Geum.ru

Александр Мень. История религии. Том 4

Вид материалаДокументы

Содержание


Двуликий философ
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   65

x x x




Софисты, однако, оказали невольную услугу греческой мысли, расшатав

привычные каноны мышления, изощрив искусство анализа, но в итоге они пришли

к самоотрицанию философии. И это было вполне закономерно. Раз

действительность испарилась, зачем вообще нужны рассуждения о мире и

последовательный взгляд на вещи? Главное - это подбирать наиболее

убедительные и красивые аргументы в споре, чтобы суметь защитить любой

тезис. Все сводится к методу изложения. Софисты недвусмысленно называли его

"гражданской наукой" и очень часто в спорах стремились лишь запутать

противника (8). Ведь если истины нет, то важнее всего одержать верх в

словопрениях.

Говорят, что сам Горгий под конец жизни совершенно забросил занятия

философией и целиком отдался ораторскому искусству.

Отрицательное влияние софистов сказывалось быстро: люди, получившие

образование у них, приучались к интеллектуальной безответственности.

Сомнение во всем сулило им свободу и большие удобства. Люди с шаткими

нравственными устоями любили прибегать к приемам софистики. Именно с этого

времени слово "софист" приобрело нарицательный смысл. Софисты стали

превращаться в целый класс лжемудрецов, которые щеголяли умением вести

дискуссии, подменяли пустословием все ценности разума и веры. Они старались

привлечь к себе внимание толпы, прибегали к разным трюкам, нападали друг на

друга, одержимые духом конкуренции и стяжательства. Понятно, почему Платон

считал, что софистом быть стыдно.

Деятельность софистов подорвала и без того уже шаткие устои веры и

гражданского порядка. Смуты военного времени и соперничество партий

довершили дело. Поэтому годы, когда впервые выступил Сократ, были отмечены в

Афинах разбродом и растерянностью умов.


ПРИМЕЧАНИЯ



Глава четырнадцатая

СОФИСТЫ


1. О значении и метаморфозах термина "софист" см.: А. Гиляров.

Греческие софисты, их мировоззрение и деятельность. М., 1882, с. 11.

2. Цит. по А. Маковельскому (Софисты, вып. I, 1940, с. 15).

3. Платон. Теэтет, 152b, с.

4. См.: А. Солоникио. Кризис в духовной жизни древней Эллады конца V в.

до Р. X. - "Филологические записки", 1900.

5. Платон. Теэтет, 167 с.

6. Платон. Протагор, 314.

7. Цицерон. О природе богов, I, 37, 118.

8. См.: Платон. Федр, 267 а.


Часть IV

СОКРАТ


Глава пятнадцатая

^ ДВУЛИКИЙ ФИЛОСОФ

Афины, вторая половина V в.


Философия Сократа представляет собой

единое целое с его жизнью.

Гегель


В дохристианском мире немного найдется личностей столь обаятельных и

своеобразных, как Сократ, сын Софрониска. Трудно сказать, что имело большее

влияние на современников и последующие поколения: учение Сократа или самый

его облик учителя жизни. Из античных философов в этом смысле его можно

сравнить, пожалуй, лишь с Пифагором. Но о последнем мы знаем только по

"иконе" легенды, или, вернее, по ее обломкам, в то время как об афинском

мудреце свидетельствуют близкие к нему люди.

Справедливости ради нужно сказать, что Сократ долго не привлекал к себе

особого внимания; по-настоящему его "заметили" лишь к концу жизни. Историки

тех времен, подробнейшим образом повествуя о каждом мятеже или сражении,

почти ни словом не обмолвились о столь замечательном человеке. В каком-то

отношении это объясняется тем, что внимание летописцев было отвлечено

другим; ведь первая половина жизни Сократа совпала с самыми яркими

страницами афинской истории. Философ родился в годы победоносного завершения

персидских войн; юность его прошла при Перикле; он был современником Эсхила

и Софокла, Аспазии и Анаксагора, Иктина и Фидия.

