Geum.ru

Н. Г. Баранец Метаморфозы этоса российского философского сообщества в XX веке Ульяновск 2008 ббк 87. 3 Б 24 Исследование

Вид материалаИсследование

Содержание


Центры философской жизни в 60-70-е годы
Институт философии АН СССР
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   28
философской антропологии. Ряд философов в эти годы приходит к мысли о невозможности исследования проблем теории сознания вне рамок целостной философско-антропологической концепции. В конце 60-х гг. была опубликована работа С.Л. Рубинштейна «Человек и мир», в которой разработана оригинальная концепция онтологии человеческого сознания, в дальнейшем она развивалась его учениками А.В. Брушлинским и К.А. Славской.

Оживленные дискуссии вызывали темы, связанные с определением соотношения в человеке социального и биологического.

Один из диспутов происходил в 1970 году на тему «Генетика человека и её философские и социально-этические проблемы». Спровоцировал её А.А. Нейфах, который рассказывал об экспериментах с трансплантацией ядер и их перспективах, и доказывал, что разработка этого эксперимента ничего общего с евгеникой не имеет. Этот метод может применяться и к человеку и будет иметь социальные последствия [Лисеев, Шаров. 1970. С. 106-115]. Он был уверен в возможности воспроизвести генетическую копию гения, формирование которого зависит и от задатков и социальных условий. А.А. Нейфах концентрировался на заявленных в выступлении проблемах: можно ли создать генетическую копию гения и какую роль в формировании гения имеют социальные параметры.

Н.П. Дубинин был не согласен с А.А. Нейфахом в том, что гении движут прогресс, деятельность гения выражает собою прогресс человечества, потому создание генетической копии человека ведет к нарушению общественной системы человека. М.К. Мамардашвили сомневался в необходимости самого улучшения человеческого рода, в связи с чем предлагает большее внимание уделять социальным наукам и наукам о человеке. В.Н. Кудрявцев видел этическую проблему, связанную с тем, что улучшение человеческого рода приведет к рассуждениям о людях избранных и неизбранных. Н.П. Дубинин видел перед генетикой другие задачи, в первую очередь, ликвидировать наследственные заболевания или снизить их значимость. Ту же задачу ставит В.П. Эфроимсон. Н.П. Дубинин доказывал чрезвычайную значимость социального: хотя генетическая программа и заложена в человеке изначально, она преобразуется социальной программой. А.Н. Леонтьев соглашался с Н.П. Дубининым в том, что главным фондом поведения человека является не биологическая наследственность, а социальный опыт. В.М. Гинделис, подводя итоги, отметил, что решающим вопросом для генетики является вопрос о соотношении биологического и социального в человеке, потому необходимо установить «…удельный вес генетических факторов, с которыми связано происхождение данного свойства и удельный вес чисто социальных моментов» [Там же. С. 115].

В 1972 году эти идеи продолжили обсуждать на круглом столе «Социальные и биологические факторы развития человека» [Социальные… 1972. С. 109-125]. В ходе дискуссии П.Н. Федосеев и Я.Я. Ро­гинский придерживались позиции, что в человеке социальное выступает главным, биологическое – второстепенным параметром. Н.П. Ду­бинин исходил из концепции двух равноправных типов наследственности: биологической и социальной (опыт человечества, который передается через воспитание). Б.Л. Астауров предложил вместо термина «социальная наследственность» использовать более точный термин «социальная и культурная преемственность». А.Н. Леонтьев, соглашаясь с Н.П. Дубининым в плане невозможности выделить одно – социальное или природное – на первый план, утверждал, что важно изучать роль биологических особенностей в развитии человека и не сводить её обсуждение только к узкогенетическому спору.

Генетические факторы, играющие роль в формировании человека, по мнению большинства участников дискуссии, должны изучаться. Н.П. Бочков утверждал, что современная генетика должна дать ответ на вопрос: как будет функционировать геном человека при изменении среды обитания, в том числе социальной среды. В.П. Эфроимсон высказывался за разработку педагогической генетики. А.Р. Лурия настаивал, что нельзя говорить о генотипической обусловленности психических процессов, отвлекаясь от их формирования в онтогенезе. Его поддерживал Б.М. Кедров, отмечавший, что ключ к выяснению взаимодействия социального и природного лежит в истории возникновения самого человека, социальное не вытеснило биологическое, а подчинило его, выросло из биологического, подчиняя его себе.

