Русские Ведомости. Понедельник, 8-го ноября 1910 г
| Вид материала | Документы |
- Александр Трифонович Твардовский (1910 1971гг), 130.21kb.
- Извещение в понедельник 28 ноября в 11 ч. 00 мин в Актовом зале ифа ран состоится заседание, 33.71kb.
- 8-го (21-го) ноября 1910, 1065.49kb.
- Собрание сочинений 20 печатается по постановлению центрального комитета, 7764.62kb.
- Программа 14 ноября. Понедельник. 30 10. 20 Регистрация участников 10. 30 -11. 45 Член-корр., 38.75kb.
- Геологические исследования в области массивов Фишта и Оштена на Зап. Кавказе. Студ., 750.41kb.
- А. С. Саломаткин допущено Министерством образования и науки Российской Федерации, 5724.67kb.
- Твен, марк (Twain, Mark; псевд.; наст имя – Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс, Samuel Langho, 48.48kb.
- -, 6007.61kb.
- твардовский, александр трифонович (1910-1971), русский поэт. Родился 8 (21) июня, 167.59kb.
^ В Петербурге.
(По телефону от нашего корреспондента).
Петербург узнал о кончине великого писателя довольно рано. Быстро облетевшая литературные круги печальная телеграмма, полученная А.М. Хирьяковым от Александры Львовны, гласила: «Лев Николаевич тихо и безболезненно скончался сегодня в 6 час. 5 мин. утра в присутствии всей собравшейся семьи и некоторых близких людей. Тело будет предано земле в Ясной Поляне». Выпущенные некоторыми утренними газетами особые листки рвутся на Невском проспекте нарасхват, прочитываются публикой тут же, вызывая величайшее волнение. Ближайшие друзья и почитатели Л.Н. Толстого М.А. Стахович, Д.Д. Протопопов и В.А. Маклаков и некоторые другие члены Государственной Думы утром, после обедни, заказывают панихиду по Л.Н. в церкви Всех Скорбящих, но священник отказывается ее служить и панихида не состоялась. В 12 час. дня очередное собрание Общества думских журналистов открывается почтением памяти Льва Николаевича вставанием и сейчас же закрывается в знак траура по Л.Н. Толстом.
В 5 час. в юридическом Обществе состоялось первое собрание, созванное специально для чествования памяти Л.Н. Толстого. Собрание было довольно многолюдное и отличалось глубокой задушевностью. На нем говорили прис. повер. Андроников, В.А. Мякотин, Неведомский, С.А. Андрианов и др.
Почти одновременно с этим состоялось экстренно созванное многолюдное собрание литературного Общества под председательством С.А. Венгерова. В нем были произнесены глубоко прочувствованный речи председателем, который предложил между прочим почтить память Л.Н. вставанием, В.А. Мякотиным, С.Я. Елпатьевскпм, Д.Д. Протопоповым, депутатом Дзюбинским и др. В заключение было решено послать сочувственные телеграммы: Черткову и семье Л.Н., отправить от литературного Общества делегата на похороны и возложить на всех членов Общеста обязанность пропагандировать, чтобы день похорон Л.Н. был признан днем национального траура, т.е., чтобы в этот день все работы были прекращены, всё помыслы сосредоточены на воспоминаниях о великом писателе и затем посвятить очередное заседание Общества в пятницу специально чествавани памяти Л.Н. Толстого.
Правление толстовского Общества в субботу, вечером, обсуждало вопрос о том, что нужно будет предпринять в случае рокового исхода тяжкой болезни маститого писателя. Правление решило в случае надобности устроить с этой целью многолюдное публичное собрание для чествования памяти великого писателя и привлечь к участию в нем остальные литературные организации Петербурга. По этому поводу сегодня, вечером, состоится многолюдное собрание представителей всех этих Обществ.
В думских кругах тоже горячо обсуждается вопрос о способе чествования памяти Л.Н. Толстого. Трудовая группа и с.-д. постановили внести предложение о прекращении в день похорон во всех правительственных и учебных заведениях и, наконец, закрыть в знак траура самое заседание.
Фракция народной свободы постановила внести завтра в Думу законопроект о том, чтобы принять похороны Л.Н. на счет государства и объявить день его погребения днем национального траура. Фракция делегирует на похороны Милюкова, Родичева и Маклакова.
