Начало конференции
В конце июня 1945 г. в отеле «Шорхэм» собрались высшие чиновники государственного департамента. Здесь, в номере Джеймса Бирнса, они устроили своего рода брифинг хозяину, который вскоре возглавит американскую дипломатическую службу. Это было лишь частично полезное заседание. Мешало смешение взглядов.
Джеймс Бирнс вышел из ирландской общины Южной Каролины. Это был настоящий
селф-мэйд мен, ставший адвокатом и в 1910 г. избранный в палату представителей. При Рузвельте он, католик, южанин и судья Верховного суда, возглавил Оффис военной мобилизации.
Он сопровождал президента Рузвельта в Ялту. После смерти Рузвельта помогал Трумэну освоиться со своей новой должностью. Трумэн предложил Бирнсу пост государственного секретаря; было решено, что тот примет его после конференции в Сан-Франциско. Бирнс с охотой воспринял миссию мирового примирителя.
3 июля Бирнс был приведен к присяге. Тремя днями позже он отплыл на крейсере «Огаста» в Европу вместе с президентом Трумэном на тройственную встречу со Сталиным и Черчиллем.
Целью встречи в Потсдаме, ввиду особого значения, придаваемого советско-американским отношениям, становилась «дуэль» с главой советской делегации. Президент Г. Трумэн тщательно готовился. Прежде всего, он предложил перенести конференцию на июль. Главной причиной этого, как признал впоследствии Г. Трумэн, было ожидание известий из Аламогордо (штат
Нью-Мехико), где проводились испытания первой атомной бомбы.
В Потсдаме перед дипломатией Белого дома, близкой теперь к обладанию атомным оружием, стояли два важных вопроса: будущее поверженной Германии и война против сопротивляющейся Японии. От согласования первого вопроса во многом зависела судьба всей Западной Европы, которую Соединенные Штаты решили сделать зоной своей опеки. От решения второго вопроса зависела диспозиция сил в Азии.
Трумэну идея конференции лично нравилась не очень. Его волновал процесс создания атомного оружия, того, что обозначалось в секретных документах как S-1.
11 июня Черчилль на заседании комитета начальников штабов сделал такую оценку сложившегося положения в Европе: русские гораздо дальше продвинулись на запад, чем мы могли ожидать: они всемогущи в Европе: в любое время, если они так решат, они могут пройти всю оставшуюся Европу и вытолкнуть нас на свой остров: у них превосходство два к одному над нашими силами: для предотвращения такого развития событий союзникам следует встретиться.
Накануне конференции западные союзники обсуждали лишь один вопрос: является ли Россия миролюбивой и желает ли она присоединиться к западному клубу - но испытывает при этом опасения, или ее целью является мировое доминирование, и она будет стремиться обойти нас в области дипломатии. В условиях неопределенности естественным образом начал преобладать вывод: рациональнее предполагать худшее. Но в общем и целом Россия казалась американцам в конечном счете склонной к дипломатическому компромиссу. Это оценка оправдала себя в первый же день заседания, когда и Сталин, и Черчилль дружно решили - вместе с американцами - не приглашать в Германию Китай.
На первом этапе конференции Трумэн сознательно стремился создать о себе мнение как о решительном и жестком политике, и был доволен, когда это ему удавалось. Но в основном Трумэн подписывал бумаги, сочиненные другими. Его собственной идеей была довольно странная мысль о нейтрализации речных путей в Европе – источник войн в европейской истории. Сталин сразу же спросил, почему в списке водных путей нет Суэца и Панамы. Смутилась даже американская делегация.
Советскую делегацию более всего мучил вопрос, сможет ли она найти общий язык с американским президентом. Заместитель Молотова Вышинский сказал экс-послу Дэвису, что русские знали, чего ждать от Рузвельта, но не знают, чего можно ждать от Трумэна. Вышинский спросил, в какой мере дружественны Трумэн и Бирнс. Советская сторона довольно быстро ощутила, что англичане и американцы на этот раз выступают более сплоченной командой.
Несколько вопросов конференция решила без особой сложности. Был создан Совет министров иностранных дел, представлявший, помимо трех традиционных участников, Францию и Китай. Решено было управлять Германией четырехсторонним Контрольным советом, состоящим из командующих четырех военных зон оккупации. К Германии решено было относиться как к единой величине при рассмотрении экономических вопросов. Но не удалось продвинуться по вопросам репараций, отношения к германским сателлитам, в польском вопросе. Неудача в этих трех вопросах вызвала опасение, что конференция может завершиться скандалом, не найдя решения спорных вопросов.
