Книги, научные публикации Pages:     | 1 |   ...   | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |   ...   | 15 |

ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ.М. Достоевскiй.М. Достоевскiй БРАТЬЯ БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ КАРАМАЗОВЫ Р О М А Н Ъ Р О М А Н Ъ ImWerdenVerlag Mnchen Ч Москва 2007 Истинно, ...

-- [ Страница 6 ] --

Ч Хотя бы и такъ! Наконецъ-то ты догадался. И дйствительно такъ, дйствительно только въ этомъ и весь секретъ, но разв это не страданiе, хотя бы для такого какъ онъ человка, который всю жизнь свою убилъ на подвигъ въ пустын и не излчился отъ любви къ человчеству? На закат дней своихъ онъ убждается ясно что лишь совты великаго страшнаго духа могли бы хоть сколько-нибудь устроить въ сносномъ порядк малосильныхъ бунтовщиковъ, "недодланныя пробныя существа созданныя въ насмшку". И вотъ, убдясь въ этомъ, онъ видитъ что надо идти по указанiю умнаго духа, страшнаго духа смерти и разрушенiя, а для того принять ложь и обманъ, и вести людей уже сознательно къ смерти и разрушенiю и притомъ обманывать ихъ всю дорогу чтобъ они какъ-нибудь не замтили куда ихъ ведутъ, для того чтобы хоть въ дорог-то жалкiе эти слпцы считали себя счастливыми.

И замть себ, обманъ во имя Того въ идеалъ котораго столь страстно вровалъ старикъ во всю свою жизнь! Разв это не несчастье? И еслибы хоть одинъ такой очутился во глав всей этой армiи, "жаждущей власти для однихъ только грязныхъ благъ", Ч то неужели же не довольно хоть одного такого чтобы вышла трагедiя? Мало того: довольно и одного та кого, стоящаго во глав, чтобы нашлась наконецъ настоящая руководя щая идея всего римскаго дла со всми его армiями и iезуитами, высшая идея этого дла. Я теб прямо говорю, что я твердо врую что этотъ единый человкъ и не оскудвалъ никогда между стоящими во глав движенiя. Кто знаетъ, можетъ-быть случались и между римскими перво священниками эти единые. Кто знаетъ, можетъ-быть этотъ проклятый старикъ, столь упорно и столь по-своему любящiй человчество, сущест вуетъ и теперь въ вид цлаго сомна многихъ таковыхъ единыхъ стари ковъ и не случайно вовсе, а существуетъ какъ согласiе, какъ тайный со юзъ, давно уже устроенный для храненiя тайны, для храненiя ея отъ не счастныхъ и малосильныхъ людей, съ тмъ чтобы сдлать ихъ счастли выми. Это непремнно есть, да и должно такъ быть. Мн мерещится что даже у масоновъ есть что-нибудь въ род этой же тайны въ основ ихъ, и что потому католики такъ и ненавидятъ масоновъ что видятъ въ нихъ конкуррентовъ, раздробленiе единства идеи, тогда какъ должно быть едино стадо и единъ пастырь... Впрочемъ защищая мою мысль я имю видъ сочинителя, не выдержавшаго твоей критики. Довольно объ этомъ.

Ч Ты можетъ-быть самъ масонъ! вырвалось вдругъ у Алеши. Ч Ты не вришь въ Бога, прибавилъ онъ, но уже съ чрезвычайною скор бью. Ему показалось къ тому же что братъ смотритъ на него съ насмшкой. Ч Чмъ же кончается твоя поэма? спросилъ онъ вдругъ, смотря въ землю, Ч или ужь она кончена?

Ч Я хотлъ ее кончить такъ: когда инквизиторъ умолкъ, то нкоторое время ждетъ что Плнникъ его ему отвтитъ. Ему тяжело Его молчанiе. Онъ видлъ какъ Узникъ все время слушалъ его проник новенно и тихо смотря ему прямо въ глаза, и видимо не желая ничего возражать. Старику хотлось бы чтобы тотъ сказалъ ему что-нибудь хо тя бы и горькое, страшное. Но Онъ вдругъ молча приближается къ ста рику и тихо цлуетъ его въ его безкровныя девяностолтнiя уста. Вотъ и весь отвтъ. Старикъ вздрагиваетъ. Что-то шевельнулось въ концахъ губъ его;

онъ идетъ къ двери, отворяетъ ее и говоритъ Ему: Ступай и не приходи боле.... не приходи вовсе.... никогда, никогда! И выпускаетъ его на "темныя стогна града". Плнникъ уходитъ.

Ч А старикъ?

Ч Поцлуй горитъ на его сердц, но старикъ остается въ прежней иде.

Ч И ты вмст съ нимъ, и ты? горестно воскликнулъ Алеша.

Иванъ засмялся.

Ч Да вдь это же вздоръ, Алеша, вдь это только безтолковая по эма безтолковаго студента, который никогда двухъ стиховъ не написалъ.

Къ чему ты въ такой серiозъ берешь? Ужь не думаешь ли ты что я прямо поду теперь туда, къ iезуитамъ, чтобы стать въ сонм людей поправ ляющихъ Его подвигъ? О Господи, какое мн дло! Я вдь теб ска залъ: мн бы только до тридцати тъ дотянуть, а тамъ, Ч кубокъ объ полъ!

Ч А клейкiе листочки, а дорогiя могилы, а голубое небо, а любимая женщина! Какъ же жить-то будешь, чмъ ты любить-то ихъ будешь? го рестно восклицалъ Алеша. Ч Съ такимъ адомъ въ груди и въ голов разв это возможно? Нтъ, именно ты дешь чтобы къ нимъ примк нуть.... а если нтъ, то убьешь себя самъ, а не выдержишь!

Ч Есть такая сила что все выдержитъ! съ холодною уже усмшкой проговорилъ Иванъ.

Ч Какая сила?

Ч Карамазовская... сила низости Карамазовской.

Ч Это потонуть въ разврат, задавить душу въ растлнiи, да, да?

Ч Пожалуй и это.... только до тридцати тъ можетъ-быть и избгну, а тамъ....

Ч Какъ же избгнешь? Чмъ избгнешь? Это невозможно съ твоими мыслями.

Ч Опять-таки по-Карамазовски.

Ч Это чтобы "все позволено"? Все позволено, такъ-ли, такъ-ли?

Иванъ нахмурился и вдругъ странно какъ-то поблднлъ.

Ч А, это ты подхватилъ вчерашнее словцо, которымъ такъ обидлся Мiусовъ.... и что такъ наивно выскочилъ и переговорилъ братъ Дмитрiй? криво усмхнулся онъ. Ч Да, пожалуй: "все позволено", если ужь слово произнесено. Не отрекаюсь. Да и редакцiя Митенькина не дурна.

Алеша молча глядлъ на него.

Ч Я, братъ, узжая думалъ что имю на всемъ свт хоть тебя, съ неожиданнымъ чувствомъ проговорилъ вдругъ Иванъ, Ч а теперь вижу что и въ твоемъ сердц мн нтъ мста, мой милый отшельникъ. Отъ формулы: "все позволено" я не отрекусь, ну и что же, за это ты отъ меня отречешься, да, да?

Алеша всталъ, подошелъ къ нему, и молча, тихо поцловалъ его въ губы.

Ч Литературное воровство! вскричалъ Иванъ, переходя вдругъ въ какой-то восторгъ, Ч это ты укралъ изъ моей поэмы! Спасибо однако.

Вставай Алеша, идемъ, пора и мн и теб.

Они вышли, но остановились у крыльца трактира.

Ч Вотъ что, Алеша, проговорилъ Иванъ твердымъ голосомъ, Ч если въ самомъ дл хватитъ меня на клейкiе листочки, то любить ихъ буду лишь тебя вспоминая. Довольно мн того что ты тутъ гд-то есть, и жить еще не разхочу. Довольно этого теб? Если хочешь прими хоть за объясненiе въ любви. А теперь ты направо, я налво Ч и довольно, слышишь, довольно. То-есть если я бы завтра и не ухалъ (кажется уду наврно) и мы бы еще опять какъ-нибудь встртились, то уже на вс эти темы ты больше со мной ни слова. Настоятельно прошу. И на счетъ брата Дмитрiя тоже, особенно прошу тебя, даже и не заговаривай со мной никогда больше, прибавилъ онъ вдругъ раздражительно, Ч все исчерпано, все переговорено, такъ ли? А я теб съ своей стороны за это тоже одно общанiе дамъ: Когда къ тридцати годамъ я захочу "бросить кубокъ объ полъ", то, гд бъ ты ни былъ, я таки приду еще разъ перего ворить съ тобою.... хотя бы даже изъ Америки, это ты знай. Нарочно прiду. Очень интересно будетъ и на тебя поглядть къ тому времени:

каковъ-то ты тогда будешь? Видишь, довольно торжественное общанiе.

А въ самомъ дл мы можетъ-быть тъ на семь, на десять прощаемся.

Ну иди теперь къ твоему Pater Seraphicus, вдь онъ умираетъ;

умретъ безъ тебя, такъ еще пожалуй на меня разсердишься что я тебя задер жалъ. До свиданiя, цлуй меня еще разъ, вотъ такъ, и ступай...

Иванъ вдругъ повернулся и пошелъ своею дорогой уже не оборачи ваясь. Похоже было на то какъ вчера ушелъ отъ Алеши братъ Дмитрiй, хотя вчера было совсмъ въ другомъ род. Странное это замчаньице промелькнуло какъ стрлка въ печальномъ ум Алеши, печальномъ и скорбномъ въ эту минуту. Онъ немного подождалъ глядя вслдъ брату.

Почему-то запримтилъ вдругъ что братъ Иванъ идетъ какъ-то раска чиваясь и что у него правое плечо, если сзади глядть, кажется ниже ваго. Никогда онъ этого не замчалъ прежде. Но вдругъ онъ тоже по вернулся и почти побжалъ къ монастырю. Уже сильно смеркалось и ему было почти страшно;

что-то наростало въ немъ новое на что онъ не могъ бы дать отвта. Поднялся опять какъ вчера втеръ и вковыя со сны мрачно зашумли кругомъ него когда онъ вошелъ въ скитскiй сокъ. Онъ почти бжалъ. "Pater Seraphicus" Ч это имя онъ откуда-то взялъ Ч откуда? промелькнуло у Алеши. Иванъ, бдный Иванъ, и когда же я теперь тебя увижу.... Вотъ и скитъ, Господи! Да, да, это онъ, это Pater Seraphicus, онъ спасетъ меня... отъ него и на вки!" Потомъ онъ съ великимъ недоумнiемъ припоминалъ нсколько разъ въ своей жизни какъ могъ онъ вдругъ, посл того какъ разстался съ Иваномъ, такъ совсмъ забыть о брат Дмитрiи, котораго утромъ, всего только нсколько часовъ назадъ, положилъ непремнно разыскать и не уходить безъ того, хотя бы пришлось даже не воротиться на эту ночь въ монастырь.

VI.

Пока еще очень не ясная.

А Иванъ едоровичъ, разставшись съ Алешей, пошелъ домой, въ домъ едора Павловича. Но странное дло, на него напала вдругъ тоска нестерпимая и, главное, съ каждымъ шагомъ, по мр приближенiя къ дому, все боле и боле нароставшая. Не въ тоск была странность, а въ томъ что Иванъ едоровичъ никакъ не могъ опредлить въ чемъ тоска состояла. Тосковать ему случалось часто и прежде и не диво бы что пришла она въ такую минуту, когда онъ завтра же, порвавъ вдругъ со всмъ что его сюда привлекло, готовился вновь повернуть круто въ сто рону и вступить на новый, совершенно невдомый путь, и опять совсмъ одинокимъ какъ прежде, много надясь, но не зная на что, многаго, слишкомъ многаго ожидая отъ жизни, но ничего не умя самъ опредлить ни въ ожиданiяхъ, ни даже въ желанiяхъ своихъ. И все-таки въ эту минуту хотя тоска новаго и невдомаго дйствительно была въ душ его, мучило его вовсе не то. Ужь не отвращенiе ли къ родитель скому дому? подумалъ онъ про себя, Ч "похоже на то, до того опротивлъ, и хоть сегодня я въ послднiй разъ войду за этотъ сквер ный порогъ, а все-таки противно...." Но нтъ, и это не то. Ужь не прощанiе ли съ Алешей и бывшiй съ нимъ разговоръ: "Столько тъ молчалъ со всмъ свтомъ и не удостоивалъ говорить, и вдругъ нагоро дилъ столько ахинеи." Въ самомъ дл, это могла быть молодая досада молодой неопытности и молодаго тщеславiя, досада на то что не сумлъ высказаться, да еще съ такимъ существомъ какъ Алеша, на котораго, въ сердц его, несомннно существовали большiе разчеты. Конечно и это было, то-есть эта досада, даже непремнно должна была быть, но и это было не то, все не то. "Тоска до тошноты, а опредлить не въ силахъ чего хочу. Не думать разв"...

Иванъ едоровичъ попробовалъ было "не думать", но и тмъ не могъ пособить. Главное, тмъ она была досадна, эта тоска, и тмъ раз дражала что имла какой-то случайный, совершенно вншнiй видъ;

это чувствовалось. Стояло и торчало гд-то какое-то существо или предметъ, въ род какъ торчитъ что-нибудь иногда предъ глазомъ, и долго, за дломъ или въ горячемъ разговор, не замчаешь его, а между тмъ ви димо раздражаешься, почти мучаешься, и наконецъ-то догадаешься от странить негодный предметъ, часто очень пустой и смшной, какую нибудь вещь забытую не на своемъ мст, платокъ упавшiй на полъ, книгу не убранную въ шкафъ и пр. и пр. Наконецъ Иванъ едоровичъ въ самомъ скверномъ и раздраженномъ состоянiи духа достигъ роди тельскаго дома, и вдругъ примрно шаговъ за пятнадцать отъ калитки, взглянувъ на ворота, разомъ догадался о томъ что его такъ мучило и тревожило.

На скамейк у воротъ сидлъ и прохлаждался вечернимъ возду хомъ лакей Смердяковъ, и Иванъ едоровичъ съ перваго взгляда на не го понялъ что и въ душ его сидлъ лакей Смердяковъ и что именно этого-то человка и не можетъ вынести его душа. Все вдругъ озарилось и стало ясно. Давеча, еще съ разказа Алеши о его встрч со Смердяко вымъ, что-то мрачное и противное вдругъ вонзилось въ сердце его и вы звало въ немъ тотчасъ же отвтную злобу. Потомъ, за разговоромъ, Смердяковъ на время позабылся, но однакоже остался въ его душ, и только что Иванъ едоровичъ разстался съ Алешей и пошелъ одинъ къ дому, какъ тотчасъ же забытое ощущенiе вдругъ быстро стало опять вы ходить наружу. "Да неужели же этотъ дрянной негодяй до такой степе ни можетъ меня безпокоить!" подумалось ему съ нестерпимою злобой.

Дло въ томъ что Иванъ едоровичъ дйствительно очень не взлю билъ этого человка въ послднее время и особенно въ самые послднiе дни. Онъ даже началъ самъ замчать эту нароставшую почти ненависть къ этому существу. Можетъ-быть процессъ ненависти такъ обострился именно потому что въ начал, когда только что прiхалъ къ намъ Иванъ едоровичъ, происходило совсмъ другое. Тогда Иванъ едоровичъ принялъ было въ Смердяков какое-то особенное вдругъ участiе, на шелъ его даже очень оригинальнымъ. Самъ прiучилъ его говорить съ собою, всегда однако дивясь нкоторой безтолковости или лучше ска зать нкоторому безпокойству его ума и не понимая что такое "этого созерцателя" могло бы такъ постоянно и неотвязно безпокоить. Они го ворили и о философскихъ вопросахъ и даже о томъ почему свтилъ свтъ въ первый день когда солнце, луна и звзды устроены были лишь на четвертый день и какъ это понимать слдуетъ;

но Иванъ едоровичъ скоро убдился что дло вовсе не въ солнц, лун и звздахъ, что солн це, луна и звзды предметъ хотя и любопытный, но для Смердякова со вершенно третьестепенный и что ему надо чего-то совсмъ другаго.

Такъ или этакъ, но во всякомъ случа начало выказываться и обличать ся самолюбiе необъятное и притомъ самолюбiе оскорбленное. Ивану едоровичу это очень не понравилось. Съ этого и началось его отвращенiе. Въ послдствiи начались въ дом неурядицы, явилась Гру шенька, начались исторiи съ братомъ Дмитрiемъ, пошли хлопоты, Ч го ворили они и объ этомъ, но хотя Смердяковъ велъ всегда объ этомъ раз говоръ съ большимъ волненiемъ, а опять-таки никакъ нельзя было до биться чего самому-то ему тутъ желается. Даже подивиться можно было нелогичности и безпорядку иныхъ желанiй его, поневол выходившихъ наружу и всегда одинако неясныхъ. Смердяковъ все выспрашивалъ, за давалъ какiе-то косвенные, очевидно надуманные вопросы, но для чего Ч не объяснялъ того, и обыкновенно въ самую горячую минуту своихъ же разспросовъ вдругъ умолкалъ или переходилъ совсмъ на иное. Но главное что раздражило наконецъ Ивана едоровича окончательно и вселило въ него такое отвращенiе Ч была какая-то отвратительная и особая фамильярность, которую сильно сталъ выказывать къ нему Смер дяковъ, и чмъ дальше, тмъ больше. Не то чтобъ онъ позволялъ себ быть невжливымъ, напротивъ, говорилъ онъ всегда чрезвычайно поч тительно, но такъ поставилось однакожь дло что Смердяковъ видимо сталъ считать себя Богъ знаетъ почему въ чемъ-то наконецъ съ Ива номъ едоровичемъ какъ бы солидарнымъ, говорилъ всегда въ такомъ тон будто между ними вдвоемъ было уже что-то условленное и какъ бы секретное, что-то когда-то произнесенное съ обихъ сторонъ, лишь имъ обоимъ только извстное, а другимъ около нихъ копошившимся смерт нымъ такъ даже и непонятное. Иванъ едоровичъ однако и тутъ долго не понималъ этой настоящей причины своего нароставшаго отвращенiя и наконецъ, только лишь въ самое послднее время усплъ догадаться въ чемъ дло. Съ брезгливымъ и раздражительнымъ ощущенiемъ хотлъ было онъ пройти теперь молча и не глядя на Смердякова въ калитку, но Смердяковъ всталъ со скамейки и уже по одному этому жесту Иванъ едоровичъ въ мигъ догадался что тотъ желаетъ имть съ нимъ особен ный разговоръ. Иванъ едоровичъ поглядлъ на него и остановился, и то что онъ такъ вдругъ остановился и не прошелъ мимо, какъ желалъ того еще минуту назадъ, озлило его до сотрясенiя. Съ гнвомъ и отвращенiемъ глядлъ онъ на скопческую испитую физiономiю Смердя кова съ зачесанными гребешкомъ височками и со взбитымъ маленькимъ хохолкомъ. Лвый чуть прищуренный глазокъ его мигалъ и усмхался, точно выговаривая: "чего идешь, не пройдешь, видишь что обоимъ намъ умнымъ людямъ переговорить есть чего". Иванъ едоровичъ затрясся:

"Прочь, негодяй, какая я теб компанiя, дуракъ!" полетло было съ языка его, но къ величайшему его удивленiю слетло съ языка совсмъ другое:

Ч Что батюшка спитъ или проснулся? тихо и смиренно прогово рилъ онъ, себ самому неожиданно, и вдругъ, тоже совсмъ неожиданно слъ на скамейку. На мгновенiе ему стало чуть не страшно, онъ вспом нилъ это потомъ. Смердяковъ стоялъ противъ него закинувъ руки за спину и глядлъ съ увренностью, почти строго.

Ч Еще почиваютъ-съ, выговорилъ онъ не торопливо. ("Самъ дес кать первый заговорилъ, а не я.") Удивляюсь я на васъ, сударь, приба вилъ онъ помолчавъ, какъ-то жеманно опустивъ глаза, выставивъ пра вую ножку впередъ и поигрывая носочкомъ лакированной ботинки.