Бюро фракции октябристов совместно с октябристами-членами президиума наметило следующий порядок заседания Государственной Думы 8-го ноября. Собрание откроет Гучков речью, посвященной памяти Толстого, а потом предложит почтить память Л.Н. вставанием и от имени президиума предложит закрыть заседание в знак траура.
Состоялось совещание бюро группы центра Государственного Совета под председательством кн. П.Н. Трубецкого по вопросу о чествовании памяти Толстого. Никакого постановления пока не принято в виду необходимости столковаться с другими группами.
Студенчество петербургского университета решило отменить завтра занятия в университете и с этой целью разослало повестки всей профессорам в виду того, что Л.Н. Толстой был почетным членом петербургского университета.
^ Ректор петербургского университета разрешил студенчеству торжественное собрание по поводу смерти Толстого, завтра, в 2 часа дня.
С петербургских газет взята администрацией подписка о том, что они не будут печатать объявления о смерти Толстого без разрешения администрации.
В некоторые церкви столпы являлась масса желающих отслушать панихиды по Л.Н. Толстом. Священники отказывали в этом, ссылаясь на последовавшее распоряжение духовной власти. Полиция также обращалась к духовной власти, прося указать, где будут совершаться панихиды, чтобы командировать туда усиленный наряд полиции. Последовал ответ, что в виду того, что примирение Л.Н. с церковью не состоялось, панихиды не разрешаются.
В театрах, несмотря на то, что известие о смерти Л.Н. Толстого в Петербурге было получено рано, утренние спектакли состоялись во всех частных театрах. Дневные и вечерние представления в Императорских театрах не отменены. В Малом театре перед дневным представлением артист Глаголин вышел на авансцену и, объявив публике о кончине Л.Н. Толстого, предложил почтить его память вставанием. Публика как один человек поднялась с мест. После некоторого промежутка шло дневное представление; вечерний спектакль отменен, вместо спектакля состоялась товарищеская беседа артистов, на которой была прочтена «Власть тьмы».
В аудитории Общества народных университетов были назначены очередные лекции, но слушатели просили посвятить сегодняшние лекции Толстому. Устроители лекций заявили, что без разрешения администрации, они не могут изменить утвержденных лекций; вследствие этого, сегодняшние лекции не состоялись, так как слушатели не хотели слушать обычных лекций.
^ Гласные обновленцы вносят в городскую Думу 9-го ноября предложение почтить память Л.Н. вставанием и увековечить его память.
По слухам, Святейший Синод обсуждал вечером вопрос о снятии отлучения с Л.Н., но не принял никакого решения, потому что, как говорят, П.А. Столыпин получил официальное извещение о «твердом решении семьи покойного исполнить свято его последнюю волю, которая состоит в том, чтобы похороны были совершены безо всяких обрядов. На основании этих слухов распространилась уверенность, что похороны Л.Н. будут носить чисто гражданский характер.
^ В провинции.
(Телеграммы от наших корреспондентов).
КИЕВ. Театрам под угрозою закрытия приказано не отменять сегодня спектаклей в знак траура по Л.Н. Толстом. От типографии, где печатаются газеты, отобрана подписка не печатать без разрешения духовной цензуры, публикаций о панихидах по Толстом. Весь день по городу разъезжают казачьи патрули.
КИЕВ. В помещение медицинского института состоялось собрание студентов, избравшее делегаток в Ясную Поляну для присутствования на похоронах Л.Н. Толстого. Ректор университета ходатайствует перед духовными властями о разрешении панихиды в университетской церкви.
НИЖНИЙ-НОВГОРОД. В народном доме отменено литературное утро, посвященное памяти Алексея Константиновича Толстого, в виду смерти Льва Николаевича Толстого. К началу утра в час дня собралось слушателей около 1,200 человек. Память Льва Николаевича почтили вставанием.
^ КОНЧИНА Л.Н. ТОЛСТОГО
Москва, 9 ноября.
Сегодня опускают в землю «то, что было смертного» в Толстом. И в этот момент, когда для великого писателя «наступает история», его имя служит центром, вокруг которого борются противоположные течения, идет война противоречивых взглядов, чувств, миросозерцаний. Так было и раньше в течение многих лет, так будет и позже и, быть может, тоже в продолжение долгих лет. Ибо истинно великим людям, как великим идеям, суждено концентрировать около себя все борющиеся страсти, все соперничающие силы и данного момента, и нередко очень отдаленных времен. Толстой явился таким центром для борьбы двух противоположных сил, на которые распалась Россия.
