Книги, научные публикации Pages:     | 1 |   ...   | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |   ...   | 15 |

ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ.М. Достоевскiй.М. Достоевскiй БРАТЬЯ БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ КАРАМАЗОВЫ Р О М А Н Ъ Р О М А Н Ъ ImWerdenVerlag Mnchen Ч Москва 2007 Истинно, ...

-- [ Страница 5 ] --

Ч Стойте, Алексй едоровичъ, стойте, схватился опять за новую вдругъ представившуюся ему мечту штабсъ-капитанъ и опять затарато рилъ изступленною скороговоркой, Ч да знаете ли вы что мы съ Илюш кой пожалуй и впрямь теперь мечту осуществимъ: купимъ лошадку да кибитку, да лошадку-то вороненькую, онъ просилъ непремнно чтобы вороненькую, да и отправимся, какъ третьяго дня расписывали. У меня въ К Ч ской губернiи адвокатъ есть знакомый-съ, съ дтства прiятель съ, передавали мн чрезъ врнаго человка что если прiду, то онъ мн у себя на контор мсто письмоводителя будто бы дастъ-съ, такъ вдь кто его знаетъ можетъ и дастъ.... Ну такъ посадить бы маменьку, поса дить бы Ниночку, Илюшечку править посажу, а я бы пшечкомъ, пшечкомъ, да всхъ бы и повезъ-съ.... Господи, да еслибы только одинъ должокъ пропащiй здсь получить, такъ можетъ достанетъ даже и на это-съ!

Ч Достанетъ, достанетъ! воскликнулъ Алеша, Ч Катерина Ива новна вамъ пришлетъ еще, сколько угодно, и знаете ли, у меня тоже есть деньги, возьмите сколько вамъ надо какъ отъ брата, какъ отъ друга, потомъ отдадите... (Вы разбогатете, разбогатете!) И знаете что нико гда вы ничего лучше даже и придумать не въ состоянiи какъ этотъ перездъ въ другую губернiю! Въ этомъ ваше спасенiе, а главное для вашего мальчика, Ч и знаете поскоре бы, до зимы бы, до холодовъ, и написали бы намъ оттуда, и остались бы мы братьями... Нтъ, это не мечта!

Алеша хотлъ было обнять его, до того онъ былъ доволенъ. Но взглянувъ на него онъ вдругъ остановился: тотъ стоялъ вытянувъ шею, вытянувъ губы, съ изступленнымъ и поблднвшимъ лицомъ и что-то шепталъ губами, какъ будто желая что-то выговорить;

звуковъ не было, а онъ все шепталъ губами, было какъ-то странно.

Ч Чего вы! вздрогнулъ вдругъ отчего-то Алеша.

Ч Алексй едоровичъ... я... вы... бормоталъ и срывался штабсъ капитанъ, странно и дико смотря на него въ упоръ съ видомъ ршившагося полетть съ горы, и въ то же время губами какъ бы и улы баясь, Ч я-съ... вы-съ... А не хотите ли я вамъ одинъ фокусикъ сейчасъ покажу-съ! вдругъ прошепталъ онъ быстрымъ, твердымъ шепотомъ, рчь уже не срывалась боле.

Ч Какой фокусикъ?

Ч Фокусикъ, фокусъ-покусъ такой, все шепталъ штабсъ-капи танъ;

ротъ его скривился на вую сторону, вый глазъ прищурился, онъ не отрываясь все смотрлъ на Алешу, точно приковался къ нему.

Ч Да что съ вами, какой фокусъ? прокричалъ тотъ ужь совсмъ въ испуг.

Ч А вотъ какой, глядите! взвизгнулъ вдругъ штабсъ-капитанъ.

И показавъ ему об радужныя кредитки, которыя все время, въ продолженiе всего разговора, держалъ об вмст за уголокъ большимъ и указательнымъ пальцами правой руки, онъ вдругъ съ какимъ-то остервеннiемъ схватилъ ихъ, смялъ и крпко зажалъ въ кулак правой руки.

Ч Видли-съ, видли-съ! взвизгнулъ онъ Алеш, блдный и из ступленный, и вдругъ поднявъ вверхъ кулакъ, со всего розмаху бросилъ об смятыя кредитки на песокъ, Ч видли-съ? взвизгнулъ онъ опять показывая на нихъ пальцемъ, Ч ну такъ вотъ же-съ!..

И вдругъ поднявъ правую ногу, онъ съ дикою злобой бросился ихъ топтать коблукомъ, восклицая и задыхаясь съ каждымъ ударомъ ноги.

Ч Вотъ ваши деньги-съ! Вотъ ваши деньги-съ! Вотъ ваши деньги съ! Вотъ ваши деньги-съ! Вдругъ онъ отскочилъ назадъ и выпрямился предъ Алешей. Весь видъ его изобразилъ собой неизъяснимую гордость.

Ч Доложите пославшимъ васъ что мочалка чести своей не прода етъ-съ! вскричалъ онъ простирая на воздухъ руку. Затмъ быстро по вернулся и бросился бжать;

но онъ не пробжалъ и пяти шаговъ, какъ весь повернувшись опять, вдругъ сдлалъ Алеш ручкой. Но и опять не пробжавъ пяти шаговъ, онъ въ послднiй уже разъ обернулся, на этотъ разъ безъ искривленнаго смха въ лиц, а напротивъ, все оно со трясалось слезами. Плачущею, срывающеюся, захлебывающеюся скоро говоркой прокричалъ онъ:

Ч А что жь бы я моему мальчику-то сказалъ еслибъ у васъ деньги за позоръ нашъ взялъ? и проговоривъ это бросился бжать на сей разъ уже не оборачиваясь. Алеша глядлъ ему вслдъ съ невыразимою гру стью. О, онъ понималъ что тотъ до самаго послдняго мгновенiя самъ не зналъ что скомкаетъ и швырнетъ кредитки. Бжавшiй ни разу не обер нулся, такъ и зналъ Алеша что не обернется. Преслдовать и звать его онъ не захотлъ, онъ зналъ почему. Когда же тотъ исчезъ изъ виду, Алеша поднялъ об кредитки. Он были лишь очень смяты, сплюснуты и вдавлены въ песокъ, но совершенно цлы и даже захрустли какъ новенькiя когда Алеша развертывалъ ихъ и разглаживалъ. Разгладивъ онъ сложилъ ихъ, сунулъ въ карманъ и пошелъ къ Катерин Ивановн докладывать объ успх ея порученiя.

К Н И Г А П Я Т А Я.

К Н И Г А П Я Т А Я.

P R O И C O N T R A.

P R O И C O N T R A.

I.

Сговоръ.

Гжа Хохлакова опять встртила Алешу первая. Она торопилась:

случилось нчто важное: истерика Катерины Ивановны кончилась обмо рокомъ, затмъ наступила "ужасная, страшная слабость, она легла, за вела глаза и стала бредить. Теперь жаръ, послали за Герценштубе, по слали за тетками. Тетки ужь здсь, а Герценштубе еще нтъ. Вс си дятъ въ ея комнат и ждутъ. Что-то будетъ, а она безъ памяти. А ну если горячка!" Восклицая это гжа Хохлакова имла видъ серiозно-испуганный:

"это ужь серiозно, серiозно!" прибавляла она къ каждому слову, какъ будто все что случалось съ ней прежде было не серiозно. Алеша выслу шалъ ее съ горестью;

началъ было излагать ей и свои приключенiя, но она его съ первыхъ же словъ прервала: ей было некогда, она просила посидть у Lise и у Lise подождать ее.

Ч Lise, милйшiй Алексй едоровичъ, зашептала она ему почти на ухо, Ч Lise меня странно удивила сейчасъ, но и умилила, а потому сердце мое ей все прощаетъ. Представьте, только что вы ушли, она вдругъ искренно стала раскаиваться что надъ вами будто бы смялась вчера и сегодня. Но вдь она не смялась, она лишь шутила. Но такъ серiозно раскаивалась, почти до слезъ, такъ что я удивилась. Никогда она прежде серiозно не раскаивалась когда надо мною смялась, а все въ шутку. А вы знаете она поминутно надо мною смется. А вотъ теперь она серiозно, теперь все пошло серiозно. Она чрезвычайно цнитъ ваше мннiе, Алексй едоровичъ, и если можете то не обижайтесь на нее и не имйте претензiи. Я сама только и длаю что щажу ее, потому что она такая умненькая, Ч врите ли вы? Она говорила сейчасъ что вы были другомъ ея дтства, Ч "самымъ серiознымъ другомъ моего дтства", Ч представьте себ это самымъ серiознымъ, а я-то? У ней на этотъ счетъ чрезвычайно серiозныя чувства и даже воспоминанiя, а главное эти фразы и словечки, самыя неожиданныя эти словечки, такъ что никакъ не ожидаешь, а вдругъ оно и выскочитъ. Вотъ недавно о сосн напримръ: Стояла у насъ въ саду въ ея первомъ дтств сосна, можетъ и теперь стоитъ, такъ что нечего говорить въ прошедшемъ вре мени. Сосны не люди, он долго не измняются, Алексй едоровичъ.

"Мама, говоритъ, я помню эту сосну какъ со сна, Ч то-есть "сосну какъ со сна" Ч это какъ-то она иначе выразилась, потому что тутъ путаница, сосна слово глупое, но только она мн наговорила по этому поводу что то такое оригинальное что я ршительно не возьмусь передать. Да и все забыла. Ну до свиданья, я очень потрясена и наврно съума схожу. Ахъ Алексй едоровичъ, я два раза въ жизни съума сходила и меня чили.

Ступайте къ Lise. Ободрите ее какъ вы всегда прелестно это сумете сдлать. Lise, крикнула она, подходя къ ея двери, Ч вотъ я привела къ теб столь оскорбленнаго тобою Алекся едоровича и онъ нисколько не сердится, увряю тебя, напротивъ удивляется какъ ты могла поду мать!

Ч Меrci maman, войдите Алексй едоровичъ.

Алеша вошелъ. Lise смотрла какъ-то сконфуженно и вдругъ вся покраснла. Она видимо чего-то стыдилась, и какъ всегда при этомъ бы ваетъ, быстро-быстро заговорила совсмъ о постороннемъ, точно этимъ только постороннимъ она и интересовалась въ эту минуту.

Ч Мама мн вдругъ передала сейчасъ, Алексй едоровичъ, всю исторiю объ этихъ двухстахъ рубляхъ и объ этомъ вамъ порученiи.... къ этому бдному офицеру.... и разказала всю эту ужасную исторiю какъ его обидли, и знаете, хоть мама разказываетъ очень не толково.... она все перескакиваетъ.... но я слушала и плакала. Что же, какъ же, отдали вы эти деньги и какъ же теперь этотъ несчастный?..

Ч То-то и есть что не отдалъ, и тутъ цлая исторiя, отвтилъ Алеша съ своей стороны какъ бы именно боле всего озабоченный тмъ что деньги не отдалъ, а между тмъ Lise отлично замтила что и онъ смотритъ въ сторону и тоже видимо старается говорить о постороннемъ.

Алеша прислъ къ столу и сталъ разказывать, но съ первыхъ же словъ онъ совершенно пересталъ конфузиться и увлекъ въ свою очередь Lise.

Онъ говорилъ подъ влiянiемъ сильнаго чувства и недавняго чрезвычай наго впечатлнiя и разказать ему удалось хорошо и обстоятельно. Онъ и прежде, еще въ Москв, еще въ дтств Lise, любилъ приходить къ ней и разказывать то изъ случившагося съ нимъ сейчасъ, то изъ прочитан наго, то вспоминать изъ прожитаго имъ дтства. Иногда даже оба меч тали вмст и сочиняли цлыя повсти вдвоемъ, но большею частью ве селыя и смшныя. Теперь они оба какъ бы вдругъ перенеслись въ преж нее московское время, два года назадъ. Lise была чрезвычайно растро гана его разказомъ. Алеша съ горячимъ чувствомъ сумлъ нарисовать передъ ней образъ "Илюшечки". Когда же кончилъ во всей подробности сцену о томъ какъ тотъ несчастный человкъ топталъ деньги, то Lise всплеснула руками и вскричала въ неудержимомъ чувств:

Ч Такъ вы не отдали денегъ, такъ вы такъ и дали ему убжать!

Боже мой, да вы хоть бы побжали за нимъ сами и догнали его...

Ч Нтъ Lise, этакъ лучше что я не побжалъ, сказалъ Алеша, всталъ со стула и озабоченно прошелся по комнат.

Ч Какъ лучше, чмъ лучше? Теперь они безъ хлба и погибнутъ!

Ч Не погибнутъ, потому что эти двсти рублей ихъ все-таки не минуютъ. Онъ все равно возьметъ ихъ завтра. Завтра-то ужь наврно возьметъ, проговорилъ Алеша шагая въ раздумьи. Ч Видите ли, Lise, продолжалъ онъ вдругъ остановясь предъ ней, Ч я самъ тутъ сдлалъ одну ошибку, но и ошибка-то вышла къ лучшему.

Ч Какая ошибка и почему къ лучшему?

Ч А вотъ почему, это человкъ трусливый и слабый характеромъ.

Онъ такой измученный и очень добрый. Я вотъ теперь все думаю: чмъ это онъ такъ вдругъ обидлся и деньги растопталъ, потому что, увряю васъ, онъ до самаго послдняго мгновенiя не зналъ что растопчетъ ихъ.

И вотъ мн кажется что онъ многимъ тутъ обидлся... да и не могло быть иначе въ его положенiи... Вопервыхъ, онъ уже тмъ обидлся что слишкомъ при мн деньгамъ обрадовался и предо мною этого не скрылъ.

Еслибъ обрадовался да не очень, не показалъ этого, фасоны бы сталъ длать, какъ другiе принимая деньги, кривляться, ну тогда бы еще могъ снести и принять, а то онъ ужь слишкомъ правдиво обрадовался, а это то и обидно. Ахъ Lise, онъ правдивый и добрый человкъ, вотъ въ этомъ-то и вся бда въ этихъ случаяхъ! У него все время пока онъ тогда говорилъ голосъ былъ такой слабый, ослабленный, и говорилъ онъ такъ скоро-скоро, все какъ-то хихикалъ такимъ смшкомъ, или уже плакалъ...

право онъ плакалъ, до того онъ былъ въ восхищенiи... и про дочерей своихъ говорилъ... и про мсто что ему въ другомъ город дадутъ... И чуть только излилъ душу, вотъ вдругъ ему и стыдно стало за то что онъ такъ всю душу мн показалъ. Вотъ онъ меня сейчасъ и возненавидлъ.

А онъ изъ ужасно стыдливыхъ бдныхъ. Главное же обидлся тмъ что слишкомъ скоро меня за своего друга принялъ и скоро мн сдался;

то бросался на меня, пугалъ, а тутъ вдругъ только что увидлъ деньги и сталъ меня обнимать. Потому что онъ меня обнималъ, все руками тро галъ. Это именно вотъ въ такомъ вид онъ долженъ былъ все это униженiе почувствовать, а тутъ какъ разъ я эту ошибку сдлалъ, очень важную: Я вдругъ и скажи ему что если денегъ у него не достанетъ на перездъ въ другой городъ, то ему еще дадутъ, и даже я самъ ему дамъ изъ моихъ денегъ сколько угодно. Вотъ это вдругъ его и поразило:

зачмъ дескать и я выскочилъ ему помогать? Знаете, Lise, это ужасно какъ тяжело для обиженнаго человка когда вс на него станутъ смотрть его благодтелями... я это слышалъ, мн это старецъ говорилъ.

Я не знаю какъ это выразить, но я это часто и самъ видлъ. Да я вдь и самъ точно также чувствую. А главное то что хоть онъ и не зналъ до са маго послдняго мгновенiя что растопчетъ кредитки, но все-таки это предчувствовалъ, это ужь непремнно. Потому то и восторгъ у него былъ такой сильный что онъ предчувствовалъ... И вотъ хоть все это такъ скверно, но все-таки къ лучшему. Я такъ даже думаю что къ само му лучшему, лучше и быть не могло...

Ч Почему, почему лучше и быть не могло? воскликнула Lise съ большимъ удивленiемъ смотря на Алешу.

Ч Потому, Lise, что еслибъ онъ не растопталъ, а взялъ эти деньги, то придя домой чрезъ часъ какой-нибудь и заплакалъ бы о своемъ униженiи, вотъ что вышло бы непремнно. Заплакалъ бы и пожалуй завтра пришелъ бы ко мн чмъ свтъ и бросилъ бы можетъ-быть мн кредитки и растопталъ бы какъ давеча. А теперь онъ ушелъ ужасно гордый и съ торжествомъ, хоть и знаетъ что "погубилъ себя". А стало быть теперь ужь ничего нтъ легче какъ заставить его принять эти же двсти рублей не дале какъ завтра, потому что онъ ужь свою честь до казалъ, деньги швырнулъ, растопталъ... Не могъ же онъ знать когда топталъ что я завтра ихъ ему опять принесу. А между тмъ деньги-то эти ему ужасно какъ вдь нужны. Хоть онъ теперь и гордъ, а все-таки вдь даже сегодня будетъ думать о томъ какой помощи онъ лишился.

Ночью будетъ еще сильне думать, во сн будетъ видть, а къ завтраш нему утру пожалуй готовъ будетъ ко мн бжать и прощенья просить. А я-то вотъ тутъ и явлюсь: "Вотъ, дескать, вы гордый человкъ, вы дока зали, ну теперь возьмите, простите насъ". Вотъ тутъ-то онъ и возьметъ!

Алеша съ какимъ-то упоенiемъ произнесъ: "Вотъ тутъ-то онъ и возьметъ!" Lise захлопала въ ладошки.

Ч Ахъ, это правда, ахъ, я это ужасно вдругъ поняла! Ахъ Алеша, какъ вы все это знаете? Такой молодой и ужь знаетъ что въ душ... Я бы никогда этого не выдумала...

Ч Его, главное, надо теперь убдить въ томъ что онъ со всми на ми на равной ног, несмотря на то что онъ у насъ деньги беретъ, про должалъ въ своемъ упоенiи Алеша, Ч и не только на равной, но даже на высшей ног...

Ч "На высшей ног" Ч прелестно, Алексй едоровичъ, но гово рите, говорите!

Ч То-есть я не такъ выразился... про высшую ногу... но это ничего, потому что...

Ч Ахъ ничего, ничего, конечно ничего! Простите, Алеша, милый...

Знаете, я васъ до сихъ поръ почти не уважала.... то-есть уважала, да на равной ног, а теперь буду на высшей уважать... Милый, не сердитесь что я "острю", подхватила она тотчасъ же съ сильнымъ чувствомъ. Ч Я смшная и маленькая, но вы, вы.... Слушайте, Алексй едоровичъ, нтъ ли тутъ во всемъ этомъ разсужденiи нашемъ, то-есть вашемъ...

нтъ, ужь лучше нашемъ... нтъ ли тутъ презрнiя къ нему, къ этому несчастному... въ томъ что мы такъ его душу теперь разбираемъ, свысо ка точно, а? Въ томъ что такъ наврно ршили теперь что онъ деньги приметъ, а?

Ч Нтъ, Lise, нтъ презрнiя, твердо отвтилъ Алеша, какъ будто уже приготовленный къ этому вопросу, Ч я ужь объ этомъ самъ думалъ идя сюда. Разсудите какое ужь тутъ презрнiе, когда мы сами такiе же какъ онъ, когда вс такiе же какъ онъ. Потому что вдь и мы такiе же, не лучше. А еслибъ и лучше были, то были бы все-таки такiе же на его мст... Я не знаю какъ вы, Lise, но я считаю про себя что у меня во многомъ мелкая душа. А у него и не мелкая, напротивъ, очень деликат ная... Нтъ, Lise, нтъ тутъ никакого презрнiя къ нему! Знаете, Lise, мой старецъ сказалъ одинъ разъ: за людьми сплошь надо какъ за дтьми ходить, а за иными какъ за больными въ больницахъ...

