Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |   ...   | 36 |

Измерение интенсивности душевной боли,естественно, является еще более трудноосуществимым вследствие ее субъективногохарактера. Я предпринял собственную попытку, направленную на ее систематическоеизмерение, разработав Опросник душевной боли. Я стремился использовать то,что психологи называют методом парных корреляций. В нем приводится описаниереального случая (происшедшего в нацистском концентрационном лагере) в качестветочки отсчета самой сильной (экстремальной) душевной боли, и обследуемомупредлагается оценить собственную психическую боль по сравнению с ним. Такимобразом, появляется некий объективный эталон для сравнения между собойсвидетельств, полученных от различных людей. К настоящему времени я уже провелпредварительную апробацию разработанного опросника, предлагая его врачам,студентам медицинского факультета, выпускникам университета — всего нескольким сотням людей.Каких-либо неблагоприятных последствий у респондентов выявлено не было. Меняособенно интересовал язык — имена существительные, прилагательные, глаголы и причастия,— использовавшиесялицами, определявшими себя в соответствии с различными делениями шкалыдушевной боли. Естественно, более всего меня привлекали те люди, которыеговорили о своей склонности к самоубийству, с ними я беседовалотдельно.

Позвольте привести два личных описаниядушевной боли. Одно из них принадлежит Беатрис Бессен, молодой слушательницемоего курса танатологии (который я читаю вот уже 20 лет), согласившейсязаполнить опросник душевной боли. Я беседовал с ней лично, и она уверила меня,что никоим образом не будет расстроена из-за его заполнения. (Кроме того, еепсихотерапевт одобрил это решение.)

В возрасте десяти лет, как бы очнувшись отсна, я столкнулась с ужасами мира. Я покинула волшебную невинность детства и сголовой погрузилась в пучину темной стороны этой жизни. Я узнала, чтосовершенно не защищена от чудовищной боли, и прекрасно отдавала себе отчет, чтомоя семья скоро разрушится, и потому стала отдаляться от нее. К 15 годам у меняуходили почти все силы на то, чтобы бороться с ненавистью к себе, но, ксожалению, я не понимала, что происходит со мной.

Однажды парень, с которым я встречалась,внезапно прервал отношения со мной. Никогда до этого я не испытывала такойужасной боли и не представляла, как можно справиться с ней. Дома, водиночестве, я в панике металась по комнатам, буквально терзаемая водоворотомчувств, бурливших в моем теле. Все кончилось тем, что я нашла кухонный нож и всвоей комнате изрезала себе все руки. Возникшая физическая боль, очевидно,помогла мне отвлечься от душевных страданий, и я все думала о том, как бы неиспачкать ковер кровью.

Второй рассказ принадлежит молодому человеку,лежавшему в больнице и чудом оставшемуся в живых после огнестрельного ранения.Назовем его Кастро Рейес. Он направил дуло заряженного автоматическогопистолета себе в голову, намереваясь застрелиться, но от волнения его рукадрогнула, и он, промахнувшись, снес себе пулей значительную часть лица. Он немог говорить, но был способен, пусть и с трудом, писать. В жизни он былнеобычным человеком: выходец с островов Вест-Индии, он имел неполное высшееобразование и изучал историю Европы, особенно интересуясь Древним Римом. Он былнастоящим самоучкой и достиг глубоких познаний в ряде областей историческойнауки, писал на прекрасном английском языке и настолько хорошо владелправописанием и грамматикой, что наверняка получил бы высший балл полингвистическим тестам в большинстве колледжей. Когда я впервые встретился сним, больничный персонал, не разобравшись в его культурном уровне, относился кнему, как мне показалось, с долей презрения, как к малограмотному. Ниже, безкаких бы то ни было изменений и редактуры, приводится его личноеописание.

Совершенно невозможно было обрести покой. Ясделал все, что только мог, но тем не менее продолжал тонуть. Я проводил долгиечасы в поисках ответов, но они оказались безуспешны: я слышал лишь тихий шорохветра. Решение было очевидно. Умереть. Я практически не спал. И сны становилисьреальностью, а реальность— снами. Мои стремления к жизни и достижению успеха былираздавлены, воля понесла поражение. Я был похож на генерала, оставшегося водиночестве на поле проигранной битвы, в окружении врагов и их приспешников:страха, ненависти, самоуничижения и одиночества. Я чувствовал, что мне следуетовладеть ситуацией и быть ответственным за свою судьбу, поэтому я предпочиталумереть, но не сдаваться. Рок и реальность сливались передо мной. Окружавшиеменя люди были подобны залетейским теням, каким-то лишенным реальностивидениям, я по-настоящему и не воспринимал их, а ясно видел лишь себя и своюбеду. Смерть поглотила меня задолго до того, как я нажал на спусковой крючок. Ябыл заперт внутри себя. Мир, видимый моими глазами, казалось, умирал вместе сомной. И мне оставалось только нажать на кнопку, чтобы покончить с ним. Тогда япредал себя в руки смерти. Рано или поздно приходит время, когда все вокругмеркнет, вещи теряют свой блеск, когда исчезают последние лучи надежды. И яподнес пистолет к виску.