Даже для Запада, для иностранных почитателей покойного, для всего более или менее культурного человечества Толстой – не только одно из высших проявлений человеческого гения, один из величайших художников, но и учитель жизни, с выводами которого можно соглашаться или нет, но мысль которого будит мысль читателя, волнует и заставляет точнее определять жизненный путь. И для западных читателей произведения Толстого являются тем «глаголом», который жжет сердца и открывает новое, до сих пор неизведанное. «В течение десятков лет, - говорил лондонский толстовский комитет по поводу недавнего чествования великого русского писателя, - в течение десятков лет целый мир с глубоким душевным волнением прислушивался к признаниям великой совести Л.Н. Толстого. Он больше, чем кто либо другой из писателей XIX века, умел наметить основные вопросы, волнующие все человечество, как целое. Мы горды сознанием, что являемся современниками писателя»...
Вспомните еще хотя бы суждения французских критиков по поводу «Власти тьмы». Для читателей, - писал когда-то Леметр, - наступает иногда момент, когда все могущее их интересовать кажется уже использованным; представляется, что ничего нового сказать уже нельзя, книга тяготит, кажется повторением много раз сказанного. И вот если в этот момент, - сознавался французский критик, - вдруг откроешь такую вещь, как «Власть тьмы», увидишь, что перед тобой «открылось человечество».
Для русского читателя Толстой – не только писатель, «открывающий человечество», не только великий художник, не только учитель жизни, для него он – символ. Символ добра, жизни и света для одних, символ зла для других.
Титаническая фигура Толстого притянула к себе две борющихся в русской жизни стороны и столкнула их вновь. Великий писатель стал магнитом, от которого, как от отрицателя косности и неправды, отталкиваются все отрицательные элементы нашей жизни и к которому тянется все положительное и творческое. В настоящее время отношением к Толстому – не только к художнику Толстому, а ко всему Толстому, ко всей его огромной, противоречивой, обладающей и «десницей», и «шуйцей» фигуре – определяется принадлежность читателя к той или другой стороне борющихся в России сил. С одной стороны – новая Россия; с другой – сходящая со сцены, но не желающая умирать реакционная сила.
Толстой притянул к себе положительные, творческие силы России не содержанием своего учения; напротив, в числе наиболее искренних и глубоких его почитателей есть люди, которые не могут признать справедливости значительной части его философских выводов. Но вся его пытливая душевная жизнь сделалась символом неустанного стремления к свету, к правде, к тому, что должно освещать и освещать жизнь человека. Это стремление, вновь нашедшее свое выражение еще за несколько дней до смерти в трогательной готовности переменить весь образ существования, стряхнуть с себя бремя лет и начать новую жизнь, даже в мелких подробностях согласную с идеями учения – это стремление, проявленное с силой толстовского гения, и является тем магнитом, который привлекает к себе положительные и творческие силы русских читателей. Жаждущие правды люди, даже находящиеся по своим философским выводам в совершенно ином круге идей и желаний, чем Толстой, - писали мы по другому поводу, - не могут не признать в нем своего учителя, не могут не видеть великого примера в его исканиях правды. Против него ополчается все то, что жаждет именно кладбищенского покоя, что в человеческой пытливости и свободном исследовании видит своих главных врагов.
Эта борьба продлится долго. С разным успехом, с наклоном в ту или другую сторону она будет занимать не одно только наше поколение, не одних только наших непосредственных потомков. Но исполнятся пророческие слова, сказанные о Толстом в нашей газете два года назад В.Г. Короленко: Пройдут еще годы, десятилетия, века… Страсти нашей исторической минуты смолкнут. Быть может закроется уже и великая трещина, раскалывающая мир на счастливых и обездоленных от рождения; человеческое счастье и человеческое горе найдут другие, более достойные человека формы, а неустанные стремления вечно ищущего ума направятся в своем полете к новым целям, теперь недоступным нашему воображению. Но даже и с этого отдаления на рубеже двух давно истекших столетий еще будет видна величавая фигура, в которой как символ воплотились и самый тяжкий разлад, и лучшие стремления нашего темного времени...
^ Великие заветы.
(Несколько заочных слов у свежей могилы великого писателя).
Сегодня произносится последнее «прости» великому писателю русской земли, великому по силе своего необычайного творческого дарования, завоевавшего внимание всего мыслящего человечества, одному из христианнейших писателей нашего времени по мировоззрению и социальнейшему по историческому значению, имя которого в мировой литературе неразрывно связывается с именем Руссо.
