Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |   ...   | 49 |

Наконец я уверился в том, что были и естьлюди, которые смотрели в лицо злу, видели его власть, более того — его тайную роль в избавлениичеловека от мрака и страданий. В этом смысле моим пророком и стал Гёте. Нопростить ему то, как он отделался от Мефистофеля, я не мог — каким-то трюком, каким-то tourde passe-passe (фокусом. — фр.), таклегкомысленно, так по-богословски. Это было слишком безответственно, и ядосадовал, что Гёте тоже оказался из тех обманщиков, кто с помощью словесныхухищрений пытается представить зло безвредным.

Для себя я сделал вывод, что Фауст былфилософом, хотя и не слишком глубоким, и что, несмотря на отход от философии,он, очевидно, успел приобрести некую восприимчивость к истине. До этого япрактически ничего не слышал о философии, и теперь у меня появилась новаянадежда. Может быть, рассуждал я, есть философы, которые пытались разрешить теже вопросы и которые помогут мне.

В библиотеке отца философов не нашлось— все они были наплохом счету, поскольку пытались думать; мне пришлось довольствоватьсяУниверсальным философским словарем Круга (2-е изд. 1832 г.). Я отыскал статьюо Боге. Она начиналась с этимологии слова Бог, которое — и это представлялось неоспоримым— происходит от словалблаго и означает нечто высшее и совершенное. Существование Бога недоказуемо,говорилось далее, но может быть Доказана имманентность идеи Бога. Таковаяприсуща человеку изначально, если не в видимых проявлениях, то, во всякомслучае, скрыто. И наши линтеллектуальные силы должны были развиться доопределенной степени, прежде чем смогли породить столь возвышеннуюидею.

Объяснение буквально поразило меня. Да чтотакое с этими философами — спрашивал я себя. Очень похоже, что они судят о Боге с чужихслов. С теологами иначе: те по крайней мере уверены, что Бог есть, хотя ивысказываются о Нем самым противоречивым образом. Но и Круг выражался стользавуалированно лишь затем, чтобы скрыть настоящую убежденность в существованииБога. Почему не сказать об этом прямо Зачем он притворяется, будто и в самомделе думает, что мы порождаем идею Бога и, чтобы сделать это, должны достичьопределенного Уровня развития Такие идеи, насколько я знал, есть даже у нагихдикарей в джунглях. А ведь они не философы, они не собираются специально длятого, чтобы породить идею Бога. Я тоже никогда не порождал никакой лидеиБога. Разумеется, существование Бога не может быть доказано, — как, скажем, моль, поедающаяавстралийскую шерсть, докажет другой моли, что Австралия существуетСуществование Бога не зависит от наших доказательств. Как пришел я к этомуопределению На сей счет мне довелось услышать массу объяснений, но я ничему немог верить, ничто не убеждало меня. В действительности, это никоим образом небыло моей идеей. Это не выглядело так, как если бы сначала я воображал что-то,потом это что-то обдумывал и затем наконец верил в это. Так, например, историяо Христе всегда казалась мне подозрительной. По-настоящему я никогда в нее неверил, хотя мысли об Иисусе внушались мне с куда большей настойчивостью, чеммысли о Боге. Почему же я стал воспринимать Бога как нечто само собойразумеющееся Почему философы стараются внушить другим, будто Бог — это лидея, своего родапроизвольное допущение, которое можно породить или не породить,— когда совершенноясно, что Он существует так же реально, как кирпич, что падает вам наголову

Неожиданно мне открылось, что Бог— это одно изнаиболее существенных и непосредственных переживаний, по крайней мере для меня.Не мог же я выдумать той страшной истории с собором. Напротив, она была мненавязана, и чья-то жестокая воля принудила меня думать об этом. Но зато потомна меня снизошло невыразимое ощущение благодати.

Я сделал вывод, что эти философы изначальноопирались на шаткую основу — на странное представление о Боге как о своего рода гипотезе,которую можно обсуждать. Мне казалось в высшей степени неудовлетворительным то,что философы не нашли никакого объяснения разрушительным действиям Бога. Аименно такие действия, на мой взгляд, заслуживали особого внимания философии,поскольку теология с этим явно не справлялась. И как же я был разочарован,когда сообразил, что философы, похоже, об этом даже не подозревали.

Я перешел к следующей интересующей менястатье — о дьяволе.Если, читал я, допустить, что дьявол изначально зол, мы впадем в явноепротиворечие, то есть в дуализм. Поэтому нам следует предположить, что онпервоначально создан добрым, но позже был развращен своей гордыней. Однако, какотмечал автор статьи — и я был доволен, что он это заметил, — данная гипотеза предполагает,что главное зло, которое она пытается объяснить, — собственно гордыня. В остальном,по его мнению, происхождение зла неясно и необъяснимо. Для меня это означало,он, как и теологи, не желает думать о зле. Статья о зле и его происхождениивыглядела столь же бесполезной.

