Визит Молотова
20 апреля, через пять дней после похорон президента Рузвельта, Трумэн попросил посла Гарримана (которого он видел в первый раз) оценить проблемы, стоящие между СССР и США. Гарриман сказал, что Москва одновременно преследует два противоположных друг другу курса: дружба с Америкой и Англией, и расширение контроля над Восточной Европой. Русские очень нуждаются в помощи при послевоенном восстановлении жизни и сознательно ссориться с США не будут. Но они, безусловно, укрепят свой контроль над Восточной Европой. Трумэн сказал, что не боится русских.
Трумэн был предрасположен поступать жестко и, выбирая между Москвой и Лондоном, не колебался - последний был бесконечно ближе и столь удобно покорнее. Неважно, что отчуждение Москвы грозило мировыми осложнениями. Генерал Гроувз докладывал невероятные вещи из Аламогордо, и в целом приход века Америки было трудно оспорить. Англичанин в свою очередь говорил именно то, что от него в данном случае хотели услышать. Он сумел внушить Трумэну представления о Советском Союзе, как о нарушающем в свою пользу совместные договоренности, достигнутые в Ялте, сумел заронить нужные сомнения в лояльности Москвы. Англичанам в чрезвычайной степени сопутствовало то обстоятельство, что президент Трумэн стремился максимально сократить недели и дни своего внешнеполитического ученичества.
В.М. Молотов был первым, кто в ранние часы 13 апреля 1945 г. прибыл в американское посольство с выражениями соболезнования Советского правительства. Молотов высоко отозвался о покинувшем мир президенте Рузвельте. После некоторой паузы он задал вопросы о новом президенте. Через неделю ему предстояло увидеть Гарри Трумэна воочию.
Самолет с Молотовым приземлился в Вашингтоне в воскресенье, 22 апреля 1945 г. Вскоре состоялась относительно краткая и вежливая беседа Молотова с Трумэном. Она была даже сердечной. Утром перед второй встречей – 23 апреля государственный секретарь Стеттиниус, вооруженный специальным аналитическим докладом, созданным Элбриджем Дерброу, заверил англичан, что, в случае прогресса на переговорах, он мобилизует президента для разговора с Молотовым в манере «голландского дядюшки». Президент вызвал для подготовки к встрече с Молотовым военного министра Стимсона.
Находясь под перекрестным огнем аргументов в пользу позитивного сотрудничества и доводов, говорящих о преимуществе силового давления, президент Трумэн созвал 23 апреля
1945 г. совещание, цель которого заключалась в том, чтобы найти ответ на возникавшую на горизонте американской внешней политики проблему отношений с СССР.
Трумэн действовал неожиданно с самого начала. Он построил встречу так, что вначале излагал свои взгляды по данному вопросу, а затем фиксировал ответы и комментарии противостоящей стороны. После Рузвельта это был неожиданный прием. Как и тональность встречи.
Для большинства участников совещания это была первая деловая встреча с Г. Трумэном. Президент начал с того, что охарактеризовал Ялтинскую конференцию как улицу с односторонним движением, где уступки делала лишь американская сторона. Многие из присутствующих гораздо лучше были осведомлены о ходе работы этой конференции и знали многое о компромиссном характере ее соглашений, о многих уступках, сделанных в ходе ее работы с советской стороны. Но перед ними выступал носитель высшей политической власти, их непосредственный руководитель, и его оценки не могли не влиять на позицию присутствующих.
Военный министр Г. Стимсон, без сомнения, был самым опытным политическим деятелем среди тех, кто участвовал в этом совещании. Он воззвал к здравому смыслу и сдержанности. Нужно выяснить суть советских намерений, узнать, к чему стремится Москва. Если же Соединенные Штаты, по-своему оценив польский вопрос, очертя голову бросятся на путь конфронтации, то долгом его, Стимсона, является предупредить, что США войдут в опасные воды. Точка зрения Г. Стимсона была поддержана начальником штаба американской армии генералом Дж. Маршаллом. Генерал Маршалл был далек от альтруизма. Его заботила кампания на Дальнем Востоке, где Советская Армия могла решающим образом помочь американским войскам избежать крупных потерь во время предстоявшей кампании против Японии. Разрыв с Советским Союзом имел бы, по мнению Дж. Маршалла, самые серьезные последствия. Адмирал У. Леги также присоединился к мнению, что разрыв отношений с СССР будет иметь самые серьезные последствия. Стоит заметить также, что политическая демократия нелегко создается в обществах, лишенных демократических традиций; только Соединенные Штаты и Объединенное Королевство имеют реальное представление о независимом и свободном голосовании. Стимсон напомнил, что по ключевым вопросам русские всегда держали свое слово, и военным кругам США не раз приходилось полагаться на них. А фактически русские были на деле нередко поступали даже лучше, чем обещали. Делать Польшу испытательным полигоном неразумно.
