Mail. Ru
| Вид материала | Документы |
- с) 1999 А. Аливердиев (e-mail: aliverdi@mail, 1826.11kb.
- Нп «сибирская ассоциация консультантов», 69.44kb.
- Берестовая Жанна Александровна, методист гцро, тел. 74-57-34; e-mail: metodist-70@mail, 43.21kb.
- Россия. Москва, ул. Сущевский вал, д. 47, стр. 2, оф. 1, Пц «Маэстро» (конкурс), 127.12kb.
- Кубанского Государственного Аграрного Университета, Краснодарского края состоится 18-я, 28.2kb.
- Открытый конкурс. Наименование, почтовый адрес, номер контактного телефона, 1173.49kb.
- Научная электронная коллекция: опыт разработки и реализации, 120.82kb.
- Управління освіти адміністрації московського району харківської міської ради, 228.72kb.
- Патырбаева Ксения Вадимовна (Контактная информация: e-mail: philosmatem@mail ru; веб-сайт:;, 37.21kb.
- Главное управление образования, 70.84kb.
ОН. Ну, вот... Я сижу, аппарат поломан. Починяю. А Вы, жестокая, и не пишете своему бедному другу. Или он опять что-нибудь там отчубучил. Что-нибудь не то написал? Так, Вы, Ульяна, плюньте, простите... Принимайте балбеса таким, как есть. Он уже взрослый, его не переделаешь.
Весь в ожидании. Или у тебя тоже, Ульяна, что-то там сломалось, не работает?
Всеми позабытый-позаброшенный – Андрей.
ОНА. Бедный друг мой, Ваша бедная подруга извелась на нет в бесплодном ожидании, «надумала» не менее трех романов (страниц по 600 каждый) – с трагическим, саркастическим и сюрреалистическим финалом. У нее сломалось все, что только может сломаться в голове и окружающей технике. И судьбы человечества в ее глазах окончательно померкли.
Я болела, скучала, маялась... Не исчезай, пожалуйста! Ульяна.
ОН. Ой, Ульяна, у меня тоже так бывает... Надумаешь себе сам черт-те чего... Я не исчезаю... пока техника служит. Ты хоть романы выдумывала! А я тут в полной запарке: две работы, ученики, дочка дома, опять болеет... полный джаз. Пиши. Андрей. Стихи:
А у меня ничё не получается,
И этим жизнь моя и отличается.
Цикл «Банальности», так сказать...
ОНА. Привет! ля-ля-ля-фа-фа-фа-до-диез-си-и-и-бемоль... Полный джаз. У меня школа, университет, газета, олимпиады по литературе, дипломники, выборы... И нигде ни хрена (прошу прощения!) не платят. Плюс ремонт (то есть ТАРАС во всей его богоданной сущности!), дочкины проблемы с женихами, сыночкины проблемы с учебой и собственная депрессия от невозможности заниматься литературой.
Произведение – как переношенный плод – сначала задыхается и умирает само, а потом убивает существо, которое должно было его произвести на свет. Жуткая метафора, но очень точная, по-моему. Пиши (то есть прозу, стихи и письма мне!). Ульяна.
ОН. Ты меня пристыдила, Ульяна, и мне стало... забавно и весело, нашел, кому плакаться насчет занятости, в самом деле. Рассеяность моя уже делается... сегодня ,возвращаясь с работы, сел не на тот автобус и уехал в другую сторону. Но без паники, а почти с удовольствием... Домой когда ни приедешь – все рано. Пиши. Пока. Андрей.
ОНА. Ну... рассеянность. Моя – это уже местный фольклор.
– Дитя, ты кто?
– Я вчера у Вас была... тетрадку отдала.
– Кому?
– Вам – лично в руки.
– Вот это зря. Надо было секретарю – лично, в руки. Тогда бы я знала, где искать.
Все время что-нибудь ищу: очки, перчатки, дискеты, визитки, чужие рукописи, книги, слова...
Я вовсе не думала тебя «стыдить». Просто... сегодня первое марта. Весна пришла, люди добрые! Обнимаю – бережно, как медсестричка... Ульяна.
ОН. Привет, Ульяна! У нас снова зима. Мороз с ветром.
Пытаюсь сосредоточиться на завтрашней лекции по Гоголю, я их читаю по сути раз в год и ради этого, можно сказать, там работаю... но не могу этого сделать от усталости и раздражения и, очевидно, завтра прочту плохо. Слушаю твоего Шопена.
