Текст взят с психологического сайта

Вид материала

Документы

Содержание Историческая роль с.л. рубинштейна у

Подобный материал:

• Текст взят с психологического сайта, 6189.05kb.
• Текст взят с психологического сайта, 4254.71kb.
• Текст взят с психологического сайта, 1854.21kb.
• Текст взят с психологического сайта, 11863.68kb.
• Текст взят с психологического сайта, 8514.9kb.
• Текст взят с психологического сайта, 3673.56kb.
• Текст взят с психологического сайта, 8427.66kb.
• Текст взят с психологического сайта, 8182.42kb.
• Текст взят с психологического сайта, 5461.28kb.
• Текст взят с психологического сайта, 5587.31kb.

, которую мы называем психикой. Субъективная реальность— часть психики, переживаемая актуально «здесь и теперь». Функцией одной из систем человеческого организма (и любого другого высокооргани­зованного организма) яиляется порождение и поддержание в активном состоянии «психической реальности», которая сама является активной. В этом и состоит сущность фено­мена «субъекта психической деятельности» [ 1 ]

Психическая реальность, будучи активной, проявляет активность по отношению к организму Еще Спиноза

69



говорил о том, что для души (субъекта) тело является объектом.

Как отмечал С.Л. Рубинштейн, теория психофизическо­го параллелизма и теория взаимодействия «исходят из ве­ликого противопоставления психических и физических процессов; в этом противопоставлении и заключается их основной порок» [8, с 17]

Однако можно полагать, что психическая реальность также является физической реальностью Обозначим ее как фи­зика II, в отличие от физики отражаемого внешнего мира (физика I). Для этого нужно лишь рассматривать психическую реальность как объект естественнонаучного исследования.

Отсюда следует, что претензии физиологов на решение проблемы психического путем принятия идеи системного или «обычного» психофизиологического тождества по мень­шей мере спорно. Ибо физиологические процессы произво­дят и поддерживают некоторый психический процесс (об­ладающий, как замечено выше, собственной онтологией — физикой II). Однако любой естествоиспытатель скажет, что ему не известно никакой иной физики, кроме той, законы которой действуют в объективной реальности и изложены в курсах учебников для университетов и школ, в научных статьях и монографиях.

Поскольку психика как объект исследования является частью объективной реальности, то и физическое описание закономерностей ее существования (физика II) является од­ной из составляющих, версий физики I — физики внешнего мира?

За нами остается выбор: какой вариант физической ре­альности более соответствует нашим знаниям (обыденным и научным) о психике, ее функционировании и закономер­ностях развития.

Еще раз вернемся к нашей метафоре Для этого рассмот­рим другую метафору — компьютерную, которая наиболее популярна в современной психологии, в качестсе модели описания закономерностей познания субъектом окружаю­щей реальности.

Нервная система человека рассматривается как система приема, переработки и преобразования информации в дей­ствие, регулируемое с помощью обратной связи В поздней-

70

шей версии когнитивной психологии, сложившейся в конце 70-х — начале 80-х годов, система переработки информации признается активной: система активно порождает гипотезы о мире, проверяет их достоверность действием {схема по­знания К. Поппера). Такой же моделью описывается и от­дельный когнитивный акт. Решающую роль в нем играют когнитивные схемы — основанные на прошлом опыте субъек­та упрощенные гипотезы, предваряющие и исправляющие познавательный акт и определяющие активный набор и пре­образование информации (X. Найсер).

В любой версии «компьютерной метафоры» возникает проблема: а кто является активным зрителем и мыслите­лем, — проблема «гомункулюса».

В этой модели психическая реальность не нужна, дос­таточно «жесткого вооружения* (железа), структуры нервной системы, «мягкого вооружения» (программ) — когнитивного опыта субъекта

«Метафорическому компьютеру» не хватает целостной картины мира и активной внутренней («психической») жизни, не говоря о внешней.

Предположим, что «метафорический компьютер» не про­сто перерабатывает информацию, а производит нечто, что способно влиять на его работу, преобразовывать и направ­лять его активность по поиску и переработке информации путем прямого воздействия на физические процессы, про­исходящие в компьютере.

Проще представить, что электромагнитные волновые про­цессы, которые возникают при постоянной работе компью­тера в качестве «шума», складываются в некоторую струк­туру,- которая является не «отходом» процесса активности компьютера, а, может быть, основным продуктом работы компьютера.

