Кинематографичность стиля Сергея Довлатова на примере сборника рассказов "Чемодан"
Курсовой проект - Литература
Другие курсовые по предмету Литература
вшая его физическую избыточность. Бродский предполагает, что отчасти поэтому он и взялся впоследствии за перо: ощущение граничащей с абсурдом парадоксальности всего происходящего - как вовне, так и внутри его сознания - присуще практически всему, из-под пера его вышедшему (Бродский, 1992).
Душу человека можно познать, услышав, как он произносит поэтические строки. В своей статье А. Арьев пишет о сдержанной мягкости, подчеркивающей смысл стихотворения, услышанной в голосе Довлатова, об интонациях удивленного человека.
Друзей писателя это всегда удивляло: такой крупный человек, но при этом такой тонко чувствующий.
Там, где общественное мнение подозревало в поведении человека злой умысел, Довлатов обнаруживал живительный, раскрепощающий душу импульс. Именно в этом смысле назначение прозы Довлатова Арьев называет истинно поэтическим.
Умение рифмовать отмечают почти все друзья Довлатова. По словам современников, рифмовать он научился быстрее и раньше, чем писать рассказы. Делал это не без удовольствия и не без щегольства (Арьев, 2011).
Более всего Довлатова раздражала нарочитая непонятность стихов поэтов, ничем его не превосходивших. И в юности, и в зрелые годы он удивлялся людям, ставившим непонятное выше понятного (в искусстве).
Довлатов с самого начала сомневался в возможности запечатлеть в слове незапечатленное в людском опыте. О несказанном вряд ли стоило говорить. Тем более что говорить-то Сереже удавалось занимательнее большинства поэтов. Втайне он был уверен, что знает подворотни жизни, куда поэзия и не заглядывала (Арьев, 2011).
Довлатов понимал поэзию, как область принципиально недоступную пониманию, служащую лишь престижным поприщем для духовного шарлатанства... кредо его эстетики: правдивый вымысел в искусстве убеждает сильнее правды факта (там же).
Бродский в своей статье (1992) отмечает, что на бумаге он стремился к лаконичности, присущей поэтической речи: к предельной емкости выражения. Выражающийся таким образом по-русски всегда дорого расплачивается за свою стилистику. Мы - нация многословная и многосложная; мы - люди придаточного предложения, завихряющихся прилагательных. Говорящий кратко, тем более - кратко пишущий, приводит в замешательство и как бы компрометирует словесную нашу избыточность.
Рассказы Довлатова, по словам Бродского, держатся более всего на ритме фраз. Он отмечает, что они написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи. Это скорее пение, чем повествование, и возможность собеседника для человека с таким голосом и слухом, возможность дуэта - большая редкость .... Жизнь превращается действительно в соло на ундервуде, ибо рано или поздно человек в писателе впадает в зависимость от писателя в человеке, не от сюжета, но от стиля (Бродский, 1992).
1.3 Особенности идиостиля С. Довлатова (на примере сборника Чемодан)
В статье Чемодан: что он вывез И. Сухих пишет о том, что у довлатовского чемодана, возможно, существуют литературные прототипы. В одном из своих интервью американской прессе С. Довлатов признавал влияние В. Головякина на свое творчество. У этого писателя есть небольшой рассказик О чемодане. Одна старушка жалуется другой, что уехавший сынок оставил дома ненужный чемодан, и она никак не может его пристроить: под кроватью будет пылиться, на шкаф не помещается, шкаф на чемодан у людей ставить не принято. Чемодан, он чемоданом останется - и ничего для него не придумаешь нового. Если бы, например, стол или шкаф, или к примеру, диван какой, так на диване сидеть еще можно. А чемодан не пригоден к этому. Горе мне с чемоданом!
В предисловии к книге С. Довлатова чемодан оказывается к этому пригоден. Наказанный сын отправляется в шкаф:
сынок провел в шкафу минуты три. Потом я выпустил его и спрашиваю:
Тебе было страшно? Ты плакал? А он говорит:
Нет. Я сидел на чемодане.
Но главная оригинальная идея в другом. Чемодан - хранитель пропащей, бесценной, единственной жизни (любимый оксюморон С. Довлатова).
Если рассматривать сборник как чемодан с содержимым, то сверху лежит эпиграф из стихотворения А. Блока:
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в Божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь - осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне...
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
26 августа 1914
Блоковский образ России контрастен. Он строится на противопоставлении благочестия и греховности, душевной щедрости и скопидомства, доброты и равнодушия. Утвердительное да Довлатов заменяет в цитате сомневающимся но. Стоит отметить, что оно обращено скорее к сквозному сюжету собственной прозы, чем к поэтическому сюжету Блока.
Перебирая возможные названия, в предисловии Довлатов пытается найти доминанту.
От Маркса к Бро?/p>