Перечитываю Швейка и Ветхий Завет, книгу Иисуса Навина. Все урывками, разумеется...
Пиши. Андрей.
ОНА. Добрый вечер, Андрей! (или – утро?). Сегодня я пережила ряд ситуаций откровенно гнусных (но как-то «разрулила», слава Богу!). Очень люблю книгу Иисуса Навина (больше всего поражает кровожадность и «нетолерантность» евреев и какая-то особая особенность их внутрисемейных связей). Особенно в Ветхом Завете люблю Книгу Иова!
Читала в университете – «Словоразделы и ритмико-синтаксические фигуры». Объясняла детям enjabement. Еле жива от усталости, раздражения, перепадов атмосферного давления, гнусностей быта и пакостей всевозможных «иуд». Что ты думаешь о Гоголе? (помню дивный – потрясающий! – пассаж про панночку из твоего раннего опуса; это так близко – прямо по какому-то болезненному нерву во мне...). Скажи мне что-то доброе, Андрей. Мне так не хватает просто... радости! Ульяна.
ОН. Доброе утро, Ульяна! Бойцы, звякая котелками, строятся для очередного «ратного подвига»... я поставил воду для кофе и с незажженным вчерашним бычком Winstona в зубах, почти голый, стучу тебе свой утренний привет, видя боковым зрением, как уже наливается светом обрез жестяной крыши казармы напротив... Доброе утро, Ульяна, свет очей, удачи тебе во всем! Андрей.
ОНА. Привет, Андрей, ранняя пташка. Ох, как тяжел для меня подвиг раннего подъема! Мне кажется, если бы не крайняя необходимость, я не просыпалась бы никогда. Правда, я и так вырвала у судьбы законное право вставать не раньше восьми (тогда к десяти я – в школе).
Сейчас три минуты девятого, и я тоже – еще не вполне проснувшись – стучу тебе утренний привет. Пока. Ульяна.
ОН. Привет, Ульяна! Я пташка ранняя поневоле. Для меня естественно спать минимум до десяти. Ранние подьемы меня угнетают и вселяют скептицизм.
По Гоголю прочел хорошо, спонтанно... Я все-таки кое-что о нем читал, да и его самого люблю и со временем все больше и больше. Мечтаю выбрать время и не отвлекаясь, медленно, перечитать «Старосветских помещиков». Потом, после лекции дома было три английских и параллельно заботы о дочке, игры с ней в коротких перерывах между уроками. Потом отмывал кастрюлю, которая всю зиму простояла на балконе. Отмыл так, что она стала казаться новее всех прочих.
Моя жизнь, несомненно, подвиг.
Но дурацкий.
Читал две главы из Ветхого Завета, как положил себе это делать на ночь. Жестокость евреев из Ветхого как-то еще понятна, «оправдана», что ли... А вот жестокость Нового Завета уж вовсе запредельная, не находишь? Тем более, что исходит уже не от людей, но от Бога.
Вот, день окончен. Пиши, Ульяна. Андрей.
ОНА.Привет, Андрей. Сегодня дала два интервью (очень серьезных), выдержала телевизионную съемку, вычитала газету (выходит послезавтра, то есть завтра надо еще раз ВЫЧИТАТЬ и сдать), провела предвыборное мероприятие (в пользу нынешнего мэра, потрясающего мужика, нашего благодетеля!).
В чем специальная жестокость Нового Завета? Ирод? сам Христос? Христа – понимаю. В этом – ортодоксально христианском (ни в коем случае не церковном! то есть не от Павла-законника) смысле – я и сама жестка и жестока. Презираю всякое вилянье, двурушничество и стяжание. Причем не на словах. Поэтому, когда мне говорят: «Если ты такая умная, что ж ты такая бедная!» – я улыбаюсь с присущим мне сугубым высокомерием. Христианство – высокомерно, Андрей! Оно – для избранных.
Что такое «дурацкий подвиг»? Моя жизнь – тоже подвиг и тоже дурацкий. Я уже просто в коме... а толку? Мне нравится твое любованье предметами быта – «вымыл кастрюлю»: Гениально! Феерия! Роскошь, достойная пера... Боже мой, кто писал все эти роскошные натюрморты с дичью и фруктами? Даже этого уже не помню... Знаешь, всех женщин после сорока надо подвергать эвтаназии. Это – гуманно!!! Пиши – ты спасаешь меня для человечества. Ульяна.
