Пятое поколение (продолжение)

Вид материалаДокументы

Содержание


Полтора года в Горловке
Началась наша трудовая жизнь. Надо было выполнить все обмеры, все осмотреть. Выезжали на подстанции. Работа кипела.
Мы ездили в Красный Луч. Это поселок, где прославились Олег Кошевой
Под новый 1944 год я получила телеграмму от Макса и ездила к нему
Полтора года
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   36
^

Полтора года в Горловке


«Нас, в Горловке, по существу, никто не ждал. Мы, женщины, поселились в квартире того же корпуса, где жила Финаева. Одна квартира у нас получилась женская, другая, через лестницу, мужская. Наше начальство расположилось рядом во втором корпусе. В нем же еще одна мужская квартира. И в нем мы работали. В этом корпусе, до того как немцы пришли в Горловку, были итальянцы. Итальянцы – веселый народ: все у них было разрисовано, дуче и всякие карикатуры. Грязнющий корпус. Во втором корпусе жили немцы. Эти союзники были враги: немцы презирали итальянцев, а итальянцы их ненавидели. У нас во втором корпусе, немецком, было чисто. У них были дубовые табуретки с косыми ножками. Это собственно и вся мебель, которая осталась. Кровати нам где-то раздобыли.

В это время в страну уже прислали американские машины и продукты. Нас начали кормить. Нас, простых смертных, кормили раз в день американской тушенкой и рисом, начальство – главного инженера и его заместительницу кормили два раза в день. Мы сначала были в восторге, что может быть лучше.

^ Началась наша трудовая жизнь. Надо было выполнить все обмеры, все осмотреть. Выезжали на подстанции. Работа кипела.

Донбассэнерго имел до войны роскошное шестиэтажное здание. Немцы там устроили госпиталь. Когда они уходили, они здание взорвали. Стоя внизу внутри, вы видели стены всех этажей с первого до шестого, как стены расписаны в этом госпитале. Мы ужаснулись, какой порнографией они их расписали.

Наша первая задача – обмерить это здание Донбассэнерго, чтобы его восстановить, прежде всего. Здание не прямоугольное, а буквой «Г». Начали делать обмеры. Работали я и еще одна архитектор, пожилая женщина. Она была не особо подвижна, так что больше приходилось мне лазить с нашим групповым архитектором. У меня тогда были единственные ботики резиновые. А там стекло. Оно все полетело вниз. Покуда с одной стороны обмеряли, потом с другой, за неделю мои ботики были совершенно изрезаны. Я из-за них разревелась. Но это не помогло. Все равно обмеры надо делать. Работали, пока не подошли к лифту. В это время по зданию прошли саперы. Вдруг мы видим объявление “Не подходить, бомба!” Тогда все. Этот аврал прикрылся: “Ребята, надо подождать, пока саперы отработают”. Тут меня, слава тебе господи, переключили на другую работу»79.

«^ Мы ездили в Красный Луч. Это поселок, где прославились Олег Кошевойliv и “Молодая гвардия”. В нем находилась электрическая подстанция. Я беседовала со старожилом, очень приятный человек. Это был единственный оставшийся технический специалист. Он нам рассказывал, что здание подстанции построено еще во времена Промпартииlv. Он знал, что кто-то из проектировщиков и строителей был в свое время репрессирован. Мы были поражены. То, что уцелело,   сделано было изумительно. Все стройно, прекрасная кладка. Я никогда не видела, чтобы, например, оконные переплеты были железобетонные. Но настолько тонкие, будто из металла. Мы пробыли там с начальством четыре дня»80.

«Через некоторое время в Горловке появился рыночек. Стали тетки-торговки вылезать. У них появилась изумительная сушеная вишня, у одной еще и ряженка. Наше питание   тушенка с рисом, тушенка с рисом, как заладим, так месяца на четыре. Сначала это казалось очень вкусным, потом всем надоело. Я купила трофейную немецкую сковородочку, она у меня и сейчас есть, маленькая такая, в нее картошечку. Приготовлю картошку, залью ряженкой и вишневый компот с сахарином. Прекрасно!

Местное население было раздето форменным образом. Каждая тряпка на вес золота, из рук рвали. Нам разрешили съездить в Москву. Я набрала там, у моих двоюродных сестер Анцы Лазар и Доры Родионовой разные тряпки, что у них лишнее было. В Москве в 1943 году голодно было. Все время шла миграция, от нас туда, от них к нам в Горловку. Мы отсылали кое-что, вишню, фасоль.

Стали доходить письма. В нашей бригаде была инженер Катя Огуф. Она получает письмо от своей сестры, которая воевала, врач. По-моему, она тоже с Украины. Сестра пишет, что дошла до родного местечка, пришла к дому, и узнала, что их родители уничтожены. Катя читает это письмо, и вдруг мы видим, как Катя валится с ног. Падает в обморок. То есть она надеялась, что родители выжили. Мы не знали тогда еще, что уничтожают всех евреев. Еле привели ее в чувство. Кто-то взял это письмо, тогда поняли, в чем дело.

Нам дали для услуг мужчину и женщину-уборщицу. У нее двое ребятишек, муж на фронте. Она призналась, что жила с солдатом- немцем. Вначале это нам было дико. Но он ей что-то приносил из продуктов. Потом она говорит: “Там был еще один немец, простой солдат, который работал кашеваром на кухне. Если рисуют фашистов, то внешний вид солдата был точно такой: сам огромный, рожа красная, здоровенные лапищи. Он идет и несет ковригу, ломтик хлеба. Встретит женщину, спрашивает: “Kinder, Kinder есть? Kinder есть?” Даст ковригу, или что-то принесет какой-то приварок. Очень жалостливый. Вначале от него убегали, боялись, потом уже поджидали его. И он всякой кашки нальет. То есть были среди немцев и такие люди.