Но для нашей литературы он, помимо этого, велик и дорог, как единственный по своей яркости и характерности творческая индивидуальность, сконцентрировавшая в себе все те особенности, которые до сих пор наиболее своеобразно воплощались в типе русского писателя.
Стоя, как могучий колосс, на рубеже двух столетий, освещенный сиянием величавого заката, он завершал собою знаменательнейший период русской литературы, воплощая в своей деятельности как бы синтез всего пройденного ею пути.
Только теперь, когда неумолимая судьба подводит итоги этой величавой духовной силы, становятся до очевидности ясными и провиденциальная сущность творческого гения нашей литературы, и поразительное единство и последовательность в ее развитии.
Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Достоевский, Кольцов и Шевченко, Герцен и Тургенев с целой блестящей плеядой последующих корифеев, - все нашло свое отражение и гармоническое завершение в творчестве великого художника-аналитика русской души и жизни.
Но, как грандиозный неугасимый маяк, он бросал свои обобщающие лучи не только на прошедшее, - он озаряет пути и для будущих литературных поколений, передавая в сокровищнице своего творческого гения те высокие духовные ценности, которые всегда составляли величайшее достояние русской литературы. Суть этих духовных ценностей как нельзя более точно определил сам знаменитый писатель словами: «религиозное отношение к жизни». Именно в них коренятся те незыблемые традиции русской литературы, в которых так гармонически сочеталось глубоко проникновенное реалистическое изображение жизни с высоко религиозным строем души самого творца.
Быть может, никому еще с такой силой полнотой и последовательностью не удалось раньше запечатлеть на скрижалях русской литературы эти весомые заветы русского творческого гения, как тому, прах которого мы отдаем ныне земле, веруя в бессмертие его великих духовных ценностей, которые не перестанут сиять нам и впредь.
Будем же верить и надеяться, что великие ценности и заветы – как наследство великого писателя – навсегда останутся дорогими и руководящими и для будущих деятелей родного слова.
^ Н. Златовратский.
А. Кони. Толстой
Скончался Лев Николаевич Толстой... Судьба, обыкновенно жестоко лишающая нашу родину выдающихся ее сынов в самом расцвете их сил, едва они успеют расправить свои крылья во всю ширь своих способностей, была необычно милостива и долго сохраняла нам Толстого. Известия о нем заставляли вспоминать стихи Жемчужникова: «Но в нем – в отпор его недугам – душевных сил запас велик». Ныне этот запас иссяк.
^ Несомненно, что появится множество статей с оценкой творчества и деятельности, личности и значения «великого писателя земли русской». Но думается, что теперь, под свежим впечатлением незаменимой, тяжелой утраты, представить верную и подробную его характеристику как писателя и деятеля очень трудно. Он только что был среди нас, он слишком еще вплетен своими творениями в нашу ежедневную действительность, чтобы можно было говорить о нем вполне объективно. Вместе с тем для большинства русских развитых людей еще несколько дней назад существовала возможность сказать вместе с поэтом: «Сей старец дорог нам, он блещет средь народа»..., - и потому трудно говорить о нем спокойно и бесстрастно.
Тем не менее, мысль о том, что он ушел от нас навсегда, невольно заставляет среди скорбных дум отдать себе хоть краткий отчет о том, что потеряла наша родина, когда его уста смолкли навеки.
Соединение глубины проницательного наблюдения с высоким даром художественного творчества отражается во всех произведениях Толстого и дает ряд незабываемых типических образов. Будучи вполне национальным писателем по мастерскому уменью освещать бытовые явления народной жизни, давая, как никто до него, понимать их внутренний смысл и значение, он в то же время был всегда и прежде всего вдумчивым исследователем человеческой души вообще, независимо от условий места и времени. Его сочинения это – целые эпопеи, в которых индивидуальная жизнь его героев сплетется с жизнью и движениями массы. Достаточно в этом от отношении указать на его «Севастопольские рассказы» и на его удивительную по замыслу и исполнению «Войну и мир», в которых индивидуальное и общественное начала идут рядом, взаимно дополняя и освещая друг друга. Глубокая наблюдательность Толстого, которую не надо смешивать с острой проникновенностью психологического анализа Достоевского, давала ему возможность в самых разнообразных явлениях жизни и в действиях самых разнородных людей подметить и изобразить стороны или черты ускользающие во вседневной жизни от взора читателя. И последний остается пораженным их знаменательной правдивостью, иногда впервые увидав воплощенным в ярких художественных образах то, что он много раз на своем веку видел, но никогда сознательно не замечал.