ОН. Доброе утро, Ульяна! Наркоман Берроуз делал по 20 отжиманий, и это позволило ему дожить до глубокой старости. Я делаю 50... Это так, ни к чему. Слушаю джаз и собираюсь на поденщину. Жесток мне кажется не Ирод, он имеет на это право, т.к. человек. Мне кажется жесток Христос, и иногда я так понимаю и оправдываю сладость этой жестокости, особенно, когда еду в автобусе. Но все-таки «стон и скрежет зубовный» для всех, кто просто не принял его, это слишком круто. Иногда мне кажется, что в нем присутствуют родственные Гамлету черты высокомерной психопатии. Прости меня, Господи, за такое с утра. Андрей.
ОНА. Доброе утро, Андрей. Я знаю, что гимнастика и душ в начале дня повышают тонус. У меня был свой гимнастический комплекс (на видео), и я – с небольшими купюрами, правда – его ежеутренне выполняла. Когда у нас имеется цель и мотив – нам все по плечу. А теперь мне ничего не хочется. Не хочется даже себя заставлять. Как я еще встаю! ползу куда-то! что-то делаю! говорю! думать не могу уже совсем – как только появляется необходимость напрячь извилины, начинается ужасная головная боль. Это нервное истощение... Коллапс. Из этого состояния можно вытащить себя гимнастикой?
Что такое «высокомерие»? По-моему, это предъявление миру и себе «высокой меры»...
Отрицательный оттенок смысла появился здесь из предположения, что мир этой мерой не обладает, а носитель качества – обладает, что и позволяет ему смотреть на окружающих свысока. На самом же деле высокомерие – лишь защитная реакция натур уязвимых и чрезмерно чувствительных. Это способ остранения, если хочешь. Способ выживания. К Христу такое «высокомерие» не имеет отношения. Он ведь к людям – как врач к больным детям. «Я даю вам спасение. Если вы его не примете – умрете». Где же тут жестокость? «Скрежет зубовный»? Ну... если сунуть пальцы в розетку под током – будет больно! Он не стращает, а предупреждает. А как с нами еще? Высокомерие христианства – в другом. В ощущении вертикали... Кроткий, нежный, нищий Франциск Ассизский отличался крайним высокомерием: он проповедовал голубям! Тебе не нравится эта черта в людях. Почему? До связи. Ульяна.
ОН. Добрый вечер, Ульяна!
Не знаю, конечно... Мне помогает, в смысле, зарядка. Это как бы внушение себе радости насильно, через мышцы. Помнишь, у Чехова «чиновник затопал ногами и от этого рассердился». А может, у меня это генетическое – многие из моих родственников, предков, делали зарядку. Мама вот тоже. Я не знаю насчет высокомерия. Да, твоя версия убедительна, так тоже может быть. Но у тебя «высокомерие» закавычено и тем уже опоэтизировано. Я говорю о натуральном высокомерии. Представь себе мальчишку, который грубо перечит старику. Который насмехается над вековыми – от Моисея и Господа – законами, прерывает суды : «Кто из вас без греха, пусть первый бросит камень». И все достаточно лояльны к нему. Не из-за чудес даже. Я не думаю, что Христос был на ту пору единственным чудотворцем в округе. Просто снисходительны до поры. А он нет, он все «берет на карандаш». Представь себе такого человека в современном мире. И представь себе нашу реакцию, когда мы узнаем, что этот странный парень, смутьян и даже циник – бац! – оказывается Богом! И мы, раз такое дело, говорим, прости, мы же не знали. А он говорит – фигу! не прощу! А как отнестись к таким «подставам», как с Иудой: «Кому макну хлеб в соль и подам – тот предаст меня». Ну и макнул и подал парню. А он разве мог не взять из рук учителя? А с тем , кто висел слева на кресте. Даже сосмертника не пожалеть из-за принципиальных соображений... Не к ночи будь говорено, прости меня, Господи!
Как прошел день, Ульяна? После сорока женщина только начинает жить и расцветать. В Америке, например. Пиши. Андрей.
ОНА. Добрый вечер, Андрей. Не обращай внимания на мое нытье – я, правда, как-то стала угасать... Надо бы что-то «вычесть» из списка моих обязанностей. Что? вот вопрос.
О Христе, я думаю, сейчас не стоит говорить. То, что ты пишешь, чрезвычайно занимает меня и волнует, но это длинный и сложный разговор: оставим его до реальной встречи. Скажу лишь, что у нас тут живет бывший «мент», выдающий себя за нового Христа. Ты, наверное, слышал. Я его видела, с «учением» его знакома. Так вот: он – точно не Христос! И не в чудесах – ты прав! – дело. А остальное – помнишь песню «Наутилуса» про апостола Андрея? Знаешь – я вдруг поняла! – что говорит в тебе: ГОРДОСТЬ!