В результате дискуссии широкое распространение получила позиция, что по своим биологическим особенностям человек – это часть природы, и эти его особенности закреплены в его наследственности. Они записаны в генетически значимых структурах молекул ДНК, а социальная сущность человека является содержанием «надбиологической сферы», которая заложена в общении людей в процессе деятельности. Олицетворением этой позиции был Н.П. Дубинин, выдвинувший программу социального наследования, которая осуществляется с помощью транслятора – среды (сильного общества).

При обсуждении вопроса о сознании и психическом внимание уделялось вопросу связи психических явлений, характеризуемых в качестве субъективной реальности, с объективными мозговыми процессами. Д.И. Дубровский настаивал, что объектом изучения является, прежде всего, мозг и мозговая деятельность, а изучение деятельности головного мозга имеет целью выяснение того, как кодируются в соответствующих нейродинамических системах формальные, содержательные и ценностные параметры сознательного переживания.

Проблемы сознания как регулирующей функции психического решалась в рамках теории отражения в трех аспектах: «отношения отражения к отраженному», «отношения отражения к его носителю – мозгу», «отношении отражения к поведению и деятельности», как регулирующей функции психического.

В 70-е гг. гносеологическая проблематика обновляется за счет на вопросов социально-культурной природы познавательной деятельности. Одним из основных центров разработки этой тематики стал сектор теории познания Института философии РАН. Здесь исследовались проблемы культурной опосредованности субъектно-объектных отношений (В.А. Лекторский), рефлексии как социально-культурного феномена (В.С. Швырев), культурно-исторического подхода к проблеме рациональности (Н.С. Автономова, Б.И. Пружинин), проблема понимания (В.П. Филатов), роль традиции как когнитивного и социально-культурного феномена в трансляции знания (И.Т. Ка­савин, В.Н. Порус) и др.

В рамках этой тенденции обогатился понятийно-категориальный аппарат гносеологического и эпистемологического исследования.

Было введено понятие стиля научного мышления. Стиль научного мышления Л.А. Микешина, Ю.В. Сачков определяли как одну из гносеологических детерминант научного мышления, нормативно регулирующую и стабилизирующую его. Так как исходили из того, что стилеобразование обусловлено механизмами внутринаучного развития – сменой эталонных парадигм, подобное теоретико-методологи­ческое толкование стиля мышления, естественно, не могло заинтересовать исследователей истории философии. Расширение содержания понятия стиль мышления в науковедческой дискуссии произошло в 80-е гг. с утверждением представления о науке как феномене культуры под воздействием концепции постпозитивистов и программ когнитивной социологии науки. Рассмотрение стиля научного мышления в социологическом аспекте предполагало выявление условий нормативизации, стереотипизации когнитивно-методологических элементов стиля (форм общения, принятых в научном коллективе, мотивации научной деятельности, предрассудков, моральных установок). Социологические факторы влияют на личностно-психологические компоненты стиля: нравственный климат в коллективе, виды научной коммуникации, мотивацию научной деятельности. Над проблемой социологической нагруженности научных регулятивов (картины мира, парадигмы, нормы доказательства и объяснения) в 80-е гг. работал Б.Г. Юдин [Юдин. 1984]. Он подчеркивал, что детерминантами стиля научного мышления выступают социальные факторы в спектре от социологической структуры научных коллективов до социальной структуры общества в целом. Результатом дискуссии о когнитивно-методологическом, социологическом и психологическом аспектах научного мышления явилось мнение, сформулированное В.С. Степиным, что тип научного мышления, складывающийся в культуре некоторой исторической эпохи, всегда скоррелирован с характером общения и деятельности людей данной эпохи, обусловлен контекстом её культуры.

