, Андрей, я тоже не бездельничаю. Читаю версификацию филологам – и нахожу горькое удовлетворение в сочинении дежурных сонетов, ронделей, триолетов, газелей, хокку и прочих прелестей. Ульяна.

Подыши на мои пальчики – может быть, я оттаю?


ОН.

Сегодня первый раз в плаще

Я вышел из дому – чудесно!

Легко, небесно и – ва-аще!

Зимой нам было в письмах тесно,

К чему худое вспоминать...

Пусть стану я гиперболоид!

Не для того, чтоб разрушать,

А чтобы всяческий «теплоид»

Лучом тебе передавать!

Андрей.


ОН.

Пусть стану линзою, что с неба

Сведет огонь к твоим ногам.

Довольно Вы служили Фебу,

Пускай и Феб послужит Вам!


Теплее? :)

Андрей.

P.S. Прозой говорить еще боюсь.


ОНА. Добрый вечер, Андрей. А я – напротив, что-то не могу сегодня стихами. Только что вернулась из Дома композиторов, с концерта. Играл божественный Раич. И я – неожиданно! – узнала, что сегодня похоронили гитариста Костю Семенова, который начал учить моего сына – дал два урока... и... никто не знает, что случилось. На концерте объявили – и Эдуард Николаевич играл в его память. Вот так... Жил талантливейший музыкант, может быть, один из десяти лучших гитаристов мира, по-моему, еще сорока ему не минуло... и – нету. Похоже, последняя гитара, на которой он играл, – инструмент моего сына, а мы – последние, кто Костю Семенова слышал... Милый! как надо торопиться жить! хотя бы для того, чтобы успеть сказать друг другу самое главное! Целую тебя... Твоя – Ульяна.


ОН. В самом деле, Ульяна, несмотря на существование чуть ли не жанра «стихотворения на смерть», стихами на смерть не ответишь...

Даже прозаические рассуждения на эту тему хороши лишь «за чашей» и когда все живы.

Жизнь такова, что в ней не то что «всего», даже «немногого» не успеть (мне кажется). Может быть, достаточно смирения и доброты?

Не могу ответить (боюсь) «целую». «Попробуем любить, не потревожив зла», – писал Бодлер. У него не получалось. У нас тоже не всегда. Ты простишь мне эту осторожность, она не от холодности. Андрей.


ОНА. Смирение – оправдание людей ничтожных, бездеятельных и безответственных. Как Ахматова говорила – «нас покориться никто не заставит»... Я признаю лишь один род смирения – молчаливое слушание Бога (пусть будет, как Ты хочешь, Господи, но не как я). Сдаться же на волю обстоятельств, учиненных людьми, – и терпеть то, что просто вопиет о преодолении?! Никогда я этого не приму... И я права. Какой-то небесный нерв – уже несколько лет подряд – ощутимо во мне бьется: меня будто ведет что-то; наверное, и раньше вело – но я не чувствовала и не понимала этого. А доброта? Я не знаю, что это такое. Чаще всего смирение и доброта оборачиваются равнодушием и жестокостью, когда жизнь испытывает их на прочность (что и происходит между нами постоянно... хотя, понятно, я слышу лишь твою жестокость. Идущую, должно быть, от «смирения и доброты»). Может быть, Вы просто развлекаетесь таким образом, сэр? Игры разума?.. И думаете, что возможно при этом «не потревожить зла»? А я не играю. Я – живу. Поэтому уколы Вашей шпаги вызывают нешуточную боль... (Вы так добры ко мне!!!). Юлиания.


ОН. Ну вот, опять...

Ведь – слова нельзя сказать!

Андрей.


ОНА. Твоя последняя реплика предполагает ответ? Ей Богу, даже смешно! во мне это все уже начинает будоражить «философа и психолога»!

Слово сказать... А ты можешь сказать мне – «честно и откровенно» (отстранясь от ситуации!), что я тебе такого сделала, что ты беспрерывно нападаешь на меня? То недвусмысленно даешь понять, что наша встреча не вписывается в твои ближние (и дальние!) планы, то заявляешь, что давно хотел прервать наши «отношения», только не знал, как это сделать, чтобы я не чувствовала себя «соблазненной и брошенной», то заявляешь, что твое вышесреднее благосостояние наверняка вызовет во мне какие-то (непонятные мне!) негативные чувства... потом предлагаешь мне играть «белыми» (а мы играли?)... потом – промаявшись неделю, искусавши в кровь пальцы и начиная понемногу приходить в себя, я получаю от тебя чудесные стихи – именно такие, какие только и могли бы вернуть нас в некое «обогащенное опытом» начало, – я восхищаюсь, плачу светлыми слезами, раскрываюсь вся – до самой сердцевины, и немедленно получаю пинок (так ответить на мое письмо о смерти друга, как ты ответил, можно, только желая ударить!) в эту самую – мягкую,белую, пушистую – середку, пинок, от которого, задыхаясь от боли, я сгибаюсь пополам! Спрашивается – кто же должен возопить «Ну вот, опять!» Если ты до такой степени меня ненавидишь, что не можешь удержаться от агрессии, что же ты держишь мою бедную душу на поводке – отпусти! Поверь, мне будет очень плохо (это проверено!), я привязалась к тебе, как это ни ужасно. Смешно признаться: нашла в тебе что-то, давно желанное... (причем, скорее, душевно желанное, чем как-нибудь еще, хотя расчленение дорогого существа на «душу и тело» для меня совершенно невозможно). Мне будет плохо, но я переживу. Ульяна.