При всем престиже своей долгой карьеры, Стимсон оказался в одиночестве. Только председатель объединенного комитета начальников штабов генерал Маршалл соглашался с тем, что Соединенным Штатам лучше избежать конфликта с русскими. Трумэн был определенно смущен выступлением Стимсона. Близилось время встречи с Молотовым, а президент получал противоречивые сигналы. Чтобы собраться, Трумэн объявил, что намерен обсудить проблемы в узком кругу – Гарриман, Леги и представитель государственного департамента. Президент попрощался со Стимсоно, Форрестолом и представителями родов войск.
Громкий резонанс на совещании вызвало выступление военно-морского министра
Дж. Форрестола, о котором присутствующим было известно, что он как бывший президент компании «Диллон, Рид энд компании» был своим человеком на Уолл-стрите и никогда не принадлежал к активистам рузвельтовского «Нового курса». Он обостренно воспринимал судьбу капитализма, казавшуюся ему особенно уязвимой на волне социального подъема, вызванного победой антигитлеровской коалиции в долгой и трудной войне. Дж. Форрестол изложил свою точку зрения прямо и открыто: от русских он не ожидает изменения позиции, если CCCP не отступится, к нему нужно будет применить силовое давление, поскольку выяснение отношений представляется неизбежным, лучше начать его раньше, чем позже.
Последнее слово принадлежало президенту. Г. Трумэн заявил, что в вопросе о Польше Соединенные Штаты будут придерживаться твердой позиции. Но продвижение по пути ужесточения отношений с СССР будет происходить постепенно. США будут медленно двигаться к замораживанию отношений с СССР, учитывая особенности ситуации на Дальнем Востоке. Наивно не видеть цинизма во многих действиях американских политиков, но цинизм данной позиции выглядит особенно отчетливо.
23 апреля 1945 г. в Белом доме состоялась встреча Г. Трумэна с министром иностранных дел СССР В.М. Молотовым. Эта встреча многократно описана и прокомментирована. Г. Трумэн накануне пришел к выводу, что русских больше всего впечатляет сила, и их податливость будет прямо пропорциональна американскому нажиму.
Президент Трумэн принял народного комиссара Молотова в половине шестого вечера. Молотов держался совета Дэвиса и тщательно старался объяснить русскую позицию, особенно, в польском вопросе. Президент обозначил свою позицию тремя днями ранее, во время беседы с Гарриманом и Стеттиниусом: «Мы, конечно, не может надеяться на получение 100 процентов того, чего мы хотели бы. Но по важным вопросам мы должны быть способны получить
85 процентов». Молотов ответил, что единственным приемлемым способом сотрудничества является отношение трех правительств друг к другу на основе равенства, без желания навязать свою волю. Армия Крайова воюет с тылами Красной Армии. Трумэн заявил, что его не интересует пропаганда.
Выслушав слова президента: «Выполняйте наши требования по Польше, и мы будем говорить в менее грубой манере», В.М. Молотов побледнел. Он старался изменить предмет беседы, но Трумэн был непреклонен. Трумэн потребовал передать все сказанное Сталину и дал понять, что встреча окончена.
Грубая беседа Трумэна с Молотовым не стала причиной «холодной войны», но она явилась хорошим показателем изменения тона, характера отношений, поворота к той дороге, которая вела к конфронтации. Советский Союз хорошо почувствовал разницу между Рузвельтом и новым президентом. Курс Рузвельта, признавшего Советскую Россию и сотрудничавшего с ней в жесточайшей из войн, заканчивался. Война в Европе кончалась, а с ней и потребность американцев в помощи и дружбе России. Вашингтон желал контролировать все европейские процессы и наиболее болезненным для Москвы был новый интерес Америки к Восточной Европе, граничившей с Россией. До какой степени победоносная Россия готова была уступить на главной из своих границ?
