Петербургский Государственный Университет реферат

Содержание3.1. Относительность смысла
3.2. Смысл в форме или в содержании?
Как видимость становится реальностью
3.3. Власть смысла
Кроме того, из слова не следует смысл вещи.
Что же получается: существующее передается в виде знания о нем другим людям через отличное от бытия — мыслями и через отличное о
3.5. Мораль смысла
Было бы желательно установить более разумное соотношение между требуемым и выполнимым; ведь цель, достигнуть которой невозможно,
Часто в общении с людьми необходимо из
А суверенная трансгрессия есть редукция этой редукции: не редукция к смыслу, но редукция смысла

Подобный материал:

Санкт-Петербургский Государственный Университет

РЕФЕРАТ ПО ФИЛОСОФИИ

Игра со смыслом

от софистов до наших дней

Преподаватель:

Николаев Никита Борисович

Исполнитель:

студент 3 курса магистратуры

Биолого-почвенного факультета

Полозов Юрий Сергеевич

Санкт-Петербург, 2002

2. Введение

Установление истины – одна из функций философии уже в Древней Греции.

"Истина не может быть национальной, истина всегда универсальна, но разные национальности могут быть призваны к раскрытию отдельных сторон истины. Свойства русского национального духа указуют на то, что мы призваны творить в области религиозной философии" (Бердяев) [1].

А размышление о смысле явлений, о смысле самом по себе – важный элемент на пути к постижению истины:

"Связавши в идее всемирной сизигии (индивидуальную половую) любовь с истинною сущностью всеобщей жизни, я исполнил свою прямую задачу - определить смысл любви, так как под смыслом какого-нибудь предмета разумеется именно его внутренняя связь со всеобщею истиной" (Соловьев) [9].

Но если всеобщая истина недостижима, по крайней мере, напрямую, то и начинается игра со смыслом. Смыслы могут разниться, как разнятся дороги к истине. И приходит относительность смысла.

^

3.1. Относительность смысла

...должно отметить важные характеристики

карт. Карта — это не территория, ею репрезен-

тируемая, но, если корректно, она имеет ту же

структуру, что и территория, которая и пола-

гает ее полезность...

А. Коржибски

Гераклит указывал на становление как на структурную характеристику реальности, он показывал одновременное существование противоположностей, на их гармонию: "Мы входим и не входим в ту же реку, мы те же и не те же".

Софисты же рассматривали противоположности, отдаляясь от логоса, они рассуждали об относительности, им было свойственно мастерство обращения со словами, искусство переубеждения., к ним неоднозначно относится общество. С. В. Перевезенцев в "Практикуме по истории западноевропейской философии" так оценивает значение софистов: "Значение софистов в развитии мировоззрения древних греков заключалась еще и в том, что, пропагандируя идею относительности всего, они как бы раскрепощали сознание эллинов, призывали отказаться от бытующего догматического мышления и подвергнуть сомнению вроде бы вечные, непреходящие истины. Существовавшие в те времена научные достижения, моральные установки, принципы общежития в понимании софистов не считались единственно верными, ибо только человек может знать, что есть добро и зло, однако человеку свойственно ошибаться. И в этом софисты как бы расчистили поле деятельности для философов следующих времен". В частности, Протагор отмечал относительность оценок: "Когда дует ветер, одному холодно, а другому нет. Мы, следовательно, не можем сказать об этом ветре, что он на самом деле, холоден или нет" [9].

Относительность может приобретать и прикладной характер, как пример можно привести относительность человеческих способностей. Каждый человек способен в чем-то своем:

"Мы не умеем распознавать человеческие способности; их оттенки и их границы с трудом поддаются определению и едва уловимы. На основании пригодности кого-либо к частной жизни заключать о его пригодности к исполнению служебных обязанностей – значит делать ошибочное заключение; такой-то прекрасно себя ведет, но он не умеет вести за собой других, такой-то творит "Опыты", но не очень-то горазд на дела; такой-то отлично руководит осадой, но не мог бы руководить сражением в поле; такой-то превосходно рассуждает в частной беседе, но он плохо говорил бы перед народом или перед лицом государя" (М.Монтень) [6].

И если Монтень и слегка разочарован своим открытием, по крайней мере, он признает, что нечеткость способностей связана с относительностью оценок.

