Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 49 |

Долгая и утомительная дорога в школу и изшколы чудесным образом сократилась. Теперь, выходя из нее, я сразу жеоказывался в замке, где постоянно что-то перестраивалось, где проходилизаседания совета, судили злодеев, разрешали споры, где стреляли пушки. На шхунедраили палубу, поднимали паруса. Она медленно, подгоняемая слабым бризом,выходила из гавани, огибая скалистый холм, и брала курс на северо-запад. Затемя неожиданно обнаруживал себя на крыльце своего дома — так, будто прошло тольконесколько минут. Я выходил из моих фантазий словно из кареты, которая мгновеннодоставляла меня домой. Это в высшей степени приятное состояние длилосьнесколько месяцев, но в конце концов надоело. Теперь моя фантазия казаласьсмешной и глупой: я стал строить замки и вовсе не воображаемые крепости изкамешков, используя грязь вместо извести (наподобие крепости Хенингена, в товремя еще не разрушенной). Я изучил все доступные мне фортификационные планыВобана и всю техническую терминологию. После Вобана я обратился к современнымметодам создания укреплений и пытался при ограниченных средствах выстроитьвсевозможные модели. Более двух лет это занимало весь мой досуг, за это времямоя склонность к естественным наукам и конкретным вещам значительно укрепиласьза счет ослабления позиций номера 2.

Пока мне так мало известно о реальныхвещах, нет смысла, решил я, о них задумываться. Одно дело — фантазии, и совсем другое— настоящие знания.Родители позволили мне выписать научный журнал, и я читал его с увлечением. Яотыскивал и собирал юрские окаменелости, различные минералы, а кроме того— насекомых, костилюдей и мамонтов: первые — из общей могилы под Хенингеном (1811), вторые — на раскопках в рейнской долине.Растения меня тоже интересовали, но с научной точки зрения. Я был убежден— не знаю, почему,— что их не следуетсрывать и засушивать. Для меня они, пока росли и цвели, были живыми существами,в них таился некий скрытый смысл, некая Божья мысль. За ними следовалонаблюдать с трепетом и философской любознательностью. Биолог мог бы рассказатьо них много интересного, но для меня это существенного значения не имело. Чтоже на самом деле существенно — мне было не вполне ясно. Как они, растения, связаны схристианской верой или с отрицанием мировой воли, для меня было непостижимо.Они, очевидно, находились в Божественном неведении, которое лучше не нарушать.Насекомые, по контрасту, были неестественными растениями: цветами и плодами,которые позволили себе ползать в разные стороны на лапках-ходулях, летать накрыльях, похожих на листья, и грабить растения. За эту незаконную деятельностьони были приговорены к массовому уничтожению вроде карательных экспедиций поистреблению майских жуков и гусениц. Мое сострадание ко всем Божьим тварямраспространялось исключительно на теплокровных животных. Только к лягушкам ижабам я питал некоторую слабость из-за их сходства с людьми.

Студенческие годы.

Растущее с каждым днем увлечениеестественнонаучными занятиями не заставило меня окончательно забыть о моихфилософах. Временами я возвращался к ним. Выбор профессии был пугающе близок. Яс нетерпением ждал окончания школы. Конечно, я поступлю в университет и будуизучать естественные науки — мне хотелось каких-то реальных знаний. Но как только я склонялсяк такому решению, меня начинали одолевать сомнения: может, все же имеет смыслобратиться к истории и философии — В те дни я вновь с головой ушел во все египетское и вавилонское ибольше всего на свете хотел стать археологом. Но у нас не было денег, и учитьсягде-нибудь кроме Базеля я не мог. В Базеле же некому было учить меняархеологии. Так что от этого плана очень скоро пришлось отказаться. Я слишкомдолго колебался, и отец уже начал беспокоиться. Однажды он сказал: Мальчикинтересуется всем, чем только можно, и не знает, чего хочет. Пришлосьпризнать, что он прав. Близились вступительные экзамены, и нужно былоопределиться, на какой факультет поступать. Недолго думая, я объявил:Естественные науки, предпочитая оставить моих школьных товарищей в сомненияхотносительно моих намерений.

Мое внезапное, на первый взгляд, решениеимело свою предысторию. За несколько недель до этого, как раз в то время,когда, раздираемый противоречиями, я не мог сделать выбор, мне приснился сон: Яувидел себя в темном лесу, недалеко от Рейна. Подойдя к небольшому холму (этобыл могильный холм), я начал копать и с изумлением обнаружил останки какого-тодоисторического животного. Это меня необычайно заинтересовало, и тогда мнестало ясно: я должен изучать природу, должен изучать мир, в котором мы живем, ивсе, что нас окружает.

Позже приснился еще один сон. Я сноваоказался в лесу, рассеченном руслами рек, и в самом темном месте, в заросляхкустарника, увидел большую лужу, а в ней странное существо: круглое, сразноцветными щупальцами, состоящее из бесчисленных маленьких клеточек. Это былгигантский радиолярий, около трех метров в диаметре. И вот такое великолепноеживотное лежит в этом всеми забытом месте в глубокой, прозрачной воде,— это меняпотрясло.

