Функции иронии в прозе Фазиля Искандера
Дипломная работа - Литература
Другие дипломы по предмету Литература
зит учителям, что скоро к ним поступит его второй племянник, что продолжает тему препятствий на пути мальчика в школу, - либо вступает в "политически вредные" дискуссии с соседями по двору, что связано с темой любопытных соседей. Микроочерк о дяде Самаде включает афоризм о бедности и богатстве, а также краткое рассуждение о прекрасной ясности мысли и слова. Затем повествование как бы делает шаг назад (маркированный псевдонаивной привязкой "...И вот, значит…"), и мальчик подробно рассказывает сначала об одном словесном нападении Самада на школу, а затем о столь же часто повторяющемся споре Самада с соседом Самуилом, страстным читателем Большой советской энциклопедии. Тут же мальчик делится воспоминанием о том, как когда-то он отгадал математическую загадку Самуила. Рассказ о повторяющихся спорах Самада и Самуила о том, евреи ли караимы, вводит сразу нескольких персонажей: бабушку мальчика и его сумасшедшего дядю Колю, жену Самуила, бывшего владельца кондитерской Алихана и целый клан грузинских евреев, наблюдающих за этими спорами из окна соседнего дома. Каждый из участников снабжен краткой исторической справкой и прямыми или косвенными репликами. С того дня, когда мальчик дал правильный ответ на загадку Самуила, соседи и семья поверили в его гениальность. Таким образом, от Самуила и его загадки повествование возвращается к решению семьи отдать мальчика в школу на год раньше. "И вот" - мальчик с мамой отправляются в школу. Несмотря на то что это, собственно, и есть главная линия рассказа, она немедленно прерывается дополнительными примерами того, сколько раздражения накопил директор школы по отношению к семье мальчика в связи с нерадивостью в учебе его брата. Это отступление украшено рассказом о мингрельском акценте директора и абхазском акценте матери. Затем дается краткий очерк смешной внешности и "недотепистости" директора. "И вот к этому-то директору мы с мамой и пришли" - такова связка, возвращающая читателя к изначальной теме похода в школу.
Композиция выбранного нами десятистраничного отрывка типична для Ф.Искандера. Отрывок охватывает, по меньшей мере, двадцать отдельных тем, вводящих либо новую историю, либо новый персонаж с его краткой биографией или иной информацией. При этом переход от одной истории к другой, отступления и забегания вперед снабжены краткими привязками: "...И вот, значит…", "Однажды…", "Кстати…", "Между прочим…", "Интересно, что…", "...Но мы отклонились от нашего повествования", "Вся эта история имела еще одну забавную грань" и т.п., - иногда действительно объясняющими необходимость такого повествовательного скачка, а зачастую лишь пародирующими это объяснение. У Искандера короткий рассказ перестает быть "случаем" или "анекдотом", он контекстуализируется, занимает определенное место в сплетении событий и людей, передает то, что называется духом времени.
Динамика открытого тоста или застольной беседы проявляется не только в композиции искандеровского рассказа, но проникает и на стилистический уровень высказывания. Ф.Искандер обращает особое внимание на то, как говорят персонажи, какое у них при этом выражение лица, поза, какими жестами они сопровождают свои слова или даже насколько красноречиво их молчание. В число особенностей устного рассказа входит разыгрывание ролей и ситуаций, подражание жестам и голосам, додумывание чужих мыслей и т.п.
В случаях передачи речевых особенностей говорящего, как отмечалось выше, Ф.Искандер обычно заменяет их имитацию несколько холодноватым и шутливо-рационалистическим анализом, что создает иногда чисто комический, а порой и нравоучительный диалогизм. Так, в рассказе "Принц Ольденбургский" автор, в основном воздерживаясь от имитации немецкого акцента принца, абхазской речи Сандро, а также каких-либо особенностей речи переводчика, погружает читателя в психологическую ситуацию этого разговора. Психологизм углубляется сопутствующим описанием жестов, поз и взглядов собеседников: "Как случилось?" - спросил принц, сутуло наклоняясь вперед и исподлобья оглядывая дядю Сандро. Эта привычка придавала его позе грозную стремительность и внушала собеседнику необходимость идти к истине кратчайшим путем. Дядя Сандро это сразу понял и, почувствовав, что кратчайший путь к истине будет для него наиболее гибельным, решил не поддаваться, а навязать ему свой путь к истине. Начало этого пути уже было заложено в полицейском участке, где он притворился не понимающим русского языка".
Однако постепенно "наглое обаяние дяди Сандро начало действовать на принца", что выражается в изменении пластики движений собеседника: сначала он раздраженно толкает мешок Сандро своей тростью, но затем откидывается на скамейке и "доброжелательно оглядывает дядю Сандро, как бы разрешая ему несколько удлинить путь к истине". Итак, жесты и поза принца свидетельствуют о победе чегемского красноречия гораздо отчетливее слов, которые оказываются неадекватными ситуации. Ведь Сандро и принц говорят через переводчика, а переводчик, в свою очередь, не решается переводить рассказ Сандро дословно и, таким образом, еще более удлиняет и даже запутывает путь к истине. Комизм этой беседы еще и в том, что Сандро понимает по-русски и поэтому хорошо видит гротеск ситуации в целом.
Жанровая основа рассказа о том, как дядя Сандро поймал черного лебедя и "подарил" его принцу, близка к авантюрному сказочному сюжету. Пройдоха не только не поплатился