В Горловке был суд над полицаями. Их держали за глухим забором. Прямо на улице. А потом был суд. Я на суд пошла. Не могла просто. Вся эта информация была такая ужасная, что я не хотела ее больше воспринимать.

^ Под новый 1944 год я получила телеграмму от Макса и ездила к нему»81.

Об этом подробно см. в главе 16.

«В Москве говорили, что мы можем торговать. Возьмите что-нибудь из вещей, меняйте там и так далее, в общем, проявите какую-то инициативу. А начальство нас в Горловке предупредило, что на рынке начали шнырять милиционеры: “Ребята, не торгуйте сами на рынках. Дайте лучше вещи женщинам, которые сидят на рынке”. Нам выдали такие хорошенькие ватнички и брюки. Ватные брюки мы, конечно, носить не стали. Передали нашей уборщице. Все брюки она нам продала. Была очень довольна. И мы довольны»82.

«К нам в Горловку прислали Володю Морозова, того, что правнук Пушкина. Он побывал в Ленинградском ТЭП’е, который там в 1944 году уже организовался там. Володе удалось в Ленинграде купить тетради, тогда как у нас нигде клочка бумаги не было. И еще ему удалось в маломощный Ленинградском ТЭП’е по столам набрать огрызки карандашей и резинок. А поскольку в Горловке генпланщику делать по существу было нечего, мы только восстановились, ему начальники сказали: “Володя, походи по городу, поторгуй, раз ты привез карандаши и тетрадки”. Наш Володя, не понимал, что торговать надо из-под полы. Он нашел себе ящик. Уселся на него. На другом ящике разложил свой товар, и сидит, как купец, торгует. Смотрим, куда-то наш Володя исчез. Нет его. Мы туда сюда, куда он девался? В обед нет, в ужин нет, к ночи нет. У нас очень энергичная была Тамаркина, старая партийка. Главный инженер был – ему все до лампочки. Человек неплохой, но безразличный. А она очень была ответственная. Как же так, пропал сотрудник. Вначале мы не поняли, куда он девался. Заявились в милицию. Там выяснили, что его милиция сцапала как спекулянта. Трое суток бились, пока этого Володю оттуда выдворили. Конечно, весь его “товар” милиция себе забрала.

Потом в страну начали поступать американские подарки населению. Мы в Горловке еще ничего не получили. Нам их позже давали в Москве. А в обороте уже эти вещи появились. У меня с обувью стало очень плохо. Деньги у меня были, так как зарплату мы получали, а все продукты добывались в основном обменом. Приносят мне американский подарок   замечательные полуботинки, черные, шевро, наборный каблук. Просто прелесть. Просят две с половиной тысячи, ни больше, ни меньше. Я целое совещание с сослуживцами провела, все говорят: “На тебе очень хорошо”. А мне ходить совершенно не в чем. Как раз и сумма такая у меня накопилась. Мы получали рублей 700 – 800 старыми деньгамиlvi в месяц. Короче, понесла я даже эти полуботинки посоветоваться к сапожнику. Он говорит: “У-у, отличные, отличные!”. Что вы думаете? Две недели я сапожки не проносила. То есть все сплошь картон, подметка – картон, наборный каблук – картон. Но все как сделано! Я их проклинала, не знаю как. Будь они неладны, эти американцы. Было у меня большое огорчение»83.

«Когда мы были Горловке, у Кати Огуф вдруг температура 40. Лекарств никаких. Дарья Петровна нашла врача. Он осмотрел Катю говорит: “Рожистое воспаление, нужен красный стрептоцид”. Тогда больше никаких антибиотиков не было, один стрептоцид. От немцев кое-какие лекарства остались. Тетки торговали ими на рынке. Катя просит эту женщину, которая нас обслуживала, купить. Она приносит за 50 рублей одну таблетку белого стрептоцида. Катя говорит: “Ой, белый, мне не поможет”. Она вся горит. Я вдруг вспоминаю, что у меня есть лекарства, которые мне когда-то в Москве передал Виктор Моисеевич. Когда собиралась ехать в Горловку, я знала, что там ничего нет. Взяла лекарства на всякий случай. Но я человек здоровый и совершенно забыла про них. Тут я вдруг вспоминаю, что у меня есть лекарства. Говорю: “Катя, я не знаю, у меня какие-то лекарства есть”. Открываю: белый стрептоцид, красный стрептоцид, навален, прямо кучками. Это было счастье. Почему его нынче совершенно изъяли из обращения, не понятно. Тогда это было чудо. Буквально, может быть, шесть таблеток Катя приняла. Уже через два дня у нее спала температура. Прошло страшное воспаление. Потом у одного нашего сотрудника, Петьки Фармаковского, возник страшный стоматит. Он ничего не может есть. Весь рот обложен. Я его привела к врачу на дом. Опять понадобился мой стрептоцид. Врач сама ему мазилку сделала. Он мазал все во рту. Вылечился. В общем, я там всех снабжала лекарствами.

^ Полтора годаlvii я там пробыла в общей сложности в Горловке. Там еще много всякой ерунды было. Ладно. Будем считать, что с Горловкой покончено»84.