На все человеческие отношения отозвался Толстой, и что бы он ни изображал, везде и во всем звучит голос неотразимой житейской правды. Он сам в одной из первых повестей своих, развертывая яркую картину одновременного проявления в группе людей, призванных на защиту Севастополя, высоких порывов человеческого духа и низменных сторон человеческой природы, определил задачу и основное свойство своего творчества. «Тяжелое раздумье одолевает меня, – говорит он. – Может, не надо было говорить этого, может быть, то, что я сказал, принадлежит к одной из тех злых истин, которые, бессознательно таясь в душе каждого, но должны быть высказываемы, чтобы не сделаться вредными, как осадок вина, который не надо взбалтывать, чтобы не испортить его. Где в моей повести выражение зла, которого надо избегать? Где выражение добра, которому должно подражать? Кто элодей, кто герой ее? Все хороши и все дурны. Герой моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого стараюсь воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен – правда».
Но не одному изображению правды посвятил Толстой свой могучий талант. Он – даже в ущерб интересам литературы и объему своего художественного творчества – отдался исканию правды. Эта вторая сторона его деятельности не менее значительна, чем первая. Бестрепетной рукой всегда стремился он – в своих драматических произведениях, сказках, рассказах и повестях, в своих философских и этико-политических сочинениях – снять обманчивые и заманчивые покровы с житейской и общественной лжи, в чем бы эта ложь ни проявлялась – в теориях и практике, в традициях и учреждениях, в обычаях и законах, в условной морали и безусловном насилии. Взывая к внутреннему человеку, призывая его «совлечь с себя ветхого Адама», он страстными и убежденными страницами стремился доказать, что «царство Божие» зиждется на вечных потребностях и запросах человеческой души, независимо и даже вопреки тем условиям, в которые хочет их поставить извратившееся в своих вожделениях человеческое общежитие. Можно не соглашаться с некоторыми отдельными его положениями или сильно сомневаться в возможности их целесообразного осуществления на практике, но нельзя не отнестись с горячим уважением к писателю, который не удовлетворялся заслуженной славой великого художника, а стремился всею силой своего таланта служить разрешению назревающих вопросов жизни во имя и с целью уменьшения страданий и господства действительной, а не формальной только справедливости.
Ко всем вопросам, выдвигаемым жизнью или возникающим в глубине души, начиная с вопроса о семье и воспитании и кончая отношением к смерти, Толстой подходил с глубокой верой в нравственную ответственность человека пред Пославшим его в мир, с убежденным словом о необходимости духовного самоусовершенствования, независимо от политических форм, среди которых приходится жить. Он будил совесть, ставя ее – и ее одну – верховным судьей жизни, побуждений и деятельности человека. Что бы ни писал Толстой, он обращался к голосу, живущему в тайниках человеческой души, и, действуя страстным словом или яркими образами, блещущими правдивостью, заставлял этот голос звучать настойчиво и долго. Вот почему он спокойно и даже радостно говорил о смерти, «дерзая на нее, - так говорится в одном из Житий, - небоязненным сердцем и непреодоленным умом».
И как человек – в своих личных отношениях и беседах – он был прекрасен. Все в нем было ясно, просто и вместе с тем величаво тем внутренним величием, которое сказывается не в отдельных словах или поступках, а во всей повадке человека. По мере знакомства с ним чувствовалось, что про него можно сказать то же, что было сказано о Пушкине: «Это великое явление русской жизни», отразившее в себе все лучшие стороны исторически сложившегося русского быта и русской духовной природы. Даже в отрицании им начал национальности и современного экономического строя сказалась ширина и смелость русской натуры и свойственная ей, по выражению Чичерина, безграничность в смысле отсутствия пределов, полагаемых прошлым опытом и осторожностью перед грядущим. Даже и пугавшая многих, по слухам, нетерпимость его к чужим мнениям, о которой так много писали, оказывалась на деле лишь твердым высказыванием своего взгляда, облеченным по большей части, даже в случае серьезного разногласия, в весьма деликатную форму.
Это впечатление с особой силой было испытано мною при первом посещении Ясной Поляны, более чем двадцать лет назад.