Ч Съ чего ты на меня удивляешься? отрывисто и сурово произнесъ Иванъ едоровичъ, изо всхъ силъ себя сдерживая, и вдругъ съ отвращенiемъ понялъ что чувствуетъ сильнйшее любопытство и что ни за что не уйдетъ отсюда не удовлетворивъ его.

Ч Зачмъ вы, сударь, въ Чермашню не дете-съ? вдругъ вскинулъ глазками Смердяковъ и фамильярно улыбнулся. "А чему я улыбнулся самъ дескать долженъ понять если умный человкъ", Ч какъ бы гово рилъ его прищуренный вый глазокъ.

Ч Зачмъ я въ Чермашню поду? удивился Иванъ едоровичъ.

Смердяковъ опять помолчалъ.

Ч Сами даже едоръ Павловичъ такъ васъ объ томъ умоляли-съ, проговорилъ онъ наконецъ не спша и какъ бы самъ не цня своего отвта: третьестепенною дескать причиной отдлываюсь только чтобы что-нибудь сказать.

Ч Э, чортъ, говори яснй, чего теб надобно? вскричалъ наконецъ гнвливо Иванъ едоровичъ, со смиренiя переходя на грубость.

Смердяковъ приставилъ правую ножку къ вой, вытянулся прямй, но продолжалъ глядть съ тмъ же спокойствiемъ и съ тою же улыбоч кой.

Ч Существеннаго ничего нтъ-съ.... а такъ-съ, къ разговору...

Наступило опять молчанiе. Промолчали чуть не съ минуту. Иванъ едоровичъ зналъ что онъ долженъ былъ сейчасъ встать и разсердиться, а Смердяковъ стоялъ предъ нимъ и какъ бы ждалъ: "А вотъ посмотрю я, разсердишься ты или нтъ?" Такъ по крайней мр представлялось Ивану едоровичу. Наконецъ онъ качнулся чтобы встать. Смердяковъ точно поймалъ мгновенье.

Ч Ужасное мое положенiе-съ, Иванъ едоровичъ, не знаю даже какъ и помочь себ, проговорилъ онъ вдругъ твердо и раздльно и съ послднимъ словомъ своимъ вздохнулъ. Иванъ едоровичъ тотчасъ же опять услся.

Ч Оба совсмъ блажные-съ, оба дошли до самаго малаго ребячест ва-съ, продолжалъ Смердяковъ. Ч Я про вашего родителя и про вашего братца-съ Дмитрiя едоровича. Вотъ они встанутъ теперь, едоръ Пав ловичъ, и начнутъ сейчасъ приставать ко мн каждую минуту: "Что не пришла? Зачмъ не пришла?" Ч и такъ вплоть до полуночи, даже и за полночь. А коль Аграфена Александровна не прiйдетъ (потому что он пожалуй совсмъ и не намрены вовсе никогда прiйти-съ), то накинутся на меня опять завтра по утру: "Зачмъ не пришла? Отчего не пришла, когда прiйдетъ?" Ч точно я въ этомъ въ чемъ предъ ними выхожу вино ватъ. Съ другой стороны такая статья-съ, какъ только сейчасъ смерк нется, да и раньше того, братецъ вашъ съ оружьемъ въ рукахъ явится по сосдству: "Смотри дескать шельма, бульйонщикъ: проглядишь ее у меня и не дашь мн знать что пришла, Ч убью тебя прежде всякаго."

Пройдетъ ночь, на утро и они тоже какъ и едоръ Павловичъ мучитель ски мучить меня начнутъ: "зачмъ не пришла, скоро-ль покажется," Ч и точно я опять-таки и предъ ними виноватъ выхожу-съ въ томъ что их няя госпожа не явилась. И до того съ каждымъ днемъ и съ каждымъ ча сомъ все дальше серчаютъ оба-съ что, думаю, иной часъ, отъ страху самъ жизни себя лишить-съ. Я, сударь, на нихъ не надюсь-съ.

Ч А зачмъ ввязался? Зачмъ Дмитрiю едоровичу сталъ перено сить? раздражительно проговорилъ Иванъ едоровичъ.

Ч А какъ бы я не ввязался-съ? Да я и не ввязывался вовсе, если хотите знать въ полной точности-съ. Я съ самаго начала все молчалъ, возражать не смя, а они сами опредлили мн своимъ слугой Ч Ли чардой при нихъ состоять. Только и знаютъ съ тхъ поръ одно слово:

"Убью тебя, шельму, если пропустишь!" Наврно полагаю, сударь, что со мной завтра длинная падучая приключится.

Ч Какая такая длинная падучая?

Ч Длинный припадокъ такой-съ, чрезвычайно длинный-съ.

Нсколько часовъ-съ али пожалуй день и другой продолжается-съ. Разъ со мной продолжалось это дня три, упалъ я съ чердака тогда. Переста нетъ бить, а потомъ зачнетъ опять;

и я вс три дня не могъ въ разумъ войти. За Герценштубе, за здшнимъ докторомъ тогда едоръ Павло вичъ посылали-съ, такъ тотъ льду къ темени прикладывалъ, да еще одно средство употребилъ... Помереть бы могъ-съ.

Ч Да вдь, говорятъ, падучую нельзя заране предузнать что вотъ въ такой-то часъ будетъ. Какъ же ты говоришь что завтра придетъ? съ особеннымъ и раздражительнымъ любопытствомъ освдомился Иванъ едоровичъ.

Ч Это точно что нельзя предузнать-съ.

Ч Къ тому же ты тогда упалъ съ чердака.

Ч На чердакъ каждый день лазею-съ, могу и завтра упасть съ чер дака. А не съ чердака, такъ въ погребъ упаду-съ, въ погребъ тоже каж дый день хожу-съ, по своей надобности-съ.

Иванъ едоровичъ длинно посмотрлъ на него.

Ч Плетешь ты я вижу, и я тебя что-то не понимаю, тихо, но какъ то грозно проговорилъ онъ: Ч притвориться что ли ты хочешь завтра на три дня въ падучей? а?

Смердяковъ, смотрвшiй въ землю и игравшiй опять носочкомъ правой ноги, поставилъ правую ногу на мсто, вмсто нея выставилъ впередъ вую, поднялъ голову и усмхнувшись произнесъ:

Ч Еслибы я даже эту самую штуку и могъ-съ, то-есть чтобы при твориться-съ, и такъ какъ ее сдлать совсмъ не трудно опытному человку, то и тутъ я въ полномъ прав моемъ это средство употребить для спасенiя жизни моей отъ смерти;

ибо когда я въ болзни лежу, то хотя бы Аграфена Александровна пришла къ ихнему родителю, не мо гутъ он тогда съ больнаго человка спросить: "зачмъ не донесъ". Са ми постыдятся.

Ч Э, чортъ! вскинулся вдругъ Иванъ едоровичъ съ перекосив шимся отъ злобы лицомъ. Ч Что ты все объ своей жизни трусишь! Вс эти угрозы брата Дмитрiя только азартныя слова и больше ничего. Не убьетъ онъ тебя;

убьетъ да не тебя!

Ч Убьетъ какъ муху-съ, и прежде всего меня-съ. А пуще того я другаго боюсь: чтобы меня въ ихъ сообществ не сочли когда что нелпое надъ родителемъ своимъ учинятъ.

Ч Почему тебя сочтутъ сообщникомъ?

Ч Потому сочтутъ сообщникомъ что я имъ эти самые знаки въ секрет большомъ сообщилъ-съ.

Ч Какiе знаки? Кому сообщилъ? Чортъ тебя побери, говори ясне!

Ч Долженъ совершенно признаться, съ педантскимъ спокойст вiемъ тянулъ Смердяковъ, Ч что тутъ есть одинъ секретъ у меня съ едоромъ Павловичемъ. Они, какъ сами изволите знать (если только из волите это знать), уже нсколько дней, какъ то-есть ночь али даже ве черъ, такъ тотчасъ сызнутри и запрутся. Вы каждый разъ стали подъ конецъ возвращаться рано къ себ на верхъ, а вчера такъ и совсмъ ни куда не выходили-съ, а потому можетъ и не знаете какъ они старательно начали теперь запираться на ночь. И приди хоть самъ Григорiй Василь евичъ, такъ они разв что по голосу убдясь ему отопрутъ-съ. Но Григорiй Васильевичъ не приходитъ-съ, потому служу имъ теперь въ комнатахъ одинъ я-съ, Ч такъ они сами опредлили съ той самой мину ты какъ начали эту затю съ Аграфеной Александровной, а на ночь такъ и я теперь, по ихнему распоряженiю, удаляюсь и ночую во флигел, съ тмъ чтобы до полночи мн не спать, а дежурить, вставать и дворъ обходить, и ждать когда Аграфена Александровна придутъ-съ, такъ какъ он вотъ уже нсколько дней ея ждутъ словно какъ помшанные.

Разсуждаютъ же они такъ-съ: она, говорятъ, его боится, Дмитрiя-то едоровича (они его Митькой зовутъ-съ), а потому ночью попозже за дами ко мн пройдетъ;

ты же, говоритъ, ее сторожи до самой полночи и больше. И если она придетъ, то ты къ дверямъ подбги и постучи мн въ дверь аль въ окно изъ саду рукой два первые раза потише, этакъ:

разъ-два, а потомъ сейчасъ три раза поскоре: тукъ-тукъ-тукъ. Вотъ, говорятъ, я и пойму сейчасъ что это она пришла и отопру теб дверь потихоньку. Другой знакъ сообщили мн на тотъ случай если что экс тренное произойдетъ: сначала два раза скоро: тукъ-тукъ, а потомъ обо ждавъ еще одинъ разъ гораздо крпче. Вотъ они и поймутъ что нчто случилось внезапное и что оченно надо мн ихъ видть, и тоже мн отопрутъ, а я войду и доложу. Все на тотъ случай что Аграфена Алек сандровна можетъ сама не придти, а пришлетъ о чемъ-нибудь извстить;

окромя того Дмитрiй едоровичъ тоже могутъ придти, такъ и о немъ извстить что онъ близко. Оченно боятся они Дмитрiя едоровича, такъ что еслибы даже Аграфена Александровна уже пришла и они бы съ ней заперлись, а Дмитрiй едоровичъ тмъ временемъ гд появится близко, такъ и тутъ безпремнно обязанъ я имъ тотчасъ о томъ доложить по стучамши три раза, такъ что первый-то знакъ въ пять стуковъ означа етъ: "Аграфена Александровна пришли", а второй знакъ въ три стука Ч "оченно дескать надоть";

такъ сами по нскольку разъ на примр меня учили и разъясняли. А такъ какъ во всей вселенной о знакахъ этихъ знаютъ всего лишь я да они-съ, такъ они безо всякаго уже сумленiя и нисколько не окликая (вслухъ окликать они очень боятся) и отопрутъ.

Вотъ эти самые знаки Дмитрiю едоровичу теперь и стали извстны.

Ч Почему извстны? Передалъ ты? Какъ же ты смлъ передать?

Ч Отъ этого самаго страху-съ. И какъ же бы я посмлъ умолчать предъ ними-съ? Дмитрiй едоровичъ каждый день напирали: "Ты меня обманываешь, ты отъ меня что скрываешь? Я теб об ноги сломаю!" Тутъ я имъ эти самые секретные знаки и сообщилъ, чтобы видли по крайности мое раболпiе и тмъ самымъ удостоврились что ихъ не об манываю, а всячески имъ доношу.

Ч Если думаешь что онъ этими знаками воспользуется и захочетъ войти, то ты его не пускай.

Ч А коли я самъ въ припадк буду лежать-съ, какъ же я тогда не пущу-съ, еслибъ я даже и могъ осмлиться ихъ не пустить-съ, зная ихъ столь отчаянными-съ.

Ч Э, чортъ возьми! Почему ты такъ увренъ что придетъ падучая, чортъ тебя побери? Смешься ты надо мной или нтъ?

Ч Какъ же бы я посмлъ надъ вами смяться и до смху ли когда такой страхъ? Предчувствую что будетъ падучая, предчувствiе такое имю, отъ страху отъ одного и придетъ-съ.

Ч Э, чортъ! Коли ты будешь лежать, то сторожить будетъ Григорiй. Предупреди заране Григорiя, ужь онъ-то его не пуститъ.

Ч Про знаки я Григорiю Васильевичу безъ приказанiя барина не смю никоимъ образомъ сообщить-съ. А касательно того что Григорiй Васильевичъ ихъ услышитъ и не пуститъ, такъ они какъ разъ сегодня со вчерашняго расхворались, а Мара Игнатьевна ихъ завтра чить намреваются. Такъ давеча и условились. А ченiе это у нихъ весьма любопытное-съ: настойку такую Мара Игнатьевна знаютъ-съ и посто янно держутъ, крпкую, на какой-то трав Ч секретомъ такимъ обла даютъ-съ. А чатъ они этимъ секретнымъ карствомъ Григорiя Ва сильевича раза по три въ годъ-съ, когда у того поясница отнимается вся-съ, въ род какъ бы съ нимъ параличъ-съ, раза по три въ годъ-съ.

Тогда он берутъ полотенце-съ, мочатъ въ этотъ настой и всю-то ему спину Мара Игнатьевна третъ полчаса-съ, до суха-съ, совсмъ даже покраснетъ и вспухнетъ-съ, а затмъ остальное что въ стклянк даютъ ему выпить-съ съ нкоторою молитвою-съ, не все однакожь, потому что часть малую при семъ рдкомъ случа и себ оставляютъ-съ и тоже вы пиваютъ-съ. И оба, я вамъ скажу, какъ не пьющiе, такъ тутъ и свалятся съ и спятъ очень долгое время крпко-съ;

и какъ проснется Григорiй Васильевичъ, то всегда почти посл того здоровъ-съ, а Мара Игнать евна проснется и у нея всегда посл того голова болитъ-съ. Такъ вотъ, если завтра Мара Игнатьевна свое это намренiе исполнятъ-съ, такъ врядъ ли имъ что услыхать-съ и Дмитрiя едоровича не допустить-съ.

Спать будутъ-съ.

Ч Что за ахинея! И это все какъ нарочно такъ сразу и сойдется: и у тебя падучая, и т оба безъ памяти! прокричалъ Иванъ едоровичъ;

Ч да ты самъ ужь не хочешь ли такъ подвести чтобы сошлось? вырва лось у него вдругъ и онъ грозно нахмурилъ брови.

Ч Какъ же бы я такъ подвелъ-съ... и для чего подводить когда все тутъ отъ Дмитрiя едоровича одного и зависитъ-съ, и отъ однхъ его мыслей-съ... Захотятъ они что учинить Ч учинятъ-съ, а нтъ, такъ не я же нарочно ихъ приведу чтобы къ родителю ихъ втолкнуть.

Ч А зачмъ ему къ отцу проходить, да еще потихоньку, если, какъ ты самъ говоришь, Аграфена Александровна и совсмъ не придетъ, продолжалъ Иванъ едоровичъ, блдня отъ злобы;

Ч самъ же ты это говоришь, да и я все время тутъ живя былъ увренъ что старикъ только фантазируетъ и что не придетъ къ нему эта тварь. Зачмъ же Дмитрiю врываться къ старику, если та не придетъ? Говори! Я хочу твои мысли знать.

Ч Сами изволите знать зачмъ придутъ, къ чему же тутъ мои мыс ли? Придутъ по единой ихней злоб, али по своей мнительности въ случа примрно моей болзни, усомнятся и пойдутъ съ нетерпнiя ис кать въ комнаты, какъ вчерашнiй разъ: не прошла ли дескать она какъ нибудь отъ нихъ потихоньку. Имъ совершенно тоже извстно что у едора Павловича конвертъ большой приготовленъ, а въ немъ три ты сячи запечатаны, подъ тремя печатями-съ, обвязано ленточкою и надпи сано собственною ихъ рукой: "ангелу моему Грушеньк, если захочетъ прiйти", а потомъ дня три спустя подписали еще: "и цыпленочку". Такъ вотъ это-то и сомнительно-съ.

Ч Вздоръ! крикнулъ Иванъ едоровичъ почти въ изступленiи. Ч Дмитрiй не пойдетъ грабить деньги, да еще убивать при этомъ отца. Онъ могъ вчера убить его за Грушеньку, какъ изступленный злобный дуракъ, но грабить не пойдетъ!

Ч Имъ оченно теперь нужны деньги-съ, до послдней крайности нужны, Иванъ едоровичъ. Вы даже не знаете сколь нужны, чрезвы чайно спокойно и съ замчательною отчетливостью изъяснилъ Смердя ковъ. Эти самыя три тысячи-съ они къ тому же считаютъ какъ бы за свои собственныя и такъ сами мн объяснили: "мн, говорятъ, родитель остается еще три тысячи ровно долженъ". А ко всему тому разсудите, Иванъ едоровичъ, и нкоторую чистую правду-съ: вдь это почти что наврно такъ, надо сказать-съ, что Аграфена Александровна, если только захотятъ он того сами, то непремнно заставятъ ихъ на себ жениться, самого барина то-есть, едора Павловича-съ, если только за хотятъ-съ, Ч ну, а вдь они можетъ-быть и захотятъ-съ. Вдь я только такъ говорю что она не придетъ, а она можетъ-быть и боле того захо четъ-съ, то-есть прямо барыней сдлаться. Я самъ знаю что ихъ купецъ Самсоновъ говорили ей самой со всею откровенностью что это дло бу детъ весьма неглупое, и притомъ смялись. А он сами умомъ очень не глупыя-съ. Имъ за голыша каковъ есть Дмитрiй едоровичъ выходить не стать-съ. Такъ вотъ теперь это взямши разсудите сами Иванъ едоровичъ что тогда ни Дмитрiю едоровичу, ни даже вамъ-съ съ братцемъ вашимъ Алексемъ едоровичемъ ужь ничего-то ровно посл смерти родителя не останется, ни рубля-съ, потому что Аграфена Алек сандровна для того и выйдутъ за нихъ чтобы все на себя отписать и какiе ни на есть капиталы на себя перевести-съ. А помри вашъ родитель теперь, пока еще этого нтъ ничего-съ, то всякому изъ васъ по сорока тысячъ врныхъ придется тотчасъ-съ, даже и Дмитрiю едоровичу, ко тораго они такъ ненавидятъ-съ, такъ какъ завщанiя у нихъ вдь не сдлано-съ... Это все отмнно Дмитрiю едоровичу извстно...

Что-то какъ бы перекосилось и дрогнуло въ лиц Ивана едоровича. Онъ вдругъ покраснлъ.

Ч Такъ зачмъ же ты, перебилъ онъ вдругъ Смердякова, Ч посл всего этого въ Чермашню мн совтуешь хать? Что ты этимъ хотлъ сказать? Я уду, и у васъ вотъ что произойдетъ. Иванъ едоровичъ съ трудомъ переводилъ духъ!

Ч Совершенно врно-съ, тихо и разсудительно проговорилъ Смер дяковъ, пристально однакоже слдя за Иваномъ едоровичемъ.

Ч Какъ совершенно врно? переспросилъ Иванъ едоровичъ съ усилiемъ сдерживая себя и грозно сверкая глазами.

Ч Я говорилъ васъ жалючи. На вашемъ мст, еслибы только тутъ я, такъ все бы это тутъ же бросилъ... чмъ у такого дла сидть съ... отвтилъ Смердяковъ съ самымъ открытымъ видомъ смотря на сверкающiе глаза Ивана едоровича. Оба помолчали.

Ч Ты кажется большой идiотъ и ужь конечно... страшный мерза вецъ! всталъ вдругъ со скамейки Иванъ едоровичъ. Затмъ тотчасъ же хотлъ было пройти въ калитку, но вдругъ остановился и повернулся къ Смердякову. Произошло что-то странное: Иванъ едоровичъ внезапно, какъ бы въ судорог закусилъ губу, сжалъ кулаки и Ч еще мгновенiе, конечно, бросился бы на Смердякова. Тотъ по крайней мр это замтилъ въ тотъ же мигъ, вздрогнулъ и отдернулся всмъ тломъ на задъ. Но мгновенiе прошло для Смердякова благополучно и Иванъ едоровичъ молча, но какъ бы въ какомъ-то недоумнiи повернулъ въ калитку.

