Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 36 |

Существует одна особенная черта, котораяопределенным образом отличает меня от большинства клинических психологов (и,если уж на то пошло, от множества остальных людей в мире). Она состоит в том,если пользоваться цитатой из письма, написанного мне в 1989 году ДжеромомБрунером, что я сделал "...заявку на то, что многообразное созерцание смерти иумирания способствует гораздо более глубокому участию в жизни и бытии". Ядействительно счастливо и продуктивно прожил богатую жизнь в смерти, испытываягордость от того, что меня называют суицидслогом и танатологом. Жизнь вплодородной и благодатной долине, пусть даже и расположенной у подножия горыТанатос, может быть вполне счастливой, пока она длится. Но это же относится,реально рассуждая, ко всему, что мы ценим. Поэтому я совершенно не согласен смнением Эрнеста Бекера, высказанном в "Отрицании смерти" (по-моему, это самаяошибочная книга из всех удостоенных премии Пулитцера), что все творчествочеловека стимулируется страхом смерти и всегда наличествующей мыслью о ней. Вэтом смысле совершенно иное дело верить, как это делаю я, в то, что нашезнание, что жизненный цикл завершится, может, если относиться к нему разумно,доставить особое удовольствие от проживания настоящей реальности и всех событийпрошлого и будущего, связанных с ней, не исключая житейских драм, бегств и иныхволнующих и захватывающих перипетий. Это именно то отношение к жизни, которое ястарался воплотить, глядя на нее с неиссякаемым интересом, хотя и глазамитанатолога, но тем самым, возможно, делая ее более наполненной и интенсивной.Если моя жизнь несет в себе какую-то "мораль", то она состоит именно в этом.Однако я полностью отдаю отчет, что эта мораль — как и магический театр в"Степном волке" Германа Гессе — пригодна не для всех.

В определенном смысле я всегда писал так,будто в настоящий момент расстаюсь с жизнью. Все, что я создал с самого начала,задолго до того, как узнал хоть что-либо о танатологии, уже имело этот налетсмерти. Очевидно, это связано с чувством нетерпения, порожденным знанием освоей собственной конечности. Кстати, оно меня никогда особенно нерасстраивало; просто я упускал его из вида. Здесь уместно привестизапомнившуюся строку из меллвиловского "Пьера": "О, как неугасима смертельнаявражда между Временем и Сынами Человеческими!". Эта мысль, а также изречениеФрэнсиса Бэкона: "Тот, у кого есть жена и дети, отдал заложников Судьбе" (изего "Опытов и наставлений нравственных и политических"*),

а

* Бэкон Ф.Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1972. Т.2. С.365.

а

по моему мнению, относятся к наиболее мудрыманглийским афоризмам, а бесспорная истинность делает их еще сильнее.Продолжающийся в моей душе спор между жизнью и смертью проявляется в формепостоянного напряжения между желанием познавать (учиться) и стремлениемотдавать (достигать и служить), с одной стороны, и побуждением уделить времяземным благам и чувственным удовольствиям — с другой. При этом я отчетливоосознаю, что ни одно, ни другое не имеют для меня самодовлеющего значения, ибостремления, какими бы высокими они ни были, всегда вписаны в контекстограниченных обстоятельств реальной жизни. Это последнее убеждение особенноблизко мне теперь, на восьмом десятке моей жизни.

Еще несколько сугубо "личных" подробностей:моя Джин всегда была идеальной супругой, деятельно способствуя моей работе инаполняя радостью мою жизнь. У нас родилось четверо прекрасных сыновей, все ониуже достаточно взрослые и посвятили себя врачебной деятельности. Сейчас у насчетверо очаровательных внуков, которые для меня лично являются, есливоздержаться от чрезмерных обобщений, связующим звеном, междустолетиями.

Будет, очевидно, полезным сказать несколькослов обо мне как о пациенте. Сейчас, когда я пишу эту автобиографию в возрастесемидесяти с небольшим лет, мое здоровье является отменным — до сих пор у меня не было рака,инсульта или инфаркта — однако в течение последних 30 лет мне все же приходилось время отвремени лечиться в некоторых лучших медицинских центрах США, например вбольницах Массачусетса, Филадельфии, Стэнфорда и Лос-Анджелеса.