То, о чем пишут эти люди, и есть психическаяили душевная боль. Она проявляется как мучение, страдание, охватывающее душу.По своей сути она имеет психологическую сущность, являясь болью чрезмерносильных чувств стыда, вины, страха, тревоги, одиночества, боязни старения илимучительной смерти. Когда возникает душевная боль, ее субъективная реальностьпредставляется бесспорной. Самоубийство возникает, если она становитсянепереносимой, и человек активно стремится к смерти для того, чтобы прекратитьнепрерывный поток осознания боли. Самоубийство является трагедией, котораяпроисходит в душе человека.

Мои наблюдения привели меня к несомненномувыводу, что лишь незначительное количество случаев невыносимой психической болиприводит к самоубийству, однако каждый случай суицида порождается душевнойболью.

Чтобы лучше понимать психологическую сущностьсамоубийства, мы должны начать с понимания страдания и душевной боли, а такженеодинаковых порогов ее переносимости; чтобы помогать людям, склонным ксамоубийству, и предотвращать его, нам следует прежде всего выявлять, а затемуменьшить интенсивность душевной боли, которая толкает их к нему. Каждыйсовершающий самоубийство считает, что его подталкивают к этому обстоятельства,и, более того, полагает, что оно является единственным оставшимся в егораспоряжении вариантом выбора. Никакое наше доверительное внимание кдемографическим показателям — возрасту, полу, этнической принадлежности — и никакой детальный анализэлектрофизиологической активности головного мозга не смогут снабдить насреально важными сведениями о драме страстей, происходящей в душе, туннельноммышлении (constricted thinking) и горьком стремлении к вечному покою. Поэтому яуделяю внимание психологическим аспектам самоубийства, ведь трагическое бегстворазворачивается именно в этой сфере. Еще в 1902 году это лучше всегосформулировал американский психолог Уильям Джемс: Индивидуальность основана начувствах, и именно их тайники, наиболее темные, скрытые слои характера,являются теми единственными местами в мире, где мы можем застигнуть зарождениереального факта, и непосредственно наблюдать, как происходят события и делаетсяработа творения — втом лцентре, где обитает ля.

Несколько лет тому назад я еще раз побывал вотделе регистрации смертей лос-анджелесского архива (где началась моя карьерасуицидолога), чтобы проверить, произошли ли какие-либо изменения в предсмертныхзаписках за 40 лет, прошедших с того времени, когда я впервые столкнулся сними[6].

[6] Вовсе не стремясь к нарочитым поискамотечественного приоритета и от- давая должное методу психологической аутопсии(анализа записок самоубийц), разработанного и внедренного в клиническуюпрактику Э. Шнейдманом, напомним читателю об интересе к этой проблеме на рубеженастоящего столетия проявленном Анатолием Кони, знаменитым русским юристом иписателем. В своей статье Самоубийство в законе и жизни (1924) он даетглубокий анализ предсмертных записок суицидентов. Он отмечает, что ихсодержание отражает не только мотив трагического поступка и психическоесостояние суицидента перед ним, но и свидетельствуют о том, что они пишутсялюдьми сознательными, в здравом уме, без проявлений умопомешательства(Примечание переводчиков).

Надо сказать, что они совершенно неизменились. По-прежнему остается правдой, что, как тогда, так и теперьнекоторые предсмертные записки не говорят о страдании, связанном с трагическимпоступком, их содержание иногда бывает обыденным или даже банальным, но все жебольшая их часть кричит о душевной боли, которая определяетсамоубийство.

Далее приводятся шесть суицидальных записокмужчин и женщин; холостых, состоящих в браке и разведенных в возрасте от 24 до74 лет, умерших в результате нанесения себе огнестрельных или резаных ран,отравления или повешения. Все они свидетельствуют о душевной боли присамоубийстве.

Женщина, 45 лет, замужняя, умерла ототравления: Раз уж у меня нет любви, которая так мне нужна, значит, у меняничего не осталось.

Женщина, 60 лет, одинокая, умерла ототравления: Я очень устала от этой круговерти эмоций, поэтому я решилаположить ей конец, уйдя из жизни.

Женщина, 74 лет, вдова, вскрыла себе вены: Ябессильна перед своими чувствами. С жизнью нельзя совладать. Я похожа наl2-летнего беспомощного ребенка.