Ч Ахъ, Алексй едоровичъ, ахъ, голубчикъ, давайте за людьми какъ за больными ходить!

Ч Давайте, Lise, я готовъ, только я самъ не совсмъ готовъ;

я иной разъ очень нетерпливъ, а въ другой разъ и глазу у меня нтъ.

Вотъ у васъ другое дло.

Ч Ахъ, не врю! Алексй едоровичъ, какъ я счастлива!

Ч Какъ хорошо что вы это говорите, Lise.

Ч Алексй едоровичъ, вы удивительно хороши, но вы иногда какъ будто педантъ... а между тмъ, смотришь, вовсе не педантъ. Поди те посмотрите у дверей, отворите ихъ тихонько и посмотрите не под слушиваетъ ли маменька, прошептала вдругъ Lise какимъ-то нервнымъ, торопливымъ шепотомъ.

Алеша пошелъ, прiотворилъ двери и доложилъ что никто не под слушиваетъ.

Ч Подойдите сюда, Алексй едоровичъ, продолжала Lise, красня все боле и боле, Ч дайте вашу руку, вотъ такъ. Слушайте, я вамъ должна большое признанiе сдлать: вчерашнее письмо я вамъ не въ шутку написала, а серiозно...

И она закрыла рукой свои глаза. Видно было что ей очень стыдно сдлать это признанiе. Вдругъ она схватила его руку и стремительно поцловала ее три раза.

Ч Ахъ, Lise, вотъ и прекрасно, радостно воскликнулъ Алеша. Ч А я вдь былъ совершенно увренъ что вы написали серiозно.

Ч Увренъ, представьте себ! отвела вдругъ она его руку, не вы пуская ее однако изъ своей руки, красня ужасно и смясь маленькимъ, счастливымъ смшкомъ, Ч я ему руку поцловала, а онъ говоритъ: "и прекрасно". Но упрекала она несправедливо: Алеша тоже былъ въ большомъ смятенiи.

Ч Я бы желалъ вамъ всегда нравиться, Lise, но не знаю какъ это сдлать, пробормоталъ онъ кое-какъ, и тоже красня.

Ч Алеша, милый, вы холодны и дерзки. Видите ли-съ. Онъ изво лилъ меня выбрать въ свои супруги и на томъ успокоился! Онъ былъ уже увренъ что я написала серiозно, каково! Но вдь это дерзость Ч вотъ что!

Ч Да разв это худо что я былъ увренъ? засмялся вдругъ Але ша.

Ч Ахъ, Алеша, напротивъ ужасно какъ хорошо, нжно и со сча стьемъ посмотрла на него Lise. Алеша стоялъ все еще держа свою руку въ ея рук. Вдругъ онъ нагнулся и поцловалъ ее въ самыя губки.

Ч Это что еще? Что съ вами? вскрикнула Lise. Алеша совсмъ по терялся.

Ч Ну простите если не такъ... Я можетъ-быть ужасно глупо... Вы сказали что я холоденъ, я взялъ и поцловалъ.. Только я вижу что вы шло глупо...

Lise засмялась и закрыла лицо руками.

Ч И въ этомъ плать! вырвалось у ней между смхомъ, но вдругъ она перестала смяться и стала вся серiозная, почти строгая.

Ч Ну, Алеша, мы еще подождемъ съ поцлуями, потому что мы этого еще оба не умемъ, а ждать намъ еще очень долго, заключила она вдругъ. Ч Скажите лучше за что вы берете меня, такую дуру, больную дурочку, вы такой умный, такой мыслящiй, такой замчающiй? Ахъ, Алеша, я ужасно счастлива, потому что я васъ совсмъ не стою!

Ч Стоите, Lise. Я на дняхъ выйду изъ монастыря совсмъ. Выйдя въ свтъ надо жениться, это-то я знаю. Такъ и онъ мн веллъ. Кого жь я лучше васъ возьму... и кто меня кром васъ возьметъ? Я ужь это об думывалъ. Вопервыхъ, вы меня съ дтства знаете, а вовторыхъ, въ васъ очень много способностей, какихъ во мн совсмъ нтъ. У васъ душа веселе чмъ у меня;

вы, главное, невинне меня, а ужь я до многаго, до многаго прикоснулся... Ахъ, вы не знаете, вдь и я Карамазовъ! Что въ томъ что вы сметесь и шутите, и надо мной тоже, напротивъ смйтесь, я такъ этому радъ... Но вы сметесь какъ маленькая двочка, а про себя думаете какъ мученица...

Ч Какъ мученица? Какъ это?

Ч Да, Lise, вотъ давеча вашъ вопросъ: нтъ ли въ насъ презрнiя къ тому несчастному, что мы такъ душу его анатомируемъ, Ч этотъ во просъ мученическiй... видите я никакъ не умю это выразить, но у кого такiе вопросы являются, тотъ самъ способенъ страдать. Сидя въ крес лахъ, вы ужь и теперь должны были много передумать...

Ч Алеша, дайте мн вашу руку, что вы ее отнимаете, Ч промол вила Lise ослабленнымъ отъ счастья, упавшимъ какимъ-то голоскомъ.

Ч Послушайте, Алеша, во что вы однетесь какъ выйдете изъ монасты ря, въ какой костюмъ? Не смйтесь, не сердитесь, это очень, очень для меня важно.

Ч Про костюмъ, Lise, я еще не думалъ, но въ какой хотите, въ та кой и однусь.

Ч Я хочу чтобъ у васъ былъ темносинiй бархатный пиджакъ, блый пикейный жилетъ и пуховая срая мягкая шляпа... Скажите, вы такъ и поврили давеча, что я васъ не люблю, когда я отъ письма вче рашняго отреклась?

Ч Нтъ, не поврилъ.

Ч О, несносный человкъ, неисправимый!

Ч Видите, я зналъ что вы меня... кажется любите, но я сдлалъ видъ что вамъ врю что вы не любите, чтобы вамъ было... удобне...

Ч Еще того хуже! И хуже и лучше всего. Алеша, я васъ ужасно люблю. Я давеча какъ вамъ прiйти загадала: спрошу у него вчерашнее письмо, и если онъ мн спокойно вынетъ и отдастъ его (какъ и ожидать отъ него всегда можно), Ч то значитъ что онъ совсмъ меня не любитъ, ничего не чувствуетъ, а просто глупый и недостойный мальчикъ, а я по гибла. Но вы оставили письмо въ кель и это меня ободрило: не правда ли, вы потому оставили въ кель, что предчувствовали что я буду требо вать назадъ письмо, такъ чтобы не отдавать его? Такъ ли? Вдь такъ?

Ч Охъ, Lise, совсмъ не такъ, вдь письмо-то со мной и теперь, и давеча было тоже, вотъ въ этомъ карман, вотъ оно.

Алеша вынулъ смясь письмо и показалъ ей издали.

Ч Только я вамъ не отдамъ его, смотрите изъ рукъ.

Ч Какъ? Такъ вы давеча солгали, вы монахъ и солгали?

Ч Пожалуй солгалъ, смялся и Алеша, Ч чтобы вамъ не отдавать письма солгалъ. Оно очень мн дорого, прибавилъ онъ вдругъ съ силь нымъ чувствомъ и опять покраснвъ, Ч это ужь на вки и я его никому никогда не отдамъ!

Lise смотрла на него въ восхищенiи.

Ч Алеша, залепетала она опять, Ч посмотрите у дверей, не под слушиваетъ ли мамаша?

Ч Хорошо Lise, я посмотрю, только не лучше ли не смотрть, а?

Зачмъ подозрвать въ такой низости вашу мать?

Ч Какъ низости? Въ какой низости? Это то что она подслушива етъ за дочерью, такъ это ея право, а не низость, вспыхнула Lise. Ч Будьте уврены, Алексй едоровичъ, что когда я сама буду матерью и у меня будетъ такая же дочь какъ я, то я непремнно буду за нею под слушивать.

Ч Неужели, Lise? это не хорошо.

Ч Ахъ, Боже мой, какая тутъ низость? Еслибъ обыкновенный свтскiй разговоръ какой-нибудь и я бы подслушивала, то это низость, а тутъ родная дочь заперлась съ молодымъ человкомъ... Слушайте, Але ша, знайте, я за вами тоже буду подсматривать, только что мы обвнчаемся, и знайте еще что я вс письма ваши буду распечатывать и все читать... Это ужь вы будьте предувдомлены...

Ч Да, конечно если такъ... бормоталъ Алеша, Ч только это не хо рошо...

Ч Ахъ, какое презрнiе! Алеша, милый, не будемъ ссориться съ самаго перваго раза, Ч я вамъ лучше всю правду скажу: это конечно очень дурно подслушивать и ужь конечно я не права, а вы правы, но только я все-таки буду подслушивать.

Ч Длайте. Ничего за мной такого не подглядите, засмялся Але ша.

Ч Алеша, а будете ли вы мн подчиняться? Это тоже надо заране ршить.

Ч Съ большою охотой, Lise, и непремнно, только не въ самомъ главномъ. Въ самомъ главномъ, если вы будете со мной несогласны, то я все-таки сдлаю какъ мн долгъ велитъ.

Ч Такъ и нужно. Такъ знайте что и я, напротивъ, не только въ самомъ главномъ подчиняться готова, но и во всемъ уступлю вамъ и вамъ теперь же клятву въ этомъ даю, Ч во всемъ и на всю жизнь, вскри чала пламенно Lise, Ч и это со счастiемъ, со счастiемъ! Мало того, кля нусь вамъ что я никогда не буду за вами подслушивать, ни разу и нико гда, ни одного письма вашего не прочту, потому что вы правы, а я нтъ.

И хоть мн ужасно будетъ хотться подслушивать, я это знаю, но я все таки не буду, потому что вы считаете это неблагороднымъ. Вы теперь какъ мое провиднiе... Слушайте, Алексй едоровичъ, почему вы та кой грустный вс эти дни, и вчера и сегодня;

я знаю что у васъ есть хлопоты, бдствiя, но я вижу, кром того, что у васъ есть особенная ка кая-то грусть, Ч секретная можетъ-быть, а?

Ч Да, Lise, есть и секретная, грустно произнесъ Алеша. Ч Вижу что меня любите коли угадали это.

Ч Какая же грусть? О чемъ? Можно сказать? съ робкою мольбой произнесла Lise.

Ч Потомъ скажу, Lise... посл... смутился Алеша. Ч Теперь по жалуй и непонятно будетъ. Да я пожалуй и самъ не сумю сказать.

Ч Я знаю, кром того, что васъ мучаютъ ваши братья, отецъ?

Ч Да, и братья, проговорилъ Алеша какъ бы въ раздумьи.

Ч Я вашего брата Ивана едоровича не люблю, Алеша, вдругъ замтила Lise.

Алеша замчанiе это отмтилъ съ нкоторымъ удивленiемъ, но не поднялъ его.

Ч Братья губятъ себя, продолжалъ онъ, Ч отецъ тоже. И другихъ губятъ вмст съ собою. Тутъ "земляная карамазовская сила", какъ отецъ Паисiй намедни выразился, Ч земляная и неистовая, необдланная... Даже носится ли Духъ Божiй вверху этой силы Ч и то го не знаю. Знаю только что и самъ я Карамазовъ... Я монахъ, монахъ?

Монахъ я, Lise? Вы какъ-то сказали сiю минуту что я монахъ?

Ч Да, сказала.

Ч А я въ Бога-то вотъ можетъ-быть и не врую.

Ч Вы не вруете, что съ вами? тихо и осторожно проговорила Lise.

Но Алеша не отвтилъ на это. Было тутъ, въ этихъ слишкомъ внезап ныхъ словахъ его нчто слишкомъ таинственное и слишкомъ субъектив ное, можетъ-быть и ему самому неясное, но уже несомннно его мучив шее.

Ч И вотъ теперь, кром всего, мой другъ уходитъ, первый въ мiр человкъ, землю покидаетъ. Еслибы вы знали, еслибы вы знали, Lise, какъ я связанъ, какъ я спаянъ душевно съ этимъ человкомъ! И вотъ я останусь одинъ... Я къ вамъ приду, Lise... Впредь будемъ вмст...

Ч Да, вмст, вмст! Отнын всегда вмст на всю жизнь. Слу шайте, поцлуйте меня, я позволяю.

Алеша поцловалъ ее.

Ч Ну теперь ступайте, Христосъ съ вами! (и она перекрестила его).

Ступайте скоре къ нему пока живъ. Я вижу что жестоко васъ задержа ла. Я буду сегодня молиться за него и за васъ. Алеша мы будемъ счаст ливы! Будемъ мы счастливы, будемъ?

Ч Кажется будемъ, Lise.

Выйдя отъ Lise Алеша не заблагоразсудилъ пройти къ гж Хохла ковой и не простясь съ нею направился было изъ дому. Но только что отворилъ дверь и вышелъ на стницу, откуда ни возьмись предъ нимъ сама гжа Хохлакова. Съ перваго слова Алеша догадался что она поджи дала его тутъ нарочно.

Ч Алексй едоровичъ, это ужасно. Это дтскiе пустяки и все вздоръ. Надюсь вы не вздумаете мечтать.... Глупости, глупости и глу пости! накинулась она на него.

Ч Только не говорите этого ей, сказалъ Алеша, Ч а то она будетъ взволнована, а это ей теперь вредно.

Ч Слышу благоразумное слово благоразумнаго молодаго человка.

Понимать ли мн такъ что вы сами только потому соглашались съ ней что не хотли, изъ состраданiя къ ея болзненному состоянiю, противорчiемъ разсердить ее?

Ч О нтъ, совсмъ нтъ, я совершенно серiозно съ нею говорилъ, твердо заявилъ Алеша.

Ч Серiозность тутъ невозможна, немыслима, и вопервыхъ, я васъ теперь совсмъ не приму ни разу, а вовторыхъ, я уду и ее увезу, знай те это.

Ч Да зачмъ же, сказалъ Алеша, Ч вдь это такъ еще не близко, года полтора еще можетъ-быть ждать придется.

Ч Ахъ Алексй едоровичъ, это конечно правда и въ полтора года вы тысячу разъ съ ней поссоритесь и разойдетесь. Но я такъ несчастна, такъ несчастна! Пусть это все пустяки, но это меня сразило. Теперь я какъ Фамусовъ въ послдней сцен, вы Чацкiй, она Софья, и пред ставьте я нарочно убжала сюда на стницу чтобы васъ встртить, а вдь и тамъ все роковое произошло на стниц. Я все слышала, я едва устояла. Такъ вотъ гд объясненiе ужасовъ всей этой ночи и всхъ да вешнихъ истерикъ! Дочк любовь, а матери смерть. Ложись въ гробъ.

Теперь второе и самое главное: что это за письмо которое она вамъ на писала, покажите мн его сейчасъ, сейчасъ!

Ч Нтъ не надо. Скажите какъ здоровье Катерины Ивановны, мн очень надо знать.

Ч Продолжаетъ лежать въ бреду, она не очнулась;

ея тетки здсь и только ахаютъ и надо мной гордятся, а Герценштубе прiхалъ и такъ испугался что я не знала что съ нимъ и длать и чмъ его спасти, хотла даже послать за докторомъ. Его увезли въ моей карет. И вдругъ въ довершенiе всего вы вдругъ съ этимъ письмомъ. Правда все это еще черезъ полтора года. Именемъ всего великаго и святаго, име немъ умирающаго старца вашего покажите мн это письмо, Алексй едоровичъ, мн, матери! Если хотите, то держите его пальцами, а я бу ду читать изъ вашихъ рукъ.

Ч Нтъ не покажу, Катерина Осиповна, хотя бы и она позволила я не покажу. Я завтра приду и если хотите я съ вами о многомъ перего ворю, а теперь Ч прощайте!

И Алеша выбжалъ съ стницы на улицу.

II.

Смердяковъ съ гитарой.

Да и некогда было ему. У него блеснула мысль еще когда онъ про щался съ Lise. Мысль о томъ: какъ бы самымъ хитрйшимъ образомъ поймать сейчасъ брата Дмитрiя отъ него очевидно скрывающагося? Бы ло уже не рано, былъ часъ третiй пополудни. Всмъ существомъ своимъ Алеша стремился въ монастырь къ своему "великому" умирающему, но потребность видть брата Дмитрiя пересилила все: въ ум Алеши съ каждымъ часомъ нарастало убжденiе о неминуемой ужасной катастро ф готовой совершиться. Въ чемъ именно состояла катастрофа и что хотлъ бы онъ сказать сiю минуту брату, можетъ-быть онъ и самъ бы не опредлилъ. "Пусть благодтель мой умретъ безъ меня, но по крайней мр я не буду укорять себя всю жизнь что можетъ-быть могъ бы что спасти и не спасъ, прошелъ мимо, торопился въ свой домъ. Длая такъ по его великому слову сдлаю"...

Планъ его состоялъ въ томъ чтобы захватить брата Дмитрiя неча янно, а именно: перелзть какъ вчера черезъ тотъ плетень, войти въ садъ и зассть въ ту бесдку. "Если же его тамъ нтъ, думалъ Алеша, то не сказавшись ни ом, ни хозяйкамъ, притаиться и ждать въ бесдк хотя бы до вечера. Если онъ попрежнему караулитъ приходъ Грушеньки, то очень можетъ-быть что и придетъ въ бесдку..." Алеша впрочемъ не разсуждалъ слишкомъ много о подробностяхъ плана, но онъ ршилъ его исполнить хотя бы пришлось и въ монастырь не попасть сегодня...

Все произошло безъ помхи: онъ перелзъ черезъ плетень почти въ томъ самомъ мст какъ вчера и скрытно пробрался въ бесдку. Ему не хотлось чтобъ его замтили: и хозяйка, и ома (если онъ тутъ) могли держать сторону брата и слушаться его приказанiй, а стало-быть или въ садъ Алешу не пустить, или брата предувдомить вовремя что его ищутъ и спрашиваютъ. Въ бесдк никого не было. Алеша слъ на свое вчерашнее мсто и началъ ждать. Онъ оглядлъ бесдку, она показа лась ему почему-то гораздо боле ветхою чмъ вчера, дрянною такою показалась ему въ этотъ разъ. День былъ впрочемъ такой же ясный какъ и вчера. На зеленомъ стол отпечатался кружокъ отъ вчерашней, должно-быть расплескавшейся рюмки съ коньякомъ. Пустыя и непри годныя къ длу мысли, какъ и всегда во время скучнаго ожиданiя, зли ему въ голову: напримръ, почему онъ войдя теперь сюда слъ именно точь-въ-точь на то самое мсто на которомъ вчера сидлъ, и почему не на другое? Наконецъ ему стало очень грустно, грустно отъ тревожной неизвстности. Но не просидлъ онъ и четверти часа, какъ вдругъ, очень гд-то вблизи, послышался аккордъ гитары. Сидли или только сейчасъ услся кто-то шагахъ отъ него въ двадцати, никакъ не дальше, гд-нибудь въ кустахъ. У Алеши вдругъ мелькнуло воспоминанiе что уходя вчера отъ брата изъ бесдки онъ увидлъ, или какъ бы мелькнула предъ нимъ влво у забора садовая, зеленая, низенькая старая скамейка между кустами. На ней-то стало-быть и услись теперь гости. Кто же?

Одинъ мужской голосъ вдругъ заплъ сладенькою фистулой куплетъ, аккомпанируя себ на гитар:

Непобдимой силой Приверженъ я къ милой Господи пом-и-илуй Ее и меня!

Ее и меня!

Ее и меня!

Голосъ остановился. Лакейскiй теноръ и вывертъ псни лакейскiй.

Другой, женскiй уже голосъ вдругъ произнесъ ласкательно и какъ бы робко, но съ большимъ однако жеманствомъ.

Ч Что вы къ намъ долго не ходите, Павелъ едоровичъ, что вы насъ все презираете?

Ч Ничего-съ, отвтилъ мужской голосъ, хотя и вжливо, но преж де всего съ настойчивымъ и твердымъ достоинствомъ. Видимо преобла далъ мущина, а заигрывала женщина. "Мущина Ч это кажется Смердя ковъ, подумалъ Алеша, по крайней мр по голосу, а дама, это врно хозяйки здшняго домика дочь, которая изъ Москвы прiхала, платье со шлейфомъ носитъ и за супомъ къ Мар Игнатьевн ходитъ..."