Ч Я завтра въ Москву узжаю, если хочешь это знать, Ч завтра рано утромъ Ч вотъ и все! со злобою, раздльно и громко вдругъ прого ворилъ онъ, самъ себ потомъ удивляясь, какимъ образомъ понадоби лось ему тогда это сказать Смердякову.

Ч Самое это лучшее-съ, подхватилъ тотъ, точно и ждалъ того, Ч только разв то что изъ Москвы васъ могутъ по телеграфу отсюда обез покоить-съ въ какомъ-либо такомъ случа-съ.

Иванъ едоровичъ опять остановился и опять быстро повернулся къ Смердякову. Но и съ тмъ точно что случилось. Вся фамильярность и небрежность его соскочили мгновенно;

все лицо его выразило чрезвы чайное вниманiе и ожиданiе, но уже робкое и подобострастное: "Не ска жешь ли дескать еще чего, не прибавишь ли", такъ и читалось въ его пристальномъ, такъ и впившемся въ Ивана едоровича взгляд.

Ч А изъ Чермашни разв не вызвали бы тоже.... въ какомъ-нибудь такомъ случа? завопилъ вдругъ Иванъ едоровичъ, неизвстно для чего вдругъ ужасно возвысивъ голосъ.

Ч Тоже-съ и изъ Чермашни-съ.... обезпокоятъ-съ.... пробормоталъ Смердяковъ почти шепотомъ, точно какъ бы потерявшись, но присталь но, пристально продолжая смотрть Ивану едоровичу прямо въ глаза.

Ч Только Москва дальше, а Чермашня ближе, такъ ты о прогон ныхъ деньгахъ жалешь что ли, настаивая въ Чермашню, аль меня жалешь что я крюкъ большой сдлаю?

Ч Совершенно врно-съ.... пробормоталъ уже прескшимся голо сомъ Смердяковъ, гнусно улыбаясь и опять судорожно приготовившись вовремя отпрыгнуть назадъ. Но Иванъ едоровичъ вдругъ къ удивленiю Смердякова засмялся и быстро прошелъ въ калитку продолжая смяться. Кто взглянулъ бы на его лицо, тотъ наврно заключилъ бы что засмялся онъ вовсе не оттого что было такъ весело. Да и самъ онъ ни за что не объяснилъ бы что было тогда съ нимъ въ ту минуту. Дви гался и шелъ онъ точно судорогой.

VII.

"Съ умнымъ человкомъ и поговорить любопытно."

Да и говорилъ тоже. Встртивъ едора Павловича въ зал только что войдя, онъ вдругъ закричалъ ему махая руками: "Я къ себ на верхъ, а не къ вамъ, до свиданiя," и прошелъ мимо, даже стараясь не взглянуть на отца. Очень можетъ быть что старикъ слишкомъ былъ ему въ эту ми нуту ненавистенъ, но такое безцеремонное проявленiе враждебнаго чув ства даже и для едора Павловича было неожиданнымъ. А старикъ и впрямь видно хотлъ ему что-то поскорй сообщить, для чего нарочно и вышелъ встртить его въ залу;

услышавъ же такую любезность, остано вился молча и съ насмшливымъ видомъ прослдилъ сынка глазами на стницу въ мезонинъ, до тхъ поръ пока тотъ скрылся изъ виду.

Ч Чего это онъ? быстро спросилъ онъ вошедшаго вслдъ за Ива номъ едоровичемъ Смердякова.

Ч Сердятся на что-то-съ, кто ихъ разберетъ, пробормоталъ тотъ уклончиво.

Ч А и чортъ! Пусть сердится! Подавай самоваръ и скорй самъ убирайся, живо. Нтъ ли чего новаго?

Тутъ начались разспросы именно изъ такихъ на которые Смердя ковъ сейчасъ жаловался Ивану едоровичу, то-есть все насчетъ ожи даемой постительницы, и мы эти разспросы здсь опустимъ. Чрезъ полчаса домъ былъ запертъ и помшанный старикашка похаживалъ одинъ по комнатамъ, въ трепетномъ ожиданiи что вотъ-вотъ раздадутся пять условныхъ стуковъ, изрдка заглядывая въ темныя окна и ничего въ нихъ не видя кром ночи.

Было уже очень поздно, а Иванъ едоровичъ все не спалъ и сооб ражалъ. Поздно онъ легъ въ эту ночь, часа въ два. Но мы не станемъ передавать все теченiе его мыслей, да и не время намъ входить въ эту душу: этой душ свой чередъ. И даже еслибъ и попробовали что пере дать, то было бы очень мудрено это сдлать, потому что были не мысли, а было что-то очень неопредленное, а главное Ч слишкомъ взволно ванное. Самъ онъ чувствовалъ что потерялъ вс свои концы. Мучили его тоже разныя странныя и почти неожиданныя совсмъ желанiя, напримръ: ужь посл полночи ему вдругъ настоятельно и нестерпимо захотлось сойти внизъ, отпереть дверь, пройти во флигель и избить Смердякова, но спросили бы вы, за что, и самъ онъ ршительно не сумлъ бы изложить ни одной причины въ точности, кром той разв что сталъ ему этотъ лакей ненавистенъ какъ самый тяжкiй обидчикъ, какого только можно прiискать на свт. Съ другой стороны не разъ ох ватывала въ эту ночь его душу какая-то необъяснимая и унизительная робость, отъ которой онъ, Ч онъ это чувствовалъ, Ч даже какъ бы те рялъ вдругъ физическiя силы. Голова его болла и кружилась. Что-то ненавистное щемило его душу, точно онъ собирался мстить кому.

Ненавидлъ онъ даже Алешу, вспоминая давешнiй съ нимъ разговоръ, ненавидлъ очень минутами и себя. О Катерин Ивановн онъ почти что и думать забылъ, и много этому потомъ удивлялся, тмъ боле что самъ твердо помнилъ какъ еще вчера утромъ, когда онъ такъ размаши сто похвалился у Катерины Ивановны что завтра удетъ въ Москву, Ч въ душ своей тогда же шепнулъ про себя: "а вдь вздоръ, не подешь, и не такъ теб будетъ легко оторваться какъ ты теперь фанфаронишь".

Припоминая потомъ долго спустя эту ночь Иванъ едоровичъ съ осо беннымъ отвращенiемъ вспоминалъ какъ онъ вдругъ, бывало, вставалъ съ дивана и тихонько, какъ бы страшно боясь чтобы не подглядли за нимъ, отворялъ двери, выходилъ на стницу и слушалъ внизъ, въ нижнiя комнаты, какъ шевелился и похаживалъ тамъ внизу едоръ Павловичъ, слушалъ Ч подолгу, минутъ по пяти, со страннымъ какимъ то любопытствомъ, затаивъ духъ, и съ бiенiемъ сердца, а для чего онъ все это продлывалъ, для чего слушалъ Ч конечно и самъ не зналъ.

Этотъ "поступокъ " онъ всю жизнь свою потомъ называлъ "мерзкимъ" и всю жизнь свою считалъ, глубоко про себя, въ тайникахъ души своей Ч самымъ подлымъ поступкомъ изо всей своей жизни. Къ самому же едору Павловичу онъ не чувствовалъ въ т минуты никакой даже не нависти, а лишь любопытствовалъ почему-то изо всхъ силъ: какъ онъ тамъ внизу ходитъ, что онъ примрно тамъ у себя теперь долженъ длать, предугадывалъ и соображалъ какъ онъ долженъ былъ тамъ вни зу заглядывать въ темныя окна и вдругъ останавливаться среди комна ты и ждать, ждать Ч не стучитъ ли кто. Выходилъ Иванъ едоровичъ для этого занятiя на стницу раза два. Когда все затихло и уже улегся и едоръ Павловичъ, часовъ около двухъ, улегся и Иванъ едоровичъ съ твердымъ желанiемъ поскоре заснуть, такъ какъ чувствовалъ себя страшно измученнымъ. И впрямь: заснулъ онъ вдругъ крпко и спалъ безъ сновъ, но проснулся рано, часовъ въ семь, когда уже разсвло.

Раскрывъ глаза, къ изумленiю своему онъ вдругъ почувствовалъ въ себ приливъ какой-то необычайной энергiи, быстро вскочилъ и быстро одлся, затмъ вытащилъ свой чемоданъ и не медля, поспшно началъ его укладывать. Блье какъ разъ еще вчера утромъ получилось все отъ прачки. Иванъ едоровичъ даже усмхнулся при мысли что такъ все оно сошлось что нтъ никакой задержки внезапному отъзду. А отъздъ выходилъ дйствительно внезапный. Хотя Иванъ едоровичъ и говорилъ вчера (Катерин Ивановн, Алеш и потомъ Смердякову) что завтра удетъ, но, ложась вчера спать, онъ очень хорошо помнилъ что въ ту минуту и не думалъ объ отъзд, по крайней мр совсмъ не мыслилъ что поутру проснувшись первымъ движенiемъ бросится укла дывать чемоданъ. Наконецъ чемоданъ и сакъ были готовы: было уже около девяти часовъ, когда Мара Игнатьевна взошла къ нему съ обыч нымъ ежедневнымъ вопросомъ: "Гд изволите чай кушать, у себя аль сойдете внизъ?" Иванъ едоровичъ сошелъ внизъ, видъ имлъ почти что веселый, хотя было въ немъ, въ словахъ и въ жестахъ его, нчто какъ бы раскидывающееся и торопливое. Привтливо поздоровавшись съ отцомъ, и даже особенно навдавшись о здоровьи, онъ, не дождав шись впрочемъ окончанiя отвта родителя, разомъ объявилъ что чрезъ часъ узжаетъ въ Москву, совсмъ, и проситъ послать за лошадьми.

Старикъ выслушалъ сообщенiе безъ малйшаго удивленiя, пренепри лично позабывъ поскорбть объ отъзд сынка;

вмсто того вдругъ чрезвычайно захлопоталъ, вспомнивъ какъ разъ кстати одно насущное собственное дло.

Ч Ахъ ты! Экой! Не сказалъ вчера... ну да все равно и сейчасъ уладимъ. Сдлай ты мн милость великую, отецъ ты мой родной, зазжай въ Чермашню. Вдь теб съ Воловьей станцiи всего только влво свернуть, всего двнадцать какихъ-нибудь версточекъ, и вотъ она, Чермашня.

Ч Помилуйте, не могу: до желзной дороги восемьдесятъ верстъ, а машина уходитъ со станцiи въ Москву въ семь часовъ вечера Ч ровно только чтобъ поспть.

Ч Поспешь завтра, не то послзавтра, а сегодня сверни въ Чер машню. Чего теб стоитъ родителя успокоить! Еслибы здсь не дла, я самъ давно слеталъ бы, потому что штука-то тамъ спшная и чрезвы чайная, а здсь у меня, время теперь не такое... Видишь, тамъ эта роща моя, въ двухъ участкахъ въ Бегичев, да въ Дячкин, въ пустошахъ.

Масловы, старикъ съ сыномъ, купцы, всего восемь тысячъ даютъ на срубъ, а всего только прошлаго года покупщикъ нарывался, такъ двнадцать давалъ, да не здшнiй, вотъ гд черта. Потому у здшнихъ теперь сбыту нтъ: кулачатъ Масловы отецъ съ сыномъ стотысячники:

что положатъ, то и бери, а изъ здшнихъ никто и не сметъ противъ нихъ тягаться. А Ильинскiй батюшка вдругъ отписалъ сюда въ прошлый четвергъ что прiхалъ Горсткинъ, тоже купчишка, знаю я его, только драгоцнность-то въ томъ что не здшнiй, а изъ Погребова, значитъ не боится онъ Масловыхъ, потому не здшнiй. Одиннадцать тысячъ, гово ритъ, за рощу дамъ, слышишь? А пробудетъ онъ здсь, пишетъ батюшка, еще-то всего лишь недлю. Такъ вотъ бы ты похалъ, да съ нимъ и сго ворился...

Ч Такъ вы напишите батюшк, тотъ и сговорится.

Ч Не уметъ онъ, тутъ штука. Этотъ батюшка смотрть не уметъ.

Золото человкъ, я ему сейчасъ двадцать тысячъ вручу безъ расписки на сохраненiе, а смотрть ничего не уметъ, какъ бы и не человкъ во все, ворона обманетъ. А вдь ученый человкъ, представь себ это.

Этотъ Горсткинъ на видъ мужикъ, въ синей поддевк, только характе ромъ онъ совершенный подлецъ, въ этомъ-то и бда наша общая: онъ жетъ, вотъ черта. Иной разъ такъ налжетъ что только дивишься зачмъ это онъ. Налгалъ третьяго года что жена у него умерла и что онъ уже женатъ на другой, и ничего этого не было, представь себ: ни когда жена его не умирала, живетъ и теперь и его бьетъ каждые три дня по разу. Такъ вотъ и теперь надо узнать: жетъ аль вправду говоритъ что хочетъ купить и одиннадцать тысячъ дать?

Ч Такъ вдь и я тутъ ничего не сдлаю, у меня тоже глазу нтъ.

Ч Стой, подожди, годишься и ты, потому я теб вс примты его сообщу, Горсткина-то, я съ нимъ дла уже давно имю. Видишь: ему на бороду надо глядть;

бороденка у него рыженькая, гаденькая, тоненькая.

Коли бороденка трясется, а самъ онъ говоритъ да сердится Ч значитъ ладно, правду говоритъ, хочетъ дло длать;

а коли бороду гладитъ вою рукой, а самъ посмивается, Ч ну, значитъ надуть хочетъ, плу туетъ. Въ глаза ему никогда не гляди, по глазамъ ничего не разберешь, темна вода, плутъ, Ч гляди на бороду. Я теб къ нему записку дамъ, а ты покажи. Онъ Горсткинъ, только онъ не Горсткинъ, а Лягавый, такъ ты ему не говори что онъ Лягавый, обидится. Коли сговоришься съ нимъ и увидишь что ладно, тотчасъ и отпиши сюда. Только это и напи ши: "не жетъ дескать". Стой на одиннадцати, одну тысячку можешь спустить, больше не спускай. Подумай: восемь и одиннадцать Ч три ты сячи разницы. Эти я три тысячи ровно какъ нашелъ, скоро ли покупщи ка достанешь, а деньги до зарзу нужны. Дашь знать что серiозно, тогда я самъ ужь отсюда слетаю и кончу, какъ-нибудь урву время. А теперь чего я туда поскачу если все это батька выдумалъ? Ну дешь или нтъ?

Ч Э, некогда, избавьте.

Ч Эхъ, одолжи отца, припомню! Безъ сердца вы вс, вотъ что! Че го теб день али два? Куда ты теперь, въ Венецiю? Не развалится твоя Венецiя въ два-то дня. Я Алешку послалъ бы, да вдь что Алешка въ этихъ длахъ? Я вдь единственно потому что ты умный человкъ, разв я не вижу. Лсомъ не торгуешь, а глазъ имешь. Тутъ только чтобы видть: въ серiозъ или нтъ человкъ говоритъ. Говорю гляди на бороду: трясется бороденка Ч значитъ въ серiозъ.

Ч Сами жь вы меня въ Чермашню эту проклятую толкаете, а?

вскричалъ Иванъ едоровичъ злобно усмхнувшись.

едоръ Павловичъ злобы не разглядлъ или не хотлъ разглядть, а усмшку подхватилъ:

Ч Значитъ дешь, дешь? Сейчасъ теб записку настрочу.

Ч Не знаю, поду ли, не знаю, дорогой ршу.

Ч Что дорогой, рши сейчасъ. Голубчикъ, рши! Сговоришься, напиши мн дв строчки, вручи батюшк и онъ мн мигомъ твою цидул ку пришлетъ. А затмъ и не держу тебя, ступай въ Венецiю. Тебя об ратно на Воловью станцiю батюшка на своихъ доставитъ...

Старикъ былъ просто въ восторг, записку настрочилъ, послали за лошадьми, подали закуску, коньякъ. Когда старикъ бывалъ радъ, то все гда начиналъ экспансивничать, но на этотъ разъ онъ какъ бы сдержи вался. Про Дмитрiя едоровича напримръ не произнесъ ни единаго словечка. Разлукой же совсмъ не былъ тронутъ. Даже какъ бы и не на ходилъ о чемъ говорить;

и Иванъ едоровичъ это очень замтилъ.

"Надолъ же я ему однако", подумалъ онъ про себя. Только провожая сына уже съ крыльца старикъ немного какъ бы заметался, ползъ было лобызаться. Но Иванъ едоровичъ поскоре протянулъ ему для пожатiя руку, видимо отстраняя лобзанiя. Старикъ тотчасъ понялъ и въ мигъ осадилъ себя.

Ч Ну, съ Богомъ, съ Богомъ! повторялъ онъ съ крыльца. Ч Вдь прiдешь еще когда въ жизни-то? Ну и прiзжай, всегда буду радъ. Ну, Христосъ съ тобою!

Иванъ едоровичъ влзъ въ тарантасъ.

Ч Прощай Иванъ, очень-то не брани! крикнулъ въ послднiй разъ отецъ.

Провожать вышли вс домашнiе: Смердяковъ, Мара и Григорiй.

Иванъ едоровичъ подарилъ всмъ по десяти рублей. Когда уже онъ услся въ тарантасъ, Смердяковъ подскочилъ поправить коверъ.

Ч Видишь.... въ Чермашню ду.... какъ-то вдругъ вырвалось у Ивана едоровича, опять какъ вчера, такъ само собою слетло, да еще съ какимъ-то нервнымъ смшкомъ. Долго онъ это вспоминалъ потомъ.

Ч Значитъ правду говорятъ люди что съ умнымъ человкомъ и по говорить любопытно, твердо отвтилъ Смердяковъ, проникновенно гля нувъ на Ивана едоровича.

Тарантасъ тронулся и помчался. Въ душ путешественника было смутно, но онъ жадно глядлъ кругомъ на поля, на холмы, на деревья, на стаю гусей пролетавшую надъ нимъ высоко по ясному небу. И вдругъ ему стало такъ хорошо. Онъ попробовалъ заговорить съ извощикомъ и его ужасно что-то заинтересовало изъ того что отвтилъ ему мужикъ, но чрезъ минуту сообразилъ что все мимо ушей пролетло и что онъ, по правд, и не понялъ того что мужикъ отвтилъ. Онъ замолчалъ, хорошо было и такъ: воздухъ чистый, свжiй, холодноватый, небо ясное. Мельк нули было въ ум его образы Алеши и Катерины Ивановны, но онъ тихо усмхнулся и тихо дунулъ на милые призраки и они отлетли: "Будетъ еще ихъ время", подумалъ онъ. Станцiю отмахали быстро, перемнили лошадей и помчались на Воловью. "Почему съ умнымъ человкомъ пого ворить любопытно, что онъ этимъ хотлъ сказать?" вдругъ такъ и за хватило ему духъ. "А я зачмъ доложилъ ему что въ Чермашню ду?" Доскакали до Воловьей станцiи. Иванъ едоровичъ вышелъ изъ таран таса и ямщики его обступили. Рядились въ Чермашню, двнадцать верстъ проселкомъ, на вольныхъ. Онъ веллъ впрягать. Вошелъ было въ станцiонный домъ, оглядлся кругомъ, взглянулъ было на смотрительшу и вдругъ вышелъ обратно на крыльцо.

Ч Не надо въ Чермашню. Не опоздаю, братцы, къ семи часамъ на желзную дорогу?

Ч Какъ разъ потрафимъ. Запрягать что ли?

Ч Впрягай мигомъ. Не будетъ ли кто завтра изъ васъ въ город?

Ч Какъ не быть, вотъ Митрiй будетъ.