День сегодня – еле-еле... Вычитала газету, провела консультации – превозмогая земное притяжение, переходящее в полный «отпад». Только к вечеру ожила – было занятие у семиклассников, по Гесиоду. Читали «Труды и дни» и поражались, как мало изменился человек с 8 века до н.э! Вышла, почти счастливая, с урока, и тут приятельница предложила мне пойти посидеть в кафе. И мы пошли и посидели. Там был чудный черный кофе (настоящий, с высокой пенкой, как я люблю) и какой-то умопомрачительный десерт со взбитыми сливками. В результате я пришла домой в относительном умиротворении и даже слегка взбодрилась... если бы я не боялась окончательно испортить фигуру – я находила бы счастье в еде! А так... Расскажи мне про идеальный обед – что это может быть, чтобы возникало ощущение блаженства? Пока. Ульяна.
ОН. Привет, Ульяна! Пишу в 10 минутном перерыве. Буду краток.
Идеальный обед это рюмка холодной водки под горячее, послеобеденная сигарета и сон до пяти вечера. Тогда все по плечу. Нас губит и мучает то, что мы летаем по этой жизни недозаправленные, недозаряженные, как-то на скорую руку ухаживая о самих себе.
Насчет гордости ты, пожалуй, права. Мне уже пеняли в этом же плане другие люди, ну а некоторые, наоборот, хвалили. Все. Тайминг! Пока. Пиши. Андрей.
ОНА. Привет, я тоже – на бегу... Спиртное – исключаем (заменим... апельсиновым соком!).
М-м... горячее? Говядина по-цыгански (моя «коронка»!). И легонький салат – с красной фасолью и зеленью (петрушка – двумя веточками сверху, над майонезом). Потом – кофе-гляссе с кусочком тортика «прага». Сигарета?.. может быть. «More» с ментолом. И – вперед. Дела, брат, дела... Гордость – это плюс. Меня тоже в этом упрекают. Как и в высокомерии. Но это – внешнее. Для баланса. Нежно с Вами – Ульяна.
ОН. Привет, я дома, как говорят почти во всех американских фильмах. Пришел – подозрительная тишина и пусто. Ну и я сразу к «рации».
А что написать не знаю... сбился от неожиданности.
Сегодня удалось написать два абзаца и вымыть голову, по нашим реалиям – это успех. Превозмогая скуку, смотрел последние вечера Антониони «Замбрийский пойнт» – чепуха полная (у нас в городе есть одноименный ресторан, а в Чехии я как-то обедал в ресторане «Пушкин»!) и «Сны» Куросавы – красочный нудняк, но его пока не досмотрел, может, что и откроется. Пиши. Андрей.
ОНА. У тебя нет ощущения, что я все время как бы жду тебя в этой глупой металлопластиковой коробке? Ревнивый пристрастный женский голос в компьютере... Непременный мотив космических «одиссей». Ты летишь – один! – в абсолютном вакууме Вселенной, а твой бортовой интеллект – как минимум – к тебе не равнодушен. Мило, правда? Я вообще не очень понимаю итальянский кинематограф... Ну, Пазолини... может быть, «Эдип-царь» – некая пиктография, расшифровывать которую – удовольствие. Но даже Феллини – не для меня. А уж русско-итальянские, веристско-чеховские модификации этой скуки – и вовсе «запредел» (типа михалковских «механических пианин»). То же и японцы... А вот я еще раз, собравшись с духом, пересмотрела «Пианиста»Полански и долго не могла успокоиться. Из всей заграницы я была только в Варшаве – и то она меня пронзила своей неподходящестью для любого моего самочувствия. Пока. Ульяна.
ОН. Привет, Ульяна. Я в субботу приполз поздно, встретил после работы двух своих приятелей, и мы сидели в кафе, а потом поперлись в кино. Фильм был дурацкий, но они не были разочарованы, потому что пили крепкое пиво, а мне было просто все равно, так что вечер провел хорошо, но устал и не мог уже включить компьютер.
Передайте бортовому интеллекту нежный поцелуй от полубезумного пилота.
Пиши. Андрей.