Ч Ужасно я всякiй стихъ люблю если складно, продолжалъ женскiй голосъ. Ч Что же вы не продолжаете? Голосъ заплъ снова:

Царская корона Была бы моя милая здорова Господи пом-и-илуй Ее и меня!

Ее и меня!

Ее и меня!

Ч Въ прошлый разъ еще лучше выходило, замтилъ женскiй го лосъ. Ч Вы спли про корону: "была бы моя милочка здорова." Этакъ нжне выходило, вы врно сегодня позабыли.

Ч Стихи вздоръ-съ, отрзалъ Смердяковъ.

Ч Ахъ нтъ, я очень стишокъ люблю.

Ч Это чтобы стихъ-съ, то это существенный вздоръ-съ. Разсудите сами: кто же на свт въ риму говоритъ? И еслибы мы стали вс въ риму говорить, хотя бы даже по приказанiю начальства, то много ли бы мы насказали-съ? Стихи не дло, Марья Кондратьевна.

Ч Какъ вы во всемъ столь умны, какъ это вы во всемъ произошли?

ласкался все боле и боле женскiй голосъ.

Ч Я бы не то еще могъ-съ, я бы и не то еще зналъ-съ, еслибы не жребiй мой съ самаго моего сыздтства. Я бы на дуэли изъ пистолета того убилъ который бы мн произнесъ что я подлецъ, потому что безъ отца отъ Смердящей произошелъ, а они и въ Москв это мн въ глаза тыкали, отсюда благодаря Григорiю Васильевичу переползло-съ. Григо рiй Васильевичъ попрекаетъ что я противъ рождества бунтую: "ты дес кать ей ложесна разверзъ." Оно пусть ложесна, но я бы дозволилъ убить себя еще во чрев съ тмъ чтобы лишь на свтъ не происходить вовсе съ. На базар говорили, а ваша маменька тоже разказывать мн пусти лась по великой своей неделикатности что ходила она съ калтуномъ на голов, а росту была всего двухъ аршинъ съ малыимъ. Для чего же съ малыимъ, когда можно просто съ малымъ сказать какъ вс люди произ носятъ? Слезно выговорить захотлось, такъ вдь это мужицкая такъ сказать слеза-съ, мужицкiя самыя чувства. Можетъ ли русскiй мужикъ противъ образованнаго человка чувство имть? По необразованности своей онъ никакого чувства не можетъ имть. Я съ самаго сыздтства какъ услышу бывало "съ малыимъ", такъ точно на стну бы бросился. Я всю Россiю ненавижу, Марья Кондратьевна.

Ч Когда бы вы были военнымъ юнкерочкомъ али гусарикомъ моло денькимъ, вы бы не такъ говорили, а саблю бы вынули и всю Россiю ста ли бы защищать.

Ч Я не только не желаю быть военнымъ гусарикомъ, Марья Конд ратьевна, но желаю напротивъ уничтоженiя всхъ солдатъ-съ.

Ч А когда непрiятель придетъ, кто же насъ защищать будетъ?

Ч Да и не надо вовсе-съ. Въ Двнадцатомъ году было на Россiю великое нашествiе императора Наполеона французскаго перваго, отца ныншнему и хорошо кабы насъ тогда покорили эти самые Французы:

Умная нацiя покорила бы весьма глупую-съ и присоединила къ себ.

Совсмъ даже были бы другiе порядки-съ.

Ч Да будто они тамъ у себя такъ ужь лучше нашихъ? Я иного на шего щеголечка на трехъ молодыхъ самыхъ Англичанъ не промняю, нжно проговорила Марья Кондратьевна, должно-быть сопровождая въ эту минуту слова свои самыми томными глазками.

Ч Это какъ кто обожаетъ-съ.

Ч А вы и сами точно иностранецъ, точно благородный самый ино странецъ, ужь это я вамъ чрезъ стыдъ говорю.

Ч Если вы желаете знать, то по разврату и тамошнiе и наши вс похожи. Вс шельмы-съ, но съ тмъ что тамошнiй въ лакированныхъ сапогахъ ходитъ, а нашъ подлецъ въ своей нищет смердитъ, и ничего въ этомъ дурнаго не находитъ. Русскiй народъ надо пороть-съ, какъ правильно говорилъ вчера едоръ Павловичъ, хотя и сумашедшiй онъ человкъ со всми своими дтьми-съ.

Ч Вы Ивана едоровича, говорили сами, такъ уважаете.

Ч А они про меня отнеслись что я вонючiй лакей. Они меня счита ютъ что я бунтовать могу;

это они ошибаются-съ. Была бы въ карман моемъ такая сумма и меня бы здсь давно не было. Дмитрiй едоровичъ хуже всякаго лакея и поведенiемъ, и умомъ, и нищетой своею-съ и ниче го-то онъ не уметъ длать, а напротивъ отъ всхъ почтенъ. Я поло жимъ только бульйонщикъ, но я при счастьи могу въ Москв кафе ресторанъ открыть на Петровк. Потому что я готовлю спецiально, а ни одинъ изъ нихъ въ Москв, кром иностранцевъ, не можетъ подать спецiально. Дмитрiй едоровичъ голоштанникъ-съ, а вызови онъ на ду эль самаго первйшаго графскаго сына и тотъ съ нимъ пойдетъ-съ, а чмъ онъ лучше меня-съ? Потому что онъ не въ примръ меня глупе.

Сколько денегъ просвисталъ безъ всякаго употребленiя-съ.

Ч На дуэли очень я думаю хорошо, замтила вдругъ Марья Конд ратьевна.

Ч Чмъ же это-съ?

Ч Страшно такъ и храбро, особенно коли молодые офицерики съ пистолетами въ рукахъ одинъ противъ другаго палятъ за которую нибудь. Просто картинка. Ахъ кабы двицъ пускали смотрть, я ужасно какъ хотла бы посмотрть.

Ч Хорошо коли самъ наводитъ, а коли ему самому въ самое рыло наводятъ, такъ оно тогда самое глупое чувство-съ. Убжите съ мста Марья Кондратьевна.

Ч Неужто вы побжали бы?

Но Смердяковъ не удостоилъ отвтить. Посл минутнаго молчанiя раздался опять аккордъ и фистула залилась послднимъ куплетомъ:

"Сколько ни стараться Стану удаляться, Жизнью наслажда-а-аться И въ столиц жить!

Не буду тужить.

Совсмъ не буду тужить, Совсмъ даже не намренъ тужить!" Тутъ случилась неожиданность: Алеша вдругъ чихнулъ;

на скамейк мигомъ притихли. Алеша всталъ и пошелъ въ ихъ сторону.

Это былъ дйствительно Смердяковъ, разодтый, напомаженный и чуть ли не завитой, въ лакированныхъ ботинкахъ. Гитара лежала на скамейк. Дама же была Марья Кондратьевна, хозяйкина дочка;

платье на ней было свтлоголубое, съ двухъаршиннымъ хвостомъ;

двушка бы ла еще молоденькая и не дурная бы собой, но съ очень ужь круглымъ лицомъ и со страшными веснушками.

Ч Братъ Дмитрiй скоро воротится? сказалъ Алеша какъ можно спокойне.

Смердяковъ медленно приподнялся со скамейки;

приподнялась и Марья Кондратьевна.

Ч Почему жь бы я могъ быть извстенъ про Дмитрiя едоровича;

другое дло кабы я при нихъ сторожемъ состоялъ? тихо, раздльно и пренебрежительно отвтилъ Смердяковъ.

Ч Да я просто спросилъ не знаете ли? объяснилъ Алеша.

Ч Ничего я про ихнее пребыванiе не знаю, да и знать не желаю-съ.

Ч А братъ мн именно говорилъ что вы-то и даете ему знать обо всемъ что въ дом длается и общались дать знать когда придетъ Аг рафена Александровна.

Смердяковъ медленно и невозмутимо вскинулъ на него глазами.

Ч А вы какъ изволили на сей разъ пройти, такъ какъ ворота здшнiя ужь часъ какъ на щеколду затворены? спросилъ онъ присталь но смотря на Алешу.

Ч А я прошелъ съ переулка черезъ заборъ прямо въ бесдку. Вы надюсь извините меня въ этомъ, обратился онъ къ Марь Кондратьевн, Ч мн надо было захватить скоре брата.

Ч Ахъ можемъ ли мы на васъ обижаться, протянула Марья Конд ратьевна, польщенная извиненiемъ Алеши, Ч такъ какъ и Дмитрiй едоровичъ часто этимъ манеромъ въ бесдку ходятъ, мы и не знаемъ, а онъ ужь въ бесдк сидитъ.

Ч Я его теперь очень ищу, я очень бы желалъ его видть или отъ васъ узнать гд онъ теперь находится. Поврьте что по очень важному для него же самого длу.

Ч Они намъ не сказываются, пролепетала Марья Кондратьевна.

Ч Хотя бы я и по знакомству сюда приходилъ, началъ вновь Смер дяковъ, Ч но они и здсь меня безчеловчно стснили безпрестаннымъ спросомъ про барина: что дескать, да какъ у нихъ, кто приходитъ и кто таковъ уходитъ, и не могу ли я что иное имъ сообщить? Два раза грози ли мн даже смертью.

Ч Какъ это смертью? удивился Алеша.

Ч А для нихъ разв это что составляетъ-съ, по ихнему характеру, который сами вчера изволили наблюдать-съ. Если говорятъ Аграфену Александровну пропущу и она здсь переночуетъ Ч не быть теб пер вому живу. Боюсь я ихъ очень-съ, и кабы не боялся еще пуще того, то заявить бы долженъ на нихъ городскому начальству. Даже Богъ знаетъ что произвести могутъ-съ.

Ч Намедни сказали имъ: "въ ступ тебя истолку", прибавила Ма рья Кондратьевна.

Ч Ну если въ ступ, то это только можетъ быть разговоръ....

замтилъ Алеша. Ч Еслибъ я его могъ сейчасъ встртить, я бы могъ ему что-нибудь и объ этомъ сказать....

Ч Вотъ что единственно могу сообщить, какъ бы надумался вдругъ Смердяковъ. Ч Бываю я здсь по всегдашнему сосдскому знакомству и какже бы я не ходилъ-съ? Съ другой стороны Иванъ едоровичъ чмъ свтъ сегодня послали меня къ нимъ на квартиру въ ихнюю Озерную улицу, безъ письма-съ, съ тмъ чтобы Дмитрiй едоровичъ на словахъ непремнно пришли въ здшнiй трактиръ-съ на площади, чтобы вмст обдать. Я пошелъ-съ, но Дмитрiя едоровича я на квартир ихней не засталъ-съ а было ужь восемь часовъ: "Былъ, говорятъ, да весь вышелъ", Ч этими самыми словами ихъ хозяева сообщили. Тутъ точно у нихъ за говоръ какой-съ, обоюдный-съ. Теперь же можетъ-быть они въ эту са мую минуту въ трактир этомъ сидятъ съ братцомъ Иваномъ едоровичемъ, такъ какъ Иванъ едоровичъ домой обдать не приходи ли, а едоръ Павловичъ отобдали часъ тому назадъ одни и теперь по чивать легли. Убдительнйше однако прошу чтобы вы имъ про меня и про то что я сообщилъ ничего не говорили-съ, ибо они ни за что убьютъ съ.

Ч Братъ Иванъ звалъ Дмитрiя сегодня въ трактиръ? быстро пере спросилъ Алеша.

Ч Это точно такъ-съ.

Ч Въ трактиръ Столичный городъ, на площади?

Ч Въ этотъ самый-съ.

Ч Это очень возможно! воскликнулъ Алеша въ большомъ волненiи.

Ч Благодарю васъ, Смердяковъ, извстiе важное, сейчасъ пойду туда.

Ч Не выдавайте-съ, проговорилъ ему вслдъ Смердяковъ.

Ч О нтъ, я въ трактиръ явлюсь какъ бы нечаянно будьте покойны.

Ч Да куда же вы, я вамъ калитку отопру, крикнула было Марья Кондратьевна.

Ч Нтъ, здсь ближе, я опять чрезъ плетень.

Извстiе страшно потрясло Алешу. Онъ пустился къ трактиру. Въ трактиръ ему входить было въ его одежд неприлично, но освдомиться на стниц и вызвать ихъ, это было возможно. Но только что онъ по дошелъ къ трактиру какъ вдругъ отворилось одно окно и самъ братъ Иванъ закричалъ ему изъ окна внизъ.

Ч Алеша, можешь ты ко мн сейчасъ войти сюда или нтъ? Одол жишь ужасно.

Ч Очень могу, только не знаю какъ мн въ моемъ плать.

Ч А я какъ разъ въ отдльной комнат, ступай на крыльцо, я сбгу на встрчу....

Чрезъ минуту Алеша сидлъ рядомъ съ братомъ. Иванъ былъ одинъ и обдалъ.

III.

Братья знакомятся.

Находился Иванъ однако не въ отдльной комнат. Это было толь ко мсто у окна, отгороженное ширмами, но сидвшихъ за ширмами все таки не могли видть пос то роннiе. Комната эта была входная, первая, съ буфетомъ у боковой стны. По ней поминутно шмыгали половые. Изъ постителей былъ одинъ лишь старичокъ отставной военный, и пилъ въ уголку чай. За то въ остальныхъ комнатахъ трактира происходила вся обыкновенная трактирная возня, слышались призывные крики, откупориванiе пивныхъ бутылокъ, стукъ биллiардныхъ шаровъ, гудлъ органъ. Алеша зналъ что Иванъ въ этотъ трактиръ почти никогда не ходилъ и до трактировъ вообще не охотникъ;

стало-быть именно потому только и очутился здсь, подумалъ онъ, чтобы сойтись по условiю съ братомъ Дмитрiемъ. И однако брата Дмитрiя не было.

Ч Прикажу я теб ухи аль чего-нибудь, не чаемъ же вдь ты од нимъ живешь крикнулъ Иванъ, повидимому ужасно довольный что за лучилъ Алешу. Самъ онъ ужь кончилъ обдъ и пилъ чай.

Ч Ухи давай, давай потомъ и чаю, я проголодался, весело прого ворилъ Алеша.

Ч А варенья вишневаго? Здсь есть. Помнишь какъ ты маленькiй у Полнова вишневое варенье любилъ?

Ч А ты это помнишь? Давай и варенья, я и теперь люблю.

Иванъ позвонилъ половаго и приказалъ уху, чай и варенья.

Ч Я все помню Алеша, я помню тебя до одиннадцати тъ, мн былъ тогда пятнадцатый годъ. Пятнадцать и одиннадцать, это такая разница что братья въ эти годы никогда не бываютъ товарищами. Не знаю любилъ ли я тебя даже. Когда я ухалъ въ Москву, то въ первые годы я даже и не вспоминалъ объ теб вовсе. Потомъ когда ты самъ по палъ въ Москву, мы разъ только кажется и встртились гд-то. А вотъ здсь я уже четвертый мсяцъ живу и до сихъ поръ мы съ тобой не ска зали слова. Завтра я узжаю и думалъ сейчасъ здсь сидя: какъ бы мн его увидать чтобы проститься, а ты и идешь мимо.

Ч А ты очень желалъ меня увидать?

Ч Очень, я хочу съ тобой познакомиться разъ навсегда и тебя съ собой познакомить. Да съ тмъ и проститься. По моему всего лучше знакомиться предъ разлукой. Я видлъ какъ ты на меня смотрлъ вс эти три мсяца, въ глазахъ твоихъ было какое-то безпрерывное ожиданiе, а вотъ этого-то я и не терплю, оттого и не подошелъ къ теб.

Но въ конц я тебя научился уважать: твердо дескать стоитъ человчекъ. Замть, я хоть и смюсь теперь, но говорю серiозно. Вдь ты твердо стоишь, да? Я такихъ твердыхъ люблю на чемъ бы тамъ они ни стояли и будь они такiе маленькiе мальчуганы какъ ты. Ожидающiй взглядъ твой сталъ мн вовсе подконецъ не противенъ;

напротивъ, по любилъ я наконецъ твой ожидающiй взглядъ.... Ты кажется почему-то любишь меня Алеша?

Ч Люблю Иванъ. Братъ Дмитрiй говоритъ про тебя: Иванъ Ч мо гила. Я говорю про тебя: Иванъ Ч загадка. Ты и теперь для меня загад ка, но нчто я уже осмыслилъ въ теб и всего только съ сегодняшняго утра!

Ч Что жь это такое? засмялся Иванъ.

Ч А не разсердишься? засмялся и Алеша.

Ч Ну?

Ч А то что ты такой же точно молодой человкъ какъ и вс ос тальные двадцатитрехлтнiе молодые люди, такой же молодой, молоденькiй, свжiй и славный мальчикъ, ну желторотый наконецъ мальчикъ! Что не очень тебя обидлъ?

Ч Напротивъ поразилъ совпаденiемъ! весело и съ жаромъ вскри чалъ Иванъ. Ч Вришь ли что я, посл давешняго нашего свиданiя у ней, только объ этомъ про себя и думалъ, объ этой двадцатитрехлтней моей желторотости, а ты вдругъ теперь точно угадалъ и съ этого самого начинаешь. Я сейчасъ здсь сидлъ и знаешь что говорилъ себ: Не вруй я въ жизнь, разуврься я въ дорогой женщин, разуврься въ порядк вещей, убдись даже что все напротивъ безпорядочный, про клятый и можетъ-быть бсовскiй хаосъ, порази меня хоть вс ужасы человческаго разочарованiя, Ч а я все-таки захочу жить и ужь какъ припалъ къ этому кубку, то не оторвусь отъ него пока его весь не осилю!

Впрочемъ къ тридцати годамъ наврно брошу кубокъ, хоть и не допью всего и отойду... не знаю куда. Но до тридцати моихъ тъ, знаю это твердо, все побдитъ моя молодость, Ч всякое разочарованiе, всякое отвращенiе къ жизни. Я спрашивалъ себя много разъ. Есть ли въ мiр такое отчаянiе чтобы побдило во мн эту изступленную и неприличную можетъ-быть жажду жизни, и ршилъ что кажется нтъ такого, то-есть опять-таки до тридцати этихъ тъ, а тамъ ужь самъ не захочу, мн такъ кажется. Эту жажду жизни иные чахоточные сопляки-моралисты называютъ часто подлою, особенно поэты. Черта-то она отчасти Кара мазовская, это правда, жажда-то эта жизни несмотря ни на что, въ теб она тоже непремнно сидитъ, но почему жь она подлая? Центростреми тельной силы еще страшно много на нашей планет Алешка. Жить хо чется и я живу, хотя бы и вопреки логик. Пусть я не врю въ порядокъ вещей, но дороги мн клейкiе, распускающiеся весной листочки, дорого голубое небо, дорогъ иной человкъ котораго иной разъ, повришь ли не знаешь за что и любишь, дорогъ иной подвигъ человческiй, въ кото рый давно уже можетъ-быть пересталъ и врить, а все-таки по старой памяти чтишь его сердцемъ. Вотъ теб уху принесли, кушай на здоровье.

Уха славная, хорошо готовятъ. Я хочу въ Европу създить Алеша, от сюда и поду;

и вдь я знаю что поду лишь на кладбище, но на самое, на самое дорогое кладбище, вотъ что! Дорогiе тамъ лежатъ покойники, каждый камень надъ ними гласитъ о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вр въ свой подвигъ, въ свою истину, въ свою борьбу и въ свою науку что я, знаю заране, паду на землю и буду цловать эти камни и плакать надъ ними, Ч въ то же время убжденный всмъ серд цемъ моимъ что все это давно уже кладбище и никакъ не боле. И не отъ отчаянiя буду плакать, а лишь просто потому что буду счастливъ пролитыми слезами моими. Собственнымъ умиленiемъ упьюсь. Клейкiе весеннiе листочки, голубое небо люблю я, вотъ что! Тутъ не умъ, не ло гика, тутъ нутромъ, тутъ чревомъ любишь, первыя свои молодыя силы любишь... Понимаешь ты что-нибудь въ моей ахине, Алешка, аль нтъ?