Ч Не можешь ли, Митрiй, услугу оказать? Зайди ты къ отцу моему, едору Павловичу Карамазову, и скажи ты ему что я въ Чермашню не похалъ. Можешь али нтъ?

Ч Почему не зайти, зайдемъ;

едора Павловича очень давно зна емъ.

Ч А вотъ теб и на чай, потому онъ теб пожалуй не дастъ.... ве село засмялся Иванъ едоровичъ.

Ч А и впрямь не дадутъ, засмялся и Митрiй. Ч Спасибо, сударь, непремнно выполнимъ....

Въ семь часовъ вечера Иванъ едоровичъ вошелъ въ вагонъ и полетлъ въ Москву. "Прочь все прежнее, кончено съ прежнимъ мiромъ на вки, и чтобы не было изъ него ни всти, ни отзыва;

въ новый мiръ, въ новыя мста, и безъ оглядки!" Но вмсто восторга на душу его со шелъ вдругъ такой мракъ, а въ сердц заныла такая скорбь какой нико гда онъ не ощущалъ прежде во всю свою жизнь. Онъ продумалъ всю ночь;

вагонъ летлъ, и только на разсвт, уже възжая въ Москву, онъ вдругъ какъ бы очнулся:

Ч Я подлецъ! прошепталъ онъ про себя.

А едоръ Павловичъ, проводивъ сынка, остался очень доволенъ.

Цлые два часа чувствовалъ онъ себя почти счастливымъ и попивалъ коньячокъ;

но вдругъ въ дом произошло одно предосадное и прене прiятное для всхъ обстоятельство, мигомъ повергшее едора Павлови ча въ большое смятенiе: Смердяковъ пошелъ зачмъ-то въ погребъ и упалъ внизъ съ верхней ступеньки. Хорошо еще что на двор случилась въ то время Мара Игнатьевна и вовремя услышала. Паденiя она не видла, но за то услышала крикъ, крикъ особенный, странный, но ей уже давно извстный, Ч крикъ эпилептика падающаго въ припадк.

Приключился ли съ нимъ припадокъ въ ту минуту когда онъ сходилъ по ступенькамъ внизъ, такъ что онъ конечно тотчасъ же и долженъ былъ слетть внизъ въ безчувствiи, или, напротивъ, уже отъ паденiя и отъ сотрясенiя произошелъ у Смердякова, извстнаго эпилептика, его при падокъ, Ч разобрать нельзя было, но нашли его уже на дн погреба, въ корчахъ и судорогахъ, бьющимся и съ пной у рта. Думали сначала что онъ наврно сломалъ себ что-нибудь, руку или ногу, и расшибся, но однако "сберегъ Господь", какъ выразилась Мара Игнатьевна: ничего такого не случилось, а только трудно было достать его и вынести изъ погреба на свтъ Божiй. Но попросили у сосдей помощи и кое-какъ это совершили. Находился при всей этой церемонiи и самъ едоръ Павло вичъ, самъ помогалъ, видимо перепуганный и какъ бы потерявшiйся.

Больной однако въ чувство не входилъ: припадки хоть и прекращались на время, но за то возобновлялись опять, и вс заключили что произой детъ то же самое что и въ прошломъ году, когда онъ тоже упалъ неча янно съ чердака. Вспомнили что тогда прикладывали ему къ темени льду. Ледокъ въ погреб еще нашелся и Мара Игнатьевна распоряди лась, а едоръ Павловичъ подъ вечеръ послалъ за докторомъ Герцен штубе, который и прибылъ немедленно. Осмотрвъ больнаго тщательно (это былъ самый тщательный и внимательный докторъ во всей губернiи, пожилой и почтеннйшiй старичокъ), онъ заключилъ что припадокъ чрезвычайный и "можетъ грозить опасностью", что покамстъ онъ, Гер ценштубе, еще не понимаетъ всего, но что завтра утромъ, если не помо гутъ теперешнiя средства, онъ ршится принять другiя. Больнаго уло жили во флигел, въ комнатк рядомъ съ помщенiемъ Григорiя и Мары Игнатьевны. Затмъ едоръ Павловичъ уже весь день претерпвалъ лишь несчастiе за несчастiемъ: обдъ сготовила Мара Игнатьевна и супъ сравнительно съ приготовленiемъ Смердякова вы шелъ "словно помои", а курица оказалась до того пересушеною что и прожевать ее не было никакой возможности. Мара Игнатьевна на горькiе, хотя и справедливые, упреки барина возражала что курица и безъ того была уже очень старая, а что сама она въ поварахъ не училась.

Къ вечеру вышла другая забота: доложили едору Павловичу что Григорiй, который съ третьяго дня расхворался, какъ разъ совсмъ поч ти слегъ, отнялась поясница. едоръ Павловичъ окончилъ свой чай какъ можно пораньше и заперся одинъ въ дом. Былъ онъ въ страш номъ и тревожномъ ожиданiи. Дло въ томъ что какъ разъ въ этотъ ве черъ ждалъ онъ прибытiя Грушеньки уже почти наврно;

по крайней мр получилъ онъ отъ Смердякова, еще рано поутру, почти завренiе что "он ужь несомннно общали прибыть-съ". Сердце неугомоннаго старичка билось тревожно, онъ ходилъ по пустымъ своимъ комнатамъ и прислушивался. Надо было держать ухо востро: могъ гд-нибудь сторо жить ее Дмитрiй едоровичъ, а какъ она постучится въ окно (Смердя ковъ еще третьяго дня уврилъ едора Павловича что передалъ ей гд и куда постучаться), то надо было отпереть двери какъ можно скоре и отнюдь не задерживать ее ни секунды напрасно въ сняхъ, чтобы чего, Боже сохрани, не испугалась и не убжала. Хлопотливо было едору Павловичу, но никогда еще сердце его не купалось въ боле сладкой надежд: почти вдь наврно можно было сказать что въ этотъ разъ она уже непремнно придетъ!..

К Н И Г А Ш Е С Т А Я.

К Н И Г А Ш Е С Т А Я.

Р У С С К I Й И Н О К Ъ.

Р У С С К I Й И Н О К Ъ.

I.

Старецъ Зосима и гости его.

Когда Алеша съ тревогой и съ болью въ сердц вошелъ въ келью старца, то остановился почти въ изумленiи: вмсто отходящаго больнаго, можетъ-быть уже безъ памяти, какимъ боялся найти его, онъ вдругъ его увидалъ сидящимъ въ кресл, хотя съ изможженнымъ отъ слабости, но съ бодрымъ и веселымъ лицомъ, окруженнаго гостями и ведущаго съ ними тихую и свтлую бесду. Впрочемъ, всталъ онъ съ постели не боле какъ за четверть часа до прихода Алеши;

гости уже собрались въ его келью раньше и ждали пока онъ проснется, по твердому завренiю отца Паисiя что "учитель встанетъ несомннно чтобъ еще разъ побесдовать съ милыми сердцу его, какъ самъ изрекъ и какъ самъ пообщалъ еще утромъ." Общанiю же этому, да и всякому слову отхо дящаго старца, отецъ Паисiй вровалъ твердо, до того что еслибы видлъ его и совсмъ уже безъ сознанiя и даже безъ дыханiя, но имлъ бы его общанiе что еще разъ возстанетъ и простится съ нимъ, то не поврилъ бы можетъ-быть и самой смерти, все ожидая что умирающiй очнется и исполнитъ обтованное. Поутру же старецъ Зосима положи тельно изрекъ ему, отходя ко сну: "Не умру прежде чмъ еще разъ не упьюсь бесдой съ вами, возлюбленные сердца моего, на милые лики ва ши погляжу, душу мою вамъ еще разъ изолью." Собравшiеся на эту послднюю вроятно бесду старца были самые преданные ему друзья съ давнихъ тъ. Ихъ было четверо: iеромонахи отецъ Iосифъ и отецъ Паисiй, iеромонахъ отецъ Михаилъ, настоятель скита, человкъ не весьма еще старый, далеко не столь ученый, изъ званiя простаго, но ду хомъ твердый, нерушимо и просто врующiй, съ виду суровый, но про никновенный глубокимъ умиленiемъ въ сердц своемъ, хотя видимо скрывалъ свое умиленiе до какого-то даже стыда. Четвертый гость былъ совсмъ уже старенькiй, простенькiй монашекъ, изъ бднйшаго кре стьянскаго званiя, братъ Анимъ, чуть ли даже не малограмотный мол чаливый и тихiй, рдко даже съ кмъ говорившiй, между самыми сми ренными смиреннйшiй и имвшiй видъ человка какъ бы навки испу ганнаго чмъ-то великимъ и страшнымъ, не въ подъемъ уму его. Этого какъ бы трепещущаго человка старецъ Зосима весьма любилъ и во всю жизнь свою относился къ нему съ необыкновеннымъ уваженiемъ, хотя можетъ-быть ни съ кмъ во всю жизнь свою не сказалъ мене словъ какъ съ нимъ, несмотря на то что когда-то многiе годы провелъ въ странствованiяхъ съ нимъ вдвоемъ по всей святой Руси. Было это уже очень давно, тъ предъ тмъ уже сорокъ, когда старецъ Зосима впер вые началъ иноческiй подвигъ свой въ одномъ бдномъ, мало извстномъ Костромскомъ монастыр, и когда вскор посл того по шелъ сопутствовать отцу Аниму въ странствiяхъ его для сбора пожертвованiй на ихъ бдный Костромской монастырекъ. Вс, и хозя инъ, и гости расположились во второй комнат старца, въ которой стоя ла постель его, комнат, какъ и было указано прежде, весьма тсной, такъ что вс четверо (кром Порфирiя-послушника пребывавшаго стоя) едва размстились вокругъ креселъ старца на принесенныхъ изъ первой комнаты стульяхъ. Начало уже смеркаться, комната освщалась отъ лампадъ и восковыхъ свчъ предъ иконами. Увидавъ Алешу, смутивша гося при вход и ставшаго въ дверяхъ, старецъ радостно улыбнулся ему и протянулъ руку:

Ч Здравствуй тихiй, здравствуй милый, вотъ и ты. И зналъ что прибудешь.

Алеша подошелъ къ нему, склонился предъ нимъ до земли и запла калъ. Что-то рвалось изъ его сердца, душа его трепетала, ему хотлось рыдать.

Ч Что ты, подожди оплакивать, улыбнулся старецъ, положивъ правую руку свою на его голову, Ч видишь сижу и бесдую, можетъ и двадцать тъ еще проживу, какъ пожелала мн вчера та добрая, милая, изъ Вышегорья, съ двочкой Лизаветой на рукахъ. Помяни Господи и мать и двочку Лизавету! (онъ перекрестился) Порфирiй, даръ-то ея снесъ куда я сказалъ?

Это онъ припомнилъ о вчерашнихъ шести гривнахъ пожертвован ныхъ веселою поклонницей чтобъ отдать "той которая меня бднй".

Такiя жертвы происходятъ какъ епитемiи, добровольно на себя почему либо наложенныя, и непремнно изъ денегъ собственнымъ трудомъ до бытыхъ. Старецъ послалъ Порфирiя еще съ вечера къ одной недавно еще погорвшей нашей мщанк, вдов съ дтьми, пошедшей посл пожара нищенствовать. Порфирiй поспшилъ донести что дло уже сдлано и что подалъ какъ приказано ему было "отъ неизвстной благо творительницы".

Ч Встань, милый, продолжалъ старецъ Алеш, Ч дай посмотрю на тебя. Былъ ли у своихъ и видлъ ли брата?

Алеш странно показалось что онъ спрашиваетъ такъ твердо и точно объ одномъ только изъ братьевъ, Ч но о которомъ же: значитъ для этого-то брата можетъ-быть и отсылалъ его отъ себя и вчера, и се годня.

Ч Одного изъ братьевъ видлъ, отвтилъ Алеша.

Ч Я про того, вчерашняго, старшаго, которому я до земли покло нился.

Ч Того я вчера лишь видлъ, а сегодня никакъ не могъ найти, сказалъ Алеша.

Ч Поспши найти, завтра опять ступай и поспши, все оставь и поспши. Можетъ еще успешь что-либо ужасное предупредить. Я вче ра великому будущему страданiю его поклонился.

Онъ вдругъ умолкъ и какъ бы задумался. Слова были странныя.

Отецъ Iосифъ, свидтель вчерашняго земнаго поклона старца, перегля нулся съ отцомъ Паисiемъ. Алеша не вытерплъ:

Ч Отецъ и учитель, проговорилъ онъ въ чрезвычайномъ волненiи, Ч слишкомъ не ясны слова ваши.... Какое это страданiе ожидаетъ его?

Ч Не любопытствуй. Показалось мн вчера нчто страшное...

словно всю судьбу его выразилъ вчера его взглядъ. Былъ такой у него одинъ взглядъ... такъ что ужаснулся я въ сердц моемъ мгновенно тому что уготовляетъ этотъ человкъ для себя. Разъ или два въ жизни видлъ я у нкоторыхъ такое же выраженiе лица... какъ бы изображав шее всю судьбу тхъ людей, и судьба ихъ, увы, сбылась. Послалъ я тебя къ нему, Алексй, ибо думалъ что братскiй ликъ твой поможетъ ему. Но все отъ Господа и вс судьбы наши. "Если пшеничное зерно, падши въ землю, не умретъ, то останется одно;

а если умретъ, то принесетъ много плода." Запомни сiе. А тебя, Алексй, много разъ благословлялъ я мыс ленно въ жизни моей за ликъ твой, узнай сiе, проговорилъ старецъ съ тихою улыбкой. Мыслю о теб такъ: изыдешь изъ стнъ сихъ, а въ мiру пребудешь какъ инокъ. Много будешь имть противниковъ, но и самые враги твои будутъ любить тебя. Много несчастiй принесетъ теб жизнь, но ими-то ты и счастливъ будешь и жизнь благословишь, и другихъ бла гословить заставишь, Ч что важне всего. Ну вотъ ты каковъ. Отцы и учители мои, умиленно улыбаясь обратился онъ къ гостямъ своимъ, Ч никогда до сего дня не говорилъ я, даже и ему, за что былъ столь ми лымъ душ моей ликъ сего юноши. Теперь лишь скажу: былъ мн ликъ его какъ бы напоминанiемъ и пророчествомъ. На зар дней моихъ, еще малымъ ребенкомъ, имлъ я старшаго брата, умершаго юношей, на гла захъ моихъ, всего только семнадцати тъ. И потомъ, проходя жизнь мою, убдился я постепенно что былъ этотъ братъ мой въ судьб моей какъ бы указанiемъ и предназначенiемъ свыше, ибо не явись онъ въ жизни моей, не будь его вовсе, и никогда-то, можетъ-быть, я такъ мыслю, не принялъ бы я иноческаго сана и не вступилъ на драгоцнный путь сей. То первое явленiе было еще въ дтств моемъ, и вотъ уже на склон пути моего явилось мн воочiю какъ бы повторенiе его. Чудно это, отцы и учители, что не бывъ столь похожъ на него лицомъ, а лишь нсколько, Алексй казался мн до того схожимъ съ тмъ духовно что много разъ считалъ я его какъ бы прямо за того юношу, брата моего, пришедшаго ко мн наконц пути моего таинственно, для нкоего воспоминанiя и проникновенiя, такъ что даже удивлялся себ самому и таковой странной мечт моей. Слышишь ли сiе, Порфирiй, обратился онъ къ прислуживавшему его послушнику. Ч Много разъ видлъ я на лиц твоемъ какъ бы огорченiе что я Алекся больше люблю чмъ тебя.

Теперь знаешь почему такъ было, но и тебя люблю, знай это, и много разъ горевалъ что ты огорчаешься. Вамъ же, милые гости, хочу я повдать о семъ юнош брат моемъ, ибо не было въ жизни моей явленiя драгоцнне сего, боле пророческаго и трогательнаго. Умилилось сердце мое и созерцаю всю жизнь мою въ сiю минуту како бы вновь ее всю изживая...

Здсь я долженъ замтить что эта послдняя бесда старца съ постившими его въ послднiй день жизни его гостями сохранилась от части записанною. Записалъ Алексй едоровичъ Карамазовъ нкоторое время спустя по смерти старца на память. Но была ли это вполн тогдашняя бесда или онъ присовокупилъ къ ней въ записк своей и изъ прежнихъ бесдъ съ учителемъ своимъ, этого уже я не могу ршить, къ тому же вся рчь старца въ записк этой ведется какъ бы безпрерывно, словно какъ бы онъ излагалъ жизнь свою въ вид повсти, обращаясь къ друзьямъ своимъ, тогда какъ безъ сомннiя, по послдовавшимъ разказамъ, на дл, происходило нсколько иначе, ибо велась бесда въ тотъ вечеръ общая и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и отъ себя, вмшиваясь въ разговоръ, можетъ-быть даже и отъ себя повдали и разказали что-либо, къ тому же и безпрерывности такой въ повствованiи семъ быть не могло, ибо старецъ иногда задыхался, терялъ голосъ и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпалъ, а гости не покидали мстъ своихъ.

Разъ или два бесда прерывалась чтенiемъ Евангелiя, читалъ отецъ Паисiй. Замчательно тоже что никто изъ нихъ однакоже не полагалъ что умретъ онъ въ самую эту же ночь, тмъ боле что въ этотъ послднiй вечеръ жизни своей онъ, посл глубокаго дневнаго сна, вдругъ какъ бы обрлъ въ себ новую силу, поддерживавшую его во всю длинную эту бесду съ друзьями. Это было какъ бы послднимъ умиленiемъ, поддержавшимъ въ немъ неимоврное оживленiе, но на ма лый лишь срокъ, ибо жизнь его пресклась вдругъ... Но объ этомъ посл.

Теперь же хочу увдомить что предпочелъ, не излагая всхъ подробно стей бесды, ограничиться лишь разказомъ старца по рукописи Алекся едоровича Карамазова. Будетъ оно короче, да и не столь утомительно, хотя, конечно, повторяю это, многое Алеша взялъ и изъ прежнихъ бесдъ и совокупилъ вмст.

II.

ИЗЪ ЖИТIЯ ВЪ БОЗ ПРЕСТАВИВШАГОСЯ IЕРОСХИМОНАХА СТАРЦА ЗОСИМЫ, СОСТАВЛЕНО СЪ СОБСТВЕННЫХЪ СЛОВЪ ЕГО АЛЕКСЕМЪ ЕДОРОВИЧЕМЪ КАРАМАЗОВЫМЪ.

Св д нi я б i о г р а фи ч е с к i я.

а) О юнош брат старца Зосимы.

Возлюбленные отцы и учители, родился я въ далекой губернiи сверной, въ город В., отъ родителя дворянина, но не знатнаго и не весьма чиновнаго. Скончался онъ, когда было мн всего лишь два года отъ роду и не помню я его вовсе. Оставилъ онъ матушк моей деревян ный домъ небольшой и нкоторый капиталъ, не великiй, но достаточный чтобы прожить съ дтьми не нуждаясь. А было насъ всего у матушки двое: я, Зиновiй, и старшiй братъ мой, Маркелъ. Былъ онъ старше меня годовъ на восемь, характера вспыльчиваго и раздражительнаго, но доб рый, не насмшливый, и странно какъ молчаливый, особенно въ своемъ дом, со мной, съ матерью и съ прислугой. Учился въ гимназiи хорошо, но съ товарищами своими не сходился, хотя и не ссорился, такъ по крайней мр запомнила о немъ матушка. За полгода до кончины своей, когда уже минуло ему семнадцать тъ, повадился онъ ходить къ одно му уединенному въ нашемъ город человку, какъ бы политическому ссыльному, высланному изъ Москвы въ нашъ городъ за вольнодумство.

Былъ же этотъ ссыльный не малый ученый и знатный философъ въ университет. Почему-то онъ полюбилъ Маркела и сталъ принимать его.