Проснулся я охваченный необычайнымволнением: эти два сновидения, устранив последние сомнения, однозначнозаставили меня обратиться к естественным наукам.

В эти дни я вдруг окончательно осознал, гдеи как мне предстоит жить и что на эту жизнь мне придется зарабатывать самому. Ачтобы достичь своей цели, я должен стать кем-то или чем-то. Но все мои товарищивоспринимали это как нечто естественное, само собой разумеющееся. Почему же яникак не могу определиться окончательно Даже невыносимо скучный Д., которогонаш учитель немецкого превозносил как образец прилежания и добросовестности,даже он был уверен, что будет изучать теологию. Я понимал, что следует взятьсебя в руки и в последний раз все обдумать. Как зоолог, я мог бы стать толькошкольным учителем или, в лучшем случае, служителем зоологического сада. Дажепри отсутствии всяческих амбиций такая перспектива не вдохновляла. Но уж еслибы пришлось выбирать между школой и зоосадом, я выбрал быпоследнее.

Казалось, снова тупик, но меня вдругосенило: я же могу изучать медицину. Странно, но раньше мне это не приходило вголову, хотя мой дед по отцовской линии, о котором я так много слышал, тоже былврачом. Похоже, именно поэтому я относился к профессии врача с предубеждением:лтолько не подражать — таков был мой тогдашний девиз. Теперь же я втолковывал себе, чтозанятия медициной в любом случае начинаются с естественных дисциплин, и этоменя вполне устраивало. Кроме того, медицина сама по себе настолько обширна иразнообразна, что всегда остается возможность заниматься какой-нибудьестественнонаучной проблемой. Итак — наука, сказал я себе. Нооставался лишь один вопрос: как У меня не было денег: поступить в любойдругой, кроме Базельского, университет и всерьез готовить себя к научнойкарьере я не мог. В лучшем случае, я стал бы дилетантом. К тому же, по мнениюбольшинства моих знакомых, а также людей знающих (читай — учителей), у меня был тяжелыйхарактер, к сожалению, я не умел вызвать к себе расположение, и у меня не былони малейшей надежды найти покровителя, который был бы в состоянии поддержатьмой интерес к науке. В конце концов, хотя и не без неприятного чувства, чтоначинаю жизнь с компромисса, я остановился на медицине. Решение былоокончательным и бесповоротным, и мне стало значительно легче.

Но теперь встал щепетильный вопрос: гдевзять деньги на учебу Мой отец смог раздобыть лишь небольшую часть необходимыхсредств. Но он решил добиться для меня стипендии, которую я, к своему большомустыду, потом и получил. Менее всего меня волновало то, что о нашей нищете сталоизвестно всем. Мне было стыдно оттого, что я не ожидал такой доброты отлсильных мира сего, будучи убежденным в их враждебности. Получалось так, будтоя извлек выгоду из репутации моего отца, который и в самом деле был простым идобрым человеком. Я же чувствовал себя в высшей степени от него отличным.Собственно говоря, мое представление о себе было двойственным: номер 1 считалменя малосимпатичным и довольно посредственным молодым человеком счестолюбивыми претензиями, неподконтрольным темпераментом и сомнительнымиманерами: то наивно восторженным, то по-детски разочарованным, но в существесвоем — оторванным отжизни невеждой. Номер 2 видел в номере 1 тяжелую и неблагодарную моральнуюпроблему, особь, отягощенную множеством дефектов, как то: спорадическая лень,безволие, депрессивность, глупое благоговение перед тем, в чем не видит смысланикто, неразборчивость в дружбе, ограниченность, предубежденность, тупость(математика!), неспособность понимать других и определить свои отношения смиром. Номер 2 вообще не был характером, он был своего рода vita peracta(прожитой жизнью. —лат.), рожденный, живущий, умерший— все едино, этакоетотальное обозрение человеческой природы, притом довольно безжалостное, ни кчему не способный и ничего не желающий, существующий исключительно при темномпосредничестве номера 1. В тот момент, когда верх брал номер 2, номер 1растворялся в нем, и наоборот, номер 1 рассматривал номер 2 как мрачноецарство своего подсознания. Номер 2 сам себе казался камнем, однаждызаброшенным на край света и бесшумно упавшим в ночную бездну. Но в нем самомцарил свет, как в просторных залах королевского дворца, высокие окна которогообращены к залитому солнцем миру. Здесь присутствуют смысл и связь, впротивоположность бессвязной случайности жизни номера 1, который никак несоприкасается даже с тем, что его непосредственно окружает. Номер 2 же,напротив, чувствует свое тайное соответствие средневековью — эпохе, дух которой, Фауст, такпреследовал Гёте. Значит, он тоже знал о номере 2, и это служило мнеутешением. Фауст — иоб этом я догадывался даже с некоторым испугом — значил для меня больше, нежелимое любимое Евангелие от Иоанна. В нем была та жизнь, которой я сочувствовал. АХристос лот Иоанна был мне чужд, хотя и не в той мере, как чудесный Исцелительиз Синопсиса. Фауст является живым соответствием номера 2, я видел в немответ Гёте на вопросы своего времени. И это знание о Фаусте укрепило моюуверенность в собственной принадлежности человеческому обществу. Теперь яказался себе одиноким чудаком или злой шуткой жестокой природы, ведь моимкрестным отцом и поручителем был сам Гёте.