засмялся вдругъ Иванъ.

Ч Слишкомъ понимаю Иванъ: нутромъ и чревомъ хочется любить, Ч прекрасно ты это сказалъ, и радъ я ужасно за то что теб такъ жить хочется, воскликнулъ Алеша. Ч Я думаю что вс должны прежде всего на свт жить полюбить.

Ч Жизнь полюбить больше чмъ смыслъ ея?

Ч Непремнно такъ, полюбить прежде логики, какъ ты говоришь, непремнно чтобы прежде логики, и тогда только я и смыслъ пойму.

Вотъ что мн давно уже мерещится. Половина твоего дла сдлана, Иванъ, и прiобртена: ты жить любишь. Теперь надо постараться теб о второй твоей половин и ты спасенъ.

Ч Ужь ты и спасаешь, да я и не погибалъ можетъ-быть! А въ чемъ она вторая твоя половина?

Ч Въ томъ что надо воскресить твоихъ мертвецовъ которые мо жетъ-быть никогда и не умирали. Ну давай чаю. Я радъ что мы гово римъ, Иванъ.

Ч Ты я вижу въ какомъ-то вдохновенiи. Ужасно я люблю такiя рrofessions de fоi 15 вотъ отъ такихъ... послушниковъ. Твердый ты чело вкъ, Алексй. Правда что ты изъ монастыря хочешь выйти?

Ч Правда. Мой старецъ меня въ мiръ посылаетъ.

Ч Увидимся еще стало-быть въ мiру-то, встртимся до тридцати то тъ, когда я отъ кубка-то начну отрываться. Отецъ вотъ не хочетъ отрываться отъ своего кубка до семидесяти тъ, до восьмидесяти даже мечтаетъ, самъ говорилъ, у него это слишкомъ серiозно, хоть онъ и шутъ. Сталъ на сладострастiи своемъ и тоже будто на камн.... хотя посл тридцати-то тъ правда и не на чемъ пожалуй стать, кром какъ на этомъ... Но до семидесяти подло, лучше до тридцати: можно сохра нить "оттнокъ благородства" себя надувая. Не видалъ сегодня Дмитрiя?

Ч Нтъ не видалъ, но я Смердякова видлъ. И Алеша разказалъ брату наскоро и подробно о своей встрч съ Смердяковымъ. Иванъ сталъ вдругъ очень озабоченно слушать, кое-что даже переспросилъ.

Ч Только онъ просилъ меня брату Дмитрiю не сказывать о томъ что онъ о немъ говорилъ, прибавилъ Алеша.

Иванъ нахмурился и задумался.

Ч Ты это изъ-за Смердякова нахмурился? спросилъ Алеша.

Ч Да, изъ-за него. Къ чорту его, Дмитрiя я дйствительно хотлъ было видть, но теперь не надо... неохотно проговорилъ Иванъ.

Ч А ты въ самомъ дл такъ скоро узжаешь, братъ?

Ч Да.

Ч Что же Дмитрiй и отецъ? Чмъ это у нихъ кончится? тревожно промолвилъ Алеша.

Ч А ты все свою канитель! Да я-то тутъ что? Сторожъ я что ли моему брату Дмитрiю? раздражительно отрзалъ было Иванъ, но вдругъ какъ-то горько улыбнулся: Каиновъ отвтъ Богу объ убитомъ брат, а?

Можетъ-быть ты это думаешь въ эту минуту? Но чортъ возьми не могу же я въ самомъ дл оставаться тутъ у нихъ сторожемъ? Дла кончилъ и ду. Ужь не думаешь ли ты что я ревную къ Дмитрiю, что я отбивалъ у него вс эти мсяцы его красавицу Катерину Ивановну. Э, чортъ, у меня свои дла были. Дла кончилъ и ду. Дла давеча кончилъ, ты былъ свидтелемъ.

Ч Это давеча у Катерины Ивановны?

Ч Да, у ней, и разомъ развязался. И что жь такое? Какое мн дло до Дмитрiя? Дмитрiй тутъ ни при чемъ. У меня были только собствен ныя дла съ Катериною Ивановною. Самъ ты знаешь напротивъ что Дмитрiй велъ себя такъ какъ будто былъ въ заговор со мной. Я вдь не просилъ его нисколько, а онъ самъ мн торжественно ее передалъ и бла гословилъ. Это все смху подобно. Нтъ, Алеша, нтъ, еслибы ты зналъ какъ я себя теперь легко чувствую! Я вотъ здсь сидлъ и обдалъ и вришь ли хотлъ было спросить шампанскаго, чтобъ отпраздновать первый мой часъ свободы. Тьфу, полгода почти, Ч и вдругъ разомъ, все разомъ снялъ. Ну подозрвалъ ли я даже вчера что это, если захотть, то ничего не стоитъ кончить!

Ч Ты про любовь свою говоришь, Иванъ?

Ч Любовь, если хочешь, да я влюбился въ барышню, въ институтку.

Мучился съ ней и она меня мучила. Сидлъ надъ ней... и вдругъ все слетло. Давеча я говорилъ вдохновенно, а вышелъ и расхохотался, Ч вришь этому. Нтъ, я буквально говорю.

Ч Ты и теперь такъ это весело говоришь, замтилъ Алеша, вгля дываясь въ его въ самомъ дл повеселвшее вдругъ лицо.

Ч Да почемъ же я зналъ, что я ее вовсе не люблю! Хе-хе! Вотъ и оказалось что нтъ. А вдь какъ она мн нравилась! Какъ она мн даже давеча нравилась когда я рчь читалъ. И знаешь ли и теперь нравится ужасно, Ч а между тмъ какъ легко отъ нея ухать. Ты думаешь я фанфароню?

Ч Нтъ. Только это можетъ-быть не любовь была.

Ч Алешка, засмялся Иванъ, Ч не пускайся въ разсужденiя о любви! Теб неприлично. Давеча-то, давеча-то ты выскочилъ, ай! Я еще и забылъ поцловать тебя за это... А мучила-то она меня какъ! Во исти ну у надрыва сидлъ. Охъ, она знала что я ее люблю! Любила меня, а не Дмитрiя, весело настаивалъ Иванъ. Ч Дмитрiй только надрывъ. Все что я давеча ей говорилъ истинная правда. Но только въ томъ дло, самое главное, что ей нужно можетъ-быть тъ пятнадцать аль двадцать что бы догадаться что Дмитрiя она вовсе не любитъ, а любитъ только меня котораго мучаетъ. Да пожалуй и не догадается она никогда, несмотря даже на сегодняшнiй урокъ. Ну и лучше: всталъ да и ушелъ на вки.

Кстати что она теперь? Что тамъ было когда я ушелъ?

Алеша разказалъ ему объ истерик и о томъ что она кажется те перь въ безпамятств и въ бреду.

Ч А не вретъ Хохлакова?

Ч Кажется нтъ.

Ч Надо справиться. Отъ истерики, впрочемъ, никогда и никто не умиралъ. Да и пусть истерика, Богъ женщин послалъ истерику любя.

Не пойду я туда вовсе. Къ чему зть опять.

Ч Ты однакоже давеча ей сказалъ что она никогда тебя не любила.

Ч Это я нарочно. Алешка, прикажу-ка я шампанскаго, выпьемъ за мою свободу. Нтъ, еслибы ты зналъ какъ я радъ!

Ч Нтъ, братъ, не будемъ лучше пить, сказалъ вдругъ Алеша, Ч къ тому же мн какъ-то грустно.

Ч Да, теб давно грустно, я это давно вижу.

Ч Такъ ты непремнно завтра утромъ подешь?

Ч Утромъ? я не говорилъ что утромъ... А впрочемъ можетъ и ут ромъ. Вришь ли, я вдь здсь обдалъ сегодня единственно чтобы не обдать со старикомъ, до того онъ мн сталъ противенъ. Я отъ него отъ одного давно бы ухалъ. А ты что такъ безпокоишься что я узжаю. У насъ съ тобой еще Богъ знаетъ сколько времени до отъзда. Цлая вчность времени, безсмертiе!

Ч Если ты завтра узжаешь, какая же вчность?

Ч Да насъ-то съ тобой чмъ это касается? засмялся Иванъ, Ч вдь свое-то мы успемъ все-таки переговорить, свое-то для чего мы пришли сюда? Чего ты глядишь съ удивленiемъ? Отвчай: мы для чего здсь сошлись? Чтобы говорить о любви къ Катерин Ивановн, о старик и Дмитрi? О заграниц? О роковомъ положенiи Россiи? Объ император Наполеон? Такъ ли, для этого ли?

Ч Нтъ, не для этого.

Ч Самъ понимаешь, значитъ, для чего. Другимъ одно, а намъ, желторотымъ, другое, намъ прежде всего надо предвчные вопросы разршить, вотъ наша забота. Вся молодая Россiя только лишь о вковчныхъ вопросахъ теперь и толкуетъ. Именно теперь какъ стари ки вс ползли вдругъ практическими вопросами заниматься. Ты изъ-за чего вс три мсяца глядлъ на меня въ ожиданiи? Чтобы допросить меня: "како вруеши, али вовсе не вруеши", Ч вотъ вдь къ чему сво дились ваши трехмсячные взгляды, Алексй едоровичъ, вдь такъ?

Ч Пожалуй что и такъ, улыбнулся Алеша. Ч Ты вдь не смешься теперь надо мною, братъ?

Ч Я-то смюсь? Не захочу я огорчить моего братишку, который три мсяца глядлъ на меня въ такомъ ожиданiи. Алеша, взгляни пря мо: я вдь и самъ точь-въ-точь такой же маленькiй мальчикъ какъ и ты, разв только вотъ не послушникъ. Вдь русскiе мальчики какъ до сихъ поръ орудуютъ? Иные то-есть? Вотъ, напримръ, здшнiй вонючiй трактиръ, вотъ они и сходятся, засли въ уголъ. Всю жизнь прежде не знали другъ друга, а выдутъ изъ трактира, сорокъ тъ опять не будутъ знать другъ друга, ну и что жь, о чемъ они будутъ разсуждать пока поймали минутку въ трактир-то? О мiровыхъ вопросахъ, не иначе: есть ли Богъ, есть ли безсмертiе? А которые въ Бога не вруютъ, ну т о соцiализм и объ анархизм заговорятъ, о передлк всего человчества по новому штату, такъ вдь это одинъ же чортъ выйдетъ, все т же вопросы, только съ другаго конца. И множество, множество самыхъ оригинальныхъ русскихъ мальчиковъ только и длаютъ что о вковчныхъ вопросахъ говорятъ у насъ въ наше время. Разв не такъ?

Ч Да, настоящимъ Русскимъ вопросы о томъ: есть ли Богъ и есть ли безсмертiе, или, какъ вотъ ты говоришь, вопросы съ другаго конца, конечно первые вопросы и прежде всего, да такъ и надо, проговорилъ Алеша все съ тою же тихою и испытующею улыбкой вглядываясь въ брата.

Ч Вотъ что, Алеша, быть русскимъ человкомъ иногда вовсе не умно, но все-таки глупе того чмъ теперь занимаются русскiе мальчики и представить нельзя себ. Но я одного русскаго мальчика, Алешку, ужасно люблю.

Ч Какъ ты это славно подвелъ, засмялся вдругъ Алеша.

Ч Ну говори же, съ чего начинать, приказывай самъ, съ Бога?

Существуетъ ли Богъ что ли?

Ч Съ чего хочешь, съ того и начинай, хоть съ "другаго конца".

Вдь ты вчера у отца провозгласилъ что нтъ Бога, пытливо поглядлъ на брата Алеша.

Ч Я вчера за обдомъ у старика тебя этимъ нарочно дразнилъ и видлъ какъ у тебя разгорались глазки. Но теперь я вовсе не прочь съ тобой переговорить и говорю это очень серiозно. Я съ тобой хочу сой тись, Алеша, потому что у меня нтъ друзей, попробовать хочу. Ну, представь же себ, можетъ-быть и я принимаю Бога, засмялся Иванъ, для тебя это неожиданно, а?

Ч Да конечно, если ты только и теперь не шутишь.

Ч Шутишь. Это вчера у старца сказали что я шучу. Видишь, го лубчикъ, былъ одинъ старый гршникъ въ восемнадцатомъ столтiи ко торый изрекъ что еслибы не было Бога, то слдовало бы его выдумать, s'il n'eхistait pas Dieu il faudrait l'inventer. И дйствительно человкъ выдумалъ Бога. И не то странно, не то было бы дивно что Богъ въ са момъ дл существуетъ, но то дивно что такая мысль Ч мысль о необ ходимости Бога Ч могла залзть въ голову такому дикому и злому жи вотному каковъ человкъ, до того она свята, до того она трогательна, до того премудра и до того она длаетъ честь человку. Что же до меня, то я давно уже положилъ не думать о томъ: человкъ ли создалъ Бога или Богъ человка? Не стану я разумется тоже перебирать на этотъ счетъ вс современныя аксiомы русскихъ мальчиковъ, вс сплошь выведенныя изъ европейскихъ гипотезъ;

потому что тамъ что гипотеза, то у русскаго мальчика тотчасъ же аксiома и не только у мальчиковъ, но пожалуй и у ихнихъ профессоровъ, потому что и профессора русскiе весьма часто у насъ теперь т же русскiе мальчики. А потому обхожу вс гипотезы.

Вдь у насъ съ тобой какая теперь задача? Задача въ томъ чтобъ я какъ можно скоре могъ объяснить теб мою суть, то-есть что я за человкъ, во что врую и на что надюсь, вдь такъ, такъ? А потому и объявляю что принимаю Бога прямо и просто. Но вотъ однако что надо отмтить:

если Богъ есть и если онъ дйствительно создалъ землю, то, какъ намъ совершенно извстно, создалъ онъ ее по эвклидовой геометрiи, а умъ человческiй съ понятiемъ лишь о трехъ измренiяхъ пространства.

Между тмъ находились и находятся даже и теперь геометры и филосо фы и даже изъ замчательнйшихъ которые сомнваются въ томъ чтобы вся вселенная, или еще обширне, Ч все бытiе было создано лишь по эвклидовой геометрiи, осмливаются даже мечтать что дв параллель ныя линiи которыя по Эвклиду ни за что не могутъ сойтись на земл, можетъ-быть и сошлись бы гд-нибудь въ безконечности. Я, голубчикъ, ршилъ такъ что если я даже этого не могу понять, то гд жъ мн про Бога понять. Я смиренно сознаюсь что у меня нтъ никакихъ способно стей разршать такiе вопросы, у меня умъ эвклидовскiй, земной, а пото му гд намъ ршать о томъ что не отъ мiра сего. Да и теб совтую объ этомъ никогда не думать, другъ Алеша, а пуще всего насчетъ Бога: есть ли Онъ или нтъ? Все это вопросы совершенно не свойственные уму созданному съ понятiемъ лишь о трехъ измренiяхъ. Итакъ принимаю Бога и не только съ охотой, но, мало того, принимаю и премудрость Его, и цль Его, Ч намъ совершенно ужь неизвстныя, врую въ порядокъ, въ смыслъ жизни, врую въ вчную гармонiю въ которой мы будто бы вс сольемся, врую въ слово къ которому стремится вселенная и кото рое само "б къ Богу" и которое есть само Богъ, ну и прочее и прочее и т. д. въ безконечность. Словъ-то много на этотъ счетъ надлано. Кажет ся ужь я на хорошей дорог Ч а? Ну такъ представь же себ что въ окончательномъ результат я мiра этого Божьяго Ч не принимаю и хоть и знаю что онъ существуетъ, да не допускаю его вовсе. Я не Бога не принимаю, пойми ты это, я мiра имъ созданнаго, мiра-то Божьяго не принимаю и не могу согласиться принять. Оговорюсь: я убжденъ какъ младенецъ что страданiя заживутъ и сгладятся, что весь обидный ко мизмъ человческихъ противорчiй исчезнетъ какъ жалкiй миражъ, какъ гнусненькое измышленiе малосильнаго и маленькаго какъ атомъ человческаго эвклидовскаго ума, что наконецъ въ мiровомъ финал, въ моментъ вчной гармонiи случится и явится нчто до того драгоцнное что хватитъ его на вс сердца, на утоленiе всхъ негодованiй, на искупленiе всхъ злодйствъ людей, всей пролитой ими ихъ крови, хва титъ чтобы не только было возможно простить, но и оправдать все что случилось съ людьми, Ч пусть, пусть это все будетъ и явится, но я-то этого не принимаю и не хочу принять! Пусть даже параллельныя линiи сойдутся и я это самъ увижу: увижу и скажу что сошлись, а все-таки не приму. Вотъ моя суть Алеша, вотъ мой тезисъ. Это ужь я серiозно теб высказалъ. Я нарочно началъ этотъ нашъ съ тобой разговоръ какъ глупе нельзя начать, но довелъ до моей исповди, потому что ее только теб и надо. Не о Бог теб нужно было, а лишь нужно было узнать чмъ живетъ твой любимый тобою братъ. Я и сказалъ.

Иванъ заключилъ свою длинную тираду вдругъ съ какимъ-то осо беннымъ и неожиданнымъ чувствомъ.

Ч А для чего ты началъ такъ какъ "глупе нельзя начать?" спро силъ Алеша задумчиво смотря на него.

Ч Да вопервыхъ, хоть для руссизма: русскiе разговоры на эти те мы вс ведутся какъ глупе нельзя вести. А вовторыхъ, опять-таки чмъ глупе тмъ ближе къ длу. Чмъ глупе, тмъ и ясне. Глупость коротка и не хитра, а умъ виляетъ и прячется. Умъ подлецъ, а глупость пряма и честна. Я довелъ дло до моего отчаянiя и чмъ глупе я его выставилъ, тмъ для меня же выгодне.

Ч Ты мн объяснишь для чего "мiра не принимаешь?" проговорилъ Алеша.

Ч Ужь конечно объясню, не секретъ, къ тому и велъ. Братишка ты мой, не тебя я хочу развратить и сдвинуть съ твоего устоя, я можетъ быть себя хотлъ бы исцлить тобою, улыбнулся вдругъ Иванъ совсмъ какъ маленькiй кроткiй мальчикъ. Никогда еще Алеша не видалъ у него такой улыбки.

IV.

Бунтъ.

Ч Я теб долженъ сдлать одно признанiе, началъ Иванъ: я нико гда не могъ понять какъ можно любить своихъ ближнихъ. Именно ближ нихъ-то по моему и невозможно любить, а разв лишь дальнихъ. Я чи талъ вотъ какъ-то и гд-то про "Iоанна Милостиваго" (одного святаго) что онъ когда къ нему пришелъ голодный и обмерзшiй прохожiй и по просилъ согрть его легъ съ нимъ вмст въ постель, обнялъ его и на чалъ дышать ему въ гноящiйся и зловонный отъ какой-то ужасной болзни ротъ его. Я убжденъ что онъ это сдлалъ съ надрывомъ, съ надрывомъ жи, изъ-за заказанной долгомъ любви, изъ-за натащенной на себя эпитимiи. Чтобы полюбить человка надо чтобы тотъ спрятался, а чуть лишь покажетъ лицо свое Ч пропала любовь.

Ч Объ этомъ не разъ говорилъ старецъ Зосима замтилъ Алеша, онъ тоже говорилъ что лицо человка часто многимъ еще неопытнымъ въ любви людямъ мшаетъ любить. Но вдь есть и много любви въ человчеств и почти подобной Христовой любви, это я самъ знаю Иванъ...

Ч Ну я-то пока еще этого не знаю и понять не могу и безчисленное множество людей со мной тоже. Вопросъ вдь въ томъ отъ дурныхъ ли качествъ людей это происходитъ, или ужь оттого что такова ихъ натура.