Просиживалъ у него юноша цлые вечера, и такъ во всю зиму, докол не потребовали обратно ссыльнаго на государственную службу въ Пе тербургъ, по собственной просьб его, ибо имлъ покровителей. Начал ся Великiй Постъ, а Маркелъ не хочетъ поститься, бранится и надъ этимъ смется: "все это бредни, говоритъ, и нтъ никакого и Бога", такъ что въ ужасъ привелъ и мать и прислугу, да и меня малаго, ибо хо тя былъ я и девяти тъ всего, но услышавъ слова сiи испугался очень и я. Прислуга же была у насъ вся крпостная, четверо человкъ, вс куп ленные на имя знакомаго намъ помщика. Еще помню какъ изъ сихъ четверыхъ продала матушка одну, кухарку Афимью, хромую и пожилую, за шестьдесятъ рублей ассигнацiями, а на мсто ея наняла вольную. И вотъ на шестой недл поста стало вдругъ брату хуже, а былъ онъ и всегда нездоровый, грудной, сложенiя слабаго и наклонный къ чахотк;

роста же не малаго, но тонкiй и хилый, лицомъ же весьма благообразенъ.

Простудился онъ что ли, но докторъ прибылъ и вскор шепнулъ матушк что чахотка скоротечная и что весны не переживетъ. Стала мать плакать, стала просить брата съ осторожностiю (боле для того чтобы не испугать его) чтобы поговлъ и причастился Святыхъ Божiихъ Таинъ, ибо былъ онъ тогда еще на ногахъ. Услышавъ разсердился и вы бранилъ храмъ Божiй, однако задумался: догадался сразу что боленъ опасно и что потому-то родительница и посылаетъ его, пока силы есть, поговть и причаститься. Впрочемъ и самъ уже зналъ что давно нездо ровъ и еще за годъ предъ тмъ проговорилъ разъ за столомъ мн и ма тери хладнокровно: "не жилецъ я на свт межь вами, можетъ и года не проживу", и вотъ словно и напророчилъ. Прошло дня три и настала Страстная недля. И вотъ братъ со вторника утра пошелъ говть. "Я это, матушка, собственно для васъ длаю чтобъ обрадовать васъ и успо коить", сказалъ онъ ей. Заплакала мать отъ радости, да и съ горя:

"знать близка кончина его, коли такая въ немъ вдругъ перемна". Но не долго походилъ онъ въ церковь, слегъ такъ что исповдывали и причас тили его уже дома. Дни наступили свтлые, ясные, благоуханные, Пас ха была поздняя. Всю-то ночь онъ, я помню, кашляетъ, худо спитъ, а на утро всегда однется и попробуетъ ссть въ мягкiя кресла. Такъ и за помню его: сидитъ тихiй, кроткiй, улыбается, самъ больной, а ликъ весе лый, радостный. Измнился онъ весь душевно Ч такая дивная началась въ немъ вдругъ перемна! Войдетъ къ нему въ комнату старая нянька:

"позволь голубчикъ я и у тебя лампадку зажгу предъ образомъ". А онъ прежде не допускалъ, задувалъ даже. "Зажигай, милая, зажигай, из вергъ я былъ что претилъ вамъ прежде. Ты Богу лампадку зажигая мо лишься, а я на тебя радуясь молюсь. Значитъ одному Богу и молимся."

Странными казались намъ эти слова, а мать уйдетъ къ себ и все пла четъ, только къ нему входя обтирала глаза и принимала веселый видъ.

"Матушка не плачь голубушка, говоритъ бывало, много еще жить мн, много веселиться съ вами, а жизнь-то, жизнь-то веселая, радостная!" Ч "Ахъ милый, ну какое теб веселье, когда ночь горишь въ жару да каш ляешь, такъ что грудь теб чуть не разорветъ." Ч "Мама, отвчаетъ ей, не плачь, жизнь есть рай, и вс мы въ раю, да не хотимъ знать того, а еслибы захотли узнать, завтра же и сталъ бы на всемъ свт рай." И дивились вс словамъ его, такъ онъ это странно и такъ ршительно го ворилъ;

умилялись и плакали. Приходили къ намъ знакомые: "милые, говоритъ, дорогiе, и чмъ я заслужилъ что вы меня любите, за что вы меня такого любите и какъ я того прежде не зналъ, не цнилъ." Входя щимъ слугамъ говорилъ поминутно: "Милые мои, дорогiе, за что вы мн служите, да и стою ли я того чтобы служить-то мн? Еслибы помиловалъ Богъ и оставилъ въ живыхъ, сталъ бы самъ служить вамъ, ибо вс должны одинъ другому служить." Матушка слушая качала головой: "до рогой ты мой, отъ болзни ты такъ говоришь." Ч "Мама, радость моя, говоритъ, нельзя чтобы не было господъ и слугъ, но пусть же и я буду слугой моихъ слугъ, такимъ же какимъ и они мн. Да еще скажу теб, матушка, что всякiй изъ насъ предъ всми во всемъ виноватъ;

а я боле всхъ." Матушка такъ даже тутъ усмхнулась, плачетъ и усмхается:

"Ну и чмъ это ты, говоритъ, предъ всми больше всхъ виноватъ?

Тамъ убiйцы, разбойники, а ты чего такого усплъ нагршить что себя больше всхъ обвиняешь?" Ч "Матушка, кровинушка ты моя, говоритъ (сталъ онъ такiя любезныя слова тогда говорить, неожиданныя), крови нушка ты моя милая, радостная, знай что воистину всякiй предъ всми за всхъ и за все виноватъ. Не знаю я какъ истолковать теб это, но чувствую что это такъ до мученiя. И какъ это мы жили, сердились и ни чего не знали тогда?" Такъ онъ вставалъ со сна, каждый день все боль ше и больше умиляясь и радуясь, и весь трепеща любовью. Прiдетъ бы вало докторъ, старикъ Нмецъ Эйзеншмидтъ здилъ: "Ну что, докторъ, проживу я еще денекъ-то на свт?" шутитъ бывало съ нимъ. Ч "Не то что день и много дней проживете, отвтитъ бывало докторъ, и мсяцы, и годы еще проживете." Ч "Да чего годы, чего мсяцы! воскликнетъ бы вало, Ч что тутъ дни-то считать, и одного дня довольно человку чтобы все счастiе узнать. Милые мои, чего мы ссоримся, другъ предъ другомъ хвалимся, одинъ на другомъ обиды помнимъ: прямо въ садъ пойдемъ и станемъ гулять и рзвиться, другъ друга любить и восхвалять, и цловать, и жизнь нашу благословлять." Ч "Не жилецъ онъ на свт, вашъ сынъ, промолвилъ докторъ матушк, когда провожала она его до крыльца, Ч онъ отъ болзни впадаетъ въ помшательство." Выходили окна его комнаты въ садъ, а садъ у насъ былъ тнистый, съ деревьями старыми, на деревьяхъ завязались весеннiя почки, прилетли раннiя птички, гогочутъ, поютъ ему въ окна. И сталъ онъ вдругъ, глядя на нихъ и любуясь, просить и у нихъ прощенiя: "Птички Божiи, птички ра достныя, простите и вы меня, потому что и предъ вами я согршилъ."

Этого ужь никто тогда у насъ не могъ понять, а онъ отъ радости пла четъ: "Да, говоритъ, была такая Божiя слава кругомъ меня: птички, де ревья, луга, небеса, одинъ я жилъ въ позор, одинъ все обезчестилъ, а красы и славы не примтилъ вовсе." Ч "Ужь много ты на себя грховъ берешь", плачетъ бывало матушка. Ч "Матушка, радость моя, я вдь отъ веселья, а не отъ горя это плачу;

мн вдь самому хочется предъ ними виноватымъ быть, растолковать только теб не могу, ибо не знаю какъ ихъ и любить. Пусть я гршенъ предъ всми, да за то и меня вс простятъ, вотъ и рай. Разв я теперь не въ раю?" И много еще было чего и не припомнить, и не вписать. Помню, од нажды вошелъ я къ нему одинъ, когда никого у него не было. Часъ былъ вечернiй, ясный, солнце закатывалось и всю комнату освтило косымъ лучомъ. Поманилъ онъ меня увидавъ, подошелъ я къ нему, взялъ онъ меня обими руками за плечи, глядитъ мн въ лицо умиленно, любовно;

ничего не сказалъ, только поглядлъ такъ съ минуту: "Ну, говоритъ, ступай теперь, играй, живи за меня!" Вышелъ я тогда и пошелъ играть.

А въ жизни потомъ много разъ припоминалъ уже со слезами какъ онъ веллъ мн жить за себя. Много еще говорилъ онъ такихъ дивныхъ и прекрасныхъ, хотя и непонятныхъ намъ тогда словъ. Скончался же на третьей недл посл Пасхи, въ памяти, и хотя и говорить уже пере сталъ, но не измнился до самаго послдняго своего часа: смотритъ ра достно, въ очахъ веселье, взглядами насъ ищетъ, улыбается намъ, насъ зоветъ. Даже въ город много говорили о его кончин. Потрясло меня все это тогда, но не слишкомъ, хоть и плакалъ я очень когда его хорони ли. Юнъ былъ, ребенокъ, но на сердц осталось все неизгладимо, затаи лось чувство. Въ свое время должно было все возстать и откликнуться.

Такъ оно и случилось.

б) О Священномъ Писанiи въ жизни отца Зосимы.

Остались мы тогда одни съ матушкой. Посовтовали ей скоро доб рые знакомые что вотъ дескать остался всего одинъ у васъ сынокъ, и не бдные вы, капиталъ имете, такъ по примру прочихъ почему бы сына вашего не отправить вамъ въ Петербургъ, а оставшись здсь, знатной можетъ-быть участи его лишите. И надоумили матушку меня въ Петер бургъ въ кадетскiй корпусъ свезти чтобы въ императорскую гвардiю по томъ поступить. Матушка долго колебалась: какъ это съ послднимъ сыномъ разстаться, но однако ршилась, хотя и не безъ многихъ слезъ, думая счастiю моему способствовать. Свезла она меня въ Петербургъ, да и опредлила, а съ тхъ поръ я ея и не видалъ вовсе;

ибо черезъ три го да сама скончалась, вс три года по насъ обоихъ грустила и трепетала.

Изъ дома родительскаго вынесъ я лишь драгоцнныя воспоминанiя, ибо нтъ драгоцнне воспоминанiй у человка какъ отъ перваго дтства его въ дом родительскомъ, и это почти всегда такъ, если даже въ семейств хоть только чуть-чуть любовь да союзъ. Да и отъ самаго дур наго семейства могутъ сохраниться воспоминанiя драгоцнныя, если только сама душа твоя способна искать драгоцнное. Къ воспомина нiямъ же домашнимъ причитаю и воспоминанiя о священной исторiи, ко торую въ дом родительскомъ, хотя и ребенкомъ, я очень любопытство валъ знать. Была у меня тогда книга, священная исторiя, съ прекрасны ми картинками, подъ названiемъ: "Сто четыре священныя исторiи Вет хаго и Новаго Завта", и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здсь на полк лежитъ, какъ драгоцнную память сохраняю. Но и до того еще какъ читать научился, помню какъ въ первый разъ постило меня нкоторое проникновенiе духовное, еще восьми тъ отъ роду. По вела матушка меня одного (не помню гд былъ тогда братъ) во храмъ Господень, въ Страстную недлю въ понедльникъ къ обдни. День былъ ясный и я, вспоминая теперь, точно вижу вновь какъ возносился изъ кадила имiамъ и тихо восходилъ вверхъ, а сверху въ купол въ узенькое окошечко такъ и льются на насъ въ церковь Божьи лучи и вос ходя къ нимъ волнами, какъ бы таялъ въ нихъ имiамъ. Смотрлъ я умиленно и въ первый разъ отъ роду принялъ я тогда въ душу первое смя Слова Божiя осмысленно. Вышелъ на средину храма отрокъ съ большою книгой, такою большою что показалось мн тогда съ трудомъ даже и несъ ее и возложилъ на налой, отверзъ и началъ читать, и вдругъ я тогда въ первый разъ нчто понялъ, въ первый разъ въ жизни понялъ что во храм Божiемъ читаютъ. Былъ мужъ въ земл Унъ, правдивый и благочестивый, и было у него столько-то богатства, столь ко-то верблюдовъ, столько овецъ и ословъ, и дти его веселились, и лю билъ онъ ихъ очень и молилъ за нихъ Бога: можетъ согршили они ве селясь. И вотъ восходитъ къ Богу дiаволъ вмст съ сынами Божьими и говоритъ Господу что прошелъ по всей земл и подъ землею. А видлъ ли раба Моего Iова? спрашиваетъ его Богъ. И похвалился Богъ дiаволу указавъ на великаго святаго раба своего. И усмхнулся дiаволъ на сло ва Божiи: "предай его мн и увидишь что возропщетъ рабъ Твой и про клянетъ Твое имя". И предалъ Богъ Своего праведника, столь имъ лю бимаго, дiаволу, и поразилъ дiаволъ дтей его, и скотъ его, и разметалъ богатство его, все вдругъ, какъ Божiимъ громомъ, и разодралъ Iовъ одежды свои и бросился на землю, и возопилъ: "нагъ вышелъ изъ чрева матери, нагъ и возвращусь въ землю, Богъ далъ, Богъ и взялъ. Буди имя Господне благословенно отнын и до вка!" Отцы и учители, поща дите теперешнiя слезы мои, Ч ибо все младенчество мое какъ бы вновь возстаетъ предо мною, и дышу теперь какъ дышалъ тогда дтскою восьмилтнею грудкой моею, и чувствую какъ тогда удивленiе и смятенiе, и радость. И верблюды-то такъ тогда мое воображенiе заняли, и сатана который такъ съ Богомъ говоритъ, и Богъ отдавшiй раба Своего на по гибель, и рабъ Его восклицающiй: "Буди имя Твое благословенно, не смотря на то что казнишь меня", Ч а затмъ тихое и сладостное пнiе во храм: "Да исправится молитва моя", и снова имiамъ отъ кадила священника и колнопреклоненная молитва! Съ тхъ поръ, Ч даже вчера еще взялъ ее, и не могу читать эту пресвятую повсть безъ слезъ.

А и сколько тутъ великаго, тайнаго, невообразимаго! Слышалъ я потомъ слова насмшниковъ и хулителей, слова гордыя: "какъ это могъ Господь отдать любимаго изъ святыхъ Своихъ на потху дiаволу, отнять отъ не го дтей, поразить его самого болзнью и язвами такъ что черепкомъ счищалъ съ себя гной своихъ ранъ и для чего: чтобы только похвалиться предъ сатаной: "Вотъ что дескать можетъ вытерпть святой Мой ради Меня!" Но въ томъ и великое что тутъ тайна, Ч что мимоидущiй ликъ земной и вчная истина соприкоснулись тутъ вмст. Предъ правдой земною совершается дйствiе вчной правды. Тутъ Творецъ какъ и въ первые дни творенiя, завершая каждый день похвалою: "хорошо то что я сотворилъ", смотритъ на Iова и вновь хвалится созданiемъ Своимъ. А Iовъ, хваля Господа, служитъ не только Ему, но послужитъ и всему созданiю Его въ роды и въ роды и во вки вковъ, ибо къ тому и предна значенъ былъ. Господи, что это за книга и какiе уроки! Что за книга это Священное Писанiе, какое чудо и какая сила данныя съ нею человку!

Точно изваянiе мiра и человка и характеровъ человческихъ, и назва но все и указано на вки вковъ. И сколько тайнъ разршенныхъ и от кровенныхъ: возстановляетъ Богъ снова Iова, даетъ ему вновь богатство, проходятъ опять многiе годы, и вотъ у него уже новыя дти, другiя, и любитъ онъ ихъ, Ч Господи: "Да какъ могъ бы онъ казалось возлюбить этихъ новыхъ, когда тхъ прежнихъ нтъ, когда тхъ лишился? Вспо миная тхъ разв можно быть счастливымъ въ полнот какъ прежде съ новыми, какъ бы новыя ни были ему милы?" Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человческой переходитъ постепенно въ тихую умиленную радость;

вмсто юной кипучей крови наступаетъ кроткая ясная старость: благословляю восходъ солнца ежедневный, и сердце мое попрежнему поетъ ему, но уже боле люблю закатъ его, длинные косые лучи его, а съ ними тихiя, кроткiя, умиленныя воспо минанiя, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни, Ч а надо всмъ-то правда Божiя умиляющая, примиряющая, всепрощающая!

Кончается жизнь моя, знаю и слышу это, но чувствую на каждый оставшiйся день мой, какъ жизнь моя земная соприкасается уже съ но вою, безконечною, невдомою, но близко грядущею жизнью, отъ предчувствiя которой трепещетъ восторгомъ душа моя, сiяетъ умъ и ра достно плачетъ сердце... Други и учители, слышалъ я не разъ, а теперь въ послднее время еще слышне стало о томъ какъ у насъ iереи Божiи, а пуще всего сельскiе, жалуются слезно и повсемстно на малое свое содержанiе и на униженiе свое, и прямо завряютъ, даже печатно, Ч читалъ сiе самъ, Ч что не могутъ они уже теперь будто бы толковать народу Писанiе, ибо мало у нихъ содержанiя, и если приходятъ уже лю теране и еретики и начинаютъ отбивать стадо, то и пусть отбиваютъ, ибо мало де у насъ содержанiя. Господи! думаю, дай Богъ имъ боле се го столь драгоцннаго для нихъ содержанiя (ибо справедлива и ихъ жа лоба), но воистину говорю: если кто виноватъ сему, то наполовину мы сами! Ибо пусть нтъ времени, пусть онъ справедливо говоритъ что уг нетенъ все время работой и требами, но не все же вдь время, вдь есть же и у него хоть часъ одинъ во всю-то недлю чтобъ и о Бог вспомнить.