Получило распространение понятие «познавательная модель». Представление о познавательных моделях как инвариантных структурах, образующих основу взаимодействия наук на определенном этапе интеллектуального развития общества, входит в отечественную гносеологию в связи с распространением социокультурной проблематики в 70-80-х годах. В итоге дискуссии по поводу познавательных моделей сложилось мнение, что, эксплицируя познавательную модель, мы, с одной стороны, выявляем инвариантную структуру по отношению к динамике эмпирического и теоретического знания, изменчивую по отношению к более «стабильным структурам, которые образуют фундамент развития культуры на том или ином этапе её развития» [Карпинская, Лисевич, Огурцов. 1995. С. 246]. Познавательные модели, по мнению этих эпистемологов, – не просто стабильные образования, которые выявляются в философско-методологи­ческой рефлексии после того, как наука или философия осуществила переход на следующий уровень развития, так сказать «задним числом», они являются определенными схемами, формирующими взаимодействие между теоретизирующими субъектами на той или иной стадии развития науки и философии.

Много важных для распространяющегося направления в гносеологии тем обсуждалось в контексте понятия «рациональность». На отечественных эпистемологов повлияли концепция рациональности М. Вебера, фальсификационизм К. Поппера, логический нормативизм С. Тулмина.

И.Т. Касавин исходил в своих рассуждениях из следующих соображений, что основные группы признаков, обычно приписываемые рациональности (эпистемические – доказательность, логичность, истинность; деятельностные – целесообразность, экономичность), являются производными общего основания, то есть «…рациональность всякой деятельности состоит в её способности наиболее эффективно и с наименьшей затратой сил удовлетворять некоторую социальную потребность» [Касавин. 1985. С. 64]. Рациональность не существует как некоторый объективный предмет, она диспозиционна, и её роль исполняют определенные социальные отношения. Типологизация рациональности может осуществляться по следующим основаниям: по способу освоения действительности (практическая, духовно-практическая, теоретическая рациональность), по типу субъекта (общесоциальная, групповая, индивидуальная), по степени рационализации (формальная, содержательная, сущностная рациональность), по типу деятельности в рамках каждого из способов освоения действительности (исследование, художественное творчество, воспитание). И.Т. Касавин представлял «рациональность как социальное отношение» коллективного субъекта познания или сообщества».

В.С. Швырев полагал, что рациональность формируется как специфический тип ориентации в мире, связанный с определенными способами работы с его познавательными моделями. Этот способ работы реализуется прежде всего в античной философии в социокультурном контексте, порождаемом полисной демократией. В период Нового времени практика рационально-познавательной деятельности и образ рациональности трансформироваись в связи с развитием науки и формированием механистической картины мира. Физикалистский детерминизм разрушает присущую традиционной философской рациональности корреляцию между установками на объективное постижение мира, как он существует сам по себе, и выработку смысложизненных ориентиров человеческого поведения. Научная рациональность ориентирована на выявление детерминистических природных связей, что задает ракурс рассмотрения человека как природного тела среди других природных тел. В.С. Швырев предложил идею деления рациональности на «открытую» – философскую и «закрытую» – научную, дифференцируя их по способам работы с концептуальными конструкциями рационального сознания. Черты «закрытой рациональности» обусловлены движением в некоторой заданной концептуальной системе (теории, концепции, гипотезы, парадигмы), отчего возникает «закрытость» концептуального пространства и исходные положения его не подлежат критическому анализу. Научная рациональность конструирует научную деятельность в фиксированных концептуальных нормах, смыслах и «выступает как идеальный план практики, её программа». Конструктивный творческий момент «закрытой» рациональности заключается не в целепологании, а в отыскании наиболее эффективного пути и средств достижения цели. Черты «открытой» рациональности задаются её способностью выходить за пределы системы исходных познавательных координат или концептуальных ориентиров, так как она допускает критическую рефлексию базисной парадигмы.

А.И. Ракитов представлял рациональность не как абстрактно-логический, но как социально-культурный, развивающий, структурно сложенный феномен. В концепции рациональности, считал он, должны быть учтены следующие требования: она должна быть применима к различным формам и способам мышления (этого оказалось достигнуть труднее всего); она должна отражать и оценивать существовавшие и существующие формы социальной организации. Концепция рациональность заключается в следующем: «рациональность понимается как система замкнутых и самодостаточных правил, норм и эталонов, принятых и общезначимых в рамках данного социума для достижения социально осмысленных целей» [Ракитов. 1982. С. 69]. В качестве сообществ, обладающих рациональностью, могут выступать профессиональные, этнические, религиозные группы, поэтому в обществе существует целый набор несходных, амбивалентных рациональностей. В процессе самоутверждения различные сообщества приходят к признанию своей рациональности в качестве единственно возможной.