Предположим, что эта «стоячая волна» влияет на про­текание процессов в компьютере: на активацию и дезакти­вацию тех или иных программ, извлечение информации из памяти, направление поиска и преобразование информации, подключение к внешним источникам, включение перифери­ческих устройств и т.д

Мозг не выделяет мысль как печень — желчь: психичес­кая реальность не существует без мозга, существует как

71

продукт его активности, влияет на его активность и умирает вместе с ним, как гаснет костер, когда не осталось горючего материала или не хватает воздуха для горения.

Эта крайне примитивная метафора все же, на мой взгляд, ближе к сущности отношения психического и физического, чем прочие весьма изощренные вербальные решения пси­хофизиологической проблемы

В этом случае психика сохраняет свай онтологический статус как самостоятельная реальность, психическое, сохра­няет свое качественное своеобразие; оно не сводится к фи­зическим свойствам материи и не превращается в бездей­ственный эпифеномен [8, с. 19].

Один известный психофизиолог сравнил электроэнце­фалограмму с шумом, который производит двигатель внут­реннего сгорания при работе. Он не только хотел подчер­кнуть сложность проблемы расшифровки по энцефалограмме особенностей функционирования головного мозга, но и не­причастность ЭЭГ к этим процессам. С его точки зрения, энцефалограмма — это «отход» работы нервной системы. Возможно.

Однако должно существовать поле, природа которого не ясна, но которое является продуктом деятельности мозга, существует только в процессе его деятельности и влияет на его деятельность.

Остается проблема выбора: какая физическая модель из уже существующих наиболее адекватно может описать эту реальность?

Наиболее приемлемым вариантом физического описания психической реальности является (на взгляд автора статьи) голографическая модель.

Актуально переживаемую психическую реальность мож­но рассматривать как «стянутую волну» — голограмму, воз­никающую в результате функционирования головного моз­га как целостной системы. Вероятно, что поле — носитель голограммы является электромагнитным; этоочевидное, но отнюдь не единственное решение.

Основными отличиями нашей гипотезы от традицион­ной голографической гипотезы функционирования мозга являются- 1) признание того, что «голографическое изоб­ражение» активно по отношению к носителю «голограм-

72

мы» — мозгу, 2) «голограмма» является структурой, ответ­ственной не только за «память» (сенсорную и кратковре­менную), но и за всю актуально переживаемую психичес­кую реальность.

Идея голографического описания процессов кратковре­менной памяти и работы головного мозга в целом принад­лежит, может быть, величайшему психофизиологу современ­ности Карлу ГТрибраму [11] Она восходит к предложенному в 1906 году Гольдштеином описания восприятия и памяти как резонансным взаимодействиям между волновыми фрон­тами, которые создаются при поступлении сенсорных пото­ков в кортикальные области человеческого мозга. Затем К. Лешли в 1942 году, полемизируя с Келером, предложил голографическую гипотезу как альтернативу локализацио-низму при описании отношений между мозгом и восприни­маемым образом. Затем К. Боринг попытался применить голографическую гипотезу для объяснения процессов вос­приятия и памяти.

Дело в том, что свойство оптической голограммы очень похоже на феноменологию психической реальности. Напом­ню, что оптическая голограмма отличается от обычной фо­тографии тем, что на фотопленке фиксируется не интенсив­ность света, а структура волнового фронта.

Свойства голографической памяти удивляют: I) голо-графическая память распределена по всему объему (площа­ди) носителя; 2) большой объем памяти сконцентрирован в малом пространстве; 3) уменьшение объема носителя лишь ухудшает детализированностъ изображения, но не уничто­жает его части; 4) оптическая голограмма (реконструкция) трехмерна, изображение константно, детализировано; 5) оптическая реконструкция возникает далеко от хранили­ща, а не локализировано в том же месте, где находится носитель; 6) голограмма ассоциативна: если она сделана через отраженный свет с двух сторон объекта, освещение носителя восстановит «,.розрачное» изображение объекта по свету, отраженному лишь с одной стороны.

Математический аппарат голографии, разработанный Д. Габором [10] в 1948 году, почти сразу же стал исполь­зоваться специалистами в области нейрофизиологии для описания процессов восприятия и памяти

73

В настоящее время создан ряд конкретных моделей пе­реработки информации, основанных на голографической ги­потезе (в частности на основе Фурье-голограмм). К их числу относятся модели К. Прибрама (1971), Д.Н. Спинелли [12], В.Д. Глезер (1973) [4] и других исследователей.

