Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 |   ...   | 36 |

В отчаянии сообщаю тебе, что Кристина, отрадамоей души, — котораятак любила тебя, —утонула утром неподалеку от безлюдного берега кораллового острова Св.Иоанна вКарибском море, где она, как обычно, купалась, и глубина не превышала двухфутов. У нее иногда случались сердечные приступы с временной потерей сознания ипадениями (хотя этого никогда не бывало в воде). Однако последнее время— после трех недельсовместного блаженства в этом целебном климате — она, казалось, находилась навершине доступного ей здоровья и жизнерадостности и с воодушевлением ожидаланашей свадьбы в мае. Когда я обнаружил тело примерно десять минут спустя, моипродолжительные попытки вернуть ее к жизни не увенчались успехом. Мне нехотелось бы излишне расстраивать тебя своим горем, но оно, видимо, будет тойпричиной, по которой никогда больше я не смогу быть прежним, хотя и навсегдаостанусь верным нашей драгоценной дружбе. Пройдет, наверное, немало времени,прежде чем я овладею собой так, что наша встреча не вызовет у тебя слишкомбольшой неловкости. Но ты ведь приедешь ко мне, правда Через какое-то время ипри первой удавшейся возможности. Где-то 20 мая, когда все вокруг будет вцвету, я исполню свой последний долг в отношении Кристины в Тауэре, что вверхпо течению Ньюбери, как она того пожелала, развеяв ее пепел по щедрой земле— "все на пашню,ничего в могилу"9.

Сообщи мне о своих планах на будущую весну,напиши о своем здоровье, работе, семье.

Всегда твой Гарри

9 "Все на пашню, ничего в могилу" — строкаиз "Завещания поэта", стихотворения Джорджа Сантаяна (The Complete Works ofGeorge Santayana. Lewisburg (PA): Bucknell University Press, 1979).

Мой интерес к отношениям между Гарри иКристиной недавно был подогрет тем, что он, находясь при смерти, передал мнебольше трехсот их писем, написанных в годы войны (в 1944—1947 годах), когда Гарри жил то вВашингтоне, то за океаном — в Англии и Китае, отбывая службу в OSS10.

а

10 OSS — Офис стратегических служб, послеокончания второй мировой войны преобразован в ЦРУ (С1А) — Центральное разведывательноеуправление (Central Intelligence Agency). Во время войны OSS занимался отбороми обучением специальных агентов для засылки во вражеские страны, в частности, вГерманию и Японию. В это время Генри Мюррей в звании подполковника служил вOSS, получив после войны награду за свою службу. — Примеч. автора.

а

ишь прочитав эти совершенно личные документыи проштудировав "Visions Seminars" Юнга (Jung,1976) (в основном имея в виду Кристину)11,

11 Речь идет опримечательном постскриптуме Генри Мюррея к книге Карла Густава Юнга "Visionsseminars" (Zurich: Spring Publication, 1976. Vol. 2), касающемся КристиныМорган. Я ссылаюсь на него не из-за какой-либо связи с идеями Юнга, а лишьпотому, что это послесловие является единственным местом из всего наследияМюррея, где он открыто пишет о своей многолетней интимной связи. — Примеч. автора.

я получил определенное представление оважной, хотя и не первостепенной интеллектуальной роли, которую сыгралаКристина в том, что изначально казалось мне сверхчеловеческим размахоминтересов самого Гарри, начиная с самых простых и кончая наиболее сложными иметафизическими*.

Отечественный читатель сможет почерпнутьнекоторые сведения об увлечении Генри Мюррея и Кристины Морган идеями КарлаГустава Юнга и практикой аналитической психологии в книге: Ноль Р. Арийский Христос. Тайная жизньКарла Юнга / Пер. с англ. М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 1998. С. 386—389. — Примеч. редактора.

а

Гарри и Кристина как будто непрерывносочиняли вместе в течение почти 40 лет замечательную книгу, объединив своиогромные творческие усилия и направив их на реализацию личного Проекта,совершенного союза умов, взаимной любви и сексуальной гармонии. Они обасостояли в браке, но с иными людьми. Они жили двойной жизнью, одна из которыхпроходила в их личном мире, в уединенной башне на берегу реки на севере штатаМассачусетс, или на далеком островке в Карибском море (где их жизнью правилиЮнг, Мелвилл и собственные поиски синергии); другая текла в высшем свете, впуританской, отличающейся нетерпимостью Новой Англии. Тот факт, что имудавалось воплощать такую жизнь столь долго и крайне успешно (до тех пор, покаКристины не стало вследствие безвременной смерти, порожденной алкоголизмом),является не чем иным, как потрясающим триумфом Человеческой Воли, ведомойРомантическим Духом. Сотни их писем, адресованных друг другу, представляютсобой одну из величайших в мире сокровищниц эпистолярного жанра.