Да и не круглый же годъ работа. Собери онъ у себя разъ въ недлю, въ вечернiй часъ, сначала лишь только хоть дтокъ, Ч прослышатъ отцы и отцы приходить начнутъ. Да и не хоромы же строить для сего дла, а просто къ себ въ избу прими;

не страшись, не изгадятъ они твою избу, вдь всего-то на часъ одинъ собираешь. Разверни-ка онъ имъ эту книгу и начни читать безъ премудрыхъ словъ и безъ чванства, безъ возношенiя надъ ними, а умиленно и кротко, самъ радуясь тому что чи таешь имъ и что они тебя слушаютъ и понимаютъ тебя, самъ любя сло веса сiи, изрдка лишь остановись и растолкуй иное непонятное просто людину слово, не безпокойся, поймутъ все, все пойметъ православное сердце! Прочти имъ объ Авраам и Сарр, объ Исаак и Ревекк, о томъ какъ Iаковъ пошелъ къ Лавану и боролся во сн съ Господомъ и сказалъ: "Страшно мсто сiе", и поразишь благочестивый умъ простолю дина. Прочти имъ, а дткамъ особенно, о томъ какъ братья продали въ рабство роднаго брата своего, отрока милаго, Iосифа, сновидца и проро ка великаго, а отцу сказали что зврь растерзалъ его сына, показавъ окровавленную одежду его. Прочти какъ потомъ братья прiзжали за хлбомъ въ Египетъ, и Iосифъ, уже царедворецъ великiй, ими неузнан ный, мучилъ ихъ, обвинилъ, задержалъ брата Венiамина и все любя, лю бя: "Люблю васъ и любя мучаю". Ибо вдь всю жизнь свою вспоминалъ неустанно какъ продали его гд-нибудь тамъ въ горячей степи, у колод ца, купцамъ, и какъ онъ, ломая руки, плакалъ и молилъ братьевъ не продавать его рабомъ въ чужую землю, и вотъ увидя ихъ посл столь кихъ тъ возлюбилъ ихъ вновь безмрно, но томилъ ихъ и мучилъ ихъ, все любя. Уходитъ наконецъ отъ нихъ, не выдержавъ самъ муки сердца своего, бросается на одръ свой и плачетъ;

утираетъ потомъ лицо свое и выходитъ сiяющъ и свтелъ и возвщаетъ имъ: "Братья, я Iосифъ, братъ вашъ!" Пусть прочтетъ онъ дале о томъ какъ обрадовался ста рецъ Iаковъ, узнавъ что живъ еще его милый мальчикъ, и потянулся въ Египетъ, бросивъ даже отчизну, и умеръ въ чужой земл, изрекши на вки вковъ въ завщанiи своемъ величайшее слово, вмщавшееся та инственно въ кроткомъ и боязливомъ сердц его во всю его жизнь, о томъ что отъ рода его, отъ Iуды, выйдетъ великое чаянiе мiра, Примири тель и Спаситель его! Отцы и учители, простите и не сердитесь что какъ малый младенецъ толкую о томъ что давно уже знаете и о чемъ меня же научите, стократъ искусне и благолпне. Отъ восторга лишь говорю сiе, и простите слезы мои, ибо люблю книгу сiю! Пусть заплачетъ и онъ, iерей Божiй, и увидитъ что сотрясутся въ отвтъ ему сердца его слу шающихъ. Нужно лишь малое смя, крохотное: брось онъ его въ душу простолюдина и не умретъ оно, будетъ жить въ душ его во всю жизнь, таиться въ немъ среди мрака, среди смрада грховъ его, какъ свтлая точка, какъ великое напоминанiе. И не надо, не надо много толковать и учить, все пойметъ онъ просто. Думаете ли вы что не пойметъ просто людинъ? Попробуйте прочтите ему дале повсть, трогательную и уми лительную, о прекрасной Эсири и надменной Вастiи;

или чудное сказанiе о пророк Iон во чрев китов. Не забудьте тоже притчи Гос подни, преимущественно по Евангелiю отъ Луки (такъ я длалъ), а по томъ изъ Дянiй Апостольскихъ обращенiе Савла (это непремнно, непремнно!), а наконецъ и изъ Четьи Миней хотя бы житiе Алекся Человка Божiя и великой изъ великихъ радостной страдалицы, Бого видицы и Христоносицы матери Марiи Египтяныни Ч и пронзишь ему сердце его сими простыми сказанiями, и всего-то лишь часъ въ недлю, не взирая на малое свое содержанiе, одинъ часокъ. И увидитъ самъ что милостивъ народъ нашъ и благодаренъ, отблагодаритъ во сто кратъ;

помня раднiе iерея и умиленныя слова его, поможетъ ему на нив его добровольно, поможетъ и въ дому его, да и уваженiемъ воздастъ ему большимъ прежняго, Ч вотъ уже и увеличится содержанiе его. Дло столь простодушное что иной разъ боимся даже и высказать, ибо надъ тобою же засмются, а между тмъ сколь оно врное! Кто не вритъ въ Бога, тотъ и въ народъ Божiй не повритъ. Кто же увровалъ въ на родъ Божiй, тотъ узритъ и святыню его, хотя бы и самъ не врилъ въ нее до того вовсе. Лишь народъ и духовная сила его грядущая обратитъ отторгнувшихся отъ родной земли атеистовъ нашихъ. И что за слово Христово безъ примра? Гибель народу безъ Слова Божiя, ибо жаждетъ душа его Слова и всякаго прекраснаго воспрiятiя. Въ юности моей, дав но уже, чуть не сорокъ тъ тому, ходили мы съ отцомъ Анимомъ по всей Руси и заночевали разъ на большой рк судоходной, на берегу, съ рыбаками, а вмст съ нами прислъ одинъ благообразный юноша, кре стьянинъ, тъ уже восемнадцати на видъ, поспшалъ онъ къ своему мсту на завтра купеческую барку бичевою тянуть. И вижу я смотритъ онъ предъ собой умиленно и ясно. Ночь свтлая, тихая, теплая, iюльская, рка широкая, паръ отъ нея поднимается, свжитъ насъ, слегка всплеснетъ рыбка, птички замолкли, все тихо, благолпно, все Богу молится. И не спимъ мы только оба, я, да юноша этотъ, и разгово рились мы о крас мiра сего Божьяго и о великой тайн его. Всякая-то травка, всякая-то букашка, муравей, пчелка золотая, вс-то до изумленiя знаютъ путь свой не имя ума, тайну Божiю свидтельствуютъ, безпрерывно совершаютъ ее сами, и вижу я, разгорлось сердце милаго юноши. Повдалъ онъ мн что съ любитъ, птичекъ сныхъ;

былъ онъ птицеловъ, каждый ихъ свистъ понималъ, каждую птичку приманить умлъ: лучше того какъ въ су ничего я, говоритъ, не знаю, да и все хорошо. "Истинно, отвчаю ему, все хорошо и великолпно, потому что все истина. Посмотри, говорю ему, на коня, животное великое, близь человка стоящее, али на вола, его питающаго и работающаго ему, понураго и задумчиваго, посмотри на лики ихъ: ка кая кротость, какая привязанность къ человку часто бьющему его без жалостно, какая незлобивость, какая доврчивость и какая красота въ его лик. Трогательно даже это и знать что на немъ нтъ никакого грха, ибо все совершенно, все кром человка безгршно, и съ ними Христосъ еще раньше нашего." "Да неужто, спрашиваетъ юноша, и у нихъ Христосъ?" Ч "Какъ же можетъ быть иначе, говорю ему, ибо для всхъ Слово, все созданiе и вся тварь, каждый листикъ устремляется къ Слову, Богу славу поетъ, Христу плачетъ, себ невдомо, тайной житiя своего безгршнаго совершаетъ сiе. Вонъ, говорю ему, въ су скитает ся страшный медвдь, грозный и свирпый, и ничмъ-то въ томъ непо винный." И разказалъ я ему какъ приходилъ разъ медвдь къ великому святому, спасавшемуся въ су, въ малой келiйк, и умилился надъ нимъ великiй святой, безстрашно вышелъ къ нему и подалъ ему хлба кусокъ: "Ступай, дескать, Христосъ съ тобой", и отошелъ свирпый зврь послушно и кротко, вреда не сдлавъ. И умилился юноша на то что отошелъ вреда не сдлавъ и что и съ нимъ Христосъ. "Ахъ какъ, го воритъ, это хорошо, какъ все Божiе хорошо и чудесно!" Сидитъ, заду мался, тихо и сладко. Вижу что понялъ. И заснулъ онъ подл меня сномъ легкимъ, безгршнымъ. Благослови Господь юность! И помолился я тутъ за него самъ, отходя ко сну. Господи, пошли миръ и свтъ Тво имъ людямъ!

в) Воспоминанiе о юности и молодости старца Зосимы еще въ мiру. Поединокъ.

Въ Петербург, въ кадетскомъ корпус пробылъ я долго, почти во семь тъ, и съ новымъ воспитанiемъ многое заглушилъ изъ впечат нiй дтскихъ, хотя и не забылъ ничего. Взамнъ того принялъ столь ко новыхъ привычекъ и даже мннiй что преобразился въ существо поч ти дикое, жестокое и нелпое. Лоскъ учтивости и свтскаго обращенiя вмст съ французскимъ языкомъ прiобрлъ, а служившихъ намъ въ корпус солдатъ считали мы вс какъ за совершенныхъ скотовъ, и я то же. Я-то можетъ-быть больше всхъ, ибо изо всхъ товарищей былъ на все воспрiимчиве. Когда вышли мы офицерами, то готовы были проли вать свою кровь за оскорбленную полковую честь нашу, о настоящей же чести почти никто изъ насъ и не зналъ что она такое есть, а узналъ бы такъ осмялъ бы ее тотчасъ же самъ первый. Пьянствомъ, дебоширст вомъ и ухорствомъ чуть не гордились. Не скажу чтобы были скверные;

вс эти молодые люди были хорошiе, да вели-то себя скверно, а пуще всхъ я. Главное то что у меня объявился свой капиталъ, а потому и пустился я жить въ свое удовольствiе, со всмъ юнымъ стремленiемъ, безъ удержу, поплылъ на всхъ парусахъ. Но вотъ что дивно: читалъ я тогда и книги и даже съ большимъ удовольствiемъ;

Библiю же одну ни когда почти въ то время не развертывалъ, но никогда и не разставался съ нею, а возилъ ее повсюду съ собой: воистину берегъ эту книгу, самъ того не вдая "на день и часъ, на мсяцъ и годъ". Прослуживъ этакъ года четыре, очутился я наконецъ въ город К., гд стоялъ тогда нашъ полкъ. Общество городское было разнообразное, многолюдное и веселое, гостепрiимное и богатое, принимали же меня везд хорошо, ибо былъ я отъ роду нрава веселаго, да къ тому же и слылъ не за бднаго, что въ свт значитъ не мало. Вотъ и случилось одно обстоятельство послу жившее началомъ всему. Привязался я къ одной молодой и прекрасной двиц, умной и достойной, характера свтлаго, благороднаго, дочери почтенныхъ родителей. Люди были не малые, имли богатство, влiянiе и силу, меня принимали ласково и радушно. И вотъ покажись мн что двица расположена ко мн сердечно, Ч разгорлось мое сердце при таковой мечт. Потомъ ужь самъ постигъ и вполн догадался что мо жетъ-быть вовсе я ея и не любилъ съ такою силой, а только чтилъ ея умъ и характеръ возвышенный, чего не могло не быть. Себялюбiе одна коже помшало мн сдлать предложенiе руки въ то время: тяжело и страшно показалось разстаться съ соблазнами развратной, холостой и вольной жизни въ такихъ юныхъ тахъ, имя вдобавокъ и деньги. На меки однакожь я сдлалъ. Во всякомъ случа отложилъ на малое время всякiй ршительный шагъ. А тутъ вдругъ случись командировка въ дру гой уздъ на два мсяца. Возвращаюсь я черезъ два мсяца и вдругъ узнаю что двица уже замужемъ, за богатымъ пригороднымъ помщикомъ, человкомъ хоть и старе меня годами, но еще молодымъ, имвшимъ связи въ столиц и въ лучшемъ обществ, чего я не имлъ, человкомъ весьма любезнымъ и сверхъ того образованнымъ, а ужь образованiя-то я не имлъ вовсе. Такъ я былъ пораженъ этимъ неожи даннымъ случаемъ что даже умъ во мн помутился. Главное же въ томъ заключалось что, какъ узналъ я тогда же, былъ этотъ молодой помщикъ женихомъ ея уже давно, и что самъ же я встрчалъ его мно жество разъ въ ихнемъ дом, но не примчалъ ничего, ослпленный своими достоинствами. Но вотъ это-то по преимуществу меня и обидло:

какъ же это, вс почти знали, а я одинъ ничего не зналъ? И почувство валъ я вдругъ злобу нестерпимую. Съ краской въ лиц началъ вспоми нать какъ много разъ почти высказывалъ ей любовь мою, а такъ какъ она меня не останавливала и не предупредила, то стало-быть вывелъ я, надо мною смялась. Потомъ конечно сообразилъ и припомнилъ что нисколько она не смялась, сама же напротивъ разговоры такiе шутливо прерывала и зачинала намсто ихъ другiе, Ч но тогда сообразить этого я не смогъ и запылалъ отомщенiемъ. Вспоминаю съ удивленiемъ что отомщенiе сiе и гнвъ мой были мн самому до крайности тяжелы и про тивны, потому что имя характеръ легкiй, не могъ подолгу ни на кого сердиться, а потому какъ бы самъ искусственно расжигалъ себя и сталъ наконецъ безобразенъ и нелпъ. Выждалъ я время и разъ въ большомъ обществ удалось мн вдругъ "соперника" моего оскорбить будто бы изъ-за самой посторонней причины, подсмяться надъ однимъ мннiемъ его объ одномъ важномъ тогда событiи, Ч въ двадцать шестомъ году дло было, и подсмяться, говорили люди, удалось остроумно и ловко.

Затмъ вынудилъ у него объясненiе и уже до того обошелся при объясненiи грубо что вызовъ мой онъ принялъ, несмотря на огромную разницу между нами, ибо былъ я и моложе его, незначителенъ и чина малаго. Потомъ ужь я твердо узналъ что принялъ онъ вызовъ мой какъ бы тоже изъ ревниваго ко мн чувства: ревновалъ онъ меня и прежде, немножко, къ жен своей, еще тогда невст;

теперь же подумалъ что если та узнаетъ что онъ оскорбленiе отъ меня перенесъ, а вызвать на поединокъ не ршился, то чтобы не стала она невольно презирать его и не поколебалась любовь ея. Секунданта я досталъ скоро, товарища, на шего же полка поручика. Тогда хоть и преслдовались поединки жесто ко, но была на нихъ какъ бы даже мода между военными, Ч до того дикiе наростаютъ и укрпляются иногда предразсудки. Былъ въ исход iюнь, и вотъ встрча наша на завтра, за городомъ, въ семь часовъ утра, Ч и во истину случилось тутъ со мной нчто какъ бы роковое. Съ вече ра возвратившись домой, свирпый и безобразный, разсердился я на моего деньщика Аанасiя и ударилъ его изо всей силы два раза по лицу, такъ что окровавилъ ему лицо. Служилъ онъ у меня еще недавно и слу чалось и прежде что ударялъ его, но никогда съ такою зврскою жесто костью. И врите ли, милые, сорокъ тъ тому минуло времени, а при поминаю и теперь о томъ со стыдомъ и мукой. Легъ я спать, заснулъ ча са три, встаю, уже начинается день. Я вдругъ поднялся, спать боле не захотлъ, подошелъ къ окну, отворилъ, Ч отпиралось у меня въ садъ, Ч вижу восходитъ солнышко, тепло, прекрасно, зазвенли птички. Что же это, думаю, ощущаю я въ душ моей какъ бы нчто позорное и низ кое? Не оттого ли что кровь иду проливать? Нтъ, думаю, какъ будто и не оттого. Не оттого ли что смерти боюсь, боюсь быть убитымъ? Нтъ, совсмъ не то, совсмъ даже не то... И вдругъ сейчасъ же и догадался въ чемъ было дло: въ томъ что я съ вечера избилъ Аанасiя! Все мн вдругъ снова представилось, точно вновь повторилось: стоитъ онъ предо мною, а я бью его съ размаху прямо въ лицо, а онъ держитъ руки по швамъ, голову прямо, глаза выпучилъ какъ во фронт, вздрагиваетъ съ каждымъ ударомъ и даже руки поднять чтобы заслониться не сметъ, Ч и это человкъ до того доведенъ, и это человкъ бьетъ человка! Экое преступленiе! Словно игла острая прошла мн всю душу насквозь. Стою я какъ ошаллый, а солнышко-то свтитъ, листочки-то радуются, свер каютъ, а птички-то, птички-то Бога хвалятъ... Закрылъ я обими ладо нями лицо, повалился на постель и заплакалъ навзрыдъ. И вспомнилъ я тутъ моего брата Маркела и слова его предъ смертью слугамъ: "Милые мои, дорогiе, за что вы мн служите, за что меня любите, да и стою ли я чтобы служить-то мн?" "Да, стою ли", вскочило мн вдругъ въ голову.

Въ самомъ дл, чмъ я такъ стою чтобы другой человкъ, такой же какъ я образъ и подобiе Божiе, мн служилъ? Такъ и вонзился мн въ умъ въ первый разъ въ жизни тогда этотъ вопросъ. "Матушка, крови нушна ты моя, воистину всякiй предъ всми за всхъ виноватъ, не зна ютъ только этого люди, а еслибъ узнали Ч сейчасъ былъ бы рай!" Гос поди, да неужто же и это неправда, плачу я и думаю, Ч воистину я за всхъ можетъ-быть всхъ виновне, да и хуже всхъ на свт людей! И представилась мн вдругъ вся правда, во всемъ просвщенiи своемъ: что я иду длать? Иду убивать человка добраго, умнаго, благороднаго, ни въ чемъ предо мной неповиннаго, а супругу его тмъ на вки счастья лишу, измучаю и убью. Лежалъ я такъ на постели ничкомъ, лицомъ въ подушку и не замтилъ вовсе какъ и время прошло. Вдругъ входитъ мой товарищъ, поручикъ, за мной, съ пистолетами: "А, говоритъ, вотъ это хорошо что ты уже всталъ, пора, идемъ." Заметался я тутъ, совсмъ по терялся, вышли мы однакоже садиться въ коляску: "Погоди здсь время, говорю ему, я въ одинъ мигъ сбгаю, кошелекъ забылъ." И вбжалъ одинъ въ квартиру обратно, прямо въ коморку къ Аанасiю: "Аанасiй, говорю, я вчера тебя ударилъ два раза по лицу, прости ты меня", говорю.

Онъ такъ и вздрогнулъ, точно испугался, глядитъ, Ч и вижу я что этого мало, мало, да вдругъ, такъ какъ былъ въ эполетахъ, то бухъ ему въ но ги бомъ до земли: "Прости меня, говорю!" Тутъ ужь онъ и совсмъ обомллъ: "Ваше благородiе, батюшка, баринъ, да какъ вы... да стою ли я..." и заплакалъ вдругъ самъ, точно какъ давеча я, ладонями обими закрылъ лицо, повернулся къ окну и весь отъ слезъ такъ и затрясся, я же выбжалъ къ товарищу, влетлъ въ коляску, "вези" кричу: "Видалъ, кричу ему, побдителя, Ч вотъ онъ предъ тобою!" Восторгъ во мн та кой, смюсь, всю дорогу говорю, говорю, не помню ужь что и говорилъ.