Однажды я решил провести небольшойэксперимент, сравнив записи, делавшиеся обо мне во время госпитализациймедицинскими сестрами. Не входя в обсуждение деталей, можно сказать, чтополучились две непохожие психологические картины: в одних случаях менявоспринимали как вежливого, покладистого, бодрого и даже обаятельного человека,а в других — каксовершенно невыносимого и являвшегося сущим наказанием. Отличие, как мне сталопонятно, объяснялось не тем, насколько тяжело я был болен (если хотите, близокк смерти), а различной интенсивностью переживавшегося мной страха и ужаса. Чембольшую тревогу я испытывал — например, в отношении возможной потери зрения (которая, ксчастью, миновала) или по поводу утраты личностного контроля (но не потерижизни) — тем болеемое поведение как пациента становилось трудным, грубым, невыносимым итребовательным. В других случаях, не чувствуя угрожавшей опасности (например,когда мой сын Дэвид, войдя в палату интенсивной терапии, где я находился,заметил угрожавшую жизни ситуацию и буквально спас мне жизнь), я был, покрайней мере по мнению медицинских сестер, просто лапочкой.

Смею предсказать, что я буду умирать, еслиэто случится в больнице, практически так же, как в ходе предшествовавшей жизниреагировал на неудачи, угрозы, стрессы, принуждение или лишения. Мне кажется,что такое соответствие свойственно всем. Ведь смерть представляет собойнеотъемлемую часть жизни; если человек не находится без сознания или подвлиянием снотворных, то обычно он проживает умирание очень активно.

В 1973 году, еще за 15 лет до своей кончины,Гарри писал, обращаясь ко мне:

...Что касается отношения к смерти, то уже напротяжении 40 лет, если не больше, я чувствую в себе готовность принятьобязательное грядущее прекращение любимой деятельности, но все же надеюсь повозможности дольше возвращать в мир то, чем он одарил меня — то есть постараться вернутьбольшую часть огромного долга так, как это удавалось делать мне до сих пор. Ясчитаю, что это совершенно естественное побуждение для человека восьмидесятилет.

К началу своего седьмого десятка, ощущая себядостаточно молодым к энергичным и практически не чувствуя старости иобреченности (отрицание), хотя со времени смерти Гарри на меня и находитиногда легкая депрессия, я присоединяюсь к его мнению в отношении огромногодолга перед "патронами" моей жизни — родителями, учителями,наставниками, супругой, детьми, близкими друзьями и приятелями. Однако какученому мне хотелось бы установить, являются ли подобные мысли характерными длявосьмидесятилетнего человека. И если мне это удастся и хватит ума этореализовать, то я заключу повторный договор.

Хотя, по крайней мере по моему собственномуубеждению, я практически лишен мистических склонностей, тем не менее все жесуществуют четыре тайны, интриги, загадки, дилеммы — занимавшие меня всю жизнь.Первая из них относится к таинственной силе слов.Я полагаю, подобно Бруно Шульцу (Schultz, 1988) и Еве Гоффман(Hoffman, 1989), что "языкпредставляет собой метафизический орган человека"; что слова предваряют миф и философию; чтовеликим произведением любой освоившей письменность цивилизации является еесловарь; что этимология содержит в себе соответствующие ценности и цели; чтослова драгоценны и ими следует пользоваться осторожно; что книги представляютсобой чудо, а библиотека — священное место.

Вторая тайна относится к мистической силеидей. Меня бесконечнозанимает тот факт, что мозг, в конечном счете являющийся огромным скоплениемнервных клеток, представляет собой орган, который мыслит. Мозг порождает идеи таким жеобразом, как подкожные железы выделяют пот. Идеи имеют непосредственноеотношение к работе; и поскольку я люблю идеи, то получаю и огромноеудовольствие от работы. Феномен органа мышления — обычных клеток, продуцирующихмысли, ощущения, чувства, страсти, музыкальные фразы, интроспекцию,— каким-то образомтрансформирующего молекулярную биохимическую энергию в мысли и язык, по-моему,следует отнести к наиболее впечатляющим вещам на этом свете.

Третье таинственное явление заключается всуществовании приносящих удовольствие взаимоотношений, при которых одинотдельно взятый организм с помощью слов и идей в состоянии сформироватьглубокую и значимую эмоциональную привязанность к другому существу, испытываяот общения с ним глубокие чувства дружбы, преданности и наслаждения. В этомсмысле, что касается моей жизни, я немедленно вспоминаю о Гарри и сотнях другихсобратьев, даривших мне радость, оказавших влияние на мою жизнь и определившихмою личность.

И, наконец, самой прекрасной из тайн являетсямистическая сила любви, неподдающаяся выражению, выходящая за рамки силы слов и мыслей и дажепревосходящая радость дружеских взаимоотношений — мистическая сила, связывающаяменя с Джин, нашими детьми и внуками и моими родителями. По отношению к Джин, скоторой я провожу не так уж много времени в течение дня, я ощущаю почтифизическую идентичность. Мы любим друг друга. В основном очень похоже думаем.Часто предугадываем мысли друг друга. Как-то мы отправились в незнакомый городи случайно разминулись, не договорившись предварительно о месте встречи, азатем чудесным образом, будто по строго оговоренному плану, пришли в одно и тоже место в одну и ту же самую минуту. Я пишу эти строки в моем рабочемуниверситетском кабинете, совершенно один; вокруг нет никого и в здании оченьтихо, и все же, когда я думаю о нашей жизни, я продолжаю чувствовать себячастью Джин, а ее —частью своей личности. И так продолжалось всю мою взрослую жизнь. Можноутверждать, что мистическая сила любви является апогеем и обобщениемтаинственной силы слов, идей и взаимоотношений. Вот почему я чувствую себясамым счастливым из смертных, зачатым осенью 1917 года в спальне маленькогоскромного дома № 918 по Кинг-Стрит в Йорке, штат Пенсильвания.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ТЕМНАЯ СТОРОНА ЖИЗНИ