По моему Христова любовь къ людямъ есть въ своемъ род невозможное на земл чудо. Правда, Онъ былъ Богъ. Но мы-то не боги. Положимъ, я напримръ глубоко могу страдать, но другой никогда вдь не можетъ узнать до какой степени я страдаю, потому что онъ другой, а не я, и сверхъ того рдко человкъ согласится признать другаго за страдальца (точно будто это чинъ). Почему не согласится, какъ ты думаешь? Пото му напримръ что отъ меня дурно пахнетъ, что у меня глупое лицо, по тому что я разъ когда-то отдавилъ ему ногу. Къ тому же страданiе и страданiе: унизительное страданiе, унижающее меня, голодъ напримръ еще допуститъ во мн мой благодтель, но чуть повыше страданiе, за идею напримръ, нтъ, онъ это въ рдкихъ разв случаяхъ допуститъ, потому что онъ напримръ посмотритъ на меня и вдругъ увидитъ что у меня, вовсе не то лицо какое по его фантазiи должно бы быть у человка страдающаго за такую-то, напримръ, идею. Вотъ онъ и лишаетъ меня сейчасъ же своихъ благодянiй и даже вовсе не отъ злаго сердца. Нищiе, особенно благородные нищiе, должны бы были наружу никогда не пока зываться, а просить милостыню чрезъ газеты. Отвлеченно еще можно любить ближняго и даже иногда издали, но вблизи почти никогда. Если бы все было какъ на сцен, въ балет, гд нищiе, когда они появляются, приходятъ въ шелковыхъ лохмотьяхъ и рваныхъ кружевахъ и просятъ милостыню, грацiозно танцуя, ну тогда еще можно любоваться ими. Лю боваться, но все-таки не любить. Но довольно объ этомъ. Мн надо было лишь поставить тебя на мою точку. Я хотлъ заговорить о страданiи человчества вообще, но лучше ужь остановимся на страданiяхъ однихъ дтей. Это уменьшитъ размры моей аргументацiи разъ въ десять, но лучше ужь про однихъ дтей. Тмъ невыгодне для меня разумется.

Но вопервыхъ, дтокъ можно любить даже и вблизи, даже и грязныхъ, даже дурныхъ лицомъ (мн однако же кажется что дтки никогда не бываютъ дурны лицомъ). Вовторыхъ, о большихъ я и потому еще гово рить не буду что, кром того что они отвратительны и любви не заслу живаютъ, у нихъ есть и возмездiе: они съли яблоко и познали добро и зло и стали "яко бози". Продолжаютъ и теперь сть его. Но дточки ни чего не съли и пока еще ни въ чемъ невиновны. Любишь ты дтокъ Алеша? Знаю что любишь и теб будетъ понятно для чего я про нихъ однихъ хочу теперь говорить. Если они на земл тоже ужасно страда ютъ, то ужъ конечно за отцовъ своихъ, наказаны за отцовъ своихъ съвшихъ яблоко, Ч но вдь это разсужденiе изъ другаго мiра, сердцу же человческому здсь на земл непонятное. Нельзя страдать непо винному за другаго, да еще такому неповинному! Подивись на меня Алеша, я тоже ужасно люблю дточекъ. И замть себ, жестокiе люди, страстные, плотоядные, Карамазовцы, иногда очень любятъ дтей. Дти, пока дти, до семи тъ, напримръ, страшно отстоятъ отъ людей:

совсмъ будто другое существо и съ другою природой. Я зналъ одного разбойника въ острог: ему случалось въ свою карьеру, избивая цлыя семейства въ домахъ, въ которые забирался по ночамъ для грабежа, зарзать заодно нсколько и дтей. Но сидя въ острог онъ ихъ до странности любилъ. Изъ окна острога онъ только и длалъ что смотрлъ на играющихъ на тюремномъ двор дтей. Одного маленькаго мальчика онъ прiучилъ приходить къ нему подъ окно и тотъ очень сдружился съ нимъ... Ты не знаешь для чего я это все говорю Алеша? У меня какъ-то голова болитъ и мн грустно.

Ч Ты говоришь съ страннымъ видомъ, съ безпокойствомъ замтилъ Алеша, Ч точно ты въ какомъ безумiи.

Ч Кстати, мн недавно разказывалъ одинъ Болгаринъ въ Москв, Ч продолжалъ Иванъ едоровичъ какъ бы и не слушая брата, Ч какъ Турки и Черкесы тамъ у нихъ въ Болгарiи повсемстно злодйствуютъ, опасаясь поголовнаго возстанiя Славянъ, Ч то-есть жгутъ, ржутъ, на силуютъ женщинъ и дтей, прибиваютъ арестантамъ уши къ забору гвоздями и оставляютъ такъ до утра, а по утру вшаютъ Ч и проч., все го и вообразить невозможно. Въ самомъ дл, выражаются иногда про "зврскую" жестокость человка, но это страшно несправедливо и обид но для зврей: зврь никогда не можетъ быть такъ жестокъ какъ человкъ, такъ артистически, такъ художественно жестокъ. Тигръ про сто грызетъ, рветъ и только это и уметъ. Ему и въ голову не вошло бы прибивать людей за уши на ночь гвоздями, еслибъ онъ даже и могъ это сдлать. Эти Турки между прочимъ съ сладострастiемъ мучили и дтей, начиная съ вырзанiя ихъ кинжаломъ изъ чрева матери, до бросанiя вверхъ грудныхъ младенцевъ и подхватыванiя ихъ на штыкъ въ глазахъ матерей. На глазахъ-то матерей и составляло главную сладость. Но вотъ однако одна меня сильно заинтересовавшая картинка. Представь: груд ной младенчикъ на рукахъ трепещущей матери, кругомъ вошедшiе Тур ки. У нихъ затялась веселая штучка: они ласкаютъ младенца, смются чтобъ его разсмшить, имъ удается, младенецъ разсмялся. Въ эту ми нуту Турокъ наводитъ на него пистолетъ въ четырехъ вершкахъ разстоянiя отъ его лица. Мальчикъ радостно хохочетъ, тянется ручон ками чтобъ схватить пистолетъ и вдругъ артистъ спускаетъ курокъ прямо ему въ лицо и раздробляетъ ему головку... Художественно, не правда ли? Кстати, Турки говорятъ очень любятъ сладкое.

Ч Братъ, къ чему это все? спросилъ Алеша.

Ч Я думаю что если дьяволъ не существуетъ и, стало-быть, соз далъ его человкъ, то создалъ онъ его по своему образу и подобiю.

Ч Въ такомъ случа равно какъ и Бога.

Ч А ты удивительно какъ умешь оборачивать словечки, какъ го воритъ Полонiй въ Гамлет, засмялся Иванъ. Ты поймалъ меня на слов, пусть, я радъ. Хорошъ же твой Богъ, коль его создалъ человкъ по образу своему и подобiю. Ты спросилъ сейчасъ для чего я это все: я, видишь ли, любитель и собиратель нкоторыхъ фактиковъ и вришь ли записываю и собираю изъ газетъ и разказовъ откуда попало, нкотораго рода анекдотики и у меня уже хорошая коллекцiя. Турки конечно вошли въ коллекцiю, но это все иностранцы. У меня есть и родныя штучки и даже получше турецкихъ. Знаешь, у насъ больше битье, больше розга и плеть, и это нацiонально: у насъ прибитые гвоздями уши немыслимы, мы все-таки Европейцы, но розги, но плеть это нчто уже наше и не мо жетъ быть у насъ отнято. За границей теперь какъ будто и не бьютъ совсмъ, нравы что ли очистились, али ужь законы такiе устроились что человкъ человка какъ будто ужь и не сметъ посчь, но за то они вознаградили себя другимъ и тоже чисто нацiональнымъ какъ и у насъ и до того нацiональнымъ что у насъ оно какъ будто и невозможно, хотя впрочемъ кажется и у насъ прививается, особенно со времени религi ознаго движенiя въ нашемъ высшемъ обществ. Есть у меня одна преле стная брошюрка, переводъ съ французскаго, о томъ какъ въ Женев, очень недавно, всего тъ пять тому, казнили одного злодя и убiйцу, Ришара, двадцатитрехлтняго кажется малаго, раскаявшагося и обра тившагося къ христiанской вр предъ самымъ эшафотомъ. Этотъ Ри шаръ былъ чей-то незаконнорожденный котораго еще младенцемъ тъ шести подарили родители какимъ-то горнымъ швейцарскимъ пастухамъ и т его взростили чтобъ употреблять въ работу. Росъ онъ у нихъ какъ дикiй звренокъ, не научили его пастухи ничему, напротивъ, семи тъ уже посылали пасти стадо, въ мокреть и въ холодъ, почти безъ одежды и почти не кормя его. И ужь конечно такъ длая никто изъ нихъ не заду мывался и не раскаявался, напротивъ считалъ себя въ полномъ прав, ибо Ришаръ подаренъ имъ былъ какъ вещь и они даже не находили не обходимымъ кормить его. Самъ Ришаръ свидтельствуетъ что въ т го ды онъ, какъ блудный сынъ въ Евангелiи, желалъ ужасно пость хоть того мсива которое давали откармливаемымъ на продажу свиньямъ, но ему не давали даже и этого и били когда онъ кралъ у свиней, и такъ провелъ онъ все дтство свое и всю юность до тхъ поръ пока возросъ и укрпившись въ силахъ пошелъ самъ воровать. Дикарь сталъ добывать деньги поденною работой въ Женев, добытое пропивалъ, жилъ какъ извергъ и кончилъ тмъ что убилъ какого-то старика и ограбилъ. Его схватили, судили и присудили къ смерти. Тамъ вдь не сентиментальни чаютъ. И вотъ въ тюрьм его немедленно окружаютъ пасторы и члены разныхъ Христовыхъ братствъ, благотворительныя дамы и проч. Нау чили они его въ тюрьм читать и писать, стали толковать ему Евангелiе, усовщевали, убждали, напирали, пилили, давили, и вотъ онъ самъ торжественно сознается наконецъ въ своемъ преступленiи. Онъ обра тился, онъ написалъ самъ суду что онъ извергъ и что наконецъ-таки онъ удостоился того что и его озарилъ Господь и послалъ ему благодать.

Все взволновалось въ Женев, вся благотворительная и благочестивая Женева. Все что было высшаго и благовоспитаннаго ринулось къ нему въ тюрьму;

Ришара цлуютъ, обнимаютъ: "ты братъ нашъ, на тебя со шла благодать!" А самъ Ришаръ только плачетъ въ умиленiи: "да, на меня сошла благодать! Прежде я все дтство и юность мою радъ былъ корму свиней, а теперь сошла и на меня благодать, умираю во Господ!" Ч "Да, да Ришаръ, умри во Господ, ты пролилъ кровь и долженъ уме реть во Господ. Пусть ты невиновенъ что не зналъ совсмъ Господа, когда завидовалъ корму свиней и когда тебя били за то что ты кралъ у нихъ кормъ (что ты длалъ очень не хорошо, ибо красть не позволено), Ч но ты пролилъ кровь и долженъ умереть." И вотъ наступаетъ послднiй день. Разслабленный Ришаръ плачетъ и только и длаетъ что повторяетъ ежеминутно: "Это лучшiй изъ дней моихъ, я иду къ Госпо ду!" Ч "Да," кричатъ пасторы, судьи и благотворительныя дамы, "это счастливйшiй день твой, ибо ты идешь къ Господу!" Все это двигается къ эшафоту вслдъ за позорною колесницей въ которой везутъ Ришара, въ экипажахъ, пшкомъ. Вотъ достигли эшафота: "умри братъ нашъ, кричатъ Ришару, умри во Господ, ибо и на тебя сошла благодать!" И вотъ покрытаго поцлуями братьевъ, брата Ришара втащили на эша фотъ, положили на гильойтину и оттяпали-таки ему по-братски голову за то что и на него сошла благодать. Нтъ, это характерно. Брошюрка эта переведена по-русски какими-то русскими лютеранствующими бла готворителями высшаго общества и разослана для просвщенiя народа русскаго при газетахъ и другихъ изданiяхъ даромъ. Штука съ Риша ромъ хороша тмъ что нацiональна. У насъ хоть нелпо рубить голову брату потому только что онъ сталъ намъ братъ и что на него сошла бла годать, но, повторяю, у насъ есть свое, почти что не хуже. У насъ исто рическое, непосредственное и ближайшее наслажденiе истязанiемъ би тья. У Некрасова есть стихи о томъ какъ мужикъ счетъ лошадь кну томъ по глазамъ, "по кроткимъ глазамъ". Этого кто жь не видалъ, это руссизмъ. Онъ описываетъ какъ слабосильная лошаденка, на которую навалили слишкомъ, завязла съ возомъ и не можетъ вытащить. Мужикъ бьетъ ее, бьетъ съ остервеннiемъ, бьетъ наконецъ не понимая что длаетъ, въ опьяненiи битья счетъ больно, безчисленно: "Хоть ты и не въ силахъ, а вези, умри да вези!" Кляченка рвется и вотъ онъ начинаетъ счь ее, беззащитную, по плачущимъ, по "кроткимъ глазамъ". Вн себя она рванула и вывезла и пошла вся дрожа, не дыша, какъ-то бокомъ, съ какою-то припрыжкой, какъ-то неестественно и позорно, Ч у Некрасова это ужасно. Но вдь это всего только лошадь лошадей и самъ Богъ далъ чтобъ ихъ счь. Такъ Татары намъ растолковали и кнутъ на память по дарили. Но можно вдь счь и людей. И вотъ интеллигентный образо ванный господинъ и его дама скутъ собственную дочку, младенца семи тъ розгами, Ч объ этомъ у меня подробно записано. Папенька радъ что прутья съ сучками, "садче будетъ", говоритъ онъ, и вотъ начинаетъ "сажать" родную дочь. Я знаю наврно, есть такiе скущiе которые раз горячаются съ каждымъ ударомъ до сладострастiя, до буквальнаго сладострастiя, съ каждымъ послдующимъ ударомъ все больше и больше, все прогрессивне. Скутъ минуту, скутъ наконецъ пять минутъ, скутъ десять минутъ, дальше, больше, чаще, садче. Ребенокъ кричитъ, ребенокъ наконецъ не можетъ кричать, задыхается: "папа, папа, папоч ка, папочка!" Дло какимъ-то чортовымъ неприличнымъ случаемъ дохо дитъ до суда. Нанимается адвокатъ. Русскiй народъ давно уже назвалъ у насъ адвоката Ч "аблакатъ Ч нанятая совсть". Адвокатъ кричитъ въ защиту своего клiента. "Дло дескать такое простое, семейное и обыкновенное, отецъ поскъ дочку и вотъ къ стыду нашихъ дней дошло до суда!" Убжденные присяжные удаляются и выносятъ оправдатель ный приговоръ. Публика реветъ отъ счастья что оправдали мучителя. Ч Э-эхъ меня не было тамъ, я бы рявкнулъ предложенiе учредить стипендiю въ честь имени истязателя!.. Картинки прелестныя. Но о дткахъ есть у меня и еще получше, у меня очень очень много собрано о русскихъ дткахъ Алеша. Двчоночку маленькую, пятилтнюю, возненавидли отецъ и мать "почтеннйшiе и чиновные люди, образо ванные и воспитанные". Видишь, я еще разъ положительно утверждаю что есть особенное свойство у многихъ въ человчеств Ч это любовь къ истязанiю дтей, но однихъ дтей. Ко всмъ другимъ субъектамъ человческаго рода эти же самые истязатели относятся даже благо склонно и кротко какъ образованные и гуманные европейскiе люди, но очень любятъ мучить дтей, любятъ даже самихъ дтей въ этомъ смысл.

Тутъ именно незащищенность-то этихъ созданiй и соблазняетъ мучите лей, ангельская доврчивость дитяти, которому некуда дться и не къ кому идти, Ч вотъ это-то и распаляетъ гадкую кровь истязателя. Во всякомъ человк конечно таится зврь, Ч зврь гнвливости, зврь сладострастной распаляемости отъ криковъ истязуемой жертвы, зврь безудержу спущеннаго съ цпи, зврь нажитыхъ въ разврат болзней, подагръ, больныхъ печенокъ и проч. Эту бдную пятилтнюю двочку эти образованные родители подвергали всевозможнымъ истязанiямъ.

Они били, скли, пинали ее ногами не зная сами за что, обратили все тло ея въ синяки;

наконецъ дошли и до высшей утонченности: въ хо лодъ, въ морозъ запирали ее на всю ночь въ отхожее мсто и за то что она не просилась ночью (какъ будто пятилтнiй ребенокъ, спящiй сво имъ ангельскимъ крпкимъ сномъ еще можетъ въ эти та научиться проситься) Ч за это обмазывали ей все лицо ея же каломъ и заставляли ее сть этотъ калъ, и это мать, мать заставляла! И эта мать могла спать когда ночью слышались стоны бднаго ребеночка запертаго въ подломъ мст! Понимаешь ли ты это, когда маленькое существо, еще не умющее даже осмыслить что съ ней длается, бьетъ себя въ подломъ мст, въ темнот и въ холод, крошечнымъ своимъ кулачкомъ въ на дорванную грудку и плачетъ своими кровавыми незлобивыми, кроткими слезками къ "Боженьк", чтобы тотъ защитилъ его, Ч понимаешь ли ты эту ахинею, другъ мой и братъ мой, послушникъ ты мой Божiй и сми ренный, понимаешь ли ты для чего эта ахинея такъ нужна и создана!

Безъ нея, говорятъ, и пробыть бы не могъ человкъ на земл, ибо не по зналъ бы добра и зла. Для чего познавать это чортово добро и зло когда это столькаго стоитъ? Да вдь весь мiръ познанiя не стоитъ тогда этихъ слезокъ ребеночка къ "Боженьк". Я не говорю про страданiя большихъ, т яблоко съли и чортъ съ ними, и пусть бы ихъ всхъ чортъ взялъ, но эти, эти! Мучаю я тебя, Алешка, ты какъ будто бы не въ себ. Я пере стану если хочешь.

Ч Ничего, я тоже хочу мучиться, пробормоталъ Алеша.

Ч Одну, только одну еще картинку, и то изъ любопытства, очень ужь характерная, и главное только что прочелъ въ одномъ изъ сборни ковъ нашихъ древностей, въ Архив, въ Старин что ли, надо справиться, забылъ даже гд и прочелъ. Это было въ самое мрачное время крпостнаго права, еще въ начал столтiя, и да здравствуетъ Освободитель народа! Былъ тогда въ начал столтiя одинъ генералъ, генералъ со связями большими и богатйшiй помщикъ, но изъ такихъ (правда и тогда уже кажется очень не многихъ) которые, удаляясь на покой со службы, чуть чуть не бывали уврены что выслужили себ право на жизнь и смерть своихъ подданныхъ. Такiе тогда бывали. Ну вотъ живетъ генералъ въ своемъ помстьи въ дв тысячи душъ, чванит ся, третируетъ мелкихъ сосдей какъ приживальщиковъ и шутовъ сво ихъ. Псарня съ сотнями собакъ и чуть не сотня псарей, вс въ мунди рахъ, вс на коняхъ. И вотъ дворовый мальчикъ, маленькiй мальчикъ, всего восьми тъ, пустилъ какъ то играя камнемъ и зашибъ ногу люби мой генеральской гончей. "Почему собака моя любимая охромла?" Док ладываютъ ему что вотъ дескать этотъ самый мальчикъ камнемъ въ нее пустилъ и ногу ей зашибъ. "А, это ты, оглядлъ его генералъ, взять его!" Взяли его, взяли у матери, всю ночь просидлъ въ кутузк на утро чмъ свтъ вызжаетъ генералъ во всемъ парад на охоту, слъ на ко ня, кругомъ него приживальщики, собаки, псари, ловчiе, вс на коняхъ.