Надо заметить, однако, что мои мысли оФаусте этим и ограничивались. Несмотря на все свое сочувствие Фаусту, я непринимал гётевскую развязку, а его легкомысленное отношение к Мефистофелю личнозадевало меня, равно как и гнусная заносчивость Фауста. Но тяжелее всего мнебыло примириться с убийством Филемона и Бавкиды.

* * *

Именно тогда я увидел незабываемый сон,который одновременно и испугал меня, и ободрил. В нем я оказался в незнакомомместе и медленно шел вперед в густом тумане навстречу сильному, почтиураганному ветру. В руках я держал маленький огонек, который в любую минуту могпогаснуть. И все зависело от того, сохраню ли я его жизнь. Вдруг япочувствовал, что кто-то идет за мной и, оглянувшись, увидел огромную чернуюфигуру. Она следовала за мной по пятам. И в тот же миг, несмотря на охватившийменя ужас, я понял, что должен идти и вопреки всем опасностям пронести, спастимой маленький огонек. Проснувшись, я сообразил, что этот брокенский призрак— всего лишь моясобственная тень на облаке, созданная игрой света того огонька. Еще я осознал,что этот огонек —единственный свет, которым я обладал, — был моим сознанием, моимединственным сокровищем. И хоть в сравнении с силами тьмы огонь мал и слаб, всеже это — свет, мойединственный свет.

Этот сон явился для меня озарением: теперья знал, что номер 1 был носителем света, а номер 2 следовал за ним кактень. И моей задачей было сохранить свет, не оглядываясь на vita peracta— на то, что закрытодля света. Я должен идти вперед, пробиваться сквозь отбрасывающий меня назадветер, идти в неизмеримую тьму мира, где нет ничего, где мне видны лишь внешниеочертания, зримые и обманчивые, того, что невидимо и скрыто. Я, мой номер 1,должен учиться, зарабатывать деньги, должен жить, побеждая трудности,заблуждаться и терпеть поражения. Буря, обрушившаяся на меня, — это время, непрестанно уходящееи непрестанно настигающее меня. Это мощный водоворот, который втягивает всесущее, избежать его, да и то лишь на миг, сможет лишь тот, кто неудержимостремится вперед. Прошлое чудовищно реально, и оно пожирает каждого, кто несумеет откупиться правильным ответом.

Итак, в моих представлениях о мирепроизошел поворот на 90 градусов: я узнал, что мой путь проходит вовне, а,вырываясь наружу, он попадает в ограниченность и потемки трехмерности.Наверное, таким же образом Адам когда-то покинул рай, который стал для негофантомом, а свет открылся там, где в поте лица своего он будет распахиватькаменистое поле.

В то время я спрашивал себя: откуда берутсятакие сны Раньше мне казалось, что их посылает Бог — somnia a Deo missa. Но теперь,когда я приобщился ко всякого рода научным построениям, у меня появилисьсомнения. Если предположить, что, например, мое понимание развивалось иформировалось медленно, а во сне неожиданно наступил прорыв Похоже, это былоименно так. Вопрос лишь в том, почему это произошло и почему проникло всознание Ведь я же ничего не предпринимал сознательно, дабы навязать такойпорядок вещей, напротив, мои симпатии были всецело на другой стороне. Выходит,в самом деле существует нечто — за кулисами — некий разум, т.е., нечто более разумное, чем я сам. Я и помыслитьне мог, что в свете сознания внутренний мир будет выглядеть как гигантскаятень. И еще я понял многое, чего не понимал раньше, — почему на лицах людей приупоминании мной о явлениях внутреннего мира появляется холодная теньзамешательства и отчужденности.

Итак, следует забыть о номере 2, но ни вкоем случае не отказываться от него и не считать, что он не существует. Этоисказило бы мое ля и, более того, лишило бы меня возможности объяснитьпроисхождение сновидений. Номер 2, несомненно, был каким-то образом связан свозникновением сновидений, я был готов даже принять его за тот самый Высшийразум, который внушал их. Но я чувствовал, что все более становлюсь номером1, т.е. лишь частью — подвижной частью — более широкого, всеобъемлющего номера 2, который на деле былпризраком, названным мной духом тьмы.

Конечно, я тогда ничего подобного не думал,хотя все-таки смутно осознавал это (оглядываясь назад, я ныне в этом уверен),несмотря на то, что чувства подсказывали обратное.

Таким образом я порвал со вторым ля,отделив его от себя и предоставив ему вести совершенно автономноесуществование. Я не связывал его с какой-то определенной личностью, как этоделают, когда речь заходит о привидениях, хотя при моем деревенскомпроисхождении это было бы естественно. Как бы там ни было, но в деревне людиверят в подобные вещи.

Pages:     | 1 |   ...   | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |   ...   | 49 |    Книги по разным темам