Наряду с Гарри — самым значимым человеком вформировании психологических характеристик моей личности, Кристина (мое личноезнакомство с ней было недолгим, но я знал ее достаточно хорошо впоследствии избесед с Гарри и со страниц сотен писем, написанных к нему) также сыграланесомненную, хотя и косвенную роль в моей жизни. Для меня она была протообразомТени, таинственной женщины — которую мне не довелось встретить на моем пути, но которую я,видимо, искал, хотя, в общем-то, не слишком стремился найти.

В письме к Кристине (5 марта 1946 года),обсуждая идеи, касавшиеся своего предисловия к повести Мелвилла "Пьер", Гарриписал:

Описание "Этого лица" у Генри Мелвилла— Таинственного,Прекрасного, Трагического Образа — в точности совпало с моими собственными переживаниями задолго дотого, как я прочел что-либо похожее. У романтиков 1830-х и 1840-х (и, конечноже, 1820-х) годов немало таинственных и печальных героинь, но не помню, чтобы ягде-нибудь читал о поглощенности навязчивыми мыслями, касавшимися этого образа(как это постигло меня и Пьера). Кроме того, почему Трагического (Думаю,сегодня трагедийность не слишком привлекательна для подавляющего большинстважителей Америки —что-то не видно ни одного популярного трагического девичьегообраза!)

Кристина являлась для Гарри чем-то вродеИзабель Бэнфорд из мелвилловского "Пьера", противостоявшей невесте Пьера, ЛюсиТартан; она была для Мюррея любимой Женщиной Французского Лейтенанта.Таинственным существом, художницей, возбуждающей и волнующей — той, что делает жизньзахватывающе интересной и полной переживаний. Она создает вокруг сильныезавихрения и бури, в которые вовлекает себя и других и которые, как считается,являются неотъемлемой частью возникновения великих произведенийлитературы.

Меня манило ощущение волнения, темноты итайны, олицетворением которой служила Кристина. Порой мне кажется, что я прожилэтот сценарий опосредованно, следуя за ними (особенно погружаясь в оставленныемне письма). Вот почему я был бесконечно очарован отношениями между Гарри иКристиной — ястремился понять жизнь других, вглядываясь в окно эпистолярногоискусства.

учшим предисловием к "Моби Дику" можносчитать трехстраничное вступление к изданию 1923 года, в серии мировой классикииздательства Oxford University Press, написанное Виолой Мейнелл (Нина Мюррейподарила мне этот небольшой переплетенный томик, который Гарри несколько летносил с собой в кармане). В нем, в частности, В.Мейнелл пишет: "Герман Мелвиллневероятно обогатил человечество, создав произведение, которое я считаюнепревзойденным. Чтение и освоение этого романа следует признать ключевыммоментом в жизни любого читателя". Я с этим совершенно согласен.

В свою очередь, лучшим введением к "Пьеру"является очерк на 90 страницах (издание 1929 года), написанный Генри. Этонаиболее полное, научное, насыщенное психодинамическими озарениями литературноеэссе из всех, которые я знаю. Оно также может считаться лучшим из всехкогда-либо опубликованных клинических исследований. И когда я перечитываю его,у меня вновь и вновь возникает ощущение сверхъестественности, временамистановится даже жутко: ведь я читаю произведение Генри Мюррея (думавшего олюбимой женщине и жене), посвященное Герману Мел-виллу (размышлявшего, в своюочередь, о сладострастной Файавэй и своей чопорной жене Элизабет), создавшемуобраз Пьера (в душе которого, в свою очередь, проходила борьба между долгом вотношении пресной и скучной Люси Тартран и влечением к дразняще-запретнойИзабель Бэнфорд).

Сегодня я осознаю наличие в себе интересногосочетания интеллектуального авантюризма и морального самообуздания. Оно беретсвое начало от парадоксально стерильных наставлений родителей, когда я был ещеребенком: будь умницей, будь послушным (мозг — 100%, гормоны — 0%). Быть может, гораздо лучшимисоветами были бы: будь неповторимым, будь цивилизованным, будь естественным.Так или иначе, тот покров, который они на меня накинули, являлся одновременно икостюмом гимнаста, удобным, не стеснявшим движений, дававшим значительнуюсвободу моему пытливому уму, и тесной (особенно ниже пояса) фрачной парой,навязывавшей мне обуздание влечений либидо. В конце концов, возможно, этот мирпотерял во мне талантливого писателя. (Меня лично утешает то, что существуетцелая плеяда литераторов, и при этом не так уж много суицидологов.) Вместе стем задачи, которые стоят перед романистом и суицидологом, кажутся сходными:оба они погружены в исследование жизни, однако первый не настолько стеснен ввыборе позволенных языковых стилей, как второй.

Подавление активного участия в таинственной,теневой стороне жизни привело к появлению у меня замещающих интересов— к художественнойлитературе, биографиям и клинической психологии. Я полагаю, что они сталивполне адекватной заменой непосредственным переживаниям, так что, оставшисьвообще-то целым и невредимым, я, тем не менее, получил достаточный опыт приотсутствии каких-либо болезненных рубцов, которые были бы помехой в жизни. Мнекажется, что мои родители именно на это и рассчитывали — и, учитывая все последующиеобстоятельства, я нахожу, что с ними согласен.