Вокругъ собрана дворня для назиданiя, а впереди всхъ мать виновнаго мальчика. Выводятъ мальчика изъ кутузки. Мрачный, холодный, туман ный осеннiй день, знатный для охоты. Мальчика генералъ велитъ раздть, ребеночка раздваютъ всего донага, онъ дрожитъ, обезумлъ отъ страха, не сметъ пикнуть... "Гони его"! командуетъ генералъ, "бги, бги!" кричатъ ему псари, мальчикъ бжитъ... "Ату его!" вопитъ генералъ и бросаетъ на него всю стаю борзыхъ собакъ. Затравилъ въ глазахъ матери и псы растерзали ребенка въ клочки!.. Генерала кажется въ опеку взяли. Ну... что же его? Разстрлять? Для удовлетворенiя нравственнаго чувства разстрлять? Говори Алешка!

Ч Разстрлять! тихо проговорилъ Алеша, съ блдною перекосив шеюся какою-то улыбкой поднявъ взоръ на брата.

Ч Браво! завопилъ Иванъ, въ какомъ-то восторг, Ч ужь коли ты сказалъ значитъ... Ай да схимникъ! Такъ вотъ какой у тебя бсенокъ въ сердечк сидитъ, Алешка Карамазовъ!

Ч Я сказалъ нелпость, но...

Ч То-то и есть что но... кричалъ Иванъ. Знай, послушникъ, что нелпости слишкомъ нужны на земл. На нелпостяхъ мiръ стоитъ и безъ нихъ можетъ-быть въ немъ совсмъ ничего бы и не произошло. Мы знаемъ что знаемъ!

Ч Что ты знаешь?

Ч Я ничего не понимаю, продолжалъ Иванъ какъ бы въ бреду, Ч я и не хочу теперь ничего понимать. Я хочу оставаться при факт. Я дав но ршилъ не понимать. Если я захочу что-нибудь понимать, то тотчасъ же измню факту, а я ршилъ оставаться при факт...

Ч Для чего ты меня испытуешь? съ надрывомъ горестно восклик нулъ Алеша, Ч скажешь ли мн наконецъ?

Ч Конечно скажу, къ тому и велъ чтобы сказать. Ты мн дорогъ, я тебя упустить не хочу и не уступлю твоему Зосим.

Иванъ помолчалъ съ минуту, лицо его стало вдругъ очень грустно.

Ч Слушай меня: я взялъ однихъ дтокъ, для того чтобы вышло очевидне. Объ остальныхъ слезахъ человческихъ которыми пропитана вся земля отъ коры до центра Ч я ужь ни слова не говорю, я тему мою нарочно сузилъ. Я клопъ и признаю со всмъ приниженiемъ что ничего не могу понять для чего все такъ устроено. Люди сами, значитъ, вино ваты: имъ данъ былъ рай, они захотли свободы и похитили огонь съ небеси сами зная что станутъ несчастны, значитъ нечего ихъ жалть. О, по моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я знаю лишь то что страданiе есть, что виновныхъ нтъ, что все одно изъ другаго вы ходитъ прямо и просто, что все течетъ и уравновшивается, Ч но вдь это лишь эвклидовская дичь, вдь я знаю же это, вдь жить по ней я не могу же согласиться! Что мн въ томъ что виновныхъ нтъ и что все прямо и просто одно изъ другаго выходитъ, и что я это знаю Ч мн на до возмездiе, иначе вдь я истреблю себя. И возмездiе не въ безконечно сти гд-нибудь и когда-нибудь, а здсь уже на земл, и чтобъ я его самъ увидалъ. Я вровалъ, я хочу самъ и видть, а если къ тому часу буду уже мертвъ, то пусть воскресятъ меня, ибо если все безъ меня произой детъ, то будетъ слишкомъ обидно. Не для того же я страдалъ чтобы со бой, злодйствами и страданiями моими унавозить кому-то будущую гармонiю. Я хочу видть своими глазами какъ лань ляжетъ подл льва и какъ зарзанный встанетъ и обнимется съ убившимъ его. Я хочу быть тутъ когда вс вдругъ узнаютъ для чего все такъ было. На этомъ желанiи зиждутся вс религiи на земл, а я врую. Но вотъ однако же дтки и что я съ ними стану тогда длать? Это вопросъ который я не могу ршить. Въ сотый разъ повторяю Ч вопросовъ множество, но я взялъ однихъ дтокъ, потому что тутъ неотразимо ясно то что мн надо сказать. Слушай: если вс должны страдать чтобы страданiемъ купить вчную гармонiю, то при чемъ тутъ дти, скажи мн пожалуста?

Совсмъ не понятно для чего должны были страдать и они и зачмъ имъ покупать страданiями гармонiю? Для чего они-то тоже попали въ матерiалъ и унавозили собою для кого-то будущую гармонiю? Солидар ность въ грх между людьми я понимаю, понимаю солидарность и въ возмездiи, но не съ дтками же солидарность въ грх, и если правда въ самомъ дл въ томъ что и они солидарны съ отцами ихъ во всхъ злодйствахъ отцовъ, то ужь конечно правда эта не отъ мiра сего и мн непонятна. Иной шутникъ скажетъ пожалуй что все равно дитя вырос тетъ и успетъ нагршить, но вотъ же онъ не выросъ, его восьмилтняго затравили собаками. О, Алеша, я не богохульствую! По нимаю же я каково должно-быть сотрясенiе вселенной когда все на неб и подъ землею сольется въ одинъ хвалебный гласъ и все живое и жившее воскликнетъ: "Правъ Ты Господи, ибо открылись пути Твои!" Ужь когда мать обнимется съ мучителемъ, растерзавшимъ псами сына ея и вс трое возгласятъ со слезами: "Правъ Ты Господи", то ужь конечно настанетъ внецъ познанiя и все объяснится. Но вотъ тутъ-то и запятая, этого-то я и не могу принять. И пока я на земл, я спшу взять свои мры. Ви дишь ли, Алеша, вдь можетъ-быть и дйствительно такъ случится что когда я самъ доживу до того момента, али воскресну чтобъ увидать его, то и самъ я пожалуй воскликну со всми смотря на мать обнявшуюся съ мучителемъ ея дитяти: "Правъ Ты Господи!" но я не хочу тогда воскли цать. Пока еще время спшу оградить себя, а потому отъ высшей гармонiи совершенно отказываюсь. Не стоитъ она слезинки хотя бы од ного только того замученнаго ребенка который билъ себя кулачонкомъ въ грудь и молился въ зловонной конур своей неискупленными слезка ми своими къ "Боженьк!" Не стоитъ потому что слезки его остались не искупленными. Он должны быть искуплены, иначе не можетъ быть и гармонiи. Но чмъ, чмъ ты искупишь ихъ? Разв это возможно? Неу жто тмъ что они будутъ отомщены? Но зачмъ мн ихъ отмщенiе, зачмъ мн адъ для мучителей, что тутъ адъ можетъ поправить когда т уже замучены. И какая же гармонiя если адъ: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу чтобы страдали больше. И если страданiя дтей пошли на пополненiе той суммы страданiй которая необходима была для покуп ки истины, то я утверждаю заране что вся истина не стоитъ такой цны. Не хочу я наконецъ чтобы мать обнималась съ мучителемъ рас терзавшимъ ея сына псами! Не сметъ она прощать ему! Если хочетъ пусть проститъ за себя, пусть проститъ мучителю материнское безмрное страданiе свое;

но страданiя своего растерзаннаго ребенка она не иметъ права простить, не сметъ простить мучителя, хотя бы самъ ребенокъ простилъ ихъ ему! А если такъ, если они не смютъ про стить, гд же гармонiя? Есть ли во всемъ мiр существо которое могло бы и имло право простить? Не хочу гармонiи, изъ-за любви къ человчеству не хочу. Я хочу оставаться лучше со страданiями неото мщенными. Лучше ужь я останусь при неотомщенномъ страданiи моемъ и неутоленномъ негодованiи моемъ, хотя бы я былъ и не правъ. Да и слишкомъ дорого оцнили гармонiю, не по карману нашему вовсе столь ко платить за входъ. А потому свой билетъ на входъ спшу возвратить обратно. И если только я честный человкъ, то обязанъ возвратить его какъ можно заране. Это и длаю. Не Бога я не принимаю Алеша, я только билетъ Ему почтительнйше возвращаю.

Ч Это бунтъ, тихо и потупившись проговорилъ Алеша.

Ч Бунтъ? Я бы не хотлъ отъ тебя такого слова, проникновенно сказалъ Иванъ. Можно ли жить бунтомъ, а я хочу жить. Скажи мн самъ прямо, я зову тебя, Ч отвчай: Представь что это ты самъ возво дишь зданiе судьбы человческой съ цлью въ финал осчастливить лю дей, дать имъ наконецъ миръ и покой, но для этого необходимо и неми нуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное соз даньице, вотъ того самаго ребеночка бившаго себя кулачонкомъ въ грудь и на неотомщенныхъ слезкахъ его основать это зданiе, согласился ли бы ты быть архитекторомъ на этихъ условiяхъ, скажи и не ги!

Ч Нтъ, не согласился бы тихо проговорилъ Алеша.

Ч И можешь ли ты допустить идею что люди, для которыхъ ты строишь, согласились бы сами принять свое счастiе на неоправданной крови маленькаго замученнаго, а принявъ остаться на вки счастливы ми?

Ч Нтъ, не могу допустить. Братъ, проговорилъ вдругъ съ засвер кавшими глазами Алеша, ты сказалъ сейчасъ: есть ли во всемъ мiр Су щество которое могло бы и имло право простить? Но существо это есть и оно можетъ все простить всхъ и вся и за все, потому что Само отдало неповинную кровь свою за всхъ и за все. Ты забылъ о Немъ, а на Немъ то и созиждется зданiе и это Ему воскликнутъ: "Правъ Ты Господи, ибо открылись пути Твои."

Ч А, это "Единый безгршный" и Его кровь! нтъ, не забылъ о Немъ и удивлялся напротивъ все время какъ ты Его долго не выводишь, ибо обыкновенно въ спорахъ вс ваши Его выставляютъ прежде всего.

Знаешь Алеша, ты не смйся, я когда-то сочинилъ поэму, съ годъ на задъ. Если можешь потерять со мной еще минутъ десять, то я бъ ее теб разказалъ?

Ч Ты написалъ поэму?

Ч О нтъ, не написалъ, засмялся Иванъ, и никогда въ жизни я не сочинилъ даже двухъ стиховъ. Но я поэму эту выдумалъ и запомнилъ.

Съ жаромъ выдумалъ. Ты будешь первый мой читатель, то-есть слуша тель. Зачмъ въ самомъ дл автору терять хоть единаго слушателя, усмхнулся Иванъ. Разказывать или нтъ?

Ч Я очень слушаю, произнесъ Алеша.

Ч Поэма моя называется "Великiй Инквизиторъ", Ч вещь нелпая, но мн хочется ее теб сообщить.

V.

Великiй инквизиторъ.

Ч Вдь вотъ и тутъ безъ предисловiя невозможно, то-есть безъ литературнаго предисловiя, тфу! засмялся Иванъ, Ч а какой ужь я сочинитель! Видишь, дйствiе у меня происходитъ въ шестнадцатомъ столтiи, а тогда, Ч теб, впрочемъ, это должно быть извстно еще изъ классовъ, Ч тогда какъ разъ было въ обыча сводить въ поэтическихъ произведенiяхъ на землю горнiя силы. Я ужь про Данта не говорю. Во Францiи судейскiе клерки, а тоже и по монастырямъ монахи давали цлыя представленiя въ которыхъ выводили на сцену Мадонну, ангеловъ, святыхъ, Христа и самого Бога. Тогда все это было очень простодушно. Въ Notre Dame de Paris у Виктора Гюго въ честь рожденiя французскаго Дофина, въ Париж, при Лудовик ХI, въ зал ратуши дается назидательное и даровое представленiе народу подъ названiемъ: Le bon jugement de la trs sainte et gracieuse Vierge Marie, гд и является Она сама лично и произноситъ свой bon jugement. 18 У насъ въ Москв, въ до-Петровскую старину, такiя же почти драмати ческiя представленiя, изъ Ветхаго Завта особенно, тоже совершались по временамъ;

но кром драматическихъ представленiй по всему мiру ходило тогда много повстей и "стиховъ", въ которыхъ дйствовали по надобности святые, ангелы и вся сила небесная. У насъ по монастырямъ занимались тоже переводами, списыванiемъ и даже сочиненiемъ такихъ поэмъ, да еще когда Ч въ татарщину. Есть, напримръ, одна монастырская поэмка (конечно съ греческаго): Хожденiе Богородицы по мукамъ, съ картинами и со смлостью не ниже Дантовскихъ.

Богоматерь посщаетъ адъ и руководитъ ее "по мукамъ" архангелъ Михаилъ. Она видитъ гршниковъ и мученiя ихъ. Тамъ есть между прочимъ одинъ презанимательный разрядъ гршниковъ въ горящемъ озер: которые изъ нихъ погружаются въ это озеро такъ что ужь и выплыть боле не могутъ, то "тхъ уже забываетъ Богъ" Ч выраженiе чрезвычайной глубины и силы. И вотъ, пораженная и плачущая Богоматерь падаетъ предъ престоломъ Божiимъ и проситъ всмъ во ад помилованiя, всмъ которыхъ Она видла тамъ, безъ различiя.

Разговоръ Ея съ Богомъ колоссально интересенъ. Она умоляетъ, Она не отходитъ, и когда Богъ указываетъ Ей на прогвожденныя руки и ноги Ея Сына и спрашиваетъ: какъ Я прощу Его мучителей, то Она велитъ всмъ святымъ, всмъ мученикамъ, всмъ ангеламъ и архангеламъ пасть вмст съ Нею и молить о помилованiи всхъ безъ разбора.

Кончается тмъ что Она вымаливаетъ у Бога остановку мукъ на всякiй годъ отъ великой пятницы до Троицына дня, а гршники изъ ада тутъ же благодарятъ Господа и вопiютъ къ Нему: "Правъ Ты, Господи, что такъ судилъ." Ну вотъ и моя поэмка была бы въ томъ же род еслибъ явилась въ то время. У меня на сцен является Онъ;

правда, Онъ ничего и не говоритъ въ поэм, а только появляется и проходитъ. Пятнадцать вковъ уже минуло тому какъ Онъ далъ обтованiе придти во царствiи своемъ, пятнадцать вковъ какъ пророкъ Его написалъ: "Се гряду скоро". "О дн же семъ и час не знаетъ даже и Сынъ, токмо лишь Отецъ мой небесный", какъ изрекъ Онъ и самъ еще на земл. Но человчество ждетъ Его съ прежнею врой и съ прежнимъ умиленiемъ.

О, съ большею даже врой, ибо пятнадцать вковъ уже минуло съ тхъ поръ какъ прекратились залоги съ небесъ человку:

Врь тому что сердце скажетъ Нтъ залоговъ отъ небесъ.

И только одна лишь вра въ сказанное сердцемъ! Правда, было то гда и много чудесъ. Были святые производившiе чудесныя исцленiя;

къ инымъ праведникамъ, по жизнеописанiямъ ихъ, сходила сама Царица Небесная. Но дьяволъ не дремлетъ, и въ человчеств началось уже сомннiе въ правдивость этихъ чудесъ. Какъ разъ явилась тогда на свер, въ Германiи, страшная новая ересь. Огромная звзда, "подобная свтильнику" (то-есть церкви) "пала на источники водъ и стали они горьки". Эти ереси стали богохульно отрицать чудеса. Но тмъ пламенне врятъ оставшiеся врными. Слезы человчества восходятъ къ Нему попрежнему, ждутъ Его, любятъ Его, надются на Него, жаж дутъ пострадать и умереть за Него какъ и прежде.... И вотъ столько вковъ молило человчество съ врой и пламенемъ: "Бо Господи явися намъ," столько вковъ взывало къ Нему что Онъ, въ неизмримомъ состраданiи своемъ, возжелалъ снизойти къ молящимъ. Снисходилъ, посщалъ Онъ и до этого иныхъ праведниковъ, мучениковъ и святыхъ отшельниковъ еще на земл, какъ и записано въ ихъ "житiяхъ". У насъ Тютчевъ, глубоко вровавшiй въ правду словъ своихъ, возвстилъ что Удрученный ношей крестной Всю тебя земля родная Въ рабскомъ вид Царь Небесный Исходилъ благословляя.

Что непремнно и было такъ, это я теб скажу. И вотъ Онъ возже лалъ появиться хоть на мгновенье къ народу, Ч къ мучающемуся, стра дающему, смрадно-гршному, но младенчески любящему Его народу.

Дйствiе у меня въ Испанiи, въ Севиль, въ самое страшное время инквизицiи, когда во славу Божiю въ стран ежедневно горли костры и Въ великолпныхъ автодафе Сжигали злыхъ еретиковъ.

О, это конечно было не то сошествiе въ которомъ явится Онъ по общанiю своему въ конц временъ во всей слав небесной и которое будетъ внезапно "какъ молнiя блистающая отъ востока до запада". Нтъ, Онъ возжелалъ хоть на мгновенье постить дтей своихъ и именно тамъ гд какъ-разъ затрещали костры еретиковъ. По безмрному милосердiю своему Онъ проходитъ еще разъ между людей въ томъ самомъ образ человческомъ, въ которомъ ходилъ три года между людьми пятнадцать вковъ назадъ. Онъ снисходитъ на "стогны жаркiе" южнаго города, какъ разъ въ которомъ всего лишь наканун въ "великолпномъ автодафе", въ присутствiи короля, двора, рыцарей, кардиналовъ и прелестнйшихъ придворныхъ дамъ, при многочисленномъ населенiи всей Севильи, была сожжена кардиналомъ великимъ инквизиторомъ разомъ чуть не цлая сотня еретиковъ ad majorem gloriam Dei. Онъ появился тихо, неза мтно, и вотъ вс Ч странно это Ч узнаютъ Его. Это могло бы быть однимъ изъ лучшихъ мстъ поэмы, Ч то-есть почему именно узнаютъ Его. Народъ непобдимою силой стремится къ Нему, окружаетъ Его, наростаетъ кругомъ Него, слдуетъ за Нимъ. Онъ молча проходитъ среди ихъ съ тихою улыбкой безконечнаго состраданiя. Солнце любви горитъ въ Его сердц, лучи Свта, Просвщенiя и Силы текутъ изъ очей Его и, изливаясь на людей, сотрясаютъ ихъ сердца отвтною любовью. Онъ простираетъ къ нимъ руки, благословляетъ ихъ, и отъ прикосновенiя къ Нему даже лишь къ одеждамъ Его исходитъ цлящая сила. Вотъ изъ толпы восклицаетъ старикъ, слпой съ дтскихъ тъ:

"Господи, исцли меня, да и я Тебя узрю", и вотъ какъ бы чешуя сходитъ съ глазъ его и слпой Его видитъ. Народъ плачетъ и цлуетъ землю, по которой идетъ Онъ. Дти бросаютъ предъ Нимъ цвты, поютъ и вопiютъ Ему: "Осанна!" "Это Онъ, это самъ Онъ, повторяютъ вс, это долженъ быть Онъ, это никто какъ Онъ." Онъ останавливается на паперти Севильскаго собора въ ту самую минуту когда во храмъ вносятъ съ плачемъ дтскiй открытый блый гробикъ: въ немъ семилтняя двочка, единственная дочь одного знатнаго гражданина. Мертвый ребенокъ лежитъ весь въ цвтахъ. "Онъ воскреситъ твое дитя", кричатъ изъ толпы плачущей матери. Вышедшiй на встрчу гроба соборный патеръ смотритъ въ недоумнiи и хмуритъ брови. Но вотъ раздается вопль матери умершаго ребенка. Она повергается къ ногамъ Его: "Если это Ты, то воскреси дитя мое!" восклицаетъ она простирая къ Нему руки.