Однако «классические психологи» относятся к этому направлению не более, чем к интересной для любителей экзотике. Между тем, на мой взгляд, без выбора прием­лемой физической модели психической реальности психо­логия сегодня может оказаться в тупике, ибо возможности стихийного поиска в рамках устаревшей компьютерной метафоры уже исчерпаны. И даже если мы сделаем выбор в пользу голографической гипотезы при описании психи­ческой реальности, все равно нам необходимо решить центральную проблему: как «голограмма» воздействует на мозг, каким путем осуществляется порождение и регуляция действия?

Поставленная еще С.Л. Рубинштейном в своих ранних работах проблема (не готовое решение, а проблема!) един­ства сознания и деятельности, и — более широко — единства психики и поведения требует своей конкретизации и хотя бы попыток естественнонаучного исследования. Тем самым основной для психологии на современном этапе ее развития следует признать психорегулятивную проблему, а отнюдь не психофизическую и/или психофизиологическую. Может быть, тогда и сбудутся слова СЛ. Рубинштейна: «Подлин­ного единства сознания и поведения, внутренних и внеш­них проявлений можно достигнуть не внешним, механичес­ким объединением интровертивного идеалистического уче­ния о сознании и механистического бихейвиористского учения о поведении, а лишь радикальным преодолением того и другого» [8, с. 16]. И далее: «Не приходится соот­носить поведение как нечто лишь внешнее с сознанием как чем-то внутренним, поведение само уже представляет собой единство внешнего и внутреннего, таю„е как, с другой стороны, всякий внутренний процесс в определенности своего предметно-смыслового содержания представляет собой един­ство внутреннего и внешнего, субъективного и объективно­го 18, с. 17].

74

ЛИТЕРАТУРА

1. Абульханова-Славская К.А.О субъекте психической деятельнос-

ти М , 1973

2. Александров Ю.И Основы системной психофизиологии // Со-

временная психология / Под ред В Н Дружинина М , 1999 С. 36-68.

3. Брушяинскип А.В. Субъект мышление, учение, воображение. М—

Воронеж, 1996.

4. Глезер В.Д. Зрение и мышление. Л., 19S5

5 Забродин Ю.М Психофизиология и психофизика, М , 1979

6. Пономарев Я.А. Психология творчества. М., 1976.

7. Прибрам К. Нелокальность и локализация* Голографическая

гипотеза о функционировании мозга в процессах восприятия и памяти // Синергетика и психология: Тексты. М., 1997.) С. 156-183 -

8. Рубинштейн С Л Основы общей психологии М , 1946

9 Швырков В.Б. Введение в объективную психологию Нейрональ-'l ные основы психики. М., 1995. 4

10. Gabor D. Information processing with coherent light optics. Ada, 1969.,

v. J6, p. 519-533 '

11. Lashiey K, Chow K.L, Semmes J. An examination of the electrical

field theory of cerebral integration Psychological Rev., 1951^ v.58, p. 123-136. I

12. Pribram К Н. the Neuropsycology of remembering // Scientific

American, 1969, v.220, p.73-78. ' i

13. Spmetli D.N. Occam, a notent addesable memory model for the brain.]

In: K.H.Pribram and D.Broadben: (Eds). The Biology of Memory,. N.Y., Academic Press, 1970, p.293-306. ^7S

it

A. H. Ждан (Москва, МГУ) '^

^ ИСТОРИЧЕСКАЯ РОЛЬ С.Л. РУБИНШТЕЙНА У

В ИДЕЙНОЙ БОРЬБЕ В ПЕРИОД ПЕРЕСТРОЙКИ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ОСНОВ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ НАУКИ (20-е - 30-е годы)

В преодолении трудностей, которыми отмечен весь путь развития отечественной психологии советского периода (со­ветской психологии), обусловленных не только особеннос­тями ее предмета, но и социальными обстоятельствами развития чауки в условиях революционной перестрогки об­щества, особую, поистине историческую значимость приоб­ретала деятельность ее лидеров — Д.Н. Узнадзе, Б.Г. Анань­ева, Б.М. Теплова, А.А. Смирнова, А.Н Леонтьева, А.Р. Лу-рии, С.Л. Рубинштейна. Так, среди заслуг А.А. Смирнова как выдающегося организатора психологической науки,