"Прежняя мораль, в особенности мораль Канта, требует от отдельного человека действий, которых можно желать от всех людей; это было прекрасное наивное мнение: как будто кто-либо без дальнейших размышлений знает, при каком поведении человечество, как целое, преуспевает, т. е. какие действия вообще желательны; эта теория, подобно учению о свободе торговли, предполагает, что всеобщая гармония должна возникнуть сама собою по врожденным законам развития. Быть может, будущий обзор потребностей человечества признает отнюдь не желательным, чтобы все люди поступали одинаково; напротив, в интересах вселенской цели придется для отдельных этапов человечества поставить специальные задачи, при случае, быть может, даже дурные задачи" (Ф. Ницше) [8].

Кант в своих рассуждениях об антиномиях показывает существование равнодоказуемых положений:

"Если сумму догматических учений назвать тетикой, то под антитетикой я разумею не догматические утверждения противоположного, а противоречие между догматическими по виду знаниями (thesin cum antitesi), из которых ни одному нельзя отдать предпочтения перед другим. Следовательно, антитетика занимается вовсе не односторонними утверждениями, а рассматривает общие знания разума только с точки зрения противоречия их между собой и причин этого противоречия. Трансцендентальная антитетика есть исследование антиномии чистого разума, ее причин и результатов. Если мы употребляем свой разум не только для применения основоположений рассудка к предметам опыта, но и решаемся распространить эти основоположения за пределы опыта, то отсюда возникают умствующие положения, которые не могут надеяться на подтверждение опытом, но и не должны опасаться опровержения с его стороны; при этом каждое из них не только само по себе свободно от противоречий, но даже находит в природе разума условия своей необходимости; однако, к сожалению, и противоположное утверждение имеет на своей стороне столь же веские и необходимые основания".

При этом у Канта еще сохраняется деление доводов на реальные и нет :

"Согласно сказанному, диалектическое утверждение чистого разума должно отличаться от всех софистических положений, во-первых, тем, что оно касается не произвольно задаваемого вопроса, а такого, на который всякий человеческий разум необходимо должен натолкнуться в своем движении вперед, и, во-вторых, тем, что оно вместе со своей противоположностью вызывает не неестественную видимость, тотчас же исчезающую, как только она замечена нами, а естественную и неизбежную, которая все еще сбивает нас с толку (tauscht), хотя уже не обманывает (betrugt), и, следовательно, может стать, правда, безвредной, но никогда не может быть искоренена".

а также далее:

"Приводя эти противоречащие друг другу доводы, я не гнался за иллюзией, чтобы построить так называемое адвокатское доказательство, пользующееся для своей выгоды неосторожностью противника и охотно принимающее его ссылку на неправильно понятый закон, дабы основать на его опровержении спои собственные несправедливые притязания. Каждое наше доказательство извлечено нами из самой сути дела, а теми выгодами, которые могли бы доставить нам ошибочные умозаключения догматиков той и другой стороны, мы пренебрегли"[5].

В прагматизме же существование таких равнодоказуемых самоподдерживающихся картин мира также признается, причем они рассматриваются с учетом их выгод. И без деления на "неестественную видимость" и "неизбежную", т.к. эти видимости легко и в общем логично могут меняться местами:

"Прагматический метод - это прежде всего метод улаживания философских споров, которые без него могли бы тянуться без конца. Представляет ли собой мир единое или многое? - царит ли в нем свобода или необходимость? - лежит ли в основе его материальный принцип или духовный? Все это одинаково правомерные точки зрения на мир, - и споры о них бесконечны. Прагматический метод в подобных случаях пытается истолковать каждое мнение, указывая на его практические следствия. Какая получится для кого-нибудь практическая разница, если принять за истинное именно это мнение, а не другое?" (Уильям Джеймс)

В следующей главе будет затронут вопрос, о том, а не является ли реальность просто одной из возможных равнодоказуемых систем, которые при этом приводят к разным результатам. И что получается при извлечении пользы от изменения взглядов.

^

3.2. Смысл в форме или в содержании?

что в внизу то и вверху

Гермес Трисмигист

В отличие от логики… письмо Батая –

в качестве высшего - не терпит различия

между формой и содержанием.

Ж. Деррида

…не достигнув желаемого,

они сделали вид, будто

желали достигнутого.

М. Монтень

Вацлавик, Викленд и Фиш в книге "Изменение" пишут: "Переструктурировать - значит изменить концептуальную и/или эмоциональную настроенность или точку зрения, относительно которой ситуация переживается, и перенести ее в другую систему отношений, в рамки которой "факты" прежней ситуации вписываются не менее точно, а может быть даже лучше, и изменить таким образом весь смысл ситуации",

Эти авторы цитируют философа Эпиктета, который говорит: "Беспокойство мне доставляют не вещи сами по себе, а те мнения, которые мы имеем об этих вещах". Они указывают, что "опыт нашего взаимодействия с миром определяется процессом отнесения объектов нашего восприятия к различным категориям", и что "если мы определяем некоторый объект, как принадлежащий к определенному классу, то очень сложно усмотреть его принадлежность в то же время и к другому классу". При переструктурировании, увидев "альтернативные формы включенности" объекта, его одновременную принадлежность к нескольким классам, нам уже трудно вернуться к прежнему ограниченному видению "реальности"^¹.

