Живописец, график, посвятивший себя изображению высоких гор

Вид материала

Документы

Содержание Так удивительно покато

Подобный материал:

• Рабочая программа дисциплины профессиональная этика юриста Направление подготовки, 385.21kb.
• Марокко Сокровища Марракеша и древние крепости гор Атлас + отдых в Агадире, 41.65kb.
• Лар Леонид Алексеевич, 837.38kb.
• Лар Леонид Алексеевич, 837.5kb.
• Матисс (Matisse) Анри Эмиль Бенуа (31. 12. 1869, Ле-Като, Пикардия, 11. 1954, Симьез,, 37.3kb.
• Шехтель, Фёдор Осипович, 271.44kb.
• Эфир Обманы чувств, 257.47kb.
• «И дольше века длится день…», 29.9kb.
• Шагал (Chagall) Марк Захарович (р. 1887, Лиозно, ок. Витебска), живописец и график., 48.56kb.
• Песниптицыгамаю н первыйклубо, 1530.12kb.

^

Так удивительно покато

И так таинственно плыла,

Как будто «Лунная соната»

Нам сразу путь пересекла.

…Эдик стонет...


17 апреля.

Небо, пробуждаясь, вспыхнуло оранжево-золотистым сиянием из-за огромных горных кряжей.

Мы завозились в своих палатках, собираясь в дорогу. Когда выбрались наружу, — ударило жёстким ветром в лицо и охватило морозом.

Откопали из-под смёрзшегося снега заледенелые палатки. С хрустом свернули. Но они не помещаются в чехлы. Разборные палаточные дуги смёрзлись и не хотят разбираться. Мороз пронзает пальцы острой болью.

Горы, покрытые свежевыпавшим снегом, в этот рассветный час являют собой зрелище величественное и необычное. Они незнакомые, без сверканья и блеска. Горы матовые. И пушистые, как детские игрушки.

Рассвет возродил контрастность и придал плоским силуэтам гор гранёную объёмность. Огненный свет медленно разлился по заснеженным склонам. В теплеющем небе, как градина, дотаивает луна.

…Гончаров на завтрак ест анальгин и к десне прикладывает анестезин. Это Саша Алейников снабдил его таблетками из своей личной аптечки.

...Поднимаемся по наклонному снежному полю. Ступени не прессуются и совершенно не держат наш вес. Глубоко проваливаемся в перемёрзший порошкообразный снег.

Слева в вышине сверкает великолепная скально-ледовая стена пика № 6. Обвал с неё в позапрошлом году чуть не похоронил экспедицию из Кузбасса.

…День постепенно разгорается, набирая силу. Ветер смёл с неба облака, словно отбросил прядь седых волос с синих глаз. Солнце сияет тепло и ясно. И постепенно раздевает нас.

…В небесах покой. Тёмно-синее, с примесью сиреневого цвета, близкое небо над нами безгранично, бездонно, безупречно. Рюкзак за спиной тихо, размеренно поскрипывает в такт шагам, как крылья в неспешном плавном полёте…

Идём час за часом безостановочно. И параллельно нам идут по небу редкие облака. Мы с ними идём в одну сторону, идём вместе, с интересом и симпатией поглядывая друг на друга. Горы позволяют утолить обычную для городских пешеходов тоску по небу.

... В полдень генерал Агафонов установил по рации связь с нашим базовым лагерем. У ребят всё в полном порядке. От вертолётной площадки на 4800 они за три дня перетащили весь экспедиционный груз на 5700 и оборудовали Базовый лагерь. Сейчас они работают на Горе, ставят промежуточные высотные лагеря на 6100 и 6400.


...Перечёркивая крутой снежный склон пунктиром следов, идёт группа альпинистов. Идти тяжело: подламывает ноги усталость… солёный едкий пот, заливая глаза, струится по лицу... Лёгкие с трудом фильтруют из жидкого воздуха драгоценный кислород. Сердце захлёбывается, сбивается с ритма. Изнурительная, монотонная, однообразная, безрадостная работа. Руки, перетянутые в плечах грузовыми лямками рюкзака, отекают и отнимаются. Усталось нестерпима. Но терпишь. Потому что привык терпеть. Потому что терпеливость — одно из условий игры с горами. Усталость привычна и, в общем, переносится нормально — лишь мышцы, пульс и дыхание заняты ею до предела, а сознание на эту постоянную и обязательную восходительскую спутницу не отвлекается. Усталость заранее запланирована, как накладные расходы на радость восхождения.

Солнце слепит. Но обжигает не оно, а гуляющий по склону ледяной ветер. В работе ещё терпимо, но стоит остановиться, как холод сковывает. Связки бредут по глубокому снегу, зондируя путь ледорубами, часто обходя или перепрыгивая то открытые, то замаскированные снежными надувами ледяные трещины. Прыгать с рюкзаком за плечами на шестикилометровой высоте — высшее удовольствие.

Прыжок... Инстинктивно молниеносный взгляд вниз... Трещина мелькнула бездонной изумрудно-голубой глубиной, обдав запоздалым страхом...