* * *

Здесь я попытался связно изложить идеи имысли, занимавшие меня, пусть и с перерывами, в течение нескольких лет. Этобыли проявления моего скрытого второго ля, моего номера 2. Я пользовалсяотцовской библиотекой тайно, без разрешения. Между тем мое первое ля открыточитало Герштеккера и переводные английские романы. Я увлекся немецкойлитературой, в первую очередь классической, от которой школа еще не успелаотвратить меня своими скучными многословными комментариями. Читал тогда я многои беспорядочно, читал сочинения лирические и драматические, исторические иестественнонаучные. Увлечение это было не только приятным и полезным— оно давало мнесвоеобразную разрядку. Но увлечения моего второго ля все глубже и глубжепогружали меня в депрессию. Не находя ответов на свои вопросы, я окончательноразочаровался. Окружающие, казалось, интересовались совсем другими вещами, ябыл совершенно одинок с моими исканиями. Больше всего на свете мне хотелосьпоговорить с кем-нибудь, но я не мог найти точек соприкосновения, обнаруживаялишь отчужденность, недоверие, некий страх, что в конце концов лишало меняжелания общаться. Это угнетало еще сильнее. Я не знал, как это понимать: почемуникто не переживает ничего подобного Почему об этом нет книг Неужели яединственный, кому это пришло в голову Но мысль, что я мог сойти с ума, меняникогда не посещала, поэтому светлая и темная стороны Бога казались мне вещами,которым, несмотря на душевное сопротивление, я должен был найти объяснениесам.

Я ощущал свое вынужденное лотличие, и онопугало меня (означая не что иное как изоляцию) и приводило к очевиднойнесправедливости: меня делали козлом отпущения куда чаще, чем я мог этовынести. На уроках немецкого я выглядел весьма посредственно: ни грамматика, нисинтаксис совершенно меня не интересовали. Я скучал и ленился. Темы сочиненийказались мне как правило, пустыми и глупыми, а собственные работы — беспредметными и вымученными.Оценки я получал средние, что вполне устраивало: я старался не выделяться, неподчеркивать свое проклятое лотличие. Меня тянуло к мальчикам из бедных семей,которые, как и я, вышли из ничтожества, но многие из них были тупыми иневежественными, а это уже раздражало. Притягивало же меня то, что этиодноклассники в своей простоте не замечали во мне ничего особенного. А я из-засвоего лотличия уже начал бояться сам себя: мне казалось, что есть во мненечто такое, чего я сам в себе не знаю, из-за чего меня не любят учителя иизбегают товарищи.

Тогда же произошла история, которая менядоканала. Мы наконец получили тему для сочинения, которая показалась мнеинтересной. Я писал добросовестно и с увлечением и, как мне казалось, мограссчитывать на успех — получить один из высших баллов, не самый высший, конечно, это быменя выделило, но близкий к нему.

Наш учитель имел обыкновение начинатьобсуждение сочинений с лучших. Сперва он прочел сочинение первого ученика, этобыло в порядке вещей. Затем последовали другие, а я все ждал и ждал, когда жепрозвучит мое имя. Меня не называли. Этого не может быть, — думал я, — неужели мое сочинение настолькоплохое, ведь он уже перешел к откровенно слабым работам. В чем же дело Или яснова оказался вне конкурса и обнаружил свое проклятое лотличие

В конце концов, когда все сочинения былипрочитаны, учитель сделал паузу и произнес: У меня есть еще одно сочинение— Юнга. Оно намногопревосходит другие, и я должен был бы отдать ему первое место. Но, к сожалению,это обман. Откуда ты списал его Скажи начистоту!

В ужасе и негодовании я вскочил с криком:Я не списал ни единого слова! Я же потратил столько сил, я старался написатьхорошее сочинение. Но учитель был неумолим: Ты жешь. Ты не мог написатьтакое сочинение. Это маловероятно. Итак — откуда ты егосписал

Напрасно я клялся в невиновности, учительстоял на своем. Значит, так, — сказал он, — если я найду, откуда ты его списал, тебя исключат из школы. Иотвернулся. Мои одноклассники бросали на меня странные взгляды, и я с ужасомпонял, что они думают: Ах, вот оно что. И снова передо мной оказалась глухаястена.

Теперь на мне было клеймо — клеймо моего проклятоголотличия. Униженный и опозоренный, я клятвенно пообещал отомстить учителю, и,если бы такая возможность вдруг появилась, я рассчитался бы с ним по законуджунглей. Но как мог я доказать всему свету, что не списывалсочинение

Я днями размышлял над этой историей и сноваприходил к выводу, что ничего нельзя было поделать, что волею слепой и глупойсудьбы я оказался жецом и обманщиком. Теперь до меня стало доходить многое,чего я не понимал раньше, например, почему один из учителей сказал моему отцу,когда тот пришел поинтересоваться моей учебой: Ну, он, конечно, среднийученик, но работает с похвальным усердием. То, что я числился в недалеких илповерхностных, сказать по правде, меня это не задевало. Меня убивало то, чтоони считали меня способным на ложь.