Иными словами это выразил Витгенштейн, приравняв "мой мир", представление о мире и его словесное описание:

"Тот факт, что мир есть мой мир, проявляется в том, что границы языка (единственного языка, который понимаю Я) означают границы моего мира" (Л.Витгенштейн^²). Поэтому получается, что, просто назвав мир по-другому другим языком, мы его меняем.

Содержание остается то же, а, поменяв форму, отношение, получаем изменение, другие результаты.

Можно это делать на уровне подражания форме действий успешных. Вот как Харуки Мураками^³ описывает в интервью свое использование структуры популярных стилей:

"Я обожаю поп-культуру - "Роллинг Стоунз", "Дорз", Дэвида Линча и все в таком духе. Я же говорю, что не люблю элитарности. Люблю фильмы ужасов, Стивена Кинга, Рэймонда Чандлера, детективы. Писать такие вещи я не хочу. Что я хочу - так это использовать их структуры, но не их содержание. Мне нравится наполнять эти структуры своим содержанием"^⁴.

Или же можно с головой погружаться в новую форму:

Идея Парменида о невозможности помыслить о несущем в ослабленном виде используется в принципе "как если бы". Аристотель в качестве одного из возражений к единству бытия и мышления приводил пример с нереальностью минотавра, о котором мы, однако, думали. Другие философы, не отрицая этого, отмечают, что для превращения видимости в реальность нужно время. Когда человек представляет, как если бы он уже обладал тем, что ему нужно, то, по крайней мере, в уме, а значит, в определенной степени и в физиологии он получает доступ к тому, что он хотел и смог помыслить:

"^ Как видимость становится реальностью. Актер в конце концов уже не может перестать думать о впечатлении от своей личности и об общем сценическом эффекте даже при самом глубоком страдании, например при погребении своего ребенка; он будет плакать над собственным горем и его проявлениями, как если бы он был зрителем самого себя. Лицемер, который постоянно играет одну и ту же роль, под конец перестает быть лицемером например, священники, которые обыкновенно в молодости бывают сознательно или бессознательно лицемерами, в конце концов становятся естественными и делаются тогда именно подлинными священниками, без всякой аффектации; или если этого еще не может достигнуть отец, то, вероятно, достигает сын, которому удается использовать успехи отца и унаследовать его привычку. Когда кто-либо долго и упорно хочет казаться чем-нибудь, то в результате ему уже трудно быть чем-либо другим. Профессия почти каждого человека, даже художника, начинается с лицемерия, с внешнего подражания, с копирования эффектов. Тот, кто всегда носит на лице маску приветливости, должен в конце концов приобрести власть над благожелательным настроением, без которого нельзя достигнуть выражения приветливости, и в результате это настроение в свою очередь овладевает им он действительно становится благожелательным" (Ф. Ницше) [8].

Итак, признав наше мнение о мире относительным, мы также обнаруживаем, что изменение формы меняет эффект от содержания. Для достижения результата достаточно управлять, манипулировать формой. Только ли формой?

^

3.3. Власть смысла

возникла видимость, будто

справедливый поступок не эгоистичен.

Ф. Ницше

наиболее личные мотивы полезнее всего

и для общего блага

Ф. Ницше

Проявляется ли смысл сам по себе? Или же в этом есть умысел? И смысл смысла – это власть? Идея манипуляции проявляется в научно-популярной книге биолога Ричарда Доккинза "Эгоистичный ген" (1976):

"Вполне возможно, что все коммуникации между животными с самого начала содержат в себе элемент обмана, ибо любые взаимодействия между животными всегда сопряжены с некоторым столкновением интересов."

И ко второму изданию книги идея идентичности коммуникации и манипуляции окончательно выкристаллизовывается: "Меня теперь не удовлетворяет то, как я изложил проблему коммуникации, или передачу информации, у животных. Мы с Джоном Кребсом в двух статьях настаиваем на том, что большая часть используемых животными сигналов лучше считать не информативными и не вводящими в заблуждение, но манипулятивными. Сигнал служит средством, с помощью которого одно животное может воспользоваться мышечной силой другого животного. Песня соловья не несет в себе никакой информации, даже обманчивой. Это красноречие, которое убеждает, гипнотизирует, очаровывает ... Мы с Кребсом считаем, что сигналы развиваются из взаимодействия того, что мы называем чтением мыслей и манипуляции" (Р. Доккинз) [4].