Смотритъ онъ на меня: "Ну братъ, молодецъ же ты, вижу что поддер жишь мундиръ." Такъ прiхали мы на мсто, а они уже тамъ, насъ ожи даютъ. Разставили насъ, въ двнадцати шагахъ другъ отъ друга, ему первый выстрлъ, Ч стою я предъ нимъ веселый, прямо лицомъ къ лицу, глазомъ не смигну, любя на него гляжу, знаю что сдлаю. Выстрлилъ онъ, капельку лишь оцарапало мн щеку да за ухо задло, Ч "слава Бо гу, кричу, не убили человка!" да свой-то пистолетъ схватилъ, оборо тился назадъ, да швыркомъ, вверхъ, въ съ и пустилъ: "Туда, кричу, теб и дорога!" Оборотился къ противнику: "Милостивый государь, го ворю, простите меня, глупаго молодаго человка, что по вин моей васъ разобидлъ, а теперь стрлять въ себя заставилъ. Самъ я хуже васъ въ десять кратъ, а пожалуй еще и того больше. Передайте это той особ которую чтите больше всхъ на свт." Только что я это проговорилъ, Ч такъ вс трое они и закричали: "Помилуйте, говоритъ мой против никъ, Ч разсердился даже, Ч если вы не хотли драться, къ чему же безпокоили?" Ч "Вчера, говорю ему, Ч еще глупъ былъ, а сегодня поумнлъ", весело такъ ему отвчаю. Ч "Врю про вчерашнее, говоритъ, но про сегодняшнее трудно заключить по вашему мннiю." Ч "Браво, кричу ему, въ ладоши захлопалъ, Ч я съ вами и въ этомъ согласенъ, за служилъ!" Ч "Будете ли, милостивый государь, стрлять или нтъ?" Ч "Не буду, говорю, а вы если хотите, стрляйте еще разъ, только лучше бы вамъ не стрлять." Кричатъ и секунданты, особенно мой: "Какъ это срамить полкъ, на барьер стоя прощенiя просить;

еслибы только я это зналъ!" Сталъ я тутъ предъ ними предъ всми и уже не смюсь: "Госпо да мои, говорю, неужели такъ теперь для нашего времени удивительно встртить человка который бы самъ покаялся въ своей глупости и по винился въ чемъ самъ виноватъ публично?" Ч "Да не на барьер же", кричитъ мой секундантъ опять. Ч "То-то вотъ и есть, отвчаю имъ, это то вотъ и удивительно, потому слдовало бы мн повиниться только что прибыли сюда, еще прежде ихняго выстрла и не вводить ихъ въ великiй и смертный грхъ, но до того безобразно, говорю, мы сами себя въ свт устроили что поступить такъ было почти и невозможно, ибо только посл того какъ я выдержалъ ихъ выстрлъ въ двнадцати шагахъ, сло ва мои могутъ что-нибудь теперь для нихъ значить, а еслибы до выстрла, какъ прибыли сюда, то сказали бы просто: трусъ, пистолета испугался и нечего его слушать. Господа, воскликнулъ я вдругъ отъ всего сердца, посмотрите кругомъ на дары Божiи: небо ясное, воздухъ чистый, травка нжная, птички, природа прекрасная и безгршная, а мы, только мы одни безбожные и глупые и не понимаемъ что жизнь есть рай, ибо стоитъ только намъ захотть понять и тотчасъ же онъ наста нетъ во всей красот своей, обнимемся мы и заплачемъ..." Хотлъ я и еще продолжать, да не смогъ, духъ даже у меня захватило, сладостно, юно такъ, а въ сердц такое счастье какого и не ощущалъ никогда во всю жизнь. "Благоразумно все это и благочестиво, говоритъ мн про тивникъ, Ч и во всякомъ случа человкъ вы оригинальный." Ч "Смйтесь, смюсь и я ему, Ч а потомъ сами похвалите." Ч "Да я го товъ и теперь, говоритъ, похвалить, извольте я протяну вамъ руку, по тому, кажется, вы дйствительно искреннiй человкъ." Ч "Нтъ, гово рю, сейчасъ не надо, а потомъ когда я лучше сдлаюсь и уваженiе ваше заслужу, тогда протяните, Ч хорошо сдлаете." Воротились мы домой, секундантъ мой всю-то дорогу бранится, а я-то его цлую. Тотчасъ вс товарищи прослышали, собрались меня судить въ тотъ же день: "мун диръ, дескать, замаралъ, пусть въ отставку подаетъ." Явились и защит ники: "выстрлъ все же, говорятъ, онъ выдержалъ." Ч "Да, но побоялся другихъ выстрловъ и попросилъ на барьер прощенiя." Ч "А кабы по боялся выстрловъ, возражаютъ защитники, такъ изъ своего бы писто лета сначала выстрлилъ, прежде чмъ прощенiя просить, а онъ въ съ его еще заряженный бросилъ, нтъ, тутъ что-то другое вышло, оригинальное." Слушаю я, весело мн на нихъ глядя: "Любезнйшiе мои, говорю я, друзья и товарищи, не безпокойтесь чтобъ я въ отставку по далъ, потому что это я уже и сдлалъ, я уже подалъ, сегодня же въ канцелярiи, утромъ, и когда получу отставку, тогда тотчасъ же въ мона стырь пойду, для того и въ отставку подаю." Какъ только я это сказалъ расхохотались вс до единаго: "Да ты бъ съ самаго начала увдомилъ, ну теперь все и объясняется, монаха судить нельзя", смются, не уни маются, да и не насмшливо вовсе, а ласково такъ смются, весело, по любили меня вдругъ вс, даже самые ярые обвинители, и потомъ весь-то этотъ мсяцъ, пока отставка не вышла, точно на рукахъ меня носятъ:

"ахъ ты монахъ", говорятъ. И всякiй-то мн ласковое слово скажетъ, отговаривать начали, жалть даже: "что ты надъ собой длаешь?" Ч "Нтъ, говорятъ, онъ у насъ храбрый, онъ выстрлъ выдержалъ и изъ своего пистолета выстрлить могъ, а это ему сонъ наканун приснился чтобъ онъ въ монахи пошелъ, вотъ онъ отчего." Точно то же почти про изошло и въ городскомъ обществ. Прежде особенно-то и не примчали меня, а только принимали съ радушiемъ, а теперь вдругъ вс напере рывъ узнали и стали звать къ себ: сами смются надо мной, а меня же любятъ. Замчу тутъ что хотя о поединк нашемъ вс вслухъ тогда го ворили, но начальство это дло закрыло, ибо противникъ мой былъ ге нералу нашему близкимъ родственникомъ, а такъ какъ дло обошлось безъ крови, а какъ бы въ шутку, да и я наконецъ въ отставку подалъ, то и повернули дйствительно въ шутку. И сталъ я тогда вслухъ и безбо язненно говорить, несмотря на ихъ смхъ, потому что все же былъ смхъ не злобный, а добрый. Происходили же вс эти разговоры больше по вечерамъ въ дамскомъ обществ, женщины больше тогда полюбили меня слушать и мущинъ заставляли. "Да какъ же это можно чтобъ я за всхъ виноватъ былъ, смется мн всякiй въ глаза, ну разв я могу быть за васъ напримръ виноватъ?" Ч "Да гд, отвчаю имъ, вамъ это и познать, когда весь мiръ давно уже на другую дорогу вышелъ, и когда сущую ложь за правду считаемъ да и отъ другихъ такой же жи требу емъ. Вотъ я разъ въ жизни взялъ да и поступилъ искренно, и что же, сталъ для всхъ васъ точно юродивый: хоть и полюбили меня, а все же надо мной, говорю, сметесь." Ч "Да какъ васъ такого не любить?" Ч смется мн вслухъ хозяйка, а собранiе у ней было многолюдное.

Вдругъ, смотрю, подымается изъ среды дамъ та самая молодая особа изъ-за которой я тогда на поединокъ вызвалъ и которую столь недавно еще въ невсты себ прочилъ, а я и не замтилъ какъ она теперь на ве черъ прiхала. Поднялась, подошла ко мн, протянула руку: "Позвольте мн, говоритъ, изъяснить вамъ что я первая не смюсь надъ вами, а на противъ со слезами благодарю васъ и уваженiе мое къ вамъ заявляю за тогдашнiй поступокъ вашъ." Подошелъ тутъ и мужъ ея, а затмъ вдругъ и вс ко мн потянулись, чуть меня не цлуютъ. Радостно мн такъ стало, но пуще всхъ замтилъ я вдругъ тогда одного господина, человка уже пожилаго, тоже ко мн подходившаго, котораго я хотя прежде и зналъ по имени, но никогда съ нимъ знакомъ не былъ, и до се го вечера даже и слова съ нимъ не сказалъ.

г) Таинственный поститель.

Былъ онъ въ город нашемъ на служб уже давно, мсто занималъ видное, человкъ былъ уважаемый всми, богатый, славился благотво рительностью, пожертвовалъ значительный капиталъ на богадльню и на сиротскiй домъ, и много кром того длалъ благодянiй тайно, безъ огласки, что все потомъ по смерти его и обнаружилось. Лтъ былъ око ло пятидесяти, и видъ имлъ почти строгiй, былъ малорчивъ;

женатъ же былъ не боле десяти тъ съ супругой еще молодою, отъ которой имлъ трехъ малолтнихъ еще дтей. Вотъ я на другой вечеръ сижу у себя дома, какъ вдругъ отворяется моя дверь и входитъ ко мн этотъ самый господинъ. А надо замтить что жилъ я тогда уже не на прежней квартир, а какъ только подалъ въ отставку съхалъ на другую и на нялъ у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и съ ея прислугой, ибо и перездъ-то мой на сiю квартиру произошелъ лишь потому только что я Аанасiя въ тотъ же день какъ съ поединка воротился, обратно въ роту препроводилъ, ибо стыдно было въ глаза ему глядть посл давеш няго моего съ нимъ поступка, Ч до того наклоненъ стыдиться неприго товленный мiрской человкъ даже иного справедливйшаго своего дла.

"Я, говоритъ мн вошедшiй ко мн господинъ, Ч слушаю васъ уже нсколько дней въ разныхъ домахъ съ большимъ любопытствомъ и по желалъ наконецъ познакомиться лично, чтобы поговорить съ вами еще подробне. Можете вы оказать мн, милостивый государь, таковую ве ликую услугу?" Ч "Могу, говорю, съ превеликимъ моимъ удовольствiемъ и почту за особую честь", говорю это ему, а самъ почти испугался, до того онъ меня съ перваго разу тогда поразилъ. Ибо хоть и слушали меня и любопытствовали, но никто еще съ такимъ серiознымъ и строгимъ внутреннимъ видомъ ко мн не подходилъ. А этотъ еще самъ въ кварти ру ко мн пришелъ. Слъ онъ. "Великую, продолжаетъ онъ, Ч вижу въ васъ силу характера, ибо не побоялись истин послужить въ такомъ дл въ какомъ рисковали, за свою правду, общее презрнiе отъ всхъ понести." "Вы можетъ-быть очень меня преувеличенно хвалите", говорю ему. "Нтъ, не преувеличенно, отвчаетъ мн, поврьте что совершить таковой поступокъ гораздо трудне чмъ вы думаете. Я собственно, продолжаетъ онъ, этимъ только и поразился и за этимъ къ вамъ и при шелъ. Опишите мн, если не побрезгаете столь непристойнымъ можетъ быть моимъ любопытствомъ, что именно ощущали вы въ ту минуту когда на поединк ршились просить прощенiя, если только запомните? Не сочтите вопросъ мой за легкомыслiе;

напротивъ, имю, задавая таковой вопросъ, свою тайную цль, которую вроятно и объясню вамъ въ послдствiи, если угодно будетъ Богу сблизить насъ еще короче."

Все время какъ онъ говорилъ это, глядлъ я ему прямо въ лицо и вдругъ ощутилъ къ нему сильнйшую довренность, а кром того и не обычайное и съ моей стороны любопытство, ибо почувствовалъ что есть у него въ душ какая-то своя особая тайна. "Вы спрашиваете что я именно ощущалъ въ ту минуту когда у противника прощенiя просилъ, отвчаю я ему, но я вамъ лучше съ самаго начала разкажу, чего дру гимъ еще не разказывалъ", и разказалъ ему все что произошло у меня съ Аанасiемъ и какъ поклонился ему до земли. "Изъ сего сами можете видть, заключилъ я ему, что уже во время поединка мн легче было, ибо началъ я еще дома, и разъ только на эту дорогу вступилъ, то все дальнйшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело." Вы слушалъ онъ, смотритъ такъ хорошо на меня: "Все это, говоритъ, чрез вычайно какъ любопытно, я къ вамъ еще и еще приду." И сталъ съ тхъ поръ ко мн ходить чуть не каждый вечеръ. И сдружились бы мы очень еслибъ онъ мн и о себ говорилъ. Но о себ онъ не говорилъ почти ни слова, а все меня обо мн же разспрашивалъ. Несмотря на то я очень его полюбилъ и совершенно ему доврился во всхъ моихъ чувствахъ, ибо мыслю: на что мн тайны его, вижу и безъ сего что праведенъ человкъ. Къ тому же еще человкъ столь серiозный и неравный мн тами, а ходитъ ко мн, юнош, и мною не брезгаетъ. И многому я отъ него научился полезному, ибо высокаго ума былъ человкъ. "Что жизнь есть рай, говоритъ вдругъ мн, объ этомъ я давно уже думаю", и вдругъ прибавилъ: "Только вдь объ этомъ и думаю." Смотритъ на меня и улы бается. "Я больше вашего въ этомъ, говоритъ, убжденъ, потомъ узнае те почему." Слушаю я это и думаю про себя: "Это онъ наврно хочетъ мн нчто открыть." "Рай, говоритъ, въ каждомъ изъ насъ затаенъ, вотъ онъ теперь и во мн кроется, и захочу завтра же настанетъ онъ для меня въ самомъ дл и уже на всю мою жизнь." Гляжу: съ умиленiемъ говоритъ и таинственно на меня смотритъ, точно вопрошаетъ меня. "А о томъ, продолжаетъ, что всякiй человкъ за всхъ и за вся виноватъ, по мимо своихъ грховъ, о томъ вы совершенно правильно разсудили и умилительно какъ вы вдругъ въ такой полнот могли сiю мысль обнять.

И воистину врно что когда люди эту мысль поймутъ, то настанетъ для нихъ царствiе небесное уже не въ мечт, а въ самомъ дл." "А когда, воскликнулъ я ему тутъ съ горестiю, сiе сбудется и сбудется ли еще ко гда-нибудь? Не мечта ли сiе лишь только?" "А вотъ ужь вы, говоритъ, не вруете, проповдуете и сами не вруете. Знайте же что несомннно сiя мечта, какъ вы говорите, сбудется, тому врьте, но не теперь, ибо на всякое дйствiе свой законъ. Дло это душевное, психологическое. Что бы передлать мiръ по-новому, надо чтобы люди сами психически повер нулись на другую дорогу. Раньше чмъ не сдлаешься въ самомъ дл всякому братомъ не наступитъ братства. Никогда люди никакою наукой и никакою выгодой не сумютъ безобидно раздлиться въ собственности своей и въ правахъ своихъ. Все будетъ для каждаго мало и все будутъ роптать, завидовать и истреблять другъ друга. Вы спрашиваете когда сiе сбудется. Сбудется, но сначала долженъ заключиться перiодъ человческаго уединенiя." Ч "Какого это уединенiя, спрашиваю его?" Ч "А такого какое теперь везд царствуетъ, и особенно въ нашемъ вк, но не заключился еще весь и не пришелъ еще срокъ ему. Ибо всякiй-то теперь стремится отдлить свое лицо наиболе, хочетъ испытать въ себ самомъ полноту жизни, а между тмъ выходитъ изо всхъ его усилiй вмсто полноты жизни лишь полное самоубiйство, ибо вмсто полноты опредленiя существа своего впадаютъ въ совершенное уединенiе. Ибо вс то въ нашъ вкъ раздлились на единицы, всякiй уединяется въ свою нору, всякiй отъ другаго отдаляется, прячется и что иметъ пря четъ, и кончаетъ тмъ что самъ отъ людей отталкивается и самъ людей отъ себя отталкиваетъ. Копитъ уединенно богатство и думаетъ: сколь силенъ я теперь и сколь обезпеченъ, а и не знаетъ безумный что чмъ боле копитъ тмъ боле погружается въ самоубiйственное безсилiе.

Ибо привыкъ надяться на себя одного и отъ цлаго отдлился едини цей, прiучилъ свою душу не врить въ людскую помощь, въ людей и въ человчество, и только и трепещетъ того что пропадутъ его деньги и прiобртенныя имъ права его. Повсемстно нын умъ человческiй на чинаетъ насмшливо не понимать что истинное обезпеченiе лица состо итъ не въ личномъ уединенномъ его усилiи, а въ людской общей цлостности. Но непремнно будетъ такъ что придетъ срокъ и сему страшному уединенiю, и поймутъ вс разомъ какъ неестественно отдлились одинъ отъ другаго. Таково уже будетъ вянiе времени и удивятся тому что такъ долго сидли во тьм, а свта не видли. Тогда и явится знаменiе Сына Человческаго на небеси.... Но до тхъ поръ надо все-таки знамя беречь и нтъ-нтъ, а хоть единично долженъ человкъ вдругъ примръ показать и вывести душу изъ уединенiя на подвигъ братолюбиваго общенiя, хотя бы даже и въ чин юродиваго. Это чтобы не умирала великая мысль"....

Вотъ въ такихъ-то пламенныхъ и восторгающихъ бесдахъ прохо дили вечера наши одинъ за другимъ. Я даже и общество бросилъ и го раздо рже сталъ появляться въ гостяхъ, кром того что и мода на меня начала проходить. Говорю сiе не въ осужденiе, ибо продолжали меня любить и весело ко мн относиться;

но въ томъ что мода дйствительно въ свт царица не малая, въ этомъ все же надо сознаться. На таинст веннаго же постителя моего сталъ я наконецъ смотрть въ восхищенiи, ибо кром наслажденiя умомъ его, началъ предчувствовать что питаетъ онъ въ себ нкiй замыселъ и готовится къ великому можетъ-быть под вигу. Можетъ и то ему нравилось что я наружно не любопытствовалъ о секрет его, ни прямо, ни намекомъ не разспрашивалъ. Но замтилъ я наконецъ что и самъ онъ какъ бы началъ уже томиться желанiемъ от крыть мн нчто. По крайней мр это уже очень стало видно примрно мсяцъ спустя какъ онъ сталъ посщать меня. "Знаете ли вы, спросилъ онъ меня однажды, что въ город очень о насъ обоихъ любопытствуютъ и дивятся тому что я къ вамъ столь часто хожу;

но пусть ихъ, ибо скоро все объяснится." Иногда вдругъ нападало на него чрезвычайное волненiе, и почти всегда въ такихъ случаяхъ онъ вставалъ и уходилъ.

Иногда же долго и какъ бы пронзительно смотритъ на меня, Ч думаю:

"Что-нибудь сейчасъ да и скажетъ", а онъ вдругъ перебьетъ и загово ритъ о чемъ-нибудь извстномъ и обыкновенномъ. Сталъ тоже часто жаловаться на головную боль. И вотъ однажды, совсмъ даже неожи данно, посл того какъ онъ долго и пламенно говорилъ, вижу что онъ вдругъ поблднлъ, лицо совсмъ перекосилось, самъ же на меня гдя дитъ какъ въ упоръ.

Ч Что съ вами, говорю, ужь не дурно ли вамъ? А онъ именно на головную боль жаловался.

Ч Я.... знаете ли вы.... я.... человка убилъ.

Проговорилъ да улыбается, а самъ блый какъ млъ. Зачмъ это онъ улыбается, Ч пронзила мн мысль эта вдругъ сердце, прежде чмъ я еще что-либо сообразилъ. Самъ я поблднлъ:

Ч Что вы это? кричу ему.

Ч Видите ли, отвчаетъ мн все съ блдною усмшкой, Ч какъ дорого мн стоило сказать первое слово. Теперь сказалъ и кажется сталъ на дорогу. Поду.

Долго я ему не врилъ, да и не въ одинъ разъ поврилъ, а лишь посл того какъ онъ дня три ходилъ ко мн и все мн въ подробности разказалъ. Считалъ его за помшаннаго, но кончилъ тмъ что убдился наконецъ явно съ превеликою горестью и удивленiемъ. Было имъ совер шено великое и страшное преступленiе, четырнадцать тъ предъ тмъ, надъ одною богатою госпожой, молодою и прекрасною собой, вдовой помщицей, имвшею въ город нашемъ для прiзда собственный домъ.

Почувствовавъ къ ней любовь великую, сдлалъ онъ ей изъясненiе въ любви и началъ склонять ее выйти за него замужъ. Но она отдала уже свое сердце другому, одному знатному не малаго чина военному, бывше му въ то время въ поход и котораго ожидала она однако скоро къ себ.

Предложенiе его она отвергла, а его попросила къ себ не ходить. Пере ставъ ходить, онъ, зная расположенiе ея дома, пробрался къ ней ночью изъ сада чрезъ крышу, съ превеликою дерзостью, рискуя быть обнару женнымъ. Но какъ весьма часто бываетъ, вс съ необыкновенною дерзо стью совершаемыя преступленiя чаще другихъ и удаются. Чрезъ слухо вое окно войдя на чердакъ дома, онъ спустился къ ней внизъ въ жилыя комнаты по сенк съ чердака, зная что дверь бывшая въ конц сенки не всегда по небрежности слугъ запиралась на замокъ.

Понадялся на оплошность сiю и въ сей разъ, и какъ разъ засталъ. Про бравшись въ жилые покои, онъ, въ темнот, прошелъ въ ея спальню, въ которой горла лампада. И какъ нарочно об горничныя ея двушки ушли потихоньку безъ спросу, по сосдству, на именинную пирушку случившуюся въ той же улиц. Остальные же слуги и служанки спали въ людскихъ и въ кухн, въ нижнемъ этаж. При вид спящей разгорлась въ немъ страсть, а затмъ схватила его сердце мстительная ревнивая злоба, и не помня себя, какъ пьяный, подошелъ и вонзилъ ей ножъ прямо въ сердце такъ что она и не вскрикнула. Затмъ съ адскимъ и съ преступнйшимъ разчетомъ устроилъ такъ чтобы подумали на слугъ: не побрезгалъ взять ея кошелекъ, отворилъ ключами, которые вынулъ изъ-подъ подушки, ея комодъ и захватилъ изъ него нкоторыя вещи, именно такъ какъ бы сдлалъ невжа-слуга, то-есть цнныя бу маги оставилъ, а взялъ одн деньги, взялъ нсколько золотыхъ вещей покрупне, а драгоцннйшими въ десять разъ, но малыми вещами пре небрегъ. Захватилъ и еще кое-что себ на память, но о семъ посл. Со вершивъ сiе ужасное дло, вышелъ прежнимъ путемъ. Ни на другой день когда поднялась тревога, и никогда потомъ во всю жизнь, никому и въ голову не пришло заподозрить настоящаго злодя! Да и о любви его къ ней никто не зналъ, ибо былъ и всегда характера молчаливаго и не сообщительнаго, и друга, которому поврялъ бы душу свою, не имлъ.