Мужчина, 24 лет, женат, смерть вследствиеповешения: Дорогая Мэри, я пишу эти строки тебе потому, что они самыепоследние. Я на самом деле думал, что вы с малышом Джо возвратитесь в моюжизнь, но вы так и не вернулись. Я знаю, что ты нашла другого человека,очевидно, лучшего, чем я. Надеюсь, что этот сукин сын сдохнет. Я тебя оченьлюблю и Джо тоже. Очень больно думать о том, что у нас с тобой ничего не вышло.Я много мечтал о нашей жизни вместе, но это оказались только мечты. Я всегданадеялся, что они сбудутся, но теперь точно уверен, что этого никогда неслучится. Я надеюсь оказаться на небесах, хотя в моем случае наверняка попаду вад. Пожалуйста, заботься о маленьком Джо, ведь я люблю его всем сердцем. Неговори ему о том, что случилось. Скажи, что я уехал далеко-далеко и, возможно,когда-нибудь вернусь. Добавь, что не знаешь, когда именно. Ну вот, кажется, этовсе. Береги себя. PS. Я знаю, что у нас были шансы помириться, но ты этого нежелала, ты хотела трахаться с кем-то другим, ну, так теперь ты этого добилась.Не могу толком сказать, ненавижу я тебя или люблю. Ты никогда не узнаешь этого.Искренне твой, твой муж Джордж.

Мужчина, 3l года, разведен, смерть вследствиеповешения: Прости меня, ведь сегодня я умру. Я просто не могу жить без тебя. Азначит, можно и умереть. Может, там будет покой. У меня внутри такое ужасноечувство пустоты, которое просто убивает меня. Нет больше сил его терпеть. Когдаты оставила меня, я умер внутри. Должен сказать, что у меня ничего не осталось,кроме разбитого сердца, и именно это подталкивает меня к такому поступку. Явзываю к Богу, чтобы он помог мне, но Он меня не слышит. Иного выбора у меня неосталось,

Мужчина, 49 лет, женат, застрелился: Я сижуодин. Теперь, наконец, наступит свобода от тех душевных мучений, которые яиспытывал. Это не должно ни у кого вызывать удивления. Мои глаза уже оченьдолгое время говорили об отчаянии. Отверженность, неудачи и крушение надеждсломили меня. Нет никакой возможности вытащить себя из этого ада. Прощай,любимая. Прости меня.

Во всех этих предсмертных записках можнобезошибочно выявить душевную боль. Как хорошо видно из них, самоубийствоявляется результатом внутреннего диалога. Сознание рассматривает варианты;всплывает тема самоубийства, оно отвергает ее, ищет другое решение; мысль осамоубийстве возвращается и вновь отвергается, а затем, в конце концов,сознание принимает суицид в качестве выхода из существующего положения, потомпланирует его и останавливается окончательно на самоубийстве, как единственновозможном варианте. Понятием, обобщающим этот процесс внутреннего диалога,является интроспекция[7].

[7] Под интроспекцией обычно понимаетсянаблюдение человека за внутренним содержанием психической жизни, позволяющеефиксировать ее проявления (переживания, мысли или чувства). Для интроспективнойпсихологии она является единственным методом изучения психики (Вундт, Титченер,Брентано), способным исследовать содержание и акты человеческого сознания.Некоторые из ее представителей (например, американский психолог Э.Б. Титченер)относятся к структурным частям сознания, таким, как ощущения или чувства,излишне вещно, полагая их латомами чувственной ткани сознания. В рядеслучаев результатом интроспекции является самоотчет — описание человеком своихпсихических и личностных проявлений (Примечание переводчиков).

Несколько лет назад я заинтересовалсяисследованием суицидального потенциала в самом себе. На протяжении тридцати летя лечился (по поводу чисто соматических заболеваний) в шести больницахразличных уголков Соединенных Штатов. Я проделал, естественно, приблизительныйэксперимент, используя себя в качестве единственного объекта изучения. Нохотелось выяснить, как у меня менялись психологические потребности во времягоспитализации и как я вел себя, будучи пациентом. Тем или иным способом втечение нескольких месяцев мне удалось просмотреть мои истории болезни, вкоторых я обращал внимание в основном на записи медицинских сестер,регистрирующие мое поведение в качестве пациента.

Получились интересные результаты. Какоказалось, в шести больницах мне дали две совершенно противоположныехарактеристики. В четырех из них меня характеризовали как общительного сперсоналом, веселого, бодрого и даже приятного человека — что, как я полагаю, отражалообычно свойственный мне спектр психологических потребностей. Однако в двухдругих больницах я был описан как трудный, требовательный, неуживчивый сперсоналом, вспыльчивый и раздражительный — ну, просто наказание какое-то.Мне стало ясно, что эта существенная разница в описаниях была обусловлена неразличиями в уходе (ко мне равным образом внимательно относились во всехбольницах), реальной тяжестью моего состояния или близостью к смерти. Оназависела от интенсивности страха или ужаса, которые я испытывал, то есть отвыраженности моей личной, уникальной душевной боли.

Во время одной из госпитализаций был случай,когда один из врачей (мой сын) зашел в палату интенсивной терапии, где я лежал,и, обнаружив серьезное ухудшение в моем состоянии (о чем свидетельствовалипоказания приборов), немедленно оказал неотложную помощь, спасшую мне жизнь.Сам же я не ощутил никакой опасности (находясь под действием седативныхпрепаратов, не имел возможности распознать ее сигналы) и, по крайней мере помнению медсестер, был паинькой.

Pages:     | 1 |   ...   | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 |   ...   | 36 |    Книги по разным темам