Можно ли встретить что-то подобное у философов? Конечно же, они давно поднимают эту тему.

Горгий дал довольно подробные объяснения, почему один человек не может дать другому точное знание о своих желаниях (что было бы одним из условий к неманипулятивному общению):

…"Ясно, что человеку неподвластно судить достоверно и по праву о существующем.

Знание о существующем непередаваемо другим людям.

Доказательство.

Передача знаний осуществляется посредством слов. Сами же слова не есть бытие и не есть то, что есть ощущаемые вещи.

^ Кроме того, из слова не следует смысл вещи.

Но самое главное то, что бытие познается одним органом — глазами, а знание передается другим посредством и при участии другого органа — ушей.

^ Что же получается: существующее передается в виде знания о нем другим людям через отличное от бытия — мыслями и через отличное от бытия и от мыслей—словами"[9].

В результате, не имея никакого надежного пути действительно познать желания других, мы заботимся о своих: "что бы ни говорили, но даже в самой добродетели конечная цель – наслаждение" (Монтень) [6].

Ницше так показывает эгоистичные истоки справедливости:

"Каждый удовлетворяет другого тем, что каждый получает то, что он больше ценит, чем другой. Каждому дают, что он хочет иметь, как принадлежащее отныне ему, и получают взамен желаемое. Справедливость есть, следовательно, воздаяние и обмен при условии приблизительного равенства сил; так, первоначально месть принадлежит к области справедливости, она есть обмен. Так же и благодарность. Справедливость естественно сводится к точке зрения рассудительного самосохранения, т. е. к следующему эгоистическому соображению: Зачем я буду бесполезно вредить себе и при этом всё же, быть может, не достигну своей цели? Таково происхождение справедливости. Благодаря тому, что люди, в силу своей интеллектуальной привычки, забыли первоначальную цель так называемых справедливых, правомерных поступков, и особенно благодаря тому, что в течение тысячелетий дети приучались восторгаться такими поступками и подражать им, возникла видимость, будто справедливый поступок не эгоистичен" [8].

Понять другого нельзя, да и за добродетелью стоит эгоизм. Значит ли это беспринципность? Ведь наслаждение всюду:

"Человек поступает всегда хорошо. Мы не обвиняем природу в безнравственности, когда она ниспосылает нам грозу и заставляет нас промокнуть до нитки; почему же мы называем безнравственным человека, который причиняет нам вред? Потому что здесь мы принимаем произвольно действующую свободную волю, там же необходимость. Но это различение ошибочно. Далее: даже намеренное нанесение вреда мы не при всех условиях называем безнравственным; например, мы без колебаний, сознательно убиваем комара просто потому, что его жужжание нам неприятно, мы сознательно наказываем преступника и причиняем ему страдания, чтобы защитить себя самих и общество. В первом случае сознательно причиняет страдание личность, чтобы сохранить себя или даже просто чтобы избегнуть неприятности; во втором случае это делает государство. Всякая мораль допускает намеренное нанесение вреда при необходимой самообороне, т. е. когда дело идет о самосохранении. Но обе эти точки зрения достаточны, чтобы объяснить все злые действия, совершаемые людьми против людей: человек хочет получить удовольствие или избегнуть страдания; в каком-либо смысле дело всегда идет о самосохранении. Сократ и Платон правы: что бы человек ни делал, он всегда поступает хорошо, т. е. делает то, что кажется ему хорошим (полезным), смотря по развитию его интеллекта, по степени его разумности" (Ф. Ницше) [8].

Нет, такой эгоист не становится злодеем. Проблема необходимости манипуляции решается одновременно с проблемой невозможности чтения мыслей другого человека. Так как чтение мыслей невозможно, то и воздействия: общение, обучение и т.д. – суть манипуляции. Как мы можем проникнуть в мир другого человека^⁵? Мы можем понять его с помощью его речи, с помощью его физиологии. Более того, любая коммуникация подразумевает подстройку, синхронизацию, раппорт – и при таких гармоничных, взаимопредсказуемых взаимодействиях ни о каком управлении без ведома другого речи быть не может. То есть общение остается манипулятивным, но предсказуемость делает его взаимовыгодным. В результате появляется возможность приводить психологические переговоры к модели "Выигрышь-выигрышь" и соответствовать пожеланию Монтеня:

"Я держусь того мнения, что наиболее достойная деятельность – это служить обществу и приносить пользу многим. Fructus enim ingenii et virtutis omnisque praestantiae tum maximus accipitur, cum in proximum quemque confertur." (Плоды таланта, доблести и всякого нашего дарования кажутся нам наиболее сладкими, когда они приносят пользу кому-нибудь из близких. - лат.) (М. Монтень) [6].