Я уже не в силах был сдерживать горечь инегодование. И тут случилось то, что я замечал в себе и прежде: в сознаниивоцарилась внезапная тьма, будто захлопнулась глухая дверь, отгородив меня отвсех. И я спросил себя с холодным любопытством: Что, собственно, произошло Нуда, ты возмущен. Учитель, бесспорно, глупец, он ничего не понимает, он непонимает тебя, но ведь и ты понимаешь не больше. Он сомневается в тебе точнотак же, как ты сам. Ты не веришь в себя и в других и тянешься к тем, кто прост,наивен и виден насквозь. Что это — возмущение человека, который чего-то не понимает

Подобные мысли sine ira et studio (безгнева и пристрастия. — лат.) удивительнымобразом напоминали цепочку тех других моих рассуждений, которые я считал длясебя запретными. Тогда я не видел различия между ля первым и ля вторым, крометого, что мир второго ля был только моим. И все же меня никогда не покидалочувство, что в том втором мире было замешано что-то еще помимо меня. Будтодыхание огромных миров и бескрайних пространств коснулось меня, будто невидимыйдух витал в моей комнате — дух кого-то, кого давно нет, но кто будет всегда, кто существуетвне времени. В этом было нечто потустороннее.

В то время у меня, безусловно, не былотаких слов, но мое описание вовсе не относится к моему теперешнему состоянию. Ялишь пытаюсь объяснить те прошлые ощущения и осветить сумеречный мир своегодетства с помощью того, что мне известно сейчас.

Через несколько месяцев после того случаямои школьные товарищи прозвали меня лотцом Авраамом. Мой номер 1 не могпонять почему и возмущался, считая это смешным и глупым. Но в глубине души ясознавал, что имя было точным, и болезненно воспринимал все эти намеки на моеподсознание. Чем больше я читал и чем ближе знакомился с городской жизнью, темсильнее чувствовал, что та реальность, которую пытаюсь постичь, подразумеваетсовсем иной порядок вещей, нежели тот маленький мир, в котором я вырос, с егореками и лесами, людьми и животными, с маленькой деревней, что купалась всолнечных лучах, с ветрами и облаками, с темными ночами, когда происходятстранные вещи. Это была не просто точка на карте, а Божий мир, полный тайногосмысла. Но люди ничего о нем не знали, и даже животные почему-то утратили этотсмысл. Я отыскивал это неведение в печальном, потерянном взгляде коров, вбезнадежных глазах лошадей, в преданности собак, которые так отчаянно цеплялисьза место возле человека, даже в поведении самоуверенно гуляющих котов, которыежили в амбарах и там же охотились. Люди, думалось мне, походили на животных и,казалось, так же не осознавали себя. Они смотрели на землю и на деревья лишьзатем, чтобы увидеть, можно ли это использовать и для чего. Как и животные, онисбивались в стадо, спаривались и боролись между собой, жили в этом Божьем миреи не видели его, не осознавая, что он един и вечен, что все в нем уже родилосьи все уже умерло.

Я любил всех теплокровных животных, потомучто они похожи на людей и разделяют наше незнание. Я любил их за то, что у нихбыла душа, и, мне казалось, они все понимали. Им, как и нам, считал я, доступныпечаль и радость, ненависть и любовь, голод и жажда, страх и вера, просто онине умеют говорить, не могут осознавать и неспособны к наукам. И хотя меня, каки других, восхищали успехи в развитии наук, я видел, что знание усиливаетотчуждение человека от Божьего мира, способствует вырождению, тому, чего вживотном мире нет и быть не может. К животным я испытывал любовь и доверие, вних было некое постоянство, которого я не находил в людях.

Насекомых я считал ненастоящимиживотными, а позвоночные для меня являлись лишь какой-то промежуточной стадиейна пути к насекомым. Создания, относившиеся к этой категории, предназначалисьдля наблюдения и коллекционирования, они были интересны в своем роде, но неимели человеческих свойств, а были всего-навсего проявлением безличной жизни истояли ближе к растениям, нежели к человеческим существам.

Растения находились у самого основанияБожьего мира, — высловно заглядывали через плечо Создателя, когда Он, думая, что Его никто невидит, мастерил игрушки и украшения. Тогда как человек и настоящие животные,будучи независимыми частицами Божества, могли жить, где хотят, — растения (хорошо это или плохо),были привязаны к месту. Они выражали не только красоту, но и идею Бога, неимели своих целей и не отклонялись от заданных. Особенно таинственными, полныминепостижимого смысла казались мне деревья, поэтому лес был тем местом, где ясильнее всего ощущал страх и трепет Божьего мира, его глубокое значение и благовсего, в нем происходящего.

Это ощущение усилилось после того, как яувидел готический собор. Но там безграничность космоса и хаоса, весь смысл ився непостижимость сущего, все безличное и механическое было воплощено в камне,одухотворенном и исполненном тайны. Именно так я чувствовал свое родство скамнем, ведь Божество присутствует и в мертвом, и в живом.

Pages:     | 1 |   ...   | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 |   ...   | 49 |    Книги по разным темам