Считали же его просто знакомымъ убитой и даже не столь близкимъ, ибо въ послднiя дв недли онъ и не посщалъ ее. Заподозрили же тотчасъ крпостнаго слугу ея Петра и какъ разъ сошлись вс обстоятельства чтобъ утвердить сiе подозрнiе, ибо слуга этотъ зналъ и покойница сама не скрывала что намрена его въ солдаты отдать, въ зачетъ слдуемаго съ ея крестьянъ рекрута, такъ какъ былъ одинокъ и дурнаго сверхъ того поведенiя. Слышали какъ онъ въ злоб, пьяный, грозился въ питейномъ дом убить ее. За два же дня до ея кончины сбжалъ и проживалъ гд то въ город въ неизвстныхъ мстахъ. На другой же день посл убiйства нашли его на дорог, при вызд изъ города, мертво пьянаго, имвшаго въ карман своемъ ножъ, да еще съ запачканною почему-то въ крови правою ладонью. Утверждалъ что кровь шла изъ носу, но ему не поврили. Служанки же повинились что были на пирушк и что входныя двери съ крыльца оставались незапертыми до ихъ возвращенiя.

Да и множество сверхъ того являлось подобныхъ сему признаковъ, по которымъ неповиннаго слугу и захватили. Арестовали его и начали судъ, но какъ разъ черезъ недлю арестованный заболлъ въ горячк и умеръ въ больниц безъ памяти. Тмъ дло и кончилось, предали вол Божьей, и вс, и судьи, и начальство, и все общество, остались убждены что со вершилъ преступленiе никто какъ умершiй слуга. А за симъ началось наказанiе.

Таинственный гость, а теперь уже другъ мой, повдалъ мн что въ начал даже и совсмъ не мучился угрызенiями совсти. Мучился долго, но не тмъ, а лишь сожалнiемъ что убилъ любимую женщину, что ея нтъ уже боле, что убивъ ее убилъ любовь свою, тогда какъ огонь страсти оставался въ крови его. Но о пролитой неповинной крови, объ убiйств человка онъ почти тогда и не мыслилъ. Мысль же о томъ что жертва его могла стать супругой другому казалась ему невозможною, а потому долгое время убжденъ былъ въ совсти своей что и не могъ по ступить иначе. Томилъ его нсколько въ начал арестъ слуги, но скорая болзнь, а потомъ и смерть арестанта успокоили его, ибо умеръ тотъ, по всей очевидности (разсуждалъ онъ тогда), не отъ ареста или испуга, а отъ простудной болзни, прiобртенной именно во дни его бговъ, когда онъ, мертво пьяный, валялся цлую ночь на сырой земл. Краденыя же вещи и деньги мало смущали его, ибо (все также разсуждалъ онъ) сдлана кража не для корысти, а для отвода подозрнiй въ другую сто рону. Сумма же краденаго была незначительная и онъ въ скорости всю эту сумму, и даже гораздо большую, пожертвовалъ на учредившуюся у насъ въ город богадльню. Нарочно сдлалъ сiе для успокоенiя совсти насчетъ кражи и, замчательно, на время и даже долгое, дйствительно успокоился, Ч самъ передавалъ мн это. Пустился онъ тогда въ большую служебную дятельность, самъ напросился на хлопот ливое и трудное порученiе, занимавшее его года два и, будучи характера сильнаго, почти забывалъ происшедшее;

когда же вспоминалъ, то ста рался не думать о немъ вовсе. Пустился и въ благотворительность, мно го устроилъ и пожертвовалъ въ нашемъ город, заявилъ себя и въ сто лицахъ, былъ избранъ въ Москв и въ Петербург членомъ тамошнихъ благотворительныхъ обществъ. Но все же сталъ наконецъ задумываться съ мученiемъ, не въ подъемъ своимъ силамъ. Тутъ понравилась ему одна прекрасная и благоразумная двица и онъ въ скорости женился на ней, мечтая что женитьбой прогонитъ уединенную тоску свою, а вступивъ на новую дорогу и исполняя ревностно долгъ свой относительно жены и дтей, удалится отъ старыхъ воспоминанiй вовсе. Но какъ разъ случи лось противное сему ожиданiю. Еще въ первый мсяцъ брака стала его смущать безпрерывная мысль: "Вотъ жена любитъ меня, ну что еслибъ она узнала?" Когда стала беременна первымъ ребенкомъ и повдала ему это, онъ вдругъ смутился: "Даю жизнь, а самъ отнялъ жизнь." Пошли дти: "Какъ я смю любить, учить и воспитать ихъ, какъ буду про добродтель имъ говорить: я кровь пролилъ." Дти растутъ прекрасныя, хочется ихъ ласкать: "А я не могу смотрть на ихъ невинные, ясные ли ки;

недостоинъ того." Наконецъ начала ему грозно и горько мерещиться кровь убитой жертвы, погубленная молодая жизнь ея, кровь вопiющая объ отмщенiи. Сталъ онъ видть ужасные сны. Но будучи твердъ серд цемъ сносилъ муку долго: "Искуплю все сею тайною мукой моею." Но напрасная была и сiя надежда: чмъ дальше тмъ сильне становилось страданiе. Въ обществ за благотворительную дятельность стали его уважать, хотя и боялись вс строгаго и мрачнаго характера его, но чмъ боле стали уважать его, тмъ становилось ему невыносиме. Призна вался мн что думалъ было убить себя. Но вмсто того начала мере щиться ему иная мечта, Ч мечта, которую считалъ онъ въ начал не возможною и безумною, но которая такъ присосалась, наконецъ, къ его сердцу что и оторвать нельзя было. Мечталъ онъ такъ: возстать, выйти предъ народъ и объявить всмъ что убилъ человка. Года три онъ про ходилъ съ этою мечтой, мерещилась она ему все въ разныхъ видахъ. На конецъ увровалъ всмъ сердцемъ своимъ что объявивъ свое преступленiе излчитъ душу свою несомннно и успокоится разъ навсе гда. Но увровавъ почувствовалъ въ сердц ужасъ, ибо какъ испол нить? И вдругъ произошелъ этотъ случай на моемъ поединк. "Глядя на васъ я теперь ршился." Я смотрю на него:

Ч И неужели, воскликнулъ я ему, всплеснувъ руками, Ч такой малый случай могъ ршимость такую въ васъ породить?

Ч Ршимость моя три года раждалась, отвчаетъ мн, Ч а случай вашъ далъ ей только толчокъ. Глядя на васъ упрекнулъ себя и вамъ по завидовалъ, проговорилъ онъ мн это даже съ суровостью.

Ч Да вамъ и не поврятъ, замтилъ я ему, Ч четырнадцать тъ прошло.

Ч Доказательства имю, великiя. Представлю.

И заплакалъ я тогда, облобызалъ его.

Ч Одно ршите мн, одно! сказалъ онъ мн (точно отъ меня те перь все и зависло): Ч жена, дти! Жена умретъ можетъ-быть съ горя, а дти хоть и не лишатся дворянства и имнiя, Ч но дти варнака, и на вкъ. А память-то, память какую въ сердцахъ ихъ по себ оставлю!

Молчу я.

Ч А разстаться-то съ ними, оставить на вки? Вдь на вкъ, на вкъ!

Сижу я, молча про себя молитву шепчу. Всталъ я наконецъ, страш но мн стало.

Ч Что же? смотритъ на меня.

Ч Идите, говорю, объявите людямъ. Все минется, одна правда ос танется. Дти поймутъ когда выростутъ сколько въ великой ршимости вашей было великодушiя.

Ушелъ онъ тогда отъ меня какъ бы и впрямь ршившись. Но все же боле двухъ недль потомъ ко мн ходилъ, каждый вечеръ сряду, все приготовлялся, все не могъ ршиться. Измучилъ онъ мое сердце. То приходитъ твердъ и говоритъ съ умиленiемъ:

Ч Знаю что наступитъ рай для меня, тотчасъ же и наступитъ какъ объявлю. Четырнадцать тъ былъ во ад. Пострадать хочу. Приму страданiе и жить начну. Неправдой свтъ пройдешь да назадъ не воро тишься. Теперь не только ближняго моего, но и дтей моихъ любить не смю. Господи, да вдь поймутъ же дти можетъ-быть чего стоило мн страданiе мое и не осудятъ меня! Господь не въ сил, а въ правд.

Ч Поймутъ вс подвигъ вашъ, говорю ему, Ч не сейчасъ такъ по томъ поймутъ, ибо правд послужили, высшей правд, неземной....

И уйдетъ онъ отъ меня какъ бы утшенный, а назавтра вдругъ опять приходитъ злобный, блдный, говоритъ насмшливо.

Ч Каждый разъ какъ вхожу къ вамъ вы смотрите съ такимъ любо пытствомъ: "Опять дескать не объявилъ?" Подождите, не презирайте очень. Не такъ вдь оно легко сдлать, какъ вамъ кажется. Я можетъ быть еще и не сдлаю вовсе. Не пойдете же вы на меня доносить тогда, а?

А я бывало не только что смотрть съ любопытствомъ неразумнымъ, я и взглянуть-то на него боялся. Измученъ былъ я до болзни, и душа моя была полна слезъ. Ночной даже сонъ потерялъ.

Ч Я сейчасъ, продолжаетъ, Ч отъ жены. Понимаете ли вы что та кое жена? Дтки когда я уходилъ прокричали мн: "Прощайте папа, приходите скоре съ нами Дтское Чтенiе читать." Нтъ, вы этого не понимаете! Чужая бда не даетъ ума.

Самъ засверкалъ глазами, губы запрыгали. Вдругъ стукнулъ о столъ кулакомъ, такъ что вещи на стол вспрыгнули, Ч такой мягкiй человкъ, въ первый разъ съ нимъ случилось.

Ч Да нужно ли? воскликнулъ, Ч да надо ли? Вдь никто осуж денъ не былъ, никого въ каторгу изъ-за меня не сослали, слуга отъ болзни померъ. А за кровь пролiянную я мученiями былъ наказанъ. Да и не поврятъ мн вовсе, никакимъ доказательствамъ моимъ не поврятъ. Надо ли объявлять, надо ли? За кровь пролитую я всю жизнь готовъ еще мучиться, только чтобы жену и дтей не поразить. Будетъ ли справедливо ихъ погубить съ собою? Не ошибаемся ли мы? Гд тутъ правда? Да и познаютъ ли правду эту люди, оцнятъ ли, почтутъ ли ее?

"Господи! мыслю про себя, о почтенiи людей думаетъ въ такую ми нуту!" И до того жалко мн стало его тогда что кажись самъ бы раздлилъ его участь, лишь бы облегчить его. Вижу онъ какъ изступ ленный. Ужаснулся я, понявъ уже не умомъ однимъ, а живою душой че го стоитъ такая ршимость.

Ч Ршайте же судьбу! воскликнулъ опять.

Ч Идите и объявите, прошепталъ я ему. Голосу во мн не хватило, но прошепталъ я твердо. Взялъ я тутъ со стола Евангелiе, русскiй пере водъ, и показалъ ему отъ Iоанна, глава ХII, стихъ 24:

"Истинно, истинно говорю вамъ, если пшеничное зерно падши въ землю не умретъ, то останется одно, а если умретъ, то принесетъ много плода." Я этотъ стихъ только что прочиталъ предъ его приходомъ.

Прочелъ онъ: "Правда", говоритъ, но усмхнулся горько: "Да, въ этихъ книгахъ, говоритъ помолчавъ, Ч ужасъ что такое встртишь.

Подъ носъ-то ихъ легко совать. И кто это ихъ писалъ, неужели люди?" Ч Духъ Святый писалъ, говорю.

Ч Болтать-то вамъ легко, усмхнулся онъ еще, но уже почти не навистно. Взялъ я книгу опять, развернулъ въ другомъ мст и пока залъ ему къ Евреямъ, глава Х, стихъ 31. Прочелъ онъ:

"Страшно впасть въ руки Бога живаго."

Прочелъ онъ, да такъ и отбросилъ книгу. Задрожалъ весь даже.

Ч Страшный стихъ, говоритъ, Ч нечего сказать подобрали.

Всталъ со стула: Ч Ну, говоритъ, Ч прощайте, можетъ больше и не приду... въ раю увидимся. Значитъ четырнадцать тъ, какъ уже "впалъ я въ руки Бога живаго", Ч вотъ какъ эти четырнадцать тъ стало быть называются. Завтра попрошу эти руки чтобы меня отпустили....

Хотлъ было я обнять и облобызать его, да не посмлъ, Ч искрив ленно такъ лицо у него было и смотрлъ тяжело. Вышелъ онъ. "Госпо ди", подумалъ я, "куда пошелъ человкъ!" Бросился я тутъ на колни предъ иконой и заплакалъ о немъ Пресвятой Богородиц, скорой заступниц и помощниц. Съ полчаса прошло какъ я въ слезахъ на молитв стоялъ, а была уже поздняя ночь, часовъ около двнадцати.

Вдругъ смотрю отворяется дверь и онъ входитъ снова. Я изумился.

Ч Гд же вы были? спрашиваю его.

Ч Я, говоритъ, Ч я кажется что-то забылъ.... платокъ кажется....

Ну хоть ничего не забылъ, дайте приссть-то....

Слъ на стулъ. Я стою надъ нимъ. "Сядьте, говоритъ, и вы." Я слъ.

Просидли минуты съ дв, смотритъ на меня пристально и вдругъ усмхнулся, запомнилъ я это, затмъ всталъ, крпко обнялъ меня и поцловалъ....

Ч Попомни, говоритъ, Ч какъ я къ теб въ другой разъ прихо дилъ. Слышишь, попомни это!

Ч Въ первый разъ мн ты сказалъ. И ушелъ. "Завтра", подумалъ я.

Такъ оно и сбылось. И не зналъ я въ сей вечеръ что назавтра какъ разъ приходится день рожденiя его. Самъ я въ послднiе дни никуда не выходилъ, а потому и узнать не могъ ни отъ кого. Въ этотъ же день у него каждогодно бывало большое собранiе, съзжался весь городъ.

Съхались и теперь. И вотъ, посл обденной трапезы, выходитъ онъ на средину, а въ рукахъ бумага Ч форменное донесенiе по начальству.

А такъ какъ начальство его было тутъ же, то тутъ же и прочелъ бумагу вслухъ всмъ собравшимся, а въ ней полное описанiе всего преступленiя во всей подробности: "Какъ изверга себя извергаю изъ среды людей, Богъ постилъ меня", Ч заключилъ бумагу, Ч "пострадать хочу!" Тутъ же вынесъ и выложилъ на столъ все чмъ мнилъ доказать свое преступленiе и что четырнадцать тъ сохранялъ: золотыя вещи убитой которыя похитилъ, думая отвлечь отъ себя подозрнiе, медальйонъ, и крестъ ея, снятые съ шеи, Ч въ медальйон портретъ ея жениха, запис ную ея книжку и наконецъ два письма: письмо жениха ея къ ней съ извщенiемъ о скоромъ прибытiи, и отвтъ ея на сiе письмо, который начала и не дописала, оставила на стол чтобы завтра отослать на почту.

Оба письма захватилъ онъ съ собою, Ч для чего? Для чего потомъ со хранялъ четырнадцать тъ вмсто того чтобъ истребить какъ улики? И вотъ что же случилось: вс пришли въ удивленiе и въ ужасъ и никто не захотлъ поврить, хотя вс выслушали съ чрезвычайнымъ любопытст вомъ, но какъ отъ больнаго, а нсколько дней спустя уже совсмъ ршено было во всхъ домахъ и приговорено что несчастный человкъ помшался. Начальство и судъ не могли не дать хода длу, но прiостановились и они: хотя представленныя вещи и письма и заставили размышлять, но ршено было и тутъ что если сiи документы и оказались бы врными, то все же окончательное обвиненiе не могло бы быть про изнесено на основанiи только сихъ документовъ. Да и вещи вс онъ могъ имть отъ нея самой, какъ знакомый ея и по довренности. Слы шалъ я, впрочемъ, что подлинность вещей была потомъ проврена чрезъ многихъ знакомыхъ и родныхъ убитой, и что сомннiй въ томъ не было.

Но длу сему опять не суждено было завершиться. Дней черезъ пять вс узнали что страдалецъ заболлъ и что опасаются за жизнь его. Ка кою болзнiю онъ заболлъ, Ч не могу объяснить, говорили что раз стройствомъ сердцебiенiя, но извстно стало что совтъ докторовъ, по настоянiю супруги его, свидтельствовалъ и душевное его состоянiе, и что вынесли заключенiе что помшательство уже есть. Я ничего не вы далъ, хотя и бросились разспрашивать меня, но когда пожелалъ его навстить, то долго мн возбраняли, главное супруга его: "Это вы, го воритъ мн, его разстроили, онъ и прежде былъ мраченъ, а въ послднiй годъ вс замчали въ немъ необыкновенное волненiе и странные по ступки, а тутъ какъ разъ вы его погубили;

это вы его зачитали, не выхо дилъ онъ отъ васъ цлый мсяцъ." И что же, не только супруга, но и вс въ город накинулись на меня и меня обвинили: "Это все вы", гово рятъ. Я молчу, да и радъ въ душ, ибо узрлъ несомннную милость Божiю къ возставшему на себя и казнившему себя. А помшательству его я врить не могъ. Допустили наконецъ и меня къ нему, самъ потре бовалъ того настоятельно чтобы проститься со мной. Вошелъ я и какъ разъ увидлъ что не только дни, но и часы его сочтены. Былъ онъ слабъ, желтъ, руки трепещутъ, самъ задыхается, но смотритъ умиленно и радо стно.

Ч Совершилось! проговорилъ мн, Ч давно жажду видть тебя, что не приходилъ?

Я ему не объявилъ что меня не допускали къ нему.

Ч Богъ сжалился надо мной и зоветъ къ себ. Знаю что умираю, но радость чувствую и миръ посл столькихъ тъ впервые. Разомъ ощутилъ въ душ моей рай только лишь исполнилъ что надо было. Те перь уже смю любить дтей моихъ и лобызать ихъ. Мн не врятъ и никто не поврилъ, ни жена, ни судьи мои;

не поврятъ никогда и дти.

Милость Божiю вижу въ семъ къ дтямъ моимъ. Умру и имя мое будетъ для нихъ незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце какъ въ раю веселится... долгъ исполнилъ...

Говорить не можетъ, задыхается, горячо мн руку жметъ, пламенно глядитъ на меня. Но недолго мы бесдовали, супруга его безпрерывно къ намъ заглядывала. Но усплъ-таки шепнуть мн:

Ч А помнишь ли какъ я къ теб тогда въ другой разъ пришелъ, въ полночь? Еще запомнить теб веллъ? Знаешь ли для чего я входилъ? Я вдь убить тебя приходилъ!

Я такъ и вздрогнулъ.

Ч Вышелъ я тогда отъ тебя во мракъ, бродилъ по улицамъ и бо ролся съ собою. И вдругъ возненавидлъ тебя до того что едва сердце вынесло. "Теперь, думаю, онъ единый связалъ меня, и судiя мой, не могу уже отказаться отъ завтрашней казни моей, ибо онъ все знаетъ." И не то чтобъ я боялся что ты донесешь (не было и мысли о семъ), но думаю:

Pages:     | 1 |   ...   | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |   ...   | 15 |    Книги, научные публикации