Продолжалось развитие социальной философии. Еще в 60-е годы были предприняты усилия по пересмотру материалистической теории общества, вопросов о его составе, специфике, соотношении, структуре и системе категорий материалистической социально-философской теории.

В 60-е годы в журнале «Вопросы философии» была организована дискуссия о структуре материалистической теории общества, в ней приняли участие Д.И. Чесноков, В.Ж. Келле, М.Я. Ковальзон, А.И. Вербин, А.Е. Фурман, М.С. Джунусов. Первоначально в дискуссии ставился вопрос о пересмотре структуры действующих учебных программ по историческому материализму. Но чем дальше продвигалась дискуссия, тем яснее становилось, что сама структура науки об обществе нуждается в серьезных исследованиях, так как не разработаны объективные критерии структуры исторического материализма, несовершенна система его категорий. Вышеперечисленные учёные исходили из того, что главной задачей исторического материализма является решение основного вопроса философии применительно к обществу. Ограниченность этого подхода к науке, отображающей общество, проявилась во время дискуссии по во­просу о соотношении общественного бытия и общественного со­знания, в которой приняли участие В.П. Тугаринов, Г.Е. Глезерман, В.А. Демичев, В.П. Рожин, Ю.К. Плетников, Д.И. Чесноков. Одним из важных результатов этого обмена мнениями было признание неправомерности безоговорочного рассмотрения всех общественных явлений только в плане соотношения общественного бытия и общественного сознания.

При попытке построения целостной системы материалистичес­кого знания об обществе исследователи наталкивались на суще­ствование двух противоположных тенденций. В одном случае ло­гика построения такой системы определялась логикой решения основного вопроса философии материалистической социальной философией о первичности материального, объективного и т. п. по отношению к идеальному, субъективному и т. п. в обществе. То есть отображение общества осуществлялось как последовательное развертывание материальной обусловленности всех сторон общественной жизни. Однако данный подход приходил в противоречие с другой задачей социальной философии – отображением общества как процесса и результата взаимодействия всех сторон. Задачей этого подхода является не непосредственное доказательство первичности общественного бытия, материального в обществе, а систематическое воссоздание исторически и логически процесса развития общества как целого [Добкин. 1995. С. 76]. Это противоречие обострило вопрос о предмете и природе материалистической теории общества. Мнения разделились: М.А. Андреев, Г.Г. Караваев, Л.А. Коган, Л.Н. Суворов исходили из признания исторического материализма исключительно философской наукой, а В.Ж. Келле, Т. Павлов, В.П. Тугаринов, В.Я. Ядов считали, что исторический материализм представляет собой органическое единство философского и социологического.

В 70-е годы импульс развитию социальной философии дало распространение системно-структурного метода на изучение общественной жизни.

Исследователи значительно расходились по вопросам о том, что именно считать элементами общественной жизни, их связями, свойствами. В исследовании общественной системы было два основных подхода. Работы В.П. Тугаринова «Соотношение категорий исторического материализма» (Л., 1958) и В.П. Рожина «Введение в марксистскую социологию» (Л., 1962) положили начало рассмотрению общества как единства четырех основных элементов: экономической, социальной, политической, духовной сфер общества. В 70-х годах эта идея продолжала разрабатываться в работах В.С. Барулина, А.К. Уледова и других авторов, которые руководствовались положением К. Маркса о том, что «способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще». В этих работах связь сфер общества выступала в его структуре, а целостность общественной системы виделась в определяющей роли способа производства.

Другой подход был разработан А.В. Дроздовым, осуществившим классификацию общественных отношений, в совокупности понимаемых как общественная система. В 70-е годы этот подход был поддержан О.В. Ларминым, В.А. Ребриным. Эти исследователи считали, что положение К. Маркса раскрывает лишь отношения детерминации в общественном целом и не может служить основанием выделения элементов общества. В своих взглядах на общество как на систему они исходили из другого положения К. Маркса о том, что общество не состоит из индивидов, а выражает сумму тех связей и отношений, в которых эти индивиды находятся друг к другу.