75

бывшего в течение почти трех десятилетий (1945-1973) директором Психологического института РАО, исследовате­ли отмечают, что, если Г.И. Челпанов создал этот институт, то Анатолий Александрович Смирнов его сохранил и раз­вил, способствовал его превращению в «исторический центр развития психологической науки» [19, с. 87-88]. Творчество Б.М. Теплова стало образцом высочайшей требовательности к работе в науке, нетерпимости к проявлениям верхогляд­ства и профанации научного знания. Всей своей деятельно­стью, от исследований в области методологии в конкретных теоретических и экспериментальных работах в рамках со­зданной им концепции способностей и индивидуальности и до учебника по психологии для средней школы, Борис Михайлович Теплов во многом обеспечил будущее развитие психологической науки.

В судьбах нашей науки особо выделяется роль СЛ. Ру­бинштейна. В сложившейся в 20-х — 30-х гг. ситуации прямых выступлений или скрывавшихся под лозунгом перестройки психологической науки косвенных тенденций, объективно направленных на ликвидацию психологии и замещение ее механистическими поведенческими и педологическими концепциями, научная и педагогическая деятельность С.Л. Рубинштейна способствовала сохранению не какого-либо одного из ее направлений, но самой психологии как таковой.

Задача перестройки была вызвана внутренней логикой развития психологической науки, в ходе которого высту­пили и были осознаны непродуктивность и несостоятель­ность самих оснований традиционной классической психо­логии и признана необходимость создания новых подходов к изучению психической реальности. В начале нашего века сложилась ситуация, которая во всей мировой науке осоз­навалась как ее кризис. В русской психологии кризис проявился в противостоянии традиционной эмпирической психологии, наиболее ярким выразителем которой был и Г.И. Челпанов и его школа, новым подходам. Среди них выделялись философская психология, представленная сис­темами взглядов СЛ. Франка, Н.О. Лосского, Л.М Лопа­тина, А И. Введенского и др., объективная психология В.М. Бехтерева; критически настроенное по отношению к

76

интроспективной психологии учение о высшей нервной деятельности И.П. Павлова. Появление новых течений от­ражало объективные трудности в развитии науки и тен­денции, направленные на обновление исторически сложив­шихся представлений о психологии, путях и принципах ее развития. Выступило, что в том виде, в каком психология развивалась до начала XX столетия и в первом его деся­тилетии, ее возможности как интроспективной науки, субъек­тивной по предмету и методу исследования, оказались исчерпанными. После революции 1917 г. эти объективные процессы были прерваны и превратились в другую, извне поставленную перед психологией задачу построения систе­мы психологии на новой философской основе — филосо­фии марксизма. Уже в начале 20-х гг. были подвергнуты разгромной критике эмпирическая психология Г.И. Челпа-нова, философская психология С.Л. Франка, И.О. Лосско-го, Л.М. Лопатина как идеалистические, не соответствую­щие марксизму. Одновременно развернулась созидательная работа по построению системы психологии на новой марк­систской основе. Ее содержание раскрыто в публикациях самих участников этом работы (например, в написанных по поводу десятой годовщины Октябрьской революции обобщающих статьях Л.С. Выготского [6], К.Н. Корнилова [8], а также в трудах историков психологии — Е.А. Буди-ловой [5], А.В. Петровского [12J, А.А. Смирнова [19] и др.). Свою характеристику этого периода дал С.Л. Рубинштейн в историческом очерке, составляющем часть главы III его труда «Основы общей психологии» (1940). В этом очерке он раскрыл специфику развития советской психологии в период ее становления. «Перед советской психологией, — писал он здесь_} — встала задача построения системы пси­хологии на новой, марксистско-ленинской философской ос­нове. Надо было сохранить, умножая его, все конкретное богатство, накопленного психологией фактического мате­риала :: перестроить ее исходные теоретические j ^тановки. сохранить историческую преемственность в развитии науч­ной мысли, но не ограничиваться, как этого хотели сто­ронники традиционной психологии, мелочными корректи­вами к принципиально порочным идеалистическим и механистическим установкам и давно отжившим традици-

77

ям, а создать на основе марксистско-ленинской диалектики новые установки и проложить новые пути для разрешения основных теоретических проблем психологической мысли» [13, с. 97]. Здесь же С.Л. Рубинштейн отмечал, что в 20-е годы происходит освоение и получает официальное при­знание учение об условных рефлексах И.П. Павлова. Оно «становится мощным средством для объективного изучения психических явлений» [13, с. 98].