Процессiя останавливается, гробикъ опускаютъ на паперть къ ногамъ Его. Онъ глядитъ съ состраданьемъ и уста Его тихо и еще разъ произносятъ: "Талифа куми" Ч "и возста двица". Двочка подымается въ гроб, садится и смотритъ улыбаясь удивленными раскрытыми глазками кругомъ. Въ рукахъ ея букетъ блыхъ розъ съ которымъ она лежала во гробу. Въ народ смятенiе, крики, рыданiя, и вотъ, въ эту самую минуту вдругъ проходитъ мимо собора по площади самъ кардиналъ великiй инквизиторъ. Это девяностолтнiй почти старикъ, высокiй и прямой, съ изсохшимъ лицомъ, со впалыми глазами, но изъ которыхъ еще свтится какъ огненная искорка блескъ. О, онъ не въ великолпныхъ кардинальскихъ одеждахъ своихъ, въ какихъ красовался вчера предъ народомъ когда сжигали враговъ Римской вры, Ч нтъ, въ эту минуту онъ лишь въ старой, грубой монашеской своей ряс. За нимъ въ извстномъ разстоянiи слдуютъ мрачные помощники и рабы его и "священная" стража. Онъ останавливается предъ толпой и наблюдаетъ издали. Онъ все видлъ, онъ видлъ какъ поставили гробъ у ногъ Его, видлъ какъ воскресла двица, и лицо его омрачилось. Онъ хмуритъ сдыя густыя брови свои и взглядъ его сверкаетъ зловщимъ огнемъ. Онъ простираетъ перстъ свой и велитъ стражамъ взять Его. И вотъ, такова его сила и до того уже прiученъ, покоренъ и трепетно послушенъ ему народъ что толпа немедленно раздвигается предъ стражами и т, среди гробоваго молчанiя, вдругъ наступившаго, налагаютъ на Него руки и уводятъ Его. Толпа моментально вся какъ одинъ человкъ склоняется головами до земли предъ старцемъ инквизиторомъ, тотъ молча благословляетъ народъ и проходитъ мимо.

Стража приводитъ Плнника въ тсную и мрачную сводчатую тюрьму въ древнемъ зданiи Святаго Судилища и запираетъ въ нее. Проходитъ день, настаетъ темная, горячая и "бездыханная" севильская ночь.

Воздухъ "лавромъ и лимономъ пахнетъ". Среди глубокаго мрака вдругъ отворяется желзная дверь тюрьмы и самъ старикъ великiй инквизиторъ со свтильникомъ въ рук медленно входитъ въ тюрьму. Онъ одинъ, дверь за нимъ тотчасъ же запирается. Онъ останавливается при вход и долго, минуту или дв, всматривается въ лицо Его. Наконецъ тихо подходитъ, ставитъ свтильникъ на столъ и говоритъ Ему:

Ч Это Ты? Ты? Но не получая отвта быстро прибавляетъ: Не отвчай, молчи. Да и что бы Ты могъ сказать? Я слишкомъ знаю что Ты скажешь. Да Ты и права не имешь ничего прибавлять къ тому что уже сказано Тобой прежде. Зачмъ же Ты пришелъ намъ мшать? Ибо Ты пришелъ намъ мшать и самъ это знаешь. Но знаешь ли что будетъ зав тра? Я не знаю кто Ты и знать не хочу: Ты ли это или только подобiе Его, но завтра же я осужу и сожгу Тебя на костр какъ злйшаго изъ еретиковъ, и тотъ самый народъ, который сегодня цловалъ Твои ноги, завтра же, по одному моему мановенiю бросится подгребать къ Твоему костру угли, знаешь Ты это? Да, Ты можетъ-быть это знаешь, приба вилъ онъ въ проникновенномъ раздумьи, ни на мгновенiе не отрываясь взглядомъ отъ своего Плнника.

Ч Я не совсмъ понимаю, Иванъ, что это такое? улыбнулся все время молча слушавшiй Алеша, Ч прямо ли безбрежная фантазiя или какая-нибудь ошибка старика, какое-нибудь невозможное qui pro quo? Ч Прими хоть послднее, разсмялся Иванъ, Ч если ужь тебя такъ разбаловалъ современный реализмъ, и ты не можешь вынести ни чего фантастическаго Ч хочешь qui pro quo, то пусть такъ и будетъ.

Оно правда, разсмялся онъ опять, Ч старику девяносто тъ и онъ давно могъ сойти съума на своей иде. Плнникъ же могъ поразить его своею наружностью. Это могъ быть наконецъ просто бредъ, виднiе девяностолтняго старика предъ смертью, да еще разгоряченнаго вче рашнимъ автодафе во сто сожженныхъ еретиковъ. Но не все ли равно намъ съ тобою, что qui pro quo, что безбрежная фантазiя? Тутъ дло въ томъ только что старику надо высказаться, что наконецъ за вс девяно сто тъ онъ высказывается и говоритъ вслухъ то о чемъ вс девяносто тъ молчалъ.

Ч А Плнникъ тоже молчитъ? Глядитъ на него и не говоритъ ни слова?

Ч Да такъ и должно быть во всхъ даже случаяхъ, опять засмялся Иванъ. Ч Самъ старикъ замчаетъ Ему что Онъ и права не иметъ ничего прибавлять къ тому что уже прежде сказано. Если хо чешь, такъ въ этомъ и есть самая основная черта римскаго католичества, по моему мннiю по крайней мр: "все дескать передано Тобою пап и все стало-быть теперь у папы, а Ты хоть и не приходи теперь вовсе, не мшай до времени по крайней мр". Въ этомъ смысл они не только говорятъ, но и пишутъ, iезуиты по крайней мр. Это я самъ читалъ у ихъ богослововъ. "Имешь ли Ты право возвстить намъ хоть одну изъ тайнъ того мiра изъ котораго Ты пришелъ?" Ч спрашиваетъ его мой старикъ и самъ отвчаетъ Ему за Него, Ч "нтъ, не имешь, чтобы не прибавлять къ тому что уже было прежде сказано и чтобы не отнять у людей свободы, за которую Ты такъ стоялъ когда былъ на земл. Все что Ты вновь возвстишь посягнетъ на свободу вры людей, ибо явится какъ чудо, а свобода ихъ вры Теб была дороже всего еще тогда, пол торы тысячи тъ назадъ. Не Ты ли такъ часто тогда говорилъ: "Хочу сдлать васъ свободными." Но вотъ Ты теперь увидлъ этихъ "свобод ныхъ" людей, прибавляетъ вдругъ старикъ со вдумчивою усмшкой. Ч "Да, это дло намъ дорого стоило, продолжаетъ онъ строго смотря на него, Ч но мы докончили наконецъ это дло, во имя Твое. Пятнадцать вковъ мучились мы съ этою свободой, но теперь это кончено и кончено крпко. Ты не вришь что кончено крпко? Ты смотришь на меня крот ко и не удостоиваешь меня даже негодованiя? Но знай что теперь и именно нын эти люди уврены боле чмъ когда-нибудь что свободны вполн, а между тмъ сами же они принесли намъ свободу свою и по корно положили ее къ ногамъ нашимъ. Но это сдлали мы, а того ль Ты желалъ, такой ли свободы?" Ч Я опять не понимаю, прервалъ Алеша, Ч онъ иронизируетъ, смется?

Ч Ни мало. Онъ именно ставитъ въ заслугу себ и своимъ что на конецъ-то они побороли свободу, и сдлали такъ для того чтобы сдлать людей счастливыми. "Ибо теперь только (то-есть онъ конечно говоритъ про инквизицiю) стало возможнымъ помыслить въ первый разъ о счастiи людей. Человкъ былъ устроенъ бунтовщикомъ;

разв бунтовщики мо гутъ быть счастливыми? Тебя предупреждали, говоритъ онъ Ему, Ч Ты не имлъ недостатка въ предупрежденiяхъ и указанiяхъ, но Ты не по слушалъ предупрежденiй, Ты отвергъ единственный путь которымъ можно было устроить людей счастливыми, но къ счастью, уходя, Ты пе редалъ дло намъ. Ты общалъ, Ты утвердилъ своимъ словомъ, Ты далъ намъ право связывать и развязывать, и ужь конечно не можешь и ду мать отнять у насъ это право теперь. Зачмъ же Ты пришелъ намъ мшать?" Ч А что значитъ: не имлъ недостатка въ предупрежденiи и указанiи? спросилъ Алеша.

Ч А въ этомъ-то и состоитъ главное что старику надо высказать.

Ч "Страшный и умный духъ, духъ самоуничтоженiя и небытiя, продолжаетъ старикъ, Ч великiй духъ говорилъ съ Тобой въ пустын и намъ передано въ книгахъ что онъ будто бы "искушалъ" Тебя. Такъ ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истинне того что онъ возвстилъ Теб въ трехъ вопросахъ, и что Ты отвергъ, и что въ кни гахъ названо "искушенiями"? А между тмъ если было когда-нибудь на земл совершено настоящее, громовое чудо, то это въ тотъ день, въ день этихъ трехъ искушенiй. Именно въ появленiи этихъ трехъ вопросовъ и заключалось чудо. Еслибы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примра, что три эти вопроса страшнаго духа безслдно утрачены въ книгахъ и что ихъ надо возстановить, вновь придумать и сочинить чтобъ внести опять въ книги, и для этого собрать всхъ мудрецовъ зем ныхъ Ч правителей, первосвященниковъ, ученыхъ, философовъ, по этовъ, и задать имъ задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такiе которые мало того что соотвтствовали бы размру событiя, но и выра жали бы сверхъ того, въ трехъ словахъ, въ трехъ только фразахъ человческихъ, всю будущую исторiю мiра и человчества Ч то думаешь ли Ты что вся премудрость земли, вмст соединившаяся, могла бы при думать хоть что-нибудь подобное по сил и по глубин тмъ тремъ во просамъ которые дйствительно были предложены Теб тогда могучимъ и умнымъ духомъ въ пустын? Ужь по однимъ вопросамъ этимъ, лишь по чуду ихъ появленiя можно понимать что имешь дло не съ человческимъ текущимъ умомъ, а съ вковчнымъ и абсолютнымъ. Ибо въ этихъ трехъ вопросахъ какъ бы совокуплена въ одно цлое и пред сказана вся дальнйшая исторiя человческая и явлены три образа въ которыхъ сойдутся вс неразршимыя историческiя противорчiя человческой природы на всей земл. Тогда это не могло быть еще такъ видно, ибо будущее было невдомо, но теперь, когда прошли пятнадцать вковъ, мы видимъ что все въ этихъ трехъ вопросахъ до того угадано и предсказано и до того оправдалось, что прибавить къ нимъ или убавить отъ нихъ ничего нельзя боле.

Рши же Самъ кто былъ правъ: Ты или тотъ который тогда вопро шалъ Тебя? Вспомни первый вопросъ;

хоть и не буквально, но смыслъ его тотъ: "Ты хочешь идти въ мiръ и идешь съ голыми руками, съ ка кимъ-то обтомъ свободы, котораго они, въ простот своей и въ приро жденномъ безчинств своемъ, не могутъ и осмыслить, котораго боятся они и страшатся, Ч ибо ничего и никогда не было для человка и для человческаго общества невыносиме свободы! А видишь ли сiи камни въ этой нагой раскаленной пустын? Обрати ихъ въ хлбы, и за Тобой побжитъ человчество какъ стадо, благодарное и послушное, хотя и вчно трепещущее что Ты отымешь руку свою и прекратятся имъ хлбы Твои. Но Ты не захотлъ лишить человка свободы и отвергъ предложенiе, ибо какая же свобода, разсудилъ Ты, если послушанiе ку плено хлбами? Ты возразилъ что человкъ живъ не единымъ хлбомъ, но знаешь ли что во имя этого самаго хлба земнаго и возстанетъ на Тебя духъ земли и сразится съ Тобою и побдитъ Тебя и вс пойдутъ за нимъ восклицая: "Кто подобенъ зврю сему, онъ далъ намъ огонь съ не беси!" Знаешь ли Ты что пройдутъ вка и человчество провозгласитъ устами своей премудрости и науки что преступленiя нтъ, а стало-быть нтъ и грха, а есть лишь только голодные. "Накорми, тогда и спраши вай съ нихъ добродтели!" вотъ что напишутъ на знамени, которое воз двигнутъ противъ Тебя и которымъ разрушится храмъ Твой. На мст храма Твоего воздвигнется новое зданiе, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится какъ и прежняя, но все же Ты бы могъ избжать этой новой башни и на тысячу тъ сократить страданiя людей, Ч ибо къ намъ же вдь придутъ они промучившись тысячу тъ со своею башней! Они отыщутъ насъ тогда опять подъ зем лей, въ катакомбахъ, скрывающихся (ибо мы будемъ вновь гонимы и му чимы), найдутъ насъ и возопiютъ къ намъ: "Накормите насъ, ибо т ко торые общали намъ огонь съ небеси его не дали." И тогда уже мы и до строимъ ихъ башню, ибо достроитъ тотъ кто накормитъ, а накормимъ лишь мы, во имя Твое, и солжемъ что во имя Твое. О, никогда, никогда безъ насъ они не накормятъ себя! Никакая наука не дастъ имъ хлба пока они будутъ оставаться свободными, но кончится тмъ что они при несутъ свою свободу къ ногамъ нашимъ и скажутъ намъ: "лучше пора ботите насъ, но накормите насъ". Поймутъ наконецъ сами что свобода и хлбъ земной вдоволь для всякаго вмст немыслимы, ибо никогда, ни когда не сумютъ они раздлиться между собою! Убдятся тоже что не могутъ быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики. Ты общалъ имъ хлбъ небесный, но повто ряю опять, можетъ ли онъ сравниться въ глазахъ слабаго, вчно пороч наго и вчно неблагороднаго людскаго племени съ земнымъ? И если за Тобою, во имя хлба небеснаго, пойдутъ тысячи и десятки тысячъ, то что станется съ миллiонами и съ десятками тысячъ миллiоновъ существъ, которыя не въ силахъ будутъ пренебречь хлбомъ земнымъ для небесна го? Иль Теб дороги лишь десятки тысячъ великихъ и сильныхъ, а ос тальные миллiоны многочисленные какъ песокъ морской, слабыхъ, но любящихъ Тебя, должны лишь послужить матерiаломъ для великихъ и сильныхъ? Нтъ, намъ дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но подъ конецъ они-то станутъ и послушными. Они будутъ дивиться на насъ и будутъ считать насъ за боговъ за то что мы, ставъ во глав ихъ, согласились выносить свободу и надъ ними господствовать, Ч такъ ужасно имъ станетъ подъ конецъ быть свободными! Но мы скажемъ что послушны Теб и господствуемъ во имя Твое. Мы ихъ обманемъ опять, ибо Тебя мы ужь не пустимъ къ себ. Въ обман этомъ и будетъ заклю чаться наше страданiе, ибо мы должны будемъ гать. Вотъ что значилъ этотъ первый вопросъ въ пустын, и вотъ что Ты отвергъ во имя свобо ды, которую поставилъ выше всего. А между тмъ въ вопрос этомъ за ключалась великая тайна мiра сего. Принявъ "хлбы" Ты бы отвтилъ на всеобщую и вковчную тоску человческую какъ единоличнаго су щества, такъ и цлаго человчества вмст Ч это: "предъ кмъ прекло ниться?" Нтъ заботы безпрерывне и мучительне для человка, какъ оставшись свободнымъ сыскать поскоре того предъ кмъ преклониться.

Но ищетъ человкъ преклониться предъ тмъ что уже безспорно, столь безспорно, чтобы вс люди разомъ согласились на всеобщее предъ нимъ преклоненiе. Ибо забота этихъ жалкихъ созданiй не въ томъ только со стоитъ чтобы сыскать то предъ чмъ мн или другому преклониться, но чтобы сыскать такое чтобъ и вс увровали въ него и преклонились предъ нимъ, и чтобы непремнно вс вмст. Вотъ эта потребность общности преклоненiя и есть главнйшее мученiе каждаго человка единолично и какъ цлаго человчества съ начала вковъ. Изъ-за все общаго преклоненiя они истребляли другъ друга мечомъ. Они созидали боговъ и взывали другъ къ другу: "Бросьте вашихъ боговъ и придите поклониться нашимъ, не то смерть вамъ и богамъ вашимъ!" И такъ бу детъ до скончанiя мiра, даже и тогда когда исчезнутъ въ мiр и боги: все равно падутъ предъ идолами. Ты зналъ, Ты не могъ не знать эту основ ную тайну природы человческой, но Ты отвергъ единственное абсо лютное знамя которое предлагалось Теб, чтобы заставить всхъ пре клониться предъ Тобою безспорно, Ч знамя хлба земнаго, и отвергъ во имя свободы и хлба небеснаго. Взгляни же что сдлалъ Ты дале. И все опять во имя свободы! Говорю Теб что нтъ у человка заботы мучительне какъ найти того кому бы передать поскоре тотъ даръ сво боды, съ которымъ это несчастное существо рождается. Но овладваетъ свободой людей лишь тотъ кто успокоитъ ихъ совсть. Съ хлбомъ Теб давалось безспорное знамя: дашь хлбъ, и человкъ преклонится, ибо ничего нтъ безспорне хлба, но если въ то же время кто-нибудь овладетъ его совстью помимо Тебя, Ч о, тогда онъ даже броситъ хлбъ Твой и пойдетъ за тмъ который обольститъ его совсть. Въ этомъ Ты былъ правъ. Ибо тайна бытiя человческаго не въ томъ чтобы только жить, а въ томъ для чего жить. Безъ твердаго представленiя себ для чего ему жить человкъ не согласится жить и скорй истребитъ себя чмъ останется на земл, хотя бы кругомъ его все были хлбы. Это такъ, но что же вышло: вмсто того чтобъ овладть свободой людей, Ты уве личилъ имъ ее еще больше! Или Ты забылъ что спокойствiе и даже смерть человку дороже свободнаго выбора въ познанiи добра и зла?

Нтъ ничего обольстительне для человка какъ свобода его совсти, но нтъ ничего и мучительне. И вотъ вмсто твердыхъ основъ для успокоенiя совсти человческой разъ навсегда Ч Ты взялъ все что есть необычайнаго, гадательнаго и неопредленнаго, взялъ все что было не по силамъ людей, а потому поступилъ какъ бы и не любя ихъ вовсе, Ч и это кто же: Тотъ который пришелъ отдать за нихъ жизнь свою!