Я пробыл тогда в Ясной Поляне пять или шесть дней. В день отъезда, рано утром, мы вышли с Львом Николаевичем пешком на станцию Козловская Засека и там сердечно простились. Я долго смотрел из окна удалявшегося поезда на его милую типическую фигуру с незабываемым русским мужицким лицом, стоявшую на платформе. Сердце мое было исполнено благодарности судьбе, пославшей мне не только близкое духовное общение с ним, но и сознание, что я увожу в моей душе его образ не только не потускневшим, но даже выше и краше, чем тот, который рисовался мне, когда между строк его великих произведений я старался разглядеть душу автора. Поезд без пересадки примчал меня в Петербург, и я вступил в обычную колею своей трудовой жизни, в которой не было недостатка ни в серьезных интересах, ни в интересных людях. Тем не менее, мне было душно в этой жизни первые дни. Все казалось так мелко, так условно и, главное, так... так не нужно... Я чувствовал себя в этой обычной нравственной атмосфере так, как должен себя чувствовать человек, быстро спустившийся с чистых альпийских высот в шумный и пыльный город и вошедший в душную комнату, где сильно накурено табаком, пахнет неоконченной трапезой и слышатся раздраженные голоса спорящих. Это чувство прошло нескоро, оставив во мне после себя ясное сознание, что, даже не во всем соглашаясь с Толстым, надо считать особым даром судьбы возможность видеться с ним и совершать то, что впоследствии не раз называл дезинфекцией души.
В наскоро набросанных строках трудно выразить силу его влияния на собеседников и описать тот внутренний его огонь, к которому можно приложить слова Пушкина: «Твоим огнем душа палима, отвергла мрак мирских сует». Вот почему бесконечно дорога была его жизнь для всех, кому хоть отчасти свойственно искание правды в жизни и то, что наши поэты называли «роптаньем вечным души» и «святым беспокойством». Собеседники могли не во всем с ним соглашаться и находить иное, проповедуемое им, житейски недостижимым. Они могли не иметь сил или уменья подняться до него, но было важно, но было успокоительно знать, что он есть, что он существует, как живой выразитель волнующих ум и сердце дум, как нравственный судья движений человеческой мысли и совести, относительно которого почти наверное у каждого вошедшего с ним в общение в минуты колебаний, когда грозит кругом облепить житейская грязь, настойчиво и спасительно встает в душе вопрос: «А что скажет на это Лев Николаевич? А как он к этому отнесется?».
Со многих сторон восставали на него. Ревнители неподвижности сложившихся сторон человеческих отношений упрекали его за смелость мысли и за разрушительное влияние его слова, ставя ему в строку каждое лыко некоторых из его неудачных или ограниченных последователей. Ему вменяли в вину провозглашение им, без оглядки и колебаний, того, что он считает истиной и по отношению к чему лишь осуществляет мнение, высказанное им в письме в Страхову: «Истину нельзя урезывать до действительности – уж пускай действительность устраивается как знает и умеет». Но не сказал ли некто, что «истину, хотя бы и самую печальную, надо стараться увидеть, и необходимо беспрерывно показывать и учиться от нее, чтобы не дожить до истины более горькой, уже не учащей, но наказующей за невнимание к ней?» А ведь этот некто был знаменитый московский митрополит Филарет...
Некоторые из людей противоположного лагеря относились к Толстому свысока, провозглашая его носителем «мещанских» идеалов, в виду того, что во главу угла всех дел человеческих он ставит нравственные требования, столь стеснительные для многих, которые в изменении политических форм, без всякого параллельного улучшения и углубления морали, видят панацею от всех зол. Вращаясь в своем узком кругозоре, они забывали при этом, что даже наиболее радикальная политико-экономическая мера – национализация земли – в сущности указана и разъяснена у нас Толстым, но с одной чрезвычайно важной прибавкой, а именно: без насилия...
Путешественники описывают Сахару как знойную пустыню, в которой замирает всякая жизнь. Когда смеркается и к молчанию смерти присоединяется еще и тьма. И тогда идет на водопой лев и наполняет своим рычанием пустыню. Ему отвечают жалобный вой зверей, крики ночных птиц и далекое эхо – пустыня оживает. Так бывало и с этим Львом. Он мог иногда заблуждаться в своем гневном искании истины, но он заставлял работать мысль, нарушал самодовольство молчания, будил окружающих от сна и не давал им утонуть в застое болотного спокойствия...
А.Ф. Кони.