Трумэн спросил, как отвечать на требование русских поделиться германским флотом? Черчилль считал, что следует приветствовать выход русских на широкие мировые воды, и сделать это следует в великодушной манере. Это затронет проблему Дарданелл, Кильского канала, Балтики, Порт-Артура. Трудно отрицать за русскими права на треть трофейного флота. Но вопрос этот следует связать с развитием событий в Центральной Европе.
Быстро подготовленный к роли первостепенной важности дипломатического творца, президент Трумэн был настроен таким образом, что великий подвиг русских, вынесших на себе основную тяжесть войны, терял для него свою значимость. Зато все больше ощущалось раздражение нового президента по поводу практически всех аспектов европейского урегулирования. У него возникает злость и ярость в отношении советской политики, в отношении советских намерений. Все до единого окружающие отмечают его почти обиженный, мрачный вид, настроение человека, которого обвели вокруг пальца, но который себя еще покажет.
На конференции в Ялте было решено, что Германия выплатит пострадавшим от ее агрессии странам репарации – 20 млрд долл. Половину этой суммы, как было условлено, получит Советский Союз. Г. Трумэну эта договоренность не казалась рациональной и он пересмотрел ее. Это было вопиющим нарушением союзнических соглашений. Пока Советская Армия являлась основной силой, противостоящей Германии, американскому руководству казалось резонным соглашение, по которому разоренная войной страна надеялась получить частичную компенсацию. Но вот смолкли пушки, и главенствующими стали мотивы стратегического свойства: не ослаблять Германию, большая часть которой оказалась под управлением США, Англии, Франции, а превратить ее в бастион против СССР – вчерашнего союзника.
На этот раз речь не шла о тактике, о деталях, о частных явлениях. Главным был ключевой вопрос: какой будет Германия в Европе, какой она станет для Соединенных Штатов. Именно здесь проходит водораздел: до конца июля 1945 г. американцы обращались со своими советскими союзниками как с самыми важными партнерами в войне и мире, как с будущими союзниками на Тихом океане, как с коллегами по Совету Безопасности Организации Объединенных Наций. Рузвельт и Хэлл не позволяли себе нелепого раздражения на фоне эпической драмы, пережитой Советским Союзом, ведь Америке был нужен могучий союзник.
Англичане не желали платить за поставки продовольствия в свою чрезвычайно индустриализованную зону оккупации, их никак не волновали просьбы советской делегации.
25 июля Черчилль говорит Сталину, что хотел бы получать в обмен на индустриальные товары Рура сельскохозяйственную продукцию Восточной Германии.
Отметим 27 июля 1945 г., - нерадостная дата в быстро ухудшающихся межсоюзнических отношениях. Государственный секретарь Бирнс заявил, что русские извлекут столь важные для них репарации из их собственной зоны оккупации; возможно, им удастся продать сельскохозяйственной продукции западным индустриальным зонам примерно на 1,5 млрд долл. на протяжении 5-6 лет, покупая индустриальное оборудование.
К концу июля победного 1945 г. советской стороне стало ясно, что искомых многомиллиардных репараций она не получит. Американцы стали занимать невиданные по жесткости позиции. Возможно, единственным позитивным шагом было данное 29 июля 1945 г. согласие американской стороны на польскую администрацию по Одеру-Нейссе (вплоть до конечного мирного договора). Американцы соглашались передать четверть оборудования Рура в обмен на продовольствие и уголь восточных земель Германии (теперь уже западных земель Польши). Могли ли поляки произвести необходимый эквивалент? Молотов требовал обозначить некие сопоставимые объемы восточной и западной продукции, но американцы от цифр бежали стремглав. Бирнс продолжал настаивать, что в руках русских и поляков – половина германских богатств, это был бессмысленный спор. Бирнс предлагал 12,5 процента западных репараций в обмен на продовольствие, Молотов настаивал на количественных определителях (а не долях неведомого). Постепенно и самые благорасположенные русские стали понимать, что на их глазах происходит фактическое жесткое деление Германии. Молотов обратился за разъяснениями к Бирнсу, и тот постарался утешить своего русского визави тем, что Четырехсторонняя экономическая контрольная комиссия еще будет заниматься финансами, внешней торговлей, транспортом.