Эти подходы имели трудности в реализации исследований общества посредством системно-структурного метода. Сторонников системного метода критиковали за то, что этот метод абстрактный, односторонний, неисторический. Главным результатом дискуссий 70-х годов было осознание необходимости вести исследования, основываясь на принципе историзма, учитывать развитие общества.


З
Центры философской
жизни в 60-70-е годы

начительное влияние на развитие философских исследований в СССР оказало издание в 1960-1970 гг. пятитомной «Философской энциклопедии» (большую роль в этом сыграл А.Г. Спир­кин как один из главных организаторов этого издания).

С помощью «Энциклопедии» в философские обсуждения были введены многие новые для того времени проблемы и понятия (так, например, в первом томе была опубликована статья А.А. Зиновьева «Восхождение от абстрактного к конкретному», в третьем томе – вызвавшая бурную дискуссию статья Э.В. Ильенкова «Идеальное»). В этом издании было напечатано много статей А.Ф. Лосева по истории античной философии. Впервые были опубликованы статьи по многим проблемам современной западной философии. Именно на страницах «Энциклопедии» (и в эти годы только в этом издании) появились первые серьёзные исследования истории русского философского идеализма (С.А. Аверинцев, С.С. Хоружий, Р.К. Гальцева и др.).

Особую роль в советской философии этого периода сыграл журнал «Вопросы философии», особенно во второй половине 60-х и 70-е годы, когда его главным редактором был И.Т. Фролов, а его заместителем М.К. Мамардашвили. Журнал в эти годы стал своеобразным местом притяжения для многих интеллектуалов. С журналом активно сотрудничали такие выдающиеся учёные, как Н.Н. Семёнов, П.Л. Капица, М.А. Марков, В.А. Энгельгард, Д.А. Беляев. В нём обсуждались проблемы философии науки, культуры, образования, истории. Существенным для развития философии был также регулярный выход журнала «Философские науки» (1958), в котором обсуждались не только теоретические проблемы философии, но и вопросы преподавания философии. С 1966 года стал выходить «Вестник Московского университета. Серия Философия», в котором печатались статьи представителей самого сильного отечественного философского факультета.

К началу 70-х гг. в СССР сложились национальные и региональные философские сообщества со своей проблематикой и исследовательскими программами. Между этими сообществами шло интенсивное взаимодействие.

Центром философской жизни в Москве был Институт философии АН СССР, в котором работали по трем основным направлениям: диалектический материализм и философские вопросы естествознания, психологии и логики; исторический материализм, философские проблемы научного коммунизма, культуры, этики и эстетики; мировой историко-философский процесс, исследование истории марк­систской философии, изучение и критика современных немарксистских идеологических и философских течений.

Директор Института философии П.В. Копнин как руководитель этого исследовательского учреждения на первый план ставил проблемы: активности познавательной деятельности субъекта, диалектико-материалистической методологии общественных наук, особенностей действия законов и категорий диалектики в условиях социализма. Для решения этих задач создавались новые сектора: теории отражения и информации, методологических проблем общественных наук [Планы… 1969. С. 153-154]. Были спланированы и выпущены коллективные исследования по проблемам отражения и познания – «Ленинская теория отражения и современность» и «Практика и познание»; по проблемам методологии общественных наук – «О методах познания». Была разработана и выпущена серия работ, сочетающих критический анализ немарксистских интерпретаций этих проблем с их позитивным исследованием: «Диалектика и феноменология», «Диалектика и философская антропология».

Во второй половине 60-х – начале 80-х гг. за счет использования достижений кибернетики, теории информации, математической логики были достигнуты сдвиги в теории познания (П.В. Копнин, Т.И. Ойзерман, В.А. Лекторский); заложены условия для преодоления психологических и физиологических трактовок познания, разграничения познавательного и ценностного аспектов в процессе познания.

Заслуга в разработке проблем диалектического материализма принадлежит А.П. Шептулину, В.С. Швыреву, Г.С. Батищеву, Е.П. Никитину, Н.Н. Трубникову, И.П. Меркулову.

Вклад в обновление понимания исторического материализма внесли трактовки исторического материализма В.Ж. Келле, Л.П. Буевой, В.М. Межуева, Л.И. Новиковой, Е.Г. Плимака, И.Н. Сиземской, В.И. Толстых, В.Г. Федотовой и др.

Исследования философских проблем естествознания планировались и проводились по следующим направлениям