Труднее всех первому — он прокладывает путь. Слепит сияние окружающей белоснежной крутизны. А впереди дыбится снежный склон, кажущийся бесконечным.

Здесь нет готовой дороги. Её делает идущий первым — для себя и для тех, кто идёт за ним. Пробивает толстым протектором тяжёлых ботинок тускло блестящий наст, вытаптывает ступени в снежной крутизне, скалывает лёд ледорубом.

Первому труднее всех. И он устал. Он делает шаг в сторону, пропуская мимо себя медленно идущих товарищей. И встаёт в следы после всех. Теперь он последний. А первым, прокладывающим путь, стал тот, кто до этого был вторым.

И вновь всё повторяется. И ещё много раз. И цель близится...


...Вышли из-за поворота, и ущелье широко распахнулось. Мы зажмурились: впереди вспыхнуло ослепляющее сверканье колоссальных ледопадов Южной стены нашей Горы. Они зеленовато-голубые. Бесснежные. И очень крутые. Ярко блестит в вышине вершина Макалу.

На широкой заснеженной речной террасе стоят палатки германской, австрийской и чешской экспедиций. Увидев их, Пробеж заныл, что не может идти дальше вверх.

... Наползают мрачные тучи. Пронзительно задул ветер и всё сильнее холодает. Повалил снег. Планировали сегодня подняться до ночёвок «Лагерь Хиллари» на высоте 5000. Но теперь решили заночевать на 4800.

Свёрнутые палатки в рюкзаках за день не просохли, лишь оттаяли. Теперь в них лужи, и они вновь замерзают. У нас с Гончаровым палатка жёлтого цвета. А тент на ней красный. Когда лежишь в палатке, кажется, что снаружи светит яркое солнце.

Мистер Пробеж уговорил-таки генерала, что выше не пойдёт и останется здесь.

...Горы принимают человека — или нет. И дело не в общефизической подготовленности. Есть люди, которые не курят, не пьют, каждое утро в любую погоду бегают немыслимые кроссы, могут бесконечно приседать на одной ноге, бессчётно подтягиваться и отжиматься, но в горах с ними мучение. Они не выдерживают ни холод, ни жару, ни голод, ни жажду, очень медленно акклиматизируются, болезненно переносят высоту, страдают от неизбежного дискомфорта и постоянного напряжения. Они всё время сомневаются, обижаются, огорчаются, страдают, болеют, оступаются, срываются и, в общем, еле-еле идут, являя собой обузу и постоянный объект забот, тревог и опасностей для всей команды.

А бывает, что чахлый по виду, задохлик с узкой грудкой, с тонкими ножками и плетеобразными ручками или толстячок – «пивной бочонок» с вечно дымящейся сигаретой в зубах, бодро и шустро, без устали взбирается по крутизне с двухпудовым рюкзаком за плечами, оставляя далеко позади мрачного, страдающего атлета, бредущего нетвёрдой походкой предельно усталого человека.

И даже не в психологическом настрое тут дело. Всё не так просто. Видимо, первоначальная основа горовосходительских успехов заложена генетически в физиологических особенностях организма, в какой-то особой предрасположенности. Как художником невозможно стать одной лишь усидчивостью, так и горовосходителем не стать без таланта, без особой природной одарённости.

...Двое портеров отказались идти выше. Получив рассчёт, они сразу начали спуск, пока ещё пурга не замела следы. Тенги предстоит перераспределить груз между оставшимися носильщиками. Они требуют доплаты. Генерал торгуется.

...Тучи клубятся стеной. Она неспешно надвигается на палатки, затапливая всё вокруг непроглядным мраком. Расшумевшийся ветер грозит на все голоса.


18 апреля.

…Эдик стонал всю ночь. А за палаткой всю ночь завывал ветер. Медленно пришёл ледяной рассвет — час надежды. Но Эдику не легче.

...Подъём в 5-00. Крепкий мороз. В палатках всё в инее. Тенты заледенели. Озеро у подножья Макалу — подо льдом.

Яркое холодное солнце, сверкнувшее из-за Восточного гребня Горы, озарило наш мир, засверкало на гладких скалах Южной стены, на крутых контрфорсах. Ярко блеснули карнизы Западного ребра. Искрятся ступени огромных ледопадов. Осветившись светом дня, Макалу лучится ясным блеском.

Эта Гора... Конечно, она была всегда. Но лишь сама для себя. Пока никто не знал о ней, её, как бы, не было. До тех пор, пока её не увидел человек, и не сказал другим людям: — есть Гора! С этого момента она и существует.

Так же человек — разве он живёт, если не известен никому и никому не нужен?

Для многих людей горы стали существовать лишь с того момента, как они увидели их на моих картинах. И сам я, для очень многих, существую лишь с того времени, как они побывали на моих выставках.