Вмсто того чтобъ овладть людскою свободой Ты умножилъ ее и обре менилъ ея мученiями душевное царство человка во вки. Ты возжелалъ свободной любви человка чтобы свободно пошелъ онъ за Тобою, прельщенный и плненный Тобою. Вмсто твердаго древняго закона, Ч свободнымъ сердцемъ долженъ былъ человкъ ршать впредь самъ что добро и что зло, имя лишь въ руководств Твой образъ предъ собою, Ч но неужели Ты не подумалъ что онъ отвергнетъ же наконецъ и оспо ритъ даже и Твой образъ и Твою правду, если его угнетутъ такимъ страшнымъ бременемъ какъ свобода выбора? Они воскликнутъ наконецъ что правда не въ Теб, ибо невозможно было оставить ихъ въ смятенiи и мученiи боле чмъ сдлалъ Ты, оставивъ имъ столько заботъ и неразршимыхъ задачъ. Такимъ образомъ самъ Ты и положилъ основанiе къ разрушенiю своего же царства и не вини никого въ этомъ боле. А между тмъ то ли предлагалось Теб? Есть три силы, единст венныя три силы на земл, могущiя на вки побдить и плнить совсть этихъ слабосильныхъ бунтовщиковъ, для ихъ счастiя, Ч эти силы: чудо, тайна и авторитетъ. Ты отвергъ и то и другое и третье и самъ подалъ примръ тому. Когда страшный и премудрый духъ поставилъ Тебя на вершин храма и сказалъ Теб: "Если хочешь узнать Сынъ ли Ты Божiй, то верзись внизъ, ибо сказано про Того что ангелы подхватятъ и понесутъ Его, и не упадетъ и не расшибется, и узнаешь тогда Сынъ ли Ты Божiй и докажешь тогда какова вра Твоя въ Отца Твоего", но Ты выслушавъ, отвергъ предложенiе, и не поддался и не бросился внизъ. О, конечно Ты поступилъ тутъ гордо и великолпно какъ Богъ, но люди-то, но слабое бунтующее племя это Ч они-то боги ли? О, Ты понялъ тогда что сдлавъ лишь шагъ, лишь движенiе броситься внизъ Ты тотчасъ бы и искусилъ Господа, и вру въ Него всю потерялъ, и разбился бы о зем лю, которую спасать пришелъ, и возрадовался бы умный духъ искушавшiй Тебя. Но, повторяю, много ли такихъ какъ Ты? И неужели Ты въ самомъ дл могъ допустить хоть минуту что и людямъ будетъ подъ силу подобное искушенiе? Такъ ли создана природа человческая чтобъ отвергнуть чудо и въ такiе страшные моменты жизни, моменты самыхъ страшныхъ основныхъ и мучительныхъ душевныхъ вопросовъ своихъ оставаться лишь со свободнымъ ршенiемъ сердца? О, Ты зналъ что подвигъ Твой сохранится въ книгахъ, достигнетъ глубины временъ и послднихъ предловъ земли, и понадялся что слдуя Теб и человкъ останется съ Богомъ не нуждаясь въ чуд. Но Ты не зналъ что чуть лишь человкъ отвергнетъ чудо, то тотчасъ отвергнетъ и Бога, ибо человкъ ищетъ не столько Бога сколько чудесъ. И такъ какъ человкъ оставаться безъ чуда не въ силахъ, то насоздастъ себ новыхъ чудесъ, уже собственныхъ, и поклонится уже знахарскому чуду, бабьему колдовству, хотя бы онъ сто разъ былъ бунтовщикомъ, еретикомъ и без божникомъ. Ты не сошелъ со креста когда кричали Теб, издваясь и дразня Тебя: "Сойди со креста и увруемъ что это Ты". Ты не сошелъ потому что, опять таки, не захотлъ поработить человка чудомъ, и жаждалъ свободной вры, а не чудесной. Жаждалъ свободной любви, а не рабскихъ восторговъ невольника предъ могуществомъ разъ навсегда его ужаснувшимъ. Но и тутъ Ты судилъ о людяхъ слишкомъ высоко, ибо конечно они невольники, хотя и созданы бунтовщиками. Озрись и суди, вотъ прошло пятнадцать вковъ, поди посмотри на нихъ: кого Ты воз несъ до себя? Клянусь, человкъ слабе и ниже созданъ чмъ Ты о немъ думалъ! Можетъ ли, можетъ ли онъ исполнить то что и Ты? Столь ува жая его Ты поступилъ какъ бы переставъ ему сострадать, потому что слишкомъ много отъ него и потребовалъ, Ч и это кто же, Тотъ который возлюбилъ его боле самого себя! Уважая его мене, мене бы отъ него и потребовалъ, а это было бы ближе къ любви, ибо легче была бы ноша его. Онъ слабъ и подлъ. Что въ томъ что онъ теперь повсемстно бунту етъ противъ нашей власти и гордится что онъ бунтуетъ? Это гордость ребенка и школьника. Это маленькiя дти взбунтовавшiяся въ класс и выгнавшiя учителя. Но придетъ конецъ и восторгу ребятишекъ, онъ бу детъ дорого стоить имъ. Они ниспровергнутъ храмы и зальютъ кровью землю. Но догадаются наконецъ глупыя дти что хоть они и бунтовщики, но бунтовщики слабосильные, собственнаго бунта своего не выдерживающiе. Обливаясь глупыми слезами своими они сознаются на конецъ что создавшiй ихъ бунтовщиками безъ сомннiя хотлъ посмяться надъ ними. Скажутъ это они въ отчаянiи и сказанное ими будетъ богохульствомъ, отъ котораго они станутъ еще несчастне, ибо природа человческая не выноситъ богохульства, и въ конц концовъ сама же себ всегда и отмститъ за него. Итакъ неспокойство, смятенiе и несчастiе Ч вотъ теперешнiй удлъ людей посл того какъ Ты столь претерплъ за свободу ихъ! Великiй пророкъ Твой въ виднiи и въ иносказанiи говоритъ что видлъ всхъ участниковъ перваго воскресенiя и что было ихъ изъ каждаго колна по двнадцати тысячъ.

Но если было ихъ столько, то были и они какъ бы не люди, а боги. Они вытерпли крестъ Твой, они вытерпли десятки тъ голодной и нагой пустыни, питаясь акридами и кореньями, Ч и ужь конечно Ты можешь съ гордостью указать на этихъ дтей свободы, свободной любви, свобод ной и великолпной жертвы ихъ во имя Твое. Но вспомни что ихъ было всего только нсколько тысячъ, да и то боговъ, а остальные? И чмъ виноваты остальные слабые люди что не могли вытерпть того что могучiе? Чмъ виновата слабая душа что не въ силахъ вмстить столь страшныхъ даровъ? Да неужто же и впрямь приходилъ Ты лишь къ из браннымъ и для избранныхъ? Но если такъ, то тутъ тайна и намъ не по нять ея. А если тайна, то и мы въ прав были проповдывать тайну и учить ихъ что не свободное ршенiе сердецъ ихъ важно и не любовь, а тайна, которой они повиноваться должны слпо даже мимо ихъ совсти.

Такъ мы и сдлали. Мы исправили подвигъ Твой и основали его на чуд, тайн и авторитет. И люди обрадовались что ихъ вновь повели какъ стадо и что съ сердецъ ихъ снятъ наконецъ столь страшный даръ, принесшiй имъ столько муки. Правы мы были уча и длая такъ, скажи?

Неужели мы не любили человчества столь смиренно сознавъ его безсилiе, съ любовiю облегчивъ его ношу и разршивъ слабосильной природ его хотя бы и грхъ, но съ нашего позволенiя? Къ чему же те перь пришелъ намъ мшать? И что Ты молча и проникновенно глядишь на меня кроткими глазами своими? Разсердись, я не хочу любви Твоей, потому что самъ не люблю Тебя. И что мн скрывать отъ Тебя? Или я не знаю съ кмъ говорю? То что имю сказать Теб, все Теб уже извстно, я читаю это въ глазахъ Твоихъ. И я ли скрою отъ Тебя тайну нашу? Можетъ-быть Ты именно хочешь услышать ее изъ устъ моихъ, слушай же: Мы не съ Тобой, а съ нимъ, вотъ наша тайна! Мы давно уже не съ Тобою, а съ нимъ, уже восемь вковъ. Ровно восемь вковъ на задъ какъ мы взяли отъ него то что Ты съ негодованiемъ отвергъ, тотъ послднiй даръ который онъ предлагалъ Теб показавъ Теб вс царст ва земныя: мы взяли отъ него Римъ и мечъ Кесаря и объявили лишь себя царями земными, царями едиными, хотя и донын не успли еще при вести наше дло къ полному окончанiю. Но кто виноватъ? О, дло это до сихъ поръ лишь въ начал, но оно началось. Долго еще ждать завершенiя его и еще много выстрадаетъ земля, но мы достигнемъ и бу демъ кесарями, и тогда уже помыслимъ о всемiрномъ счастiи людей. А между тмъ Ты бы могъ еще и тогда взять мечъ Кесаря. Зачмъ ты от вергъ этотъ послднiй даръ? Принявъ этотъ третiй совтъ могучаго ду ха Ты восполнилъ бы все чего ищетъ человкъ на земл, то-есть: предъ кмъ преклониться, кому вручить совсть и какимъ образомъ соеди ниться наконецъ всмъ въ безспорный общiй и согласный муравейникъ, ибо потребность всемiрнаго соединенiя есть третье и послднее мученiе людей. Всегда человчество въ цломъ своемъ стремилось устроиться непремнно всемiрно. Много было великихъ народовъ съ великою исторiей, но чмъ выше были эти народы, тмъ были и несчастне, ибо сильне другихъ сознавали потребность всемiрности соединенiя людей.

Великiе завоеватели, Тимуры и Чингисханы, пролетли какъ вихрь по земл, стремясь завоевать вселенную, но и т, хотя и безсознательно, выразили ту же самую великую потребность человчества ко всемiрному и всеобщему единенiю. Принявъ мiръ и порфиру Кесаря основалъ бы всемiрное царство и далъ всемiрный покой. Ибо кому же владть людьми какъ не тмъ которые владютъ ихъ совстью и въ чьихъ рукахъ хлбы ихъ. Мы и взяли мечъ Кесаря, а взявъ его конечно отвергли Тебя и по шли за нимъ. О, пройдутъ еще вка безчинства свободнаго ума, ихъ науки и антропофагiи, потому что начавъ возводить свою Вавилонскую башню безъ насъ они кончатъ антропофагiей. Но тогда-то и приползетъ къ намъ зврь и будетъ лизать ноги наши и обрызжетъ ихъ кровавыми слезами изъ глазъ своихъ. И мы сядемъ на звря и воздвигнемъ чашу и на ней будетъ написано: "Тайна!" Но тогда лишь и тогда настанетъ для людей царство покоя и счастiя. Ты гордишься своими избранниками, но у Тебя лишь избранники, а мы успокоимъ всхъ. Да и такъ ли еще:

сколь многiе изъ этихъ избранниковъ, изъ могучихъ, которые могли бы стать избранниками, устали наконецъ ожидая Тебя, и понесли и еще понесутъ силы духа своего и жаръ сердца своего на иную ниву и кон чатъ тмъ что на Тебя же и воздвигнутъ свободное знамя свое. Но Ты самъ воздвигъ это знамя. У насъ же вс будутъ счастливы и не будутъ боле ни бунтовать, ни истреблять другъ друга, какъ въ свобод Твоей, повсемстно. О, мы убдимъ ихъ что они тогда только и станутъ сво бодными когда откажутся отъ свободы своей для насъ и намъ покорятся.

И что же, правы мы будемъ или солжемъ? Они сами убдятся что правы, ибо вспомнятъ до какихъ ужасовъ рабства и смятенiя доводила ихъ сво бода Твоя. Свобода, свободный умъ и наука заведутъ ихъ въ такiя дебри и поставятъ предъ такими чудами и неразршимыми тайнами что одни изъ нихъ, непокорные и свирпые, истребятъ себя самихъ, другiе непо корные, но малосильные, истребятъ другъ друга, а третьи оставшiеся, слабосильные и несчастные, приползутъ къ ногамъ нашимъ и возопiютъ къ намъ: "Да, вы были правы, вы одни владли тайной Его, и мы воз вращаемся къ вамъ, спасите насъ отъ себя самихъ." Получая отъ насъ хлбы конечно они ясно будутъ видть что мы ихъ же хлбы, ихъ же руками добытые, беремъ у нихъ чтобы имъ же раздать, безо всякаго чу да, увидятъ что не обратили мы камней въ хлбы, но во истину боле чмъ самому хлбу рады они будутъ тому что получаютъ его изъ рукъ нашихъ! Ибо слишкомъ будутъ помнить что прежде, безъ насъ, самые хлбы, добытые ими, обращались въ рукахъ ихъ лишь въ камни, а когда они воротились къ намъ, то самые камни обратились въ рукахъ ихъ въ хлбы. Слишкомъ, слишкомъ оцнятъ они что значитъ разъ навсегда подчиниться! И пока люди не поймутъ сего они будутъ несчастны. Кто боле всего способствовалъ этому непониманiю, скажи? Кто раздробилъ стадо и разсыпалъ его по путямъ невдомымъ? Но стадо вновь соберет ся и вновь покорится, и уже разъ навсегда. Тогда мы дадимъ имъ тихое, смиренное счастье, счастье слабосильныхъ существъ, какими они и соз даны. О, мы убдимъ ихъ наконецъ не гордиться, ибо Ты вознесъ ихъ и тмъ научилъ гордиться;

докажемъ имъ что они слабосильны, что они только жалкiя дти, но что дтское счастье слаще всякаго. Они станутъ робки и станутъ смотрть на насъ и прижиматься къ намъ въ страх какъ птенцы къ насдк. Они будутъ дивиться и ужасаться на насъ и гордиться тмъ что мы такъ могучи и такъ умны что могли усмирить та кое буйное тысячемиллiонное стадо. Они будутъ разслабленно трепетать гнва нашего, умы ихъ оробютъ, глаза ихъ станутъ слезоточивы какъ у дтей и женщинъ, но столь же легко будутъ переходить они по наше му мановенiю къ веселью и къ смху, свтлой радости и счастливой дтской псенк. Да, мы заставимъ ихъ работать, но въ свободные отъ труда часы мы устроимъ имъ жизнь какъ дтскую игру, съ дтскими пснями, хоромъ, съ невинными плясками. О, мы разршимъ имъ и грхъ, они слабы и безсильны, и они будутъ любить насъ какъ дти, за то что мы имъ позволимъ гршить. Мы скажемъ имъ что всякiй грхъ будетъ искупленъ если сдланъ будетъ съ нашего позволенiя;

позволя емъ же имъ гршить потому что ихъ любимъ, наказанiе же за эти грхи, такъ и быть, возьмемъ на себя. И возьмемъ на себя, а насъ они будутъ обожать какъ благодтелей понесшихъ на себ ихъ грхи предъ Богомъ.

И не будетъ у нихъ никакихъ отъ насъ тайнъ. Мы будемъ позволять или запрещать имъ жить съ ихъ женами и любовницами, имть или не имть дтей, Ч все судя по ихъ послушанiю, Ч и они будутъ намъ покоряться съ весельемъ и радостью. Самыя мучительныя тайны ихъ совсти, Ч все, все понесутъ они намъ и мы все разршимъ и они поврятъ ршенiю нашему съ радостiю, потому что оно избавитъ ихъ отъ великой заботы и страшныхъ теперешнихъ мукъ ршенiя личнаго и свободнаго. И вс бу дутъ счастливы, вс миллiоны существъ, кром сотни тысячъ управ ляющихъ ими. Ибо лишь мы, мы хранящiе тайну, только мы будемъ не счастны. Будетъ тысячи миллiоновъ счастливыхъ младенцевъ и сто ты сячъ страдальцевъ взявшихъ на себя проклятiе познанiя добра и зла.

Тихо умрутъ они, тихо угаснутъ во имя Твое и за гробомъ обрящутъ лишь смерть. Но мы сохранимъ секретъ и для ихъ же счастiя будемъ ма нить ихъ наградой небесною и вчною. Ибо еслибъ и было что на томъ свт, то ужь конечно не для такихъ какъ они. Говорятъ и пророчест вуютъ что Ты придешь и вновь побдишь, придешь со своими избранни ками, со своими гордыми и могучими, но мы скажемъ что они спасли лишь самихъ себя, а мы спасли всхъ. Говорятъ что опозорена будетъ блудница сидящая на звр и держащая въ рукахъ своихъ тайну, что взбунтуются вновь малосильные, что разорвутъ порфиру ея и обнажатъ ея "гадкое" тло. Но я тогда встану и укажу Теб на тысячи миллiоновъ счастливыхъ младенцевъ не знавшихъ грха. И мы, взявшiе грхи ихъ для счастья ихъ на себя, мы станемъ предъ Тобой и скажемъ: "Суди насъ если можешь и смешь". Знай что я не боюсь Тебя. Знай что и я былъ въ пустын, что и я питался акридами и кореньями, что и я благо словлялъ свободу которою Ты благословилъ людей, и я готовился стать въ число избранниковъ Твоихъ, въ число могучихъ и сильныхъ съ жаж дой "восполнить число". Но я очнулся и не захотлъ служить безумiю. Я воротился и примкнулъ къ сонму тхъ которые исправили подвигъ Твой.

Я ушелъ отъ гордыхъ и воротился къ смиреннымъ для счастья этихъ смиренныхъ. То что я говорю Теб сбудется и царство наше созиждется.

Повторяю Теб, завтра же Ты увидишь это послушное стадо которое по первому мановенiю моему бросится подгребать горячiе угли къ костру Твоему, на которомъ сожгу Тебя за то что пришелъ намъ мшать. Ибо если былъ кто всхъ боле заслужилъ нашъ костеръ, то это Ты. Завтра сожгу тебя. Dixi." Иванъ остановился. Онъ разгорячился говоря и говорилъ съ увлеченiемъ;

когда же кончилъ, то вдругъ улыбнулся.

Алеша, все слушавшiй его молча, подъ конецъ же, въ чрезвычай номъ волненiи, много разъ пытавшiйся перебить рчь брата, но видимо себя сдерживавшiй, вдругъ заговорилъ, точно сорвался съ мста.

Ч Но... это нелпость! вскричалъ онъ красня. Ч Поэма твоя есть хва ла Iисусу, а не хула... какъ ты хотлъ того. И кто теб повритъ о сво бод? Такъ ли, такъ ли надо ее понимать! То ли понятiе въ право славiи... Это Римъ, да и Римъ не весь, это неправда, Ч это худшiе изъ католичества, инквизиторы, iезуиты!... Да и совсмъ не можетъ быть такого фантастическаго лица какъ твой инквизиторъ. Какiе это грхи людей взятые на себя? Какiе это носители тайны взявшiе на себя какое то проклятiе для счастiя людей? Когда они виданы? Мы знаемъ iезуитовъ, про нихъ говорятъ дурно, но то ли они что у тебя? Совсмъ они не то, вовсе не то... Они просто римская армiя для будущаго всемiрнаго земнаго царства, съ императоромъ Ч римскимъ первосвя щенникомъ во глав... вотъ ихъ идеалъ, но безо всякихъ тайнъ и воз вышенной грусти... Самое простое желанiе власти, земныхъ грязныхъ благъ, порабощенiя... въ род будущаго крпостнаго права, съ тмъ что они станутъ помщиками... вотъ и все у нихъ. Они и въ Бога не вруютъ можетъ-быть. Твой страдающiй инквизиторъ одна фантазiя...

Ч Да стой, стой, смялся Иванъ, Ч какъ ты разгорячился.

Фантазiя, говоришь ты, пусть! Конечно фантазiя. Но позволь однако:

неужели ты въ самомъ дл думаешь что все это католическое движенiе послднихъ вковъ есть и въ самомъ дл одно лишь желанiе власти для однихъ только грязныхъ благъ. Ужь не отецъ ли Паисiй такъ тебя учитъ?

Ч Нтъ, нтъ, напротивъ отецъ Паисiй говорилъ однажды что-то въ род даже твоего.... но конечно не то, совсмъ не то, спохватился вдругъ Алеша.

Ч Драгоцнное однако же свднiе, несмотря на твое: "совсмъ не то". Я именно спрашиваю тебя, почему твои iезуиты и инквизиторы со вокупились для однихъ только матерiальныхъ скверныхъ благъ? Почему среди нихъ не можетъ случиться ни одного страдальца мучимаго вели кою скорбью и любящаго человчество? Видишь: предположи что на шелся хотя одинъ изъ всхъ этихъ желающихъ однихъ только матерiальныхъ и грязныхъ благъ Ч хоть одинъ только такой какъ мой старикъ инквизиторъ, который самъ лъ коренья въ пустын, и бсновался побждая плоть свою, чтобы сдлать себя свободнымъ и со вершеннымъ, но однако же всю жизнь свою любившiй человчество и вдругъ прозрвшiй и увидавшiй что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли съ тмъ чтобы въ то же время убдиться что миллiоны остальныхъ существъ Божiихъ остались устроенными лишь въ насмшку, что никогда не въ силахъ они будутъ справиться со своею свободой, что изъ жалкихъ бунтовщиковъ никогда не выйдетъ ве ликановъ для завершенiя башни, что не для такихъ гусей великiй идеа листъ мечталъ о своей гармонiи. Понявъ все это, онъ воротился и примкнулъ... къ умнымъ людямъ. Неужели этого не могло случиться?

Ч Къ кому примкнулъ, къ какимъ умнымъ людямъ? почти въ азарт воскликнулъ Алеша. Ч Никакого у нихъ нтъ такого ума, и ни какихъ такихъ тайнъ и секретовъ... Одно только разв безбожiе, вотъ и весь ихъ секретъ. Инквизиторъ твой не вруетъ въ Бога, вотъ и весь его секретъ!

Pages:     | 1 |   ...   | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |   ...   | 15 |    Книги, научные публикации