Спокойный, скромный человек, не рвущийся в политику и не рекламирующий

себя, Сократ легко мог затеряться в толпе софистов и учителей риторики. К

тому же внешне он не был привлекателен, что в те времена играло немаловажную

роль. Афиняне, страстные ценители красоты лица и телосложения, должны были с

оттенком жалости смотреть на его забавную фигуру плешивого фавна,

коренастую, с отвислым животом, на его курносое лицо с глазами навыкате и

толстыми губами. Только огромный лоб, возвышавшийся над курьезной

физиономией, как бы намекал на могучий ум сына Софрониска.

Это лицо стало с некоторых пор привычным для афинян. Едва только

отворялись городские ворота, как все уже видели Сократа, расхаживающего

среди толпы в своем поношенном плаще и заводящего нескончаемые разговоры.

Подобный образ жизни не казался слишком странным: в Афинах беседовали,

декламировали, спорили, острили все кому не лень. Эта страсть упражнять язык

стала своего рода национальным спортом афинян и заразила не только праздных

горожан, но и торговцев, ремесленников, цирюльников, грузчиков и даже рабов.

Сократ нередко обращался к первому встречному, к любому, кто был не

прочь поговорить, и несколькими вопросами втягивал собеседника в дискуссию.

Его манера вести спор располагала и заинтриговывала: он не чванился, как

иные софисты, не бросался афоризмами и, казалось, готов был дать спорщику

положить себя на лопатки. А кому не хотелось выйти победителем? Однако в

итоге Сократ приводил в замешательство любого острослова.

Люди догадывались, что Сократ стремится отнюдь не к праздному

провождению времени, что его беседы имеют определенную цель, но далеко не

всем она была понятна.

Чего же хотел Сократ? Чего искал? Зачем беспокоил людей, вселяя в них

тревогу и заставляя пересматривать свои убеждения? Многих соотечественников

мудреца мучила эта загадка. Софистом его не назовешь: он не гонялся ни за

деньгами, ни за славой. Порой он бывал смешон и несносен, но слова и

личность этого зловредного шутника обладали непонятной силой

притягательности. Он сам называл себя "докучливым оводом", но были люди,

которые свидетельствовали, что его жало для них целительно. Он искал

великого, прекрасного и истинного, но говорил так просто, прибегал к таким

обыденным примерам и сравнениям! Он учил людей добру, но беспощадно

издевался над ними. И чем мягче была его ирония, тем больнее язвила она.

Друзьям Сократа, тем, кто знал его ближе, он напоминал резную фигурку

забавного лешего Силена, внутри которой хранились священные изображения.

"Он,-говорит у Платона Алкивиад,- всю свою жизнь морочит людей притворным

самоунижением. Не знаю, доводилось ли кому-либо видеть таящиеся в нем

изваяния, когда он раскрывался по-настоящему, а мне как-то довелось, и они

показались мне такими божественными, золотыми, прекрасными и удивительными,

что я решил сделать вскорости все, чего Сократ ни потребует... если

послушать Сократа, то на первых порах речи его кажутся смешными: они

облечены в такие слова и выражения, что напоминают шкуру этакого

наглеца-сатира. На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы,

сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми же

словами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готов

поднять его речи на смех. Но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала

видишь, что только они и содержательны, а потом, что эти речи божественны"

(1).

Эта двуликость Сократа многих сбивала и доныне сбивает с толку, а ведь

именно в ней можно видеть ключ к пониманию личности философа. Не заставляло

ли его надевать личину простачка, играть комедию, почти юродствовать

какое-то особое целомудрие и скрытность? Быть может, ирония и неуемная

говорливость помогали ему оберегать тайный огонь души? Это косвенно

подтверждается тем, что в исключительных случаях он решался обнаружить свое

подлинное "я".