Мою живопись иногда упрекают в графичности. Ну, правильно – в моих произведениях цвет чаще ассоциативный, а не живописный. Я это делаю сознательно. Ведь большинство людей не воспринимают цвет так остро и тонко, как профессиональные художники, и цветовая изысканность, на которой авторы строят основу выразительности своей живописи, остаётся непонятной зрителям.

А я заведомо строю своё произведение так, чтобы его мог понять любой. Мне важно не свои профессиональные возможности продемонстрировать, а донести до людей мой восторг и преклонение перед природной мощью и красотой, поделиться ею с людьми, чтобы и они её ощутили и восприняли. И восхитились. Стремлюсь не к тому, чтобы зрители полюбили мою живопись, а к тому, чтобы они полюбили горы.

Настоящее, подлинное произведение искусства рождается лишь тогда, когда художник не просто изображает впервые увиденное, но знает его глубоко и доподлинно — как дорогое, родное и близкое. И за внешней оболочкой рядового факта бытия чувстует душу явления, его внутренний глубинный смысл. Тема, сюжет и пластический образ изображаемого должны стать органичной частью мировоззрения и мировосприятия художника. Только тогда он сможет сказать что-то новое о давно знакомом и всем известном. Что-то такое, что другим людям пока неведомо. Только тогда может быть создан убедительный и впечатляющий образ. А иначе примитивное копирование натуры — поверхностное, банальное и пошлое. Ненужное.

Включение в состав экспедиции является для меня фактом значительным и очень обязывающим. Я не могу не оправдать доверия. Я буду работать постоянно, стараясь преодолеть любые неблагоприятные обстоятельства. Я должен и обязан. Значит, смогу, как бы трудно не пришлось. Я буду писать Макалу, принесу холсты вниз — подарю людям нашу Гору. «Великие дела свершаются, когда люди и горы встречаются», — сказал прекрасный английский поэт и художник Уильям Блейк...

...Поднимаемся по карману морены. Промёрзшая земля гудит под ботинками, камни скрежещут, звенят лыжные палки. Порывами налетает ветер. Он выдавливает из глаз слёзы, и они замерзают на щеках.

Справа, за ледником, вздымается к зениту наша Гора. Идём, и громада Макалу как бы поворачивается перед нами, медленно открывая свои склоны с востока на запад. Над Горой реют снежные флаги. Иногда с невероятной высоты долетает приглушённый расстоянием вой ветра. Он ужасает.

Впереди, над верхним цирком ледника Барун высятся Эверест и Лхоцзе. Они уже солнечные.

А вот и нас осветило солнышко. Быстро теплеет. Со вспыхнувших ледопадов и порозовевших скальных стен загремели обвалы.

...Поднимаемся по узкому гребню высокой правобережной морены. Далеко внизу — ледник сплошь завален камнями, разорван трещинами, изуродован сбросами и провалами. Мутно блестят замёрзшие озёра. Чем выше, тем меньше снега — в Верхнебарунской долине особый микроклимат.

...Эдику Гончарову идти трудно. Ему очень худо. Он трое суток ничего не ел. Его донимает слабость, жажда и тошнота. Его мучит боль. Он глушит её таблетками и сигаретным дымом. И продолжает непрерывно работать: снимает видеокамерой, фотографирует, записывает на диктофон и в блокнот. На него больно смотреть. Я ничем не могу ему помочь. Я им горжусь.

Спасибо судьбе, что она свела меня со многими замечательными людьми, познакомила с ними и подружила. Что я был бы без них? Как сказал Экзюпери: «Меня питают достоинства моих товарищей. Достоинства, о которых они сами не ведают. И не из скромности, а просто потому, что им на это наплевать».

...Путь непростой. То продираемся сквозь кальгаспоры. То перелезаем через неустойчивые каменные глыбы или протискиваемся между ними. Балансируем на узких гребешках над опасно далёкой каменной и ледяной глубиной. Проходим участки, грозящие камнепадом, или опасные ледовым обвалом. Всё время есть, куда падать. И постоянно есть, чему падать на нас сверху. Совершенно объективно, каждый шаг может стать последним. А нет другого пути. И опасные места не проскочишь быстро. Мы уже выше пяти тысяч метров, на этой высоте быстро — невозможно.

Отвратительное чувство, словно наяву видишь страшный сон. И никак это не проходит, не заканчивается, всё длится и длится, тянется бесконечно, мучительно. Как всегда бывает в экспедиции, наступил такой миг, когда с отчаянием думается — какой чёрт дёрнул этим спортом заняться?!

...Мы идём неторопливо, размеренно и ритмично. Только так здесь можно ходить. Конечно, лишь бережёного Бог бережёт... А мы и не лезем на рожон. Мы выбираем самый простой и безопасный путь. Какой есть. Мы опытные горные спортсмены. Значит фаталисты. Мы знаем: чему быть, того не миновать, если время твоё приспело – каким бы сильным, смелым, предусмотрительным, осторожным, умным, красивым, талантливым, любимым, нужным и важным ты ни был. Как у Юнны Мориц:


Молодой человек Анатолий

Обладал исключительной волей:

Голодал босиком,