Приносить пользу по Фрейду оказывается важнее, чем приносить доказательства:

"Конечно, при анализе приходилось говорить Гансу много такого, что он сам не умел сказать; внушать ему мысли, которые у него еще не успели появиться; приходилось направлять его внимание в сторону, желательную для отца. Все это ослабляет доказательную силу анализа; но так поступают при всех психоанализах. Психоанализ не есть научное, свободное от тенденциозности исследование, а терапевтический прием, он сам по себе ничего не хочет доказать, а только кое-что изменить. Каждый раз в психоанализе врач дает пациенту ожидаемые сознательные представления, с помощью которых он был бы в состоянии познать бессознательное и воспринять его один раз в большем, другой раз в более скромном размере. И есть случаи, где требуется большая поддержка, а другие — где меньшая" [11].

Таким образом происходит прагматическое определение смысла через пользу, мудрости через хорошее расположение духа :

«Самым лучшим доказательством мудрости является непрерывное хорошее расположение духа» (М. Монтень).

Итак, изменения ради пользы – о моральности в следующей главе.

^

3.5. Мораль смысла

Мораль рабов по существу своему есть мораль полезности.

Ф Ницше.

Монтень поднимает вопрос адекватности добродетели:

"Добродетель, потребная для руководства мирскими делами, есть добродетель с выпуклостями, выемками и изгибами", чтобы ее можно было бы пригонять к человеческим слабостям, добродетель не беспримесная и не безыскусственная, не прямая, не беспорочная, не устойчивая, не незапятнанная. Одного из наших королей упрекают за то, что он слишком бесхитростно следовал добрым и праведным увещеваниям своего исповедника. Государственные дела требуют более смелой морали: "exeat aula // Qui vilt esse pius".(Кто хочет остаться честным, должен покинуть двор. - лат.) (М.Монтень)

"Человек сам себя заставляет впадать в прегрешения. Отнюдь не умно выкраивать для себя обязанности не по своей мерке, а по мерке кого-то другого. Кому же приписывает он то, что по его собственному разумению никому не под силу? И неужели он творит нечто неправое, если не совершает того, чего не в состоянии совершить?" (М.Монтень)

Все это Монтень пишет потому что:

"^ Было бы желательно установить более разумное соотношение между требуемым и выполнимым; ведь цель, достигнуть которой невозможно, и поставлена, очевидно, неправильно" (М.Монтень)[6].

Таким образом, человек может сосредоточиться на возможном, на осмысленном и на полезном. Между тем эти критерии с философской точки зрения не обязательны, а может и вредны. Например, по классификации Ницше такой подход напоминает подход раба в его морали раба. Ницше выделяет мораль аристократа и мораль раба:

"Странствуя по многим областям и утонченных и грубых моралей, господствовавших до сих пор или еще нынче господствующих на земле, я постоянно наталкивался на правильное совместное повторение и взаимную связь известных черт пока наконец мне не предстали два основных типа и одно основное различие между ними. Есть мораль господ и мораль рабов, спешу прибавить, что во всех высших и смешанных культурах мы видим также попытки согласовать обе морали, ещё чаще видим, что они переплетаются одна с другою, взаимно не понимая друг друга, иногда же упорно существуют бок о бок даже в одном и том же человеке, в одной душе. Различения моральных ценностей возникли либо среди господствующей касты, которая с удовлетворением сознаёт своё отличие от подвластных ей людей, либо среди подвластных, среди рабов и зависимых всех степеней. В первом случае, когда понятие хороший устанавливается господствующей кастой, отличительной чертой, определяющей ранг, считаются возвышенные, гордые состояния души…"

и чуть далее:

"Люди знатной породы чувствуют себя мерилом ценностей, они не нуждаются в одобрении, они говорят: что вредно для меня, то вредно само по себе, они сознают себя тем, что вообще только и даёт достоинство вещам, они созидают ценности. Они чтут всё, что знают в себе, такая мораль есть самопрославление. Тут мы видим на первом плане чувство избытка, чувство мощи, бьющей через край, счастье высокого напряжения, сознание богатства, готового дарить и раздавать: и знатный человек помогает несчастному, но не или почти не из сострадания, а больше из побуждения, вызываемого избытком мощи".