Однако, возможно поэтому, я оказался не всостоянии противиться влечению к Мелвиллу (начавшемуся с образа сладострастнойФайавэй в романе "Тайпи") и привязанности к Мюррею (с его блестящим толкованиембессознательного, прежде всего связанного с человеческими потребностями). Ниодин из американских психологов не смог даже приблизиться к невероятнойэлегантности выражения мысли, которой в совершенстве владел Мюррей. Однако всеже Мелвилл имел то преимущество, что, творя в сфере изящной словесности,обладал большей прямотой и потому мог волновать меня еще сильнее. По-моему,никто не способен так пользоваться словом и мыслью, как Мелвилл. Он предстаетперед читателем прежде всего в ипостаси Бетховена и Малера, но иногда,весьма,редко, когда ему хочется, интереса ради, он может быть Шопеном или дажеПаганини. Когда я зачитываюсь им допоздна, мне стоит определенных усилийотложить книгу, в противном случае я рискую читать всю ночь. "Моби Дика",очевидно, следует читать вслух, подобно Ветхому и Новому Заветам или другимвеликим образцам эпического творчества.

За свою жизнь я написал четыре работы,посвященные Мелвиллу:

1. Психологическая аутопсия капитана Ахаба встатье "Ориентации к смерти" ("Orientations toward Death"), помещенной вюбилейном сборнике Гарри (Shneidman, 1963);

2. "Смерти Германа Мелвилла" ("The Deaths ofHerman Melville"), сообщение, сделанное в 1967 году на съезде Общества Мелвиллав колледже им. Уильям-са, и, по-моему, действительно понравившееся Гарри(Shneidman, 1967).

3. "Психологические размышления о смертиМал-кольма Мелвилла" ("Some Phychological Reflections on the Death of MalcolmMelville" —Shneidman, 1976),являвшиеся психологической аутопсией сына Мелвилла. Гарри слушал это моесообщение в Лос-Анджелесском университете.

4. Сравнительно недавняя работа "Когнитивныйстиль Мелвилла: логика Моби Дика" ("Melville's Cognitive>

Пятая работа, "Дневник" (Shneidman, 1983), была посвящена тому,как я обнаружил в одном горном калифорнийском городке, а затем потерялбесценную часть дневника Мелвилла за 1852 год; это сообщение, в котором япридерживался не только известных фактов.

Для меня Мелвилл служил инструментом, спомощью которого я пытался проверить зарождавшиеся мысли в отношениисамоубийства, психологической аутопсии, подсознательно намеченной смерти,по-ственции, враждебного поведения, решающего значения душевной боли иприемлемой смерти —все это были идеи, питавшие мою профессиональную деятельность. Мелвилл являетсямоим единственным серьезным увлечением; свое свободное время я провожу главнымобразом за чтением его книг и размышлением над его жизнью и творчеством. Я неуверен, что мне хотелось бы познакомиться с Мелвиллом лично, но что-то во мнеговорит, что я никогда не смогу насытить свой аппетит к его книгам.

Что касается моейтемы, самоубийства, то и здесь Мелвилл оказываетсякак нельзя кстати. С самого начала "Моби Дика" — в первом же поразительном абзаце— она просматриваетсяпредельно ясно. Эта книга в значительной мере посвящена самоубийству, но неявному, а скрытому, своего рода замене самоубийства на частичную смерть и, вособенности, подсознательно намеченной смерти. Вслушайтесь!

Зовите меня Измаил. Несколько лет тому назад— когда именно,неважно — яобнаружил, что в кошельке у меня почти не осталось денег, а на земле неосталось ничего, что могло бы еще занимать меня, и тогда я решил сесть накорабль и поплавать немного, чтоб поглядеть на мир с его водной стороны. Это уменя проверенный способ развеять тоску и наладить кровообращение. Всякий раз,как я замечаю угрюмые складки в углах моего рта; всякий раз, как в душе у менявоцаряется промозглый, дождливый Ноябрь; всякий раз, как я ловлю себя на том,что начал останавливаться перед вывесками гробовщиков и пристраиваться в хвостекаждой встречной похоронной процессии; в особенности же каждый раз, какипохондрия настолько овладевает мною, что только мои строгие моральные принципыне позволяют мне, выйдя на улицу, упорно и старательно сбивать с прохожихшляпы, я понимаю, что мне пора отправиться в плаванье, и как можно скорее. Этозаменяет мне пулю и пистолет. Катон с философическим жестом бросается грудью намеч — я же спокойноподнимаюсь на борт корабля. ("Моби Дик", гл. 1, с. 49.)

Мелвилл возвращается к этой проблематике вглаве 112 ("Кузнец"), описывая совершенно разрушительный алкоголизм укорабельного кузнеца Перта и замечая, что самозахоронение себя в бесконечныхпутешествиях по морю, своего рода смерть в жизни, является альтернативойсамоубийства, хотя и малоудачной.

Pages:     | 1 |   ...   | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 |   ...   | 36 |    Книги по разным темам