Потсдамская конференция не была похожа на Тегеран и Ялту; очарование военной дружбы уступало место раздражительности и новой жесткости Вашингтона. Все сидящие за столом увидели начало великого разлада, основой которого было абсолютное неприятие американцами картины, на которой один союзник – Россия – изошел кровью и просил о помощи у своего самого большого и благополучного союзника – Соединенных Штатов. Кто сейчас, а кто позже – до ноября 2001 г. - придет к выводу, что благодарность не является интегральной частью американской политической культуры. Сентиментальные в отношении собственных жестоких ран, таких, как Пирл-Харбор и Международный торговый центр, американцы и в Первой мировой войне не желали посещать политые кровью поля сражений своего основного наземного союзника. История повторилась – более жестко – и в 1945 г., когда американский президент не нашел слов сочувствия тем, кто остановил нацистов на пути в Англию и в Западное полушарие.
Бирнсу оставались лишь слова. Он призвал советскую делегацию положиться на западную «добрую волю». Бирнс кивал на якобы имевшие место уступки Америки в польском вопросе.
На Молотова это не произвело ни малейшего впечатления. На этом этапе инициативу берет в свои руки госсекретарь Бирнс. Под его руководством Клейтон и Коэн начинают вырабатывать своего рода компромисс. В спорном вопросе о репарациях предлагалось позволить каждой стране брать репарации из зоны, которую она контролирует. Если русские согласятся с таким подходом, тогда Запад уступит им в вопросе о польских западных границах, границе по Нейссе. В дополнение русские и поляки получат 15 процентов «ненужного» оборудования из западных зон в обмен на сельскохозяйственные товары.
В последний день конференции, 31 июля 1945 г., Сталину ничего не осталось, как сделать хорошую мину при плохой игре. Без всякого энтузиазма он принял американский план закупки
15 процентов доступных репараций из западных зон в обмен на продовольствие и уголь восточногерманских областей (при этом 10 процентов поступали непосредственно в СССР – результат яростного спора). От идеи интернационализации Рура союзники отказывались (хотя идею поддержали французы), объемы предполагаемых репараций четко не обозначались, становилось предельно ясным, что американцы намерены обращаться со своей зоной по-своему, не желая придавать делу некую совместную окраску.
Россия имела в своих руках то, что позже станет Германской Демократической Республикой; она фактически отвечала и за расширение в западном направлении Польши. Все, включая англичан, поняли, что американцы не смотрят больше на Германию как на единую величину – у русских в зоне оккупации отныне будет более низкий жизненный уровень, ибо они лишились репараций с запада.
То, что американцы весьма отчетливо понимали последствия своей политики, было очевидно из предсказания государственного департамента относительно того, что если каждая из зон отдельно будет представлять собой ярко выраженную, взятую саму по себе отдельную административную единицу, то конечным результатом будет создание отдельных государств – со своей собственной политической философией; завершится внутризональная торговля. Большая часть Германии, ее индустриальная сердцевина станет сателлитом Соединенных Штатов, изменяя баланс сил в Европе в пользу Запада, в пользу индустриально вознесшейся Америки. Потсдам создал решающие предпосылки раскола Германии, предпосылки вторжения Соединенных Штатов в европейский баланс, начало фактического противостояния Америки и России.
Стратегические установки американской дипломатии видны и в отношении к вопросу об установлении межгосударственных связей с прежними противниками. Одно из первых предложений Г. Трумэна – разрешить Италии вступить в Организацию Объединенных Наций, поскольку та объявила войну Японии. Было ясно, что международное признание Италии по инициативе США служило бы укреплению в ней проамериканских элементов.
В Потсдаме у членов американской делегации возникают новые заботы. Одна из главных: если Советская Армия войдет в Северный Китай, то покинет ли она его? Особенно активно развивали эту тему военный министр Стимсон и посол в Москве Гарриман. Генри Стимсон поднял этот вопрос перед президентом сразу же после своего прибытия в Потсдам. 16 и 17 июня 1945 г. он уговаривает Трумэна так интерпретировать ялтинские соглашения, чтобы не позволить Советской Армии надолго остаться в Маньчжурии, не превратить Северный Китай в свою зону влияния. Министр убеждает президента в необходимости защищать ясно обозначенные и растущие интересы на востоке. Стимсон настоял на повторении четырехстороннего соглашения по Корее, которое должно было гарантировать американское присутствие на Корейском полуострове. России не будет позволено занять здесь доминирующие позиции.
Положение в Китае, в том числе и в захваченной японцами его части, оставалось стабильным. Японцы были полны решимости сражаться. Американское руководство ожидало известий из атомных лабораторий.
В тот же день Сталин объяснил, что перед военным вхождением на китайскую территорию Советский Союз заключит соглашение с Китайской республикой, к тому же значительные шаги по этому пути уже сделаны.