"Иначе обстоит дело со вторым типом морали, с моралью рабов. Положим, что морализировать начнут люди насилуемые, угнетённые, страдающие, несвободные, не уверенные в самих себе и усталые, какова будет их моральная оценка? Вероятно, в ней выразится пессимистически подозрительное отношение ко всей участи человека, быть может даже осуждение человека вместе с его участью. Раб смотрит недоброжелательно на добродетели сильного: он относится скептически и с недоверием, с тонким недоверием ко всему хорошему , что чтится ими, ему хочется убедить себя, что само счастье их не истинное. Наоборот, он окружает ореолом и выдвигает на первый план такие качества, которые служат для облегчения существования страждущих: таким образом входят в честь сострадание, услужливая, готовая на помощь рука, сердечная теплота, терпение, прилежание, кротость и дружелюбие, ибо здесь это наиполезнейшие качества и почти единственные средства, дающие возможность выносить бремя существования. Мораль рабов по существу своему есть мораль полезности" [7].

Итак, у Ницше мораль раба – мораль эволюционно развитая для выживания, мораль полезности, сочетающаяся с завистью к аристократам.

Однако во все века мораль полезности побеждает. При этом часто происходит преодоление страха и зависти к аристократам не столько через объявление их злыми, как это происходит по Ницше, сколько через открытие того факта, что для выживания полезнее учиться у них, взять у аристократии все самое лучшее: Как по завету Эзопа:

«Если кому-нибудь везет, не завидуй ему, а порадуйся с ним вместе, и его удача будет твоей; а кто завидует, тот себе же делает хуже» [10].

Апогей морали полезности.

3.6. Преодоление

мы должны удвоить язык, перейти к уловкам, хитростям, симулякрам

Ж.Деррида

Благожелательная симуляция.

^ Часто в общении с людьми необходимо из

благожелательности симулировать…

Ф. Ницше

Если поставить смысл на трон, то получится голая техника. Постструктурализм же хочет спасти нас от подчинения смыслу:

«Как выйти за пределы "подчинения" смыслу (философского) логоса в его тотальности? Может быть - с помощью высшего письма: "Я пишу, чтобы аннулировать в себе самом игру подчиненных операций (это, в общем и целом, излишне)" (MM). Всего лишь может быть, и "это, в общем и целом, излишне", потому что письмо это не должно обнадеживать нас ни в чем, оно не дает нам никакой достоверности, никакого результата, никакой выгоды. Оно абсолютно авантюрно: это какой-то шанс, а не техника» (Ж.Деррида) [2].

Когда Ницше пишет о бездумном симулянте, который постепенно превращается в того, кого симулирует, то за этим стоит большая серьезность, затаенный смысл. Наглядная польза. Тут подходит то же различие, что Деррида указывал для Батая:

"^ А суверенная трансгрессия есть редукция этой редукции: не редукция к смыслу, но редукция смысла" [1].

Симулирование для достижения - это просто редукция к смыслу. Это игра, но с пользой как у софистов:

"Эпидейксис (эпидейксис), представление, исполнение, показывание -- так называется выступление софиста. И он располагает, как уже было показано, репертуаром для своих представлений. Он получает за них гонорар -- речь идет о вещах, предлагаемых по твердой цене: так, например, 50 драхм за выступление Продика. Горгий получал столь высокие гонорары, что мог позволить себе заказать собственную массивную золотую статую и посвятить ее богу в Дельфах. Странствующие софисты, как Протагор, пользуются баснословным успехом. Целое событие -- когда знаменитость из них удостаивает своим посещением какой-нибудь город. На них взирают как на чудотворцев, их сравнивают с борцами, короче говоря, деятельность софистов попадает полностью в сферу спорта. Зрители рукоплещут им, и каждый удачный ход встречается смехом. Эта чистая игра: соперники ловят друг друга в свои словесные сети, отправляют в нокаут, похваляются, что ответы на их неизменно каверзные вопросы всегда будут ложными"[12].

Это смех, но смех нацеленный как у Умберто Эко^⁶. Он в "Имени Розы" устами Вильгельма говорит: "Хорхе совершил дьявольские деяния потому, что он так сладострастно любил свою правоту, что полагал, будто все позволено тому, кто борется с неправотой. Хорхе боялся второй книги Аристотеля потому, что она, вероятно, учила преображать любую истину, дабы не становиться рабами собственных убеждений. Должно быть, обязанность всякого, кто любит людей, - учить смеяться над истиной, учить смеяться саму истину, так как единственная твердая истина – что надо освобождаться от нездоровой страсти к истине" [13].

