Б ахтин М. М. Проблема речевых жанров

1   2   3   4   5   6   7

ВС, с. 76). Все эти три версии выделения единицы речи – интонационная, логико-психологическая и «референционная» (В. В. Виноградов) – равно оспаривались М.М.Б. как монологиче­ские. Шахматовское понятие коммуникации в той или иной степени оказало влияние на Пешковского, Мещанинова, Реформатского и др. В блоке подготовительных материалов к РЖ это понятие, так же как и фраза Карцевского, чаще всего возникало в связи с виноградовскими работами (см., в частности, прим. 15 и 16 к ПМ).

40 Используемое здесь М.М.Б. противопоставление значения и смысла аналогично, но не тождественно (вследствие понимания смысла как ответа) известной антиномии «значение – смысл» в логической семантике. В 20-е годы то же противопоставление имело у М.М.Б. другое терминологическое наполнение: «значение» – «тема» (МФЯ, 101-108, ФМ, 178-180, хотя и в этих работах эпизодически появлялся и термин «смысл» – ФМ, 164 и ел.). Общепринятую тер­минологию («значение» – «смысл») М.М.Б. принял, видимо, в 30-е гг. (ВЛЭ, 94). Возможно, однако, что термины «смысл» и «тема» имеют у М.М.Б. разные функции: исходя из того, что термин «тема» использован и в настоящем тексте (РЖ, 179), можно предпо­ложить, что термин «смысл» относится к предложению в контексте высказывания, а «тема» – к высказыванию в целом

41 Частый эпитет (ППД, 105, 124, 268; «1961 год. Заметки», с. 334). О невоплощенном, не имеющем автора слове языка см. прим. 8 к ГГГ. О предполагаемой смысловой антитезе к этому бахтинскому эпитету в концепции Г.Г.Шпета см. примечания к «К философским основам гуманитарных наук».

42 См. напр., у Б. В. Томашевского: «Слова любого языка в лю­бом употреблении помимо предметно-логического значения обладают еще экспрессией или, что то же, стилистическим ореолом» («Язык и литература». – «Октябрь», 1951, № 7).

43 Ср. у Г. О. Винокура: «... мы имеем право утверждать, что действительно в самом языке... кроме звуков, форм и знаков, есть еще нечто, именно экспрессия, принадлежащая звукам, формам, знакам» («О задачах истории языка», выше цит., с. 17). Аналогичной позиции, хотя и не в столь категоричной форме, придерживалось большинство отечественных лингвистов. И если В. В. Виноградов, в частности, и высказывал сомнения в правомерности выделения в языке самостоятельных собственно экспрессивных стилей (что пред­лагалось А. Н. Гвоздевым в его известных М.М.Б. «Очерках стилистики русского языка», выделявшим, напр., интимно-ласковый и шутливый стили – с. 15), то это отнюдь не предполагало отказа В. В. Виноградова от экспрессивных моментов в системно-языковом значении слов (см. оба положения в цит. выше рецензии на книгу А. Н. Гвоздева, с. 140, 144), на чем категорически настаивает здесь ММ.Б., скорее всего знакомый с данной виноградовской рецензией. Интересно, что именно это обстоятельство – теория экспрессивных стилей А. Н. Гвоздева, поддержанная В. Д. Левиным, – станет одним из основных моментов дискуссии о стилистике 1954 года. Отказ от экспрессивности в абстрактной системе языка, коль скоро принимать это понятие в рабочих целях, – стабильный момент позиции М.М.Б. Тема соотношения экспрессивности и системы языка встречается во многих фрагментах подготовительных материалов к РЖ

44 М.М.Б. мог оспаривать здесь, в частности, общую концепцию академической грамматики, в соответствии с которой в русском языке выделялись особые имена существительные и прилагательные с уменьшительно-ласкательным значением (ук. соч., с. 264-271, 361-363 и др.).

45 Ксенофонт. Анабасис. Кн. 4. Гл. 3. (Атрибутировано в при­мечаниях к ЭСТ, 421).