ОНА. Андрюша, милый, я болею. Вот просто конкретно лежу с температурой. Даже не знаю, поднимусь ли к вечеру. Вчера засиделась в гостях у брата , даже ночевала у них, а утром – чуть тепленькую (в жару!) – меня привезли домой. Отпраздновали восьмое марта!
Пиши. Надеюсь, что выживу. Ульяна.
ОН. Ульяночка, если плохо себя чувствуешь, все отмени и никуда не езжай. И не вздумай переживать по этому поводу. Больным нужен покой. Если еще не начинала, то выпей сейчас две таблетки парацетомола, если чувствуешь, что заболела серьезно – начни прием антибиотиков сразу, например, бисептол, сразу принимать по две таблетки 0.25, потом по одной два раза в день. Полоскать горло хорошо хлорфилиптом, самое сильное полоскание. Из пшикалок лучше биопарокс, но он дорогой. На ночь при высокой температуре – аспирин. (У тебя простуда?)
Выздоравливай, по возможности пиши. Андрей.
ОНА. Привет, Андрей. Только что проснулась – и к тебе. Температуру я, конечно, сбила (парацетамолом, как ты велел). И сижу, покачиваясь, как сомнамбула. Головокружение, слабость, звон в ушах. Но жить уже можно. Побуду несколько минут с тобой и снова лягу.
Ты мог бы работать в неотложке, милый!
Подозреваю, это новый «виток» гриппа. Лечим симптоматически. Пройдет.
Вчера сидели до утра (до четырех часов!) у брата на кухне. С ним вдвоем. Разговаривали «за жизнь». За все наше с ним более, чем сорокалетнее, «знакомство» такие моменты истины возникали у нас спонтанно раза два-три. Он вообще-то сильный парень и никогда не был склонен к откровенничанью. А тут, видимо, выпил – и «раскололся». Я слушала его и так мне было горько... Помню, как таскала его, как щенка, ухватив под мышки, когда ему еще года не было, а мне – около семи. Как дрались линейками, когда ему было семь, а мне четырнадцать. А потом было множество эпизодов, когда мы буквально за уши вытягивали друг друга из беды. Родной брат – это очень серьезно... и вот этот красивый, крупный, умнейший мужчина (мой сорокалетний брат) говорит о своей семье такие вещи, которые, наверное, редко слышат сестры. Какая все-таки хрупкая вещь мужское самочувствие! Как много здесь зависит от женщины и как большею частью тетки, по-видимому, в этом тупы и толстокожи! Мне трудно судить, исходя из собственного опыта, но то, что он рассказал, меня потрясло! Может, эта встряска и послужила толчком для размножения во мне вируса.
А позавчера я смотрела фильм Гринуэя «Интимный дневник» – сюжет абсолютно абсурдный, но изощренная режиссерская и операторская работа. «Жесткая» эротика, жуткая (там, например, любовник срезает со своего умершего друга кожу, на которой написаны иероглифы, и делает из этой кожи книгу), но очень красивая – в духе японской эстетики. Так как голова у меня все еще болит, вечером ничего не буду делать, а посмотрю, наверное, еще какой-нибудь фильм из этой серии... порадуюсь на людей, умеющих делать ЭТО красиво. Пиши. Ульяна.
ОН. Привет, Ульяна! рад что тебе лучше, но продолжай лечение!
Питер Гринуэй действительно очень интересный режиссер. Я смотрел его «Книги Просперо», «Контракт рисовальщика» и «Отсчет утопленников» – последний в какой-то степени именно про «толстокожесть» теток. Хотя, в принципе, об обреченности вообще. Но все фильмы очень живописные, сверхсочные, красочные.
Пока есть температура, горчичники не ставь, а когда спадет окончательно, можно. Я в детстве это даже любил, потому что под горчичники мне особенно долго читали на ночь, и наутро не надо было в школу. Что еще нужно для счастья!
Смотри кино, ни о чем не переживай, ложись пораньше. Напиши мне утром, и я тоже.
Пока. Андрей.
ОН. Доброе утро, Ульяночка!
С 8 марта тебя!
Как ты себя чувствуешь?
Андрей.
ОНА. Привет, Андрей. Спасибо за поздравление и заботу. Я еще не совсем проснулась. Температуры нет, но состояние – как в невесомости. Выпью кофе – и за труды праведные; расслабляться мне не очень есть когда. И это, наверное, к лучшему. Пиши. Жду. Ульяна.
ОН. Еще раз доброе утро, Ульяна! Не упускай болезнь как возможность отдохнуть, переключиться, почитать или посмотреть то, что все время было некогда. А всякая работа от этого переключения только выиграет, кроме того – внутренне она не будет прекращаться.