Конечно, не все готовы променять власть необходимого на юмор. Ф. Ницше так отзывался об игре со смыслом и смехом:

"Удовольствие от бессмыслицы. Как может человек иметь удовольствие от бессмыслицы? А ведь всегда, когда на свете смеются, это имеет место; и можно даже сказать, что почти всюду, где есть счастье, есть и удовольствие от бессмыслицы. Выворачивание опыта наизнанку, превращение целесообразного в бесцельное, необходимого в произвольное, но притом так, что этот процесс не причиняет никакого вреда и лишь воображается из шаловливости, доставляет наслаждение, потому что это на мгновение освобождает нас от власти необходимого, целесообразного и опытно данного, в которых мы обыкновенно видим неумолимых владык; мы играем и смеемся, когда ожидаемое (которое обычно тревожит и беспокоит нас) осуществляется без вреда для нас. Это есть радость рабов на празднествах сатурналий" [8].

А у Дерриды смех аристократичен:

"Смех над философией (над гегельянством) - именно такую форму принимает пробуждение - взывает отныне к полной "дисциплине", к тому "методу медитации", который признает пути философа, понимает его игру, ловчит с его уловками, манипулирует его картами, предоставляет ему развертывать свою стратегию, присваивает себе его тексты. Затем, благодаря этому подготовительному труду (а философия по Батаю и есть труд как таковой), но порывая с ней стремительно, украдкой и непредвиденно - предательство или отстранение, - взрыв смеха. Звучащий сухо" [2].

и далее:

"Далеко не будучи какой-то абстрактной негативностью, суверенность - абсолют выставления на кон - должна серьезность смысла заставить предстать в качестве некоторой абстракции, вписанной в ее игру. Смех, конституирующий суверенность в ее отношении к смерти, не является негативностью, как кое-кто сумел сказать. И он смеется над собой, "высший" ("majeur") смех смеется над смехом "низшим" ("mineur") - потому что суверенная операция также нуждается в жизни (той, что спаивает воедино две жизни), чтобы соотнестись с собой в наслаждении самой собой. Следовательно, она должна каким-то образом симулировать абсолютный риск и в то же время высмеивать этот симулякр. В той комедии, которую она таким образом для себя разыгрывает, взрыв смеха оказывается тем смехотворным пустяком, в котором совершенно пропадает всякий смысл" [2].

"Что смешно, так это подчинение очевидности смысла, силе этого императива: чтобы непременно наличествовал какой-то смысл, чтобы ничто не было окончательно утрачено в смерти, чтобы последняя к тому же принимала значение "абстрактной негативности", чтобы всегда был возможен такой труд, который, откладывая наслаждение, наделяет выставление на кон смыслом, серьезностью и истиной"[2].

Рискованный подход и выставление на кон серьезности встречается и в других направлениях, но при деконструкции отказ от смысла наиболее существенен:

" Скользить к чему? К каким-то другим словам, к другим объектам, конечно же, которые возвещают суверенность. Это скольжение сопряжено с риском. Но раз оно так ориентировано, то идет оно на риск смысла и утраты суверенности в фигуре дискурса. Рискует придать смысл. Признать правоту и разумность. Разума. Философии. Гегеля, который всегда оказывается прав, как только мы раскрываем рот, чтобы артикулировать смысл. Чтобы подставить себя этому риску в языке, пойти на него, чтобы спасти то, что не хочет быть спасенным - возможность абсолютных игры и риска, - мы должны удвоить язык, перейти к уловкам, хитростям, симулякрам. К маскам: "То, что не является рабским, непроизносимо: повод для смеха... то же самое с экстазом. То, что не является полезным, должно скрываться (под маской)"[2]

Иначе говоря, полезные уловки начинаются со смеха, с игры, а кончаются серьезным, принятием (смотри "как если бы" в конце главы 3.1.), а у Дерриды все идет от серьезности к смеху:

"некое безоговорочное сообщничество сопровождает гегелевский дискурс, "принимает его всерьез" до конца, без какого бы то ни было возражения в философской форме, и в то же время некий взрыв смеха выходит за его пределы, уничтожает его смысл, в любом случае отмечает ту точку "опыта", в которой он сам себя расшатывает, а сделать это можно, лишь хорошо видя и зная, над чем смеются"[2].