Глава 1
Почему мы убиваем себя

Самоубийство часто упоминается в нашейлитературе и живет своей особой жизнью в нашей культуре. Оно являетсянаходящимся под запретом подтекстом человеческого успеха и счастья. Известия осамоубийстве какого-то известного человека вызывают волнение у каждого. Средивсех наших мечтаний о счастье или успехе таятся кошмарные тенденциисаморазрушения. Кто не знает о их потенциальном существовании в собственнойличности Каждый новый день содержит для нас угрозу неудачи, поражения илинасилия, связанных с другими, однако более всего мы боимся устрашающейвозможности погибнуть от собственной руки и вспоминаем о ней лишь в отдельныемоменты жизни, скрывая эти мысли в наиболее потаенных уголках души. Тем неменее самоубийства случаются каждый день, и у многих наших знакомых есть другили родственник, покончивший с собой.

Я столкнулся с самоубийством совершеннослучайно. Это было в 1949 году, когда мне исполнился 31 год. В то утро яработал в полуподвальном помещении старого городского архива Лос-Анджелеса вотделе регистрации смертей, разыскивая папки с нужными мне документами.Директор госпиталя ветеранов, в котором я был клиническим психологом, поручилмне подготовить письма двум вдовам, чьи мужья покончили с собой, находясь у насна лечении. В мои намерения входило просмотреть данные, касающиеся этих людей,записать необходимые сведения, а затем заняться другой работой.

В первой папке оказалось то, с чем я раньшеникогда не сталкивался — предсмертная записка; во второй ее не было. Разве мог яостановиться на этом Я просмотрел еще несколько дюжин папок. И довольно частоя наталкивался на различные документы, связанные с самоубийством, среди которыхбыли и предсмертные записки— примерно в одном случае из 15. Быстро подсчитав количество папокна одной полке, я прикинул, что в том помещении, где я находился, хранилось неменее двух тысяч записок самоубийц. Это было то, о чем только и мог мечтатьисследователь. В течение нескольких после- дующих недель я сделал фотокопииболее чем 700 записок и отложил их, заведомо не читая, чтобы позже сравнить ихсодержание в слепом контрольном исследовании с текстом симулятивных записок,полученных от людей, не имевших склонности к суициду. С того дня я и увлексяпроблемой самоубийств и стал интересоваться людьми с суицидальнымитенденциями.

Что же такое самоубийство Как можно понять ипредотвратить его В этой книге представлена моя вполне определенная точказрения. Выделяя в проблеме самое главное, я рассуждаю следующим образом: почтиво всех случаях к самоубийству приводит больше особый вид — психическая боль, которую яназываю душевной болью (psychache) [6].

[6] В своих предшествующих работах Э.Шнейдман пишет, что невыносимая психическая боль (psychological pain) являетсяобщим стимулом для совершения суицида. Он описывает ее как метаболь, боль отощущения боли, и подчеркивает ее непереносимый, нестерпимый для человекахарактер. В дальнейшем именно для описания невыносимой психической боли в своихстатьях и этой книге он использует английский неологизм psychache, ставшийодним из ключевых понятий современной суицидологии. Сущность описываемого Э.Шнейдманом феномена в русском языке лучше всего передает понятие душевнаяболь, дескриптивно определяемая также как смятение, страдание, мучение(Примеча ние переводчиков).

В свою очередь, она порождаетсяфрустрированными или искаженными психологическими потребностями. Иными словами,самоубийство является драмой, происходящей в первую очередь в душе человека.Именно душе самоубийцы и посвящена эта книга.

Мой взгляд на душевную боль как основнуюпричину самоубийства является выводом из полувекового опыта общения с людьми,склонными к суициду, из различных уголков США. Утверждая, что почти всесамоубийства обусловлены душевной болью, мне, вероятно, следует уточнить, какоеже количество имеет эту мотивацию Все

Не совсем так. Большинство Безусловно.Существуют ли исключения Несомненно. Относится ли это суждение в равнойстепени к таким явлениям, как харакири, сеппуку, сати'[7]

Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 36 |    Книги по разным темам