Широкое распространение получили принципы пове­денческой психологии. С.Л. Рубинштейн отмечал, что «по­веденческие тенденции в этот период имели и известное положительное значение. Они выражали прогрессивную в своей установке на объективность научного знания оппо­зицию против идеалистической психологии сознания» [13, с. 98]. По его оценке, «в наиболее самобытной форме тен­денции объективной поведенческой психологии проявились у В.М. Бехтерева, которого можно считать одним из зачи­нателей крайней формы поведенчества не только в рус­ской, айв мировой науке. В советский период Бехтерев переходит от так называемой объективной психологии, сыгравшей в свое время крупную и положительную роль, к рефлексологии. В отличие от Павлова, который в своих классических исследованиях об условных рефлексах после­довательно остается в рамках физиологии, Бехтерев вы­двигает рефлексологию как особую дисциплину, отличную как от физиологии (от физиологического изучения рефлек­сов), так и от психологии и долженствующую заменить эту последнюю» [13, с.98]. Ее предметом является соотно­сительная деятельность как совокупность сочетательных реф­лексов. Оценивая реформаторские идеи В.М. Бехтерева, нацеленность рефлексологии на подведение всех фактов < психической жизни под схему рефлексов, на замену раз­личных областей психологии областями рефлексологии (реф­лексология труда, генетическая рефлексология, коллектив­ная рефлексология и др.), С.Л, Рубинштейн усматривает в этих фактах опасные для психологии тенденции и делает вывод: «Начинается борьба против психологии как тако­вой. Не определенные идеалистические течения в психоло­гии, а сама психология, поскольку она делает психику предметом изучения, объявляется идеализмом. Рефлексолоь,

78 . '

гия в 20-х гг. приобретает значительное распространение и известную популярность. Под влиянием ее вульгарного воинствующего механицизма начинается вытеснение пси­хологии из преподавания» [13, с. 99].

В этот же период определенное распространение полу­чило другое новое направление — реактология, разработан­ное К.Н. Корниловым. Его содержание составляет учение о реакциях, истолкованное, по характеристике С.Л. Рубинш­тейна, «в духе модного поведенчества». Особенностью ре­актологии была ее претензия на реализацию идеи маркси­стской психологии,. На деле «под лозунгом марксистской психологии Корнилов фактически... создал эклектическую механистическую концепцию, ничего общего с марксизмом не имеющую* (13, с. 99]. Развернувшиеся вскоре дискус­сии — реактологическая (1931), рефлексологическая (1929) — привели к распаду поведенческих концепций. (Это не означает обесценивания проводимых в их русле исследова­ний, к тому же реально выходивших за рамки провозгла­шенных теоретических рамок. Осуществленные в 90-е гг. переиздания трудов В.М. Бехтерева [I], К.Н. Корнилова [9] — свидетельство бережного отношения к их наследию в нашей науке.)

Одновременно с развитием поведенческих направлений широким фронтом развернулись педологические исследова­ния. Хотя в педологии не отрицалось значение психологии, но она рассматривалась лишь как раздел этой синтетической науки, как одна из педологических дисциплин. В связи с этим создалась угроза поглощения психологии педологией. В архивных материалах о работе С.Л. Рубинштейна в Ле­нинградском Рос. пед. институте им. А.И. Герцена (1930-1942 гг.) представлены такие данные: на кафедре психоло­гии, которой до прихода С.Л. Рубинштейна заведовал В.Я. Басов, «цикл педологических дисциплин был очень бо­гатый, в то время как психология входила в учебные планы лишь в скобках, в составе педологии* [18, с. 147].

На этом фоне значительным событием явилась куль­турно-историческая теория Л.С. Выготского. Л.С. Выготский выдвинул новое представление о психике, воплотившееся в учение об историческом происхождении высших психи­ческих функций («извне—внутрь») и их орудийно-опосре-

79

дованном характере Эту концепцию позже Д.Б Эльконин назвал неклассической психологией, подчеркнув этим ее принципиальную новизну С.Л Рубинштейн дал положи­тельную оценку исходной тенденции концепции Л С Вы­готского, которую обозначил как «стремление продвинуть в психологию идею развития