4. Заключение

Рассмотрение рефлексии понятия смысл показало разносторонность подходов. При этом обнаруживаются как вопросы, относящиеся к теории познания, так и вопросы морального плана. Мы, принимая агностицизм, релятивизм, субъективизм – самопостулируем множественность истин. На этой базе рождается утилитарный, прагматический подход. Возникает вопрос власти (рассматриваемый в частности волюнтаристической философией^⁷) и морали. Наконец, возникает проект выхода за пределы сковывающего логоса. У современных философов много свободы в игре со смыслом и пользой:

"Итак, с одной стороны имеется вульгарная ткань абсолютного знания, с другой - смертельное отверстие глаза. Текст и взгляд. Рабство смысла и пробуждение для смерти. Письмо низшее и письмо высшее.

От одного к другому, совершенно другому, тянется определенный текст. Который в молчании прослеживает структуру глаза, обрисовывает это отверстие, отваживается сплести "абсолютную разорванность", абсолютно разрывает собственную ткань, вновь сделавшуюся "плотной" и рабской вследствие того, что она дала прочесть себя еще раз" (Ж. Деррида) [2].

6. Литература:

1. Бердяев, Н. А Философская истина и интеллигентская правда. - "Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции", Москва, 1909 год.

2. Деррида, Ж. От экономии ограниченной к всеобщей экономии -http://philosophy.allru.net/perv178.php

3. Джеймс, Уильям Что такое прагматизм? http://www.philosophy.ru/library/james/pragma.php

4. Доккинз, Ричард Эгоистичный ген – М.: Мир, 1993.-318с.

5. Кант, Иммануил Критика чистого разума/Пер, с нем. Н. Лосского.— Мн.: Литература, 1998.— 960 с.

6. Монтень, Мишель Опыты. – М., 1981. Т.1-3.

7. Ницше, Фридрих По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего – http://www.skrijali.ru/Nietzsche_page/N-GutUndBose.htm

8. Ницше, Фридрих Человеческое, слишком человеческое; Весёлая наука; Злая мудрость: Сборник – Мн.: 000 Попурри . 1997. – 704 с.

9. Соловьев, Владимир Смысл любви - http://www.rusword.org/articler/view.php?i=f24

10. Таранов П.С. Анатомия мудрости: 120 философов: в 2-х т. Т.1.- Симферополь: Реноме,1997 – 624 с.

11. Фрейд, Зигмунд Психология бессознательного: Сб. произведений – Сост., науч. ред., авт. вступ. ст. М. Г. Ярошевский.—М.: Просвещение. 1990.—448 с.

12. Хейзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. / Пер., сост. и Х 35 вступ. ст. Д.В. Сильвестрова; Коммент. Д. Э. Харитоновича -М.: Прогресс - Традиция, 1997. - 416 с. http://lib.ru/FILOSOF/HUIZINGA/huizinga.txt

13. Эко, Умберто Имя Розы. – СПб: Издательство "Симпозиум", 1997.

1 http://omen.ru/script/face?id=4589

2 Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1995

3 японский писатель, наш современник, поклонник Достоевского. На русский язык переведены такие его романы, как "Охота на овец", "Dance, dance, dance" и др.

4 http://www.susi.ru/HM/interview2.php

5 Еще о чтении мыслей:

Чжуан-цзы и Хуй Ши прогуливались по мосту через реку Хао. Чжуан-цзы сказал: «С каким наслаждением эти ельцы играют в воде — в этом удовольствие рыб». «Ты ведь не рыба, откуда тебе знать, в чем ее удовольствие?» — спросил Хуй Ши. «Ты ведь не я, — возразил Чжуан-цзы, — откуда тебе знать, что я не знаю, в чем удовольствие рыбы?» «Я действительно не ты, — ответил Хуй Ши, — и, безусловно, тебя не знаю; однако ты, несомненно, не рыба и ни в коей мере не можешь знать, в чем ее удовольствие». На это Чжуан-цзы ответил: «Вернемся, пожалуйста, к началу нашего спора. Ты сказал мне такие слова: «Откуда тебе знать, в чем удовольствие рыбы?» Это значит, что ты уже знал, что я знаю это, и поэтому спросил меня. А я это узнал во время нашей прогулки над рекой Хао»[10].

6 У. Эко - итальянский писатель, ученый-медиевист, семиотик, специалист по массовой культуре

7 "Власть в волюнтаристической философской теории - это возможность осуществить свою волю и свои желания по отношению к чему или кому-либо". А.Г. Мовсесян, Философия транснационализации. http://www.vestnik.fa.ru/3(15)2000/4.php

Blog