Пиши. Андрей.
ОНА. Привет, Андрей. Самое главное – для отдыха – чтобы «мышление» прекратилось именно внутренне. А то ведь «крыша едет»... лежу, тупо глядя в потолок, хожу по кухне – дети дома, «хочут» кушать. И вообще, завтра, похоже, я буду «в норме», к сожалению. Что ты сегодня делаешь? Не оставляй бедную больную своим строгим попечением. Мне безумно нравится подчиняться мужскому попечению. Я просто таю от этого и... «тащусь», как выражается моя дочь. Пиши. Ульяна.
ОН. Ульяна, как «доктор» «пациентке» должен сказать, что ремиссии, то есть облегчения болезни могут быть обманчивы и терапевтический эффект нуждается в закреплении, то есть продолжении медикаментозного лечения и соблюдении постельного режима.
Выздоравливай скорее, Ульяночка, но дай же и отдых себе в кои веки!
Я вот, например, сегодня почти весь день проспал – такое накопилось жуткое недосыпание и всякие психозатраты. Бездельничаю, слушаю арии из опер Верди, есть очень смешные: «Куртизаны – исчадье порока // Много ль вы за позор с меня взяли? // Но не продам я честь дочери моей...» Завтра проклятый вторник, лекции у механиков. На три часа превращаться в лагерфюрера. Иначе съедят, как говаривал Чебурашке крокодил Гена. Пока. Пиши. Андрей.
ОН. Как здоровье, Ульяна? Соблюдаешь ли мои указания?
Ульяна, это у меня настроение такое или я так «художественно вырос»? перечитываю «Утро»... Это на самом деле так скучно? Прошу тебя, как Николай Островский просил товарищей ответить честно и, если нужно «подвергнуть беспощадному огню революционной критики».
Пиши. Андрей.
ОНА. Еще бы мне не слушаться Вас, мой фюрер! Кого ж я буду еще слушаться? Даже смешно...
Мне трудно перечитывать твои вещи, Андрей... я слишком к ним чувствительна. Наверное, это меня дурно характеризует как читателя, но я включаюсь вся – и мне больно. К последним твоим вещам и вовсе не могу прикоснуться... как это объяснить? помнишь, тогда, в мае, в какое состояние меня ввергла просто чужая квартира? ты можешь смеяться, называть это игрой больного воображения, паранойей, но там даже стены, окна, пол, потолок – с визгом набросились на меня, исцарапали и искусали.Это не упрек! я понимаю (и тогда – сквозь шок – понимала) твое недоумение... У меня просто не хватило самообладания, чтобы вынести давление ненависти ко мне, как бы заранее растворенной там в каждом глотке воздуха. Понимаешь, в этих последних твоих вещах слишком концентрировано вот ТО, ТО САМОЕ. Да еще так длинно, с таким смакованием неприятных (допустим, лично мне неприятных) подробностей... ну – пусть, пусть это написано не для меня. Я согласна. Но ведь вот «Лирика» – мир, который я, как читатель, признаю своим. То есть и своим тоже. Ты что-то очень важное сказал в ней – и за меня, и «за того парня», как бы от имени поколения. А сейчас... тянется что-то... невротическое. Ты зацикливаешься, «впадаешь» в нечто такое, что онтологически (прошу прощения) уже давно перерос. И оно, это что-то, твое авторское «я» заметно разрушает. Ты и сам это чувствуешь (помню твои присказки про «козла на веревочке»). «Лирика» и «ЖД» ощущаются как ступени некой лестницы. Поэтому, например, «Лирика» и кажется мне необходимой для книги. А теперь идет какое-то брожение и «томление духа», как будто ты застрял в лифте на неком этаже и не можешь тронуться – дальше? вверх? вниз? куда-нибудь! Эта горизонталь (ты прав) тобою уже вся съедена. Из всего последнего можно было бы сделать маленькую повесть. Одну. Но у тебя, видно, еще не созрела ирония в отношении этого предмета. Что там у тебя сейчас пишется, я могу только догадываться. И ты, конечно, мне это читать не дашь. Все по той же причине. Но представь себе, что я говорю все это не только как исключительно пристрастный к тебе человек, а как въедливый, но справедливый критик (в нашем городе у меня именно такая репутация). Прости за этот длинный нудный текст. Я стараюсь быть краткой... но задача потребовала – и вот. Пиши. Ульяна.