Дважды за тридцать лет Германия проходила польским коридором к жизненным центрам России, ставя ее на грань выживания. А ныне Америка брала на себя роль куратора русских западных границ. На многое могли пойти русские, руководствуясь желанием сохранить дружбу с Соединенными Штатами. Но не ценой передачи власти в Варшаве «поздним пилсудчикам», которые и яро ненавидели Россию. Торговать русской безопасностью в 1945 г. было невозможно. На это не пошло бы никакое русское правительство. Между Германией и русскими границами стояла самая мощная в мире армия, одержанные победы стоили ей большой крови. Трумэн поступил недальновидно, взяв столь жесткий тон. Россия никогда не была колонией Запада; менее всего она готова была ею стать после победы над Германией. «Польские ворота» стоили России огромных жертв, и отдавать ключи от них Вашингтону Советское правительство просто не могло. Тем более тем, кого Молотов назвал «секретным врагам», лондонским полякам.
Довольно трудно определить причины неожиданной жесткости президента Трумэна. Общественное мнение в стране не требовало принять курс, грозящий военному союзу. Конгресс не оказывал подобного давления на президента. Доброжелательность в отношении героического Советского Союза была в зените; общественное мнение в превосходной степени оценивало своего главного евразийского союзника. Никто не проявлял особого геополитического интереса к Восточной Европе. Если американский народ и испытывал интерес к этому региону, то, прежде всего - выражая восхищение жертвенностью и освободительной миссией Советской Армии.
После жесткого приема Трумэном Молотова Сталин прислал Черчиллю и Трумэну свое объяснение политики СССР в Восточной Европе. Он просил союзников учесть, что Польша граничит с Советским Союзом, чего нельзя сказать о Великобритании и США. Польша для безопасности Советского Союза означает то же, что Бельгия и Греция для безопасности Великобритании. Он не знает, в какой мере подлинно демократичны греческое и бельгийское правительства, поскольку его никто не консультировал на эту тему, но он не может понять, почему в дискуссии о Польше не сделано никакой попытки принять во внимание интересы Советского Союза в плане обеспечения его безопасности. Почему не может быть принят за основу югославский прецедент? Если люди Тито могут составить основу правительства в Югославии, то почему этого не может произойти в Польше?
Требование решить польский вопрос желательным для США образом не было новостью. Существеннее было то, что прежние намеки американцев о послевоенном сотрудничестве, о помощи в восстановлении уступили место противоположному.
Жесткий и опасный поворот американского руководства можно объяснить только новым глобальным курсом Вашингтона. У американского руководства появилось чувство ответственности за все мировые дела. Вильсонизм, мессианский либерализм, мощный порыв реформировать весь мир, сделать его гарантированным для либеральной демократии и либерального капитализма, охватил американскую элиту. Идеологи этого плана вопрошали: а иначе зачем было вести мировую войну? Только эта цель оправдывала в их глазах всеобщую американскую мобилизацию. Ради идеалов битвы с тоталитаризмом и тиранией они будут противостоять Советскому Союзу в Восточной Европе. Так думал Гарриман и, важнее всего, так думал президент Трумэн. Новый вариант вильсонизма: сделать мир гарантированным для демократии охватил Америку и приобрел немалое влияние. Трумэн вполне мог полагать, что он реализует идеалы своего великого предшественника – Франклина Делано Рузвельта. Он не принемал во внимание, что Рузвельт разделял идеи консорциума великих держав и делал это очень умело, подавая на внутренней арене как торжество демократии и вильсонизма. Трумэн был лишен талантов и изощренности, опыта и исторического видения своего предшественника. Его прямолинейность уже начала рвать узлы военной дружбы, солидарности, понимания опасности навязывать региональным мощным силам некое всеобщее видение проблем. Трумэн был частью национального консенсуса, он никогда не был государственным деятелем наднационального толка. У него просто не было подобного опыта.
В день беседы с Молотовым Трумэн принял военного министра Генри Стимсона. Тот передал президенту несколько машинописных листков. Концовку текста Стимсон дописал только утром этого дня: «В течение четырех месяцев мы, скорее всего, завершим создание самого ужасного в человеческой истории оружия, одна бомба которого может разрушить целый город. В настоящий момент только Соединенные Штаты способны создать такое оружие. Единственной державой, способной создать подобное оружие в течение нескольких лет, является Россия». Трумэн полностью согласился с необходимостью проекта «Манхэттен». И решил держаться с Молотовым предельно жестко.