46 Техника стилистического эксперимента, то есть искусственного придумывания стилистических вариантов, предложенная А. М. Пеш-ковским в статье «Принципы и приемы стилистического анализа и оценки художественной прозы» (Ars poetica. M., 1927, с. 29-68), предполагает, что каждый из лексических или синтаксических сино­нимов обладает своими исходными стабильными качествами, в том числе и экспрессией. Выбирая тот или иной вариант, говорящий (или экспериментатор) останавливается, согласно Пешковскому, на том, что в данном тексте «более нужно» – «яркое или бледное», «сильное или слабое» (с. 61). Наличие специфических экспрессивных качеств в различных синонимических языковых средствах признавалось боль­шинством исследователей, в том числе В. В. Виноградовым (цит. выше рецензия на книгу А. Н. Гвоздева, с. 140). Ср. также критику Пешковского в МФЯ, 124-126

47 Часто используемая речевая формула: о слове реального язы­кового сознания как слове «не из словаря» см., МФЯ, 71, 81; ФМ, 166; СВР, 106

48 Принципиальный тезис М.М.Б. См. прим. 26 к «1961 год. За­метки».

49 Вероятно, конкретная аллюзия к Б. В. Томашевскому (см. прим. 47).

50 Тема жанровой экспрессии, достаточно подробно здесь развер­нутая, в подготовительных материалах была лишь пунктирно намече­на (см. фрагменты, отмеченные в прим. 98-101 к ЯМ).

51 Очередное диалогически ориентированное упрощение темы (см. прим. 28). В других работах, где противопоставление «системы языка» и «речи» не используется в качестве условного исходного по­стулата и где, соответственно, нет столь резкой грани между языком и экспрессией, М.М.Б. не отрицает возможности видеть некий образ субъекта за языковым стилем («1961 год. Заметки», с. 329; СВР, 148-149; см. также прим. 48 к ПТ). Определенная, хотя и ре­дуцированная, персонифицированность языковых стилей и жанров является условием (= причиной) существования стоявших в центре внимания М.М.Б. стилизации, пародии, полифонии, непрямого гово­рения и др

52 Этот и три следующих абзаца в сжатом виде воспроизводят ход рассуждений в СВР, 102-107

53 За исключением чисто номинального повтора в сноске (см. прим. 70), М.М.Б. не вернулся к этой теме, что свидетельствует о незаконченности текста статьи.

54 . Бахтинская позиция в вопросе об интонациях принципиально расходится со всеми распространенными в то время версиями, так как, независимо от частных разногласий, принадлежность экспрессив­ных интонаций к языку признавали практически все исследователи (Карцевский, Пешковский, Виноградов и др.). М.М.Б. не только выделяет – в отличие от распространенных версий – в качестве центрального типа жанровые интонации, которые если и рассматри­вались в других концепциях, то лишь как периферийные, но и сбли­жает с ними «основные», согласно распространенной точке зрения, грамматические типы интонаций (вопросительную, восклицательную и побудительную – см. прим. 60), оставляя в качестве собственно •«грамматических» интонаций лишь те (перечислительная, раздели­тельная и др.), которые обычно занимали среди грамматических ин­тонаций периферийное место (см., напр., Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М.-Л., 1928, с. 524, 537-538). Смес­тив классификационную шкалу интонаций в сторону речевых жанров, М.М.Б. – хотя это и не проговаривается здесь специально, но несом­ненно имеется в виду – оспаривает тем самым и типологию предло­жений, которая, исходя из понимания предложения как в том числе и интонационного единства, часто строилась по аналогии с типологией основных грамматических интонаций. Так, например, основные «функциональные» или «модальные» типы предложений по В. В. Виноградову – повествовательный, вопросительный и побуди­тельный («Основные вопросы синтаксиса предложения». – Вопросы грамматического строя. М., 1955, с. 389-435) – являются по М.М.Б. не предложениями, но речевыми жанрами (МФЯ, 98). М.М.Б. фак­тически оспаривает здесь сам принцип виноградовского подхода к единицам языка. Какой же критерий должен быть положен в основу типологии предложений (если при этом сохранять установку на си­стему языка) – здесь этот вопрос остается открытым, но, если иметь в виду более поздние уточняющие замечания М.М.Б. в других текстах, в частности, его оговорку, что в качестве единиц языка он понимает не реальные предложения, а их «модели» («1961 год. Заметки», с. 339), то можно предположить, что, по М.М.Б., типология предло­жений должна строиться по их абстрактным грамматическим структу­рам, взятым безотносительно к логико-психологическим и коммуника­тивно-прагматическим аспектам речи. Следует, однако, иметь в виду, что при смене исходных постулатов, в данном случае – при отказе от установки на систему языка, в балтийской концепции предполагается совсем другой подход к типологии предложений, который более адекватен глубинным интенциям бахтинской концепции (подробнее об этом подходе см. преамбулу и примечания к «Вопросам стилисти­ки...»).

55 Данное предложение, как это очевидно из дальнейшего, кон­статирует не бахтинскую позицию, а позицию его оппонентов. Ср. о стилистике в «узком» смысле в ППД, 248 и ел., ср. также СВР, 78, 83 и особенно – 89 и ел. (о возможной причине некоторой двусмыс­ленности данного абзаца см. прим. 23 к Д-1). Ниже М.М.Б. в кон­спективном и частично редуцированном виде излагает существо своей общеязыковой концепции.

56 Центральная тема М.М.Б. Разнообразные формы передачи чужой речи исследованы в МФЯ, 113-157; СВР (ВЛЭ, 119-144); ППД, 242-359

57 Словосочетание «диалогические обертоны» не прижилось в бахтинских текстах, оставшись редким, не терминологизированным сочетанием, хотя в подготовительных материалах (см. прим. 60 к ПМ) диалогические обертоны предполагались быть специально выде­ленными в особый (девятый по счету) признак высказывания.

58 Здесь – и опять в сжатом виде – изложено одно из принци­пиальных положений бахтинской философии языка в целом. В отли­чие от лишь намечавшихся в то время, но впоследствии широко при­нятых критериев анализа целостного текста, во многом аналогичных приемам анализа предложений как единиц языка, то есть остающих­ся, по бахтинской терминологии, «монологическими», здесь постулиру­ется главенство «персоналистического» принципа, позволяющего отра­зить «многоголосую» организацию уже не только речевого общения, распадающегося на высказывания, но и любого и каждого, даже самого «монологического», высказывания в отдельности. В наиболее отчетливом, но приспособленном специально для художественной прозы виде эта методика анализа, долженствующая быть, по М.М.Б., примененной ко всем видам высказываний, изложена при исследова­нии полифонического романа (ППД, 242-359). Если идея применения «персоналистического» принципа для выделения единиц речи нашла отклик в лингвистике, то намеченный здесь следующий и главный для самого М.М.Б. шаг – распространение влияния этого принципа на внутреннюю территорию высказывания – еще в полной мере даже не отрефлектирован лингвистикой

59 См. то же сравнение в СВР, 92. С логикой развития мысли в СВР совпадают и следующие абзацы настоящего текста

60


^ Эта тема специально разработана в ТФР.

61 Ср. в МФЯ, 121 предварительную историческую классифика­цию по первому направлению диалогической ориентации слова (то есть не на предвосхищенное, но на преднайденное чужое слово), где выделены эпохи авторитарного и рационалистического догматизма, реалистического и критического индивидуализма и, наконец, реляти­вистического индивидуализма, характерного для XX века (имеется в виду разложение авторского контекста с превалированием чужого слова). Основа бахтинской философии языка – его теория «непрямого говорения» (см. прим. 39 к ПТ) – может быть квалифицирована как поиск выхода